Глава 17
Кадашов стоял возле окна в комнате сына на втором этаже и равнодушно наблюдал за тем, как землю засыпает снегом. Ванька раньше всегда радовался, когда шел снег. Выбегал во двор, едва успев нацепить на себя что-нибудь, и принимался с громким смехом валяться по засыпанной снегом земле. Как маленький щеночек, ей-богу! Вываляется весь, измокнет. Щеки красные, волосы во все стороны, глаза сияют. Кричит, смеется:
– Папа, папа, посмотри! Посмотри, какой снег! Как одеяло!
А он в ответ…
А он, сволочь такая, в ответ только отмахивался! Некогда. Ему всегда было некогда. Только указания раздавать и умел.
Да пойди переоденься. Да не следи в холле мокрыми ногами. Умел он, умел, гад, испортить ребенку праздник! Умел притушить его радость. И Ванька, стащив с ног мокрые ботинки, виновато сопел носом и уже не улыбался. И не сияли счастьем его глаза. Юркнет мимо него к лестнице на второй этаж, запрется в этой вот самой комнате, и не слышно и не видно его до самого вечера.
А ему того и надо было. Чтобы сын не путался под ногами. И не мешал.
– Прости меня, Ваня, – прошептал Кадашов, не вытирая мокрых от слез щек. – Прости меня, сынок. Я так виноват перед тобой! Так виноват! Никогда не прощу себе, что послал тебя в тот день на гибель. Ни себе не прощу, ни другим не прощу.
Вспомнив о виновных, вокруг которых кольцо с каждым днем все сужалось, он выпрямил спину.
Ничего! Он заставит их страдать. Всех заставит страдать, как страдал сам. Как до сих пор страдает. Он вынет из них их сердца, он скормит их собакам. Он намотает на кулак их жилы и нервы. Он…
В кармане его домашней бархатной кофты запел телефон. Кадашов перехватил трость другой рукой. Вытащил мобильник. Глянул на него. Абонент незнакомый.
– Да, – ответил он.
– Мы установили номер телефона, Павел Сергеевич.
– С кем созванивается Смолянский?
– Так точно. Номер есть, сообщения считали. Их, правда, немного. И даже часть разговоров распечатали для вас.
– Отлично! – повеселел сразу Кадашов. – И что там в этих разговорах?
– Там все только о девушке, Павел Сергеевич. Разговоры только о ней. И о деньгах, которые могут быть у нее.
– Угу…
Кадашов прищурился. Так он и думал. И зря Устинов пытается ее защитить и выставить жертвой. Баба в теме стопроцентно.
– В последнем разговоре абонент из России порекомендовал оставить девку там.
– То есть? Не понял? – высоко приподнял кустистые брови Кадашов.
– Смолянский не очень хочет ввязываться в опасную историю за границей. Понимает, что там все сложно. Может засветиться и все такое. И он спросил совета у своего абонента из нашей страны. Мол, Устинов привезет девку, а мы их у трапа встретим. И девку отожмем.
– И? Наш земляк порекомендовал ее вылет притормозить?
– Более того, он почти приказал. Девка, говорит, должна остаться там, не должна вернуться.
– Он чего-то боится? – спросил сам себя Кадашов едва слышно. И сам себе ответил: – Он чего-то боится.
– Разоблачения, я так думаю, Павел Сергеевич. Я вам на почту отправил уже всю информацию. И номер телефона, и тексты сообщений, и распечатки разговоров. Смолянский никак его не называет, вот что странно, Павел Сергеевич.
– Вообще никак?
– Брат.
– Брат?! А разве у Смолянского есть братья? Мы же его проверяли. Тщательнейшим образом. Всю его родню до седьмого колена проверили. И навещали каждого. Кого-то мы пропустили… – Кадашов брезгливо поморщился. – Может, это его тюремные штуки? Они с кем три раза выпили, сразу побратались.
– Может быть.
– Или мы что-то упустили?
– Может быть, – эхом отозвался человек, занявший место Устинова на время его командировки.
– Что ты вот заладил?! – рассвирепел Кадашов, стукнув с силой тростью о пол. – Может быть, может быть! Проверь еще раз! Еще раз пропесочь всю его родню. Всех его друзей. Может, какую-то седьмую воду на киселе пропустили. Да! И я не услышал главного! На кого зарегистрирован телефон абонента, которому звонит Смолянский? Информацию!
По тяжелому вздоху из трубки Кадашов понял, что информации нет. Или она яйца выеденного не стоит.
– Оба номера зарегистрированы на Вадима Серегина, – ответил человек, замещающий Устинова.
– То есть на Ивана Смолянского, который сейчас живет под именем Вадима Серегина. Я правильно понял?
– Совершенно верно, Павел Сергеевич. Причем оба номера были зарегистрированы одновременно. Два года назад.
– Он купил симку себе и своему брату, оформив все на себя.
– Да. Точно так.
– А неплох этот его брат, да? Совсем неплох. Осторожен и… – Ему вдруг в голову пришла одна мысль. – А перемещение брата по номеру можно определить? Его местонахождение?
– Пытались.
– И?
– Все время одно и то же место. То есть приблизительное, я хотел сказать. Такое ощущение, что он звонит из квартиры и мобильник никуда с собой не берет.
– А хотя бы приблизительно можно вычислить, из какой квартиры он звонит? Или разброс очень большой?
– Разброс большой. Очень большой. Новостройки. – Голос говорившего немного повеселел. – Но мы установили, что в этом микрорайоне у Вадима Серегина имеется недвижимость.
– Да ну!
– Совершенно точно. Он купил там себе квартиру в новостройке. И живет преспокойно. И даже на работу ходит. Удалось вычислить по страховому свидетельству, зарегистрированному на имя Серегина.
– Так, может, наш так называемый брат мало того что пользуется сим-картой на имя Серегина, но и звонит из его квартиры в его отсутствие?
– Мы тоже так подумали.
– Так установите наблюдение за квартирой! – с раздражением крикнул Кадашов.
И неожиданно заулыбался. Петля вокруг его врагов затянулась только что еще туже.
– Уже, Павел Сергеевич. Уж простите за проявленную инициативу, но наблюдение за квартирой уже установлено.
– Я же просил никого из моих людей не посвящать.
– Это люди со стороны. Они не посвящены в детали операции, Павел Сергеевич.
– Хорошо. Жду результатов.
Кадашов отключил телефон и убрал его обратно в карман домашней бархатной кофты.
Вот это уже кое-что. Это уже результат. Устинов все же молодец. Никакой суеты, никакого многословия. Информацию, хоть и по крупицам, но отыскивает. Хотя какие крупицы?! Пропавшую девку нашел! Три года не могли найти, а он нашел. Странно, что Серегин на ее след вышел. Как-то уж слишком быстро. Сразу после Устинова.
Кадашов отошел от окна. Глянул на портрет Ивана. Он на нем широко улыбался. Там ему было пятнадцать. Совсем юный, с открытой, не загаженной душой. На левой щеке два прыщика. Ванька жутко комплексовал из-за этого. Ворчал на отца, что кожей пошел в него, а не в мать. Жаль вот только, хватки и изворотливости отцовской в нем не было. Так бы выжил. Так бы не подставился.
Ну ничего! Скоро все закончится.
– Уже скоро, сынок, – проговорил Кадашов в сторону портрета.
И, заглушив поднимающуюся в душе смертную тоску, вышел из его комнаты.
Второй звонок от человека, заменяющего Устинова на время его командировки, настиг Кадашова точно посреди лестницы. Он шел на первый этаж, чтобы распорядиться насчет ужина. И тут звонок.
– Что? Кто-то появился? – Сердце тяжело забухало, он судорожно сглотнул. – Вы его взяли?
– Нет, Павел Сергеевич, – по голосу было слышно, что говоривший смутился. – Я по другому вопросу звоню.
– А-а-а, ну давай, только быстро. – Кадашов опустился на три ступени.
– Вы просили узнать, кто платил все эти годы за квартиру Игоря Забузова.
– Узнали?
– Да. Узнали.
В отличие от Устинова этот никогда не говорил ему «так точно». Потому что никогда не был ментом, подумал Кадашов.
– И кто же платит? Стриптизерша?
– Нет. Не она. Платежи за коммунальные услуги поступали и поступают со счетов частного летного клуба.
– О как! Каким таким боком частный летный клуб имеет отношение к квартире пропавшего без вести Игоря?
– Сегодня уже поздно, а завтра попытаемся выяснить, – пообещал помощник.
– Не надо, – остановил его Кадашов. – Информацию мне по этому клубу тоже сбрось на почту.
И сощурился, уставившись с лестничного пролета на дверной проем гостиной. Там всегда стоял Игорь Забузов, когда хозяин проходил внутрь. В дверном проеме, головой почти упираясь в притолоку. И никто и никогда не мог пройти мимо него, если на то не было соизволения хозяина. Никто и ничто не оставалось незамеченным.
Верность! Вот чем страдал Игорь Забузов при жизни. Вот чего не разглядел в нем и не оценил по достоинству его хозяин.
– Простите, я не совсем понял, – просочился сквозь тревожные думы в его мозг голос помощника. – Нам туда не надо ехать?
– Не надо. Я сам туда съезжу. Сам. Завтра.
Не надо было откладывать на завтра то, что он мог сделать минувшим вечером. А он отложил и проворочался почти всю ночь без сна. В голову лезли всякие дурные мысли. Он вспоминал, сопоставлял, думал, снова вспоминал. Не выдержал, слез с широкой кровати, которую ему давно уже не с кем было делить. Подошел к балконной двери. Дернул за шторы. Те плавно разъехались. Взявшись за дверную ручку, он повернул ее и вышел на балкон.
Снова шел снег. Все вокруг было совсем белым. Безликим. Деревья, садовые скамейки, веранда – все превратилось в горбатые сугробы. И никакой жизни не угадывалось под только что выпавшим снегом. Как под саваном.
Он точно угадал, когда надо вернуться в спальню. Когда ход его мыслей принял опасный поворот, после которого спасти его могла только горсть таблеток. Или он проскрипит зубами до утра от ненависти. Или станет сжимать и разжимать пальцы, борясь с желанием вцепиться ими в горло виновным.
Он должен сохранять хладнокровие. Хотя бы пока.
Кадашов включил большую настольную лампу на краю огромного, как остров, письменного стола. Сел в кожаное кресло и выдвинул средний ящик. Там хранилась папка с материалами по делу нападения на его людей и сына. Но не та папка, которую пополнял ненужными бумагами уволенный им Гончаров Станислав Иванович. Там все было бесполезным. Почти все. А та, которую начал Устинов.
Она не была такой внушительной по объему. Тонкая. Листов тридцать-сорок, не больше. Но там все было по делу. Кадашов открыл ее и принялся листать. Остановился на том месте, где был вшит подробный отчет об Игоре Забузове. Которого он, к слову, тоже уволил. Необдуманный, один из самых необдуманных его поступков.
Тяжело вздохнув, Павел Сергеевич погрузился в чтение. Читал, перечитывал, перелистывал страницы. Снова возвращался к первой. Просидел за этим занятием почти час. И, закрывая папку, вдруг мысленно послал Устинову на одинокий остров благодарность.
Он был прав. Прав на сто очков вперед, когда утверждал, что с исчезновением Игоря не все так понятно.
Игорь не мог! Не мог организовать покушение на его сына. Он никогда бы не сделал этого. Он был слишком порядочным человеком. Порядочным и верным. Он ему служил верой и правдой. Он любил одну женщину – Лилию Майкову. И защищал ее тем, что скрывал свои отношения с ней ото всех. И в дом, сюда в его дом, Игорь внедрил ее с одной-единственной целью. Он хотел вычислить крота. Он почувствовал сразу, что что-то затевается. Он был профессионалом. Поэтому и маршрут он самовольно поменял, не поставив в известность хозяина. Боялся, что информация просочится и его затея не будет иметь смысла.
А хозяин не понял его. Обругал и выбросил на улицу. А потом еще и обвинил во всех смертных грехах. Счел нападение на свой кортеж его местью. Местью Игоря Забузова за увольнение.
Бред! Или просто неумный вывод ослепленного горем человека.
Когда человек ослеплен горем, он совершает глупости.
Кадашов поставил локти на стол. Уперся подбородком в сцепленные пальцы. Глянул на портрет сына в рамке на его столе. Это был его последний портрет. На нем Ванька уже взрослый. По уши влюбленный в помощницу повара по кухне – Лилию Майкову.
Почему он так бездумно в нее влюбился? Почувствовал в ней родственную душу? Угадал в ней чистого, хорошего человека? Или это просто был зов плоти. Неподготовленной, ранимой, ждущей счастья. А она ведь не отвечала ему взаимностью. И не провоцировала его интереса никак.
– Если бы она была так вероломна, как ее представили в отчетах, она бы на всю катушку использовала интерес Ивана к себе, – сказал Устинов сразу, как ознакомился с документами. – А она его избегала.
Да, она его избегала. Вежливо отказывала. И всячески старалась сторониться. Почему? Ваня недостаточно хорош был для нее?
Нет! Потому что у нее уже был Игорь. Игорь Забузов. И да, прав Устинов, если бы у нее имелся вероломный план, она бы запросто пробралась к Ивану в постель.
У нее был Игорь. Она ему была верна. И именно эта верность, скорее всего, погнала ее в утро гибели Ивана на точку, которую Игорь считал наиболее уязвимой.
Она хотела видеть…
А что она хотела видеть? Что?!
Правильно! Она хотела видеть людей, повинных в гибели ее любимого. Устинов снова прав, предположив, что Лилия перемахнула с балкона квартиры Забузова на соседний балкон только по одной-единственной причине. Чтобы спастись. Ему она уже ничем не могла помочь. Просто пыталась выжить.
Другого объяснения у Устинова не было. И, судя по документам и докладным, у Кадашова его тоже не будет.
Майкова сбежала из квартиры. Пришла на то место, где погиб Иван. Чтобы что?
Чтобы увидеть людей, убивших ее Игоря? Или чтобы Ивана спасти? Могло быть и такое. Но это было бы слишком хорошим финалом для нее. Слишком правильным.
Ведь тогда ему придется ее простить? И…
И придется ее спасти. Смолянский не оставит ее в живых, он получил четкие инструкции: девка не должна вернуться в Россию. Она что-то видела в день гибели Ивана? Она что-то видела!
Кадашов глянул на часы. Пять часов утра. Сколько сейчас времени на острове, куда откомандирован Устинов и где скрывается Лилия? Он нервно дернул шеей. Да плевать на время. Счет пошел на часы!
Он подошел к кровати, тяжело сел на нее и, взяв мобильник с тумбочки, набрал Сергея.
Голос, которым ответил его помощник, был заспанным.
– Слушаю, Павел Сергеевич.
– Что у тебя там, Сережа?
Кадашов глянул за окно. За балконной дверью падали крупные хлопья снега. Очень плавно падали, лениво.
– У нас тут шторм, метель, Павел Сергеевич.
– Как ты можешь знать, не вставая с кровати? – удивился Кадашов.
– Море бьет о скалу сильнее, чем вчера.
– Понятно… – Он помолчал. Потом спросил: – То есть выбраться с острова никак не выйдет?
– Пока нет.
– Смотри за ней в оба! Головой за нее отвечаешь!
– Я понял, – произнес Устинов, тяжело вздыхая, или просто зевал спросонья. – Только, Павел Сергеевич, я все больше убеждаюсь, что ее роль в нашей истории до конца не понятна.
Кадашову понравилось, что его личная трагедия стала уже и его историей. Наша, сказал Устинов. И на душе потеплело.
– Будем разбираться на месте, Сережа.
– Павел Сергеевич, зная ваши методы, я…
– Ты поменьше болтай, Сережа, – перебил его Кадашов. – Девчонку лучше береги. Пока ее Смолянский не… В общем, я тут почитал бумаги, которые ты собрал.
– Так вы же их уже читали.
– Я еще раз почитал. Под другим, так сказать, углом зрения.
Кадашов недовольно заворочался. У него разболелась спина и заныли коленные суставы. Он все же не так давно поднялся на ноги. Организм к таким нагрузкам еще не привык, мстил противной болью.
– В общем, у меня появились сомнения, Сережа.
– Сомнения? По поводу?
– По поводу ее участия в нашей истории. Все могло быть так, как я думал. А могло быть и по-другому. Могло быть так, как говорил мне ты. Поэтому не спускай с нее глаз. Она там очень уязвима.
– Понял.
По его голосу Кадашов понял, что Устинов улыбается. И снова на душе стало хорошо. От чужой мимолетной радости ему вдруг стало хорошо. Странно.
– Я хотел спросить, Павел Сергеевич, абонент, с которым ведет переговоры Смолянский. Он установлен?
– Сим-карта куплена на имя Вадима Серегина. То есть обе симки на его имя. И та, которой он пользуется, и та, которой пользуется его так называемый брат.
– Место не установлено? – поникшим голосом спросил Сергей. – Место, где этот абонент может располагаться территориально?
– Телефон все время в одном месте. Ориентировочно вычислили район. Но сам понимаешь… Новостройки.
– Ну да. – Голос Устинова совсем поскучнел.
– Но могу тебя порадовать, Сережа. – Кадашов погасил внезапную улыбку, которую он счел неуместной. – В этом микрорайоне находится квартира, купленная на имя Вадима Серегина.
– Ух ты! – ахнул Устинов. – Наблюдение?
– Установлено. Пока никто не входил туда и не выходил. Наблюдение ведется круглосуточно, не переживай. Вычислим мы этого брата! Точно вычислим.
– Даже боюсь спрашивать, Павел Сергеевич.
– А ты попробуй.
– Не установили, кто оплачивает счета за квартиру Игоря Забузова?
– Установили.
И он замолчал, решив его немного помучить. Или разбудить окончательно. Чтобы он глаз не спускал с девчонки, за которой опасность ходит по пятам.
– И кто же? Кто это, Павел Сергеевич?
– Оплата поступает со счетов частного летного клуба, сынок.
И как это у него вырвалось, а?! Как так вышло?! Это слово под запретом! Он не имеет права его произносить вслух. Кадашов и испугался, и смутился, и разозлился одновременно. И на себя за то, что размяк, и на Устинова за то, что сделал его таким.
– Летного? Хм…
И замолчал, стервец такой! И отозвался, когда уже Кадашов пару раз на мобильный взглянул в изумлении. Работает, нет?
– А кто владелец? Установлено?
– Ну да. Некто Горелова Анна Ивановна. Замужем. Воспитывает четырехлетнюю дочь. Пока все. Утром собираюсь навестить эту Горелову. Если она, конечно, там бывает, а не просто владеет этим клубом.
