Глава 12
– Как ведет себя наш странный русский?
Этот вопрос вертелся у Олега на языке со вчерашнего вечера. Но он его не задал. Вытерпел до утра. До завтрака. Но она прочла этот вопрос в его глазах, когда он вернулся со службы. И стряхивал с волос капельки вечернего густого тумана. И снимал теплую парку у порога, и переобувался в домашние тапочки. Вопрос невидимым энергетическим сгустком метался в воздухе между ними. Но так и не был им произнесен. А она не стала ему ничего рассказывать. Спросит – расскажет, решила она, вытирая вымытые после ужина тарелки.
Олег не спросил. Она промолчала. И он был зол на нее за это. За то, что не поняла, не поддержала его, не помогла ему. И ночью он был очень груб. Даже пару раз сделал ей больно. И не извинился, когда она вскрикнула и шлепнула его по плечу ладонью.
Он был зол.
– Таня! Я задал вопрос! – повысил Олег голос, вымешивая в скорлупке чайной ложечкой яйцо всмятку. И повторил с нажимом: – Как ведет себя наш странный русский?
– Обычно, – пожала она плечами, откусила от овсяного хлебца и принялась с хрустом его жевать.
– А конкретнее? – Он зачерпнул из скорлупки яичной жижи, положил в рот, испачкав желтком уголок верхней губы.
– Я показываю ему остров. Он смотрит, мерзнет и молчит.
– Угу… – промычал Олег, задумавшись. Спросил, доев яйцо: – И все?
– Все.
– Он больше не пристает к тебе с вопросами о своей пропавшей без вести русской сестре?
– Нет.
– И ведет себя с тобой так, как будто не догадывается, кто ты на самом деле? – Его брови, как две изящные холеные гусеницы поползли вверх.
– Да.
– Что да, Таня? – повысил голос Олег.
Чрезвычайно осторожно, будто она была из хрупкого хрусталя, он положил на блюдце выпачканную яичным желтком ложечку. Отодвинул фарфоровую подставку для яйца. Потянулся к тарелке с мягким домашним сливочным маслом и к темному хлебу. Принялся намазывать кусок за куском. Обычно за завтраком ему хватало двух кусочков. Сейчас он вымазал маслом пять.
– Он ведет себя так, будто не догадывается о том, кто я на самом деле, – ответила она спокойно и улыбнулась. – Неужели доктор Ирве все это съест?
– А? – Он опустил взгляд на свои руки, изумленно моргнул раз, другой, тоже улыбнулся. – Увлекся, кажется. Не поможешь?
– Конечно, помогу, дорогой.
Оставшееся время за завтраком они посвятили тому, чтобы уничтожить бутерброды, приготовленные им по рассеянности. Жевали, запивали кофе, фыркали от смеха. Тема странного русского, которого она была вынуждена сопровождать, была на время забыта. Задвинута в самый дальний угол. И неожиданно оттуда извлечена, когда Олег уже застегнул теплую парку и надвинул на голову капюшон.
– А кто она, Олег? – спросила она, протягивая ему его докторский саквояж.
– Ты о ком? – отозвался он рассеянно и потянулся к ней с поцелуем.
– Кто та девушка, чье имя я ношу?
– Ох! – Он отодвинулся, выпятил нижнюю губу и несколько раз помотал головой, выражая недоумение. – Скорее всего, это просто вымышленный персонаж, дорогая. Скорее всего, ее просто не существует и не существовало никогда.
А вот и нет! А вот и нет!
Эта девушка когда-то жила. И возможно, этот странный русский с ней даже был знаком. Неспроста он так быстро ее нашел. И вчера вскользь упомянул о ее родителях. Просто спросил о них у нее. Она промолчала. Сделав вид, что не слышит. А он догадливо хмыкнул.
«Я так и знал!» – послышалось ей в его кратком хмыканье. И его темно-серые глаза наполнились каким-то смыслом.
Ей не хотелось вчитываться. Не хотелось думать. Она устала. Она так устала пытаться догадаться: что у него на уме, что у них у всех на уме. Куда проще было просто жить. Просто идти вдоль берега реки с рюкзаком и крохотной палаткой за плечами. Идти вперед, совершенно не задумываясь, что за опасности ее могут подстерегать во-о-он у той излучины реки. Просто идти. И она шла. И опасности, если они и прятались, неожиданно расступались.
И сейчас она просто жила. Не задумываясь. Потому что знала: если она станет задумываться, она не сможет даже дышать. Станет жутко. Скоро этот странный русский, жалеющий ее, уедет с острова, и все станет как прежде.
Каждый день она будет кормить мужа завтраком и провожать его до порога. Потом тепло оденется и пойдет на утреннюю прогулку. Промерзнув, вернется. Наготовит еды и будет ждать мужа из клиники. Станет кормить его ужином. Потом они будут вдвоем смотреть телевизор. Затем поднимутся в свою спальню и станут заниматься долгим изнурительным сексом. Уснут. А утром – вновь по заданному кругу. И пусть так будет.
– Хорошего дня, дорогой, – улыбнулась она Олегу, ответила ему на глубокий поцелуй и заперла за ним дверь.
Постояла в прихожей, слушая, как хрустит гравий под большими колесами его внедорожника. И пошла в кухню, убирать со стола. Сегодня у нее для соседа были припасены ореховые рогалики. Остались от ужина. Даже не так. Она припрятала их для него. Иначе Олег бы все съел. Петри третий день не заходил к ней, и она, не выдержав, позвонила ему. Просто потому, что внезапно заболела душа за старика. Он мог заболеть и не вставать с постели. И никому до этого не было бы дела, он был одиноким.
Петри ответил ей обычным бодрым голосом. И страшно обрадовался, что звонит именно она.
– А я тут было подумал, что вы… Что я обидел вас чем-то… – забормотал он, и в его речи вдруг так отчетливо проступил островной акцент. – Тая. Зайду. Зайду. Вы идете гулять?
– Да, как обычно.
– С русским? – Его голос сделался другим.
– Нет. Сегодня я запросила выходной.
– Ок. Я буду у вас сразу после вашей прогулки. Я должен вас кое о чем… – он запнулся и замолчал.
– Что, Петр? Вы хотели мне что-то сказать?
– Потом. Потом.
И он положил трубку.
Она быстро убрала в кухне. Тепло оделась и вышла из дома. Прошла привычным маршрутом вдоль берега до пирса. Шагнула на бетонное основание и вдруг остановилась. Обернулась себе за спину. Странно. Никого больше на берегу не было, но странное ощущение, что за ней кто-то наблюдает, не покидало.
Может, Устинов? Так он ей представился. Сергей Устинов. Может, это он решил проследить за ней издали, раз сегодня она попросила его к ней не приближаться? Или Петри смотрит на нее из окон своего домика? Но широко распахнутые короткие тюлевые занавески на окнах соседа не колыхались. И никого похожего на Устинова она не обнаружила, но странное неприятное ощущение не покидало.
Вдруг пришла в голову мысль, что столкнуть ее с пирса, возжелай кто-нибудь этого, будет невероятно просто. Она все время стоит лицом к морю. Все время слышит оглушительный рев бьющих о берег волн. Иногда так задумывается, что не слышит даже этого. И подкрасться в такие моменты к ней сзади и столкнуть ее в воду очень просто.
Если это очень кому-то будет нужно.
И этого даже никто не увидит. И ее исчезновения не обнаружит никто. Никто до самого вечера. До того времени, когда Олег возвращается из клиники. Но будет уже поздно. Очень поздно для того, чтобы прийти ей на помощь. Просто даже для того, чтобы обнаружить ее тело. Его поглотит неприветливое холодное море. И все. Ее просто не станет.
Как он сказал, наблюдая за приближением парома к берегу? Что если он нашел эту девушку – то есть ее, то ее смогут найти и другие? Кажется, так. А кто еще хочет ее найти, кроме Кадашова? Кому еще она могла понадобиться?
Она не пошла на пирс сегодня. Вернулась обратной дорогой домой. И тщательно заперла входную дверь, чего почти никогда прежде не делала. На этом острове не принято было занавешивать окна, редко кто запирал днем двери. Она начала варить себе шоколад, когда в дверь постучали.
Это не был Петри. Он стучал иначе. Устинов? Он не должен был приходить к ней в дом. Так не было условлено. Именно сегодня.
Она подошла к входной двери. Осторожно подошла, на цыпочках, будто звук ее шагов мог быть услышан снаружи. Она могла топать в сапогах на свинцовой подошве, снаружи не было бы слышно. Там ревело море, с ним, завывая, соревновался ветер.
Стук повторился. Более настойчивый. Может, даже грубый. Она начала отпирать замок, но накинула цепочку, которая висела без дела долгие годы. Она успела потускнеть и покрыться легким слоем ржавчины. Ее не цепляли на дверь родители Олега. Этого не делали и они с мужем, когда поселились здесь.
Дверь тут же швырнуло порывом ветра. Ржавая цепочка натянулась, строго обозначив проем в десять сантиметров, в который она высунула нос.
На улице у самого входа в дом стоял незнакомец. Она могла поклясться, что никогда прежде его не видела. Темная бородка, темные глаза, темные волосы. Какое-то сплошное темное пятно, выглядывающее из низко надвинутого капюшона темной куртки.
Она могла поклясться, что никогда не видела этого человека на острове. Он был чужаком. Почему он пришел к ней? Что ему от нее нужно? Тревожное чувство зародилось где-то в желудке, натянулось тонкой стрункой, связав все воедино внутри, и принялось гадко постанывать.
– Что вы хотели? – на плохом местном диалекте спросила она.
– Здрасте, – вдруг произнес незнакомец по-русски.
– Здравствуйте. – Струна внутри ее натягивалась, ноя все противнее и пронзительнее.
– Мне сказали, что в этом доме живет русская девушка. – Незнакомец приветливо улыбнулся. Во всяком случае, он старался. – Я здесь по делам турбизнеса.
– Рада за вас, – с кивком проговорила она, когда он вдруг замолчал.
– Мне сказали, что вы помогаете своим соотечественникам.
Он выразительно посмотрел на натянутую металлическую цепочку, дозирующую пространство для общения. Таня не шевельнулась. Что-то в этом незнакомце ей не нравилось. Что-то настораживало, хотя он и старался изо всех сил: улыбался, говорил мягко. Может, потому что Устинов предупредил ее о возможной опасности. Кто еще мог ее искать на этом острове, кроме Кадашова, он не уточнил. Но предупредил. А она прислушалась. Она привыкла быть осторожной.
– Не могли бы мы поговорить в доме, очень холодно здесь, – русский подергал плечами.
– Нет, – твердым голосом ответила она и начала прикрывать дверь. – И вы правы, очень холодно.
И тогда он совершил глупость. Оплошность, выдавшую его. Выдавшую его недобрые намерения, как сказал бы ее муж-педант.
Если этот – еще один русский – хотел произвести на нее хорошее впечатление, он не должен был так делать, а он резво вставил свой ботинок в дверную щель. И даже не поспешил извиниться. Просто смотрел на нее, прищурив очень темные глаза, и не извинялся.
– В чем дело? – Она вскинула подбородок. – Уберите ногу немедленно!
– А то что? – вопрос прозвучал нагло.
– А то я вызову полицию! – выпалила она, дрожа всем телом.
Она замерзла. Ветер вовсю хозяйничал в ее прихожей. Ей было по-настоящему страшно. И снова, как утром, посетили тревожные мысли, что она совсем одна на этом берегу. И нет никого поблизости, готового прийти ей на помощь. И даже в доме она не может быть в безопасности. Старую цепочку легко сорвать, стоит лишь незнакомцу сильнее толкнуть дверь. Еще он может разбить окно и влезть в ее дом. И…
– Полицию? Зачем полицию? – Его ботинок все так же удерживал ее дверь, но наглой уверенности в голосе поубавилось. – Я же не сделал ничего дурного.
– Отойдите от двери немедленно! Вы нарушаете местный закон.
Она пнула его ботинок ногой в толстом носке, но с таким же успехом она могла пинать один из огромных валунов на берегу. Он стоял намертво.
– Я уйду, детка, – вдруг прошипел русский, странно улыбнувшись. – Я уже ухожу. Но я вернусь. Потому что я…
Пауза была сделана специально. Это была ловушка, наживка. И она, как глупая рыба, на нее клюнула. Потому что ей впервые за три года стало страшно одной в этом доме. Потому что струна внутри ее заходилась пронзительным траурным свистом, отдающим в висках острой болью.
– Потому что – что? – выпалила она, когда русский замолчал, шаря по ее лицу внимательным взглядом.
– Потому что я узнал тебя, детка.
С этими словами он убрал свой ботинок от двери и исчез. Она захлопнула дверь, лихорадочно заперла ее на оба замка. Прислонилась лбом к прохладной деревянной поверхности и застонала, зажмуриваясь.
Вот оно! И началось! И настигло ее прошлое! И не спасла ни новая внешность, ни обособленная жизнь на крохотном острове. Ничто не спасло ее от разоблачения.
Кто этот человек? Откуда он может ее знать? Почему, разговаривая с ним, она ловила себя на мысли, что что-то ее тревожит? Что это было?
Стук в дверь, прислонившись к которой она стояла, заставил ее подпрыгнуть. Она схватилась за сердце. Его толчки стали почти болезненными.
Он вернулся? Он посмел вернуться?
– Кто там? – спросила она, наклоняясь к замочной скважине.
Поняла, что говорит слишком тихо. Что тот, кто стоит по ту сторону двери, ее может не услышать из-за воя ветра и грохота волн. И крикнула:
– Кто там?
– Тая, это я, – еле различила она голос соседа Петри.
Выдох облегчения вырвался из нее со всхлипом. Сердце, совершив резкий скачок, принялось стучать привычно ровно. Никогда она еще не была так рада визиту соседа. Никогда.
– Проходите, Петр. Проходите.
Она отступила от двери, отперла замки, впуская соседа. Тут же вспомнила, что из одежды на ней только длинный домашний джемпер, едва прикрывающий бедра, и толстые носки, и бросилась в спальню на втором этаже, крикнув на ходу:
– Проходите, я сейчас!
Она влетела на второй этаж. Порылась в шкафу. Достала домашний комбинезон из тонкой джинсовой ткани. Переоделась. Перед зеркалом расчесала волосы. Хотела убрать их в хвост, но передумала. Вдруг сосед увидит крохотные шрамы над ее ушами? Покусала губы, пытаясь вернуть им нормальный цвет. Пощелкала себя ладошками по щекам, возвращая румянец. И поспешила вниз по лестнице.
– А вот и я, – натянуто улыбнулась она соседу, уже занявшему привычное место за ее обеденным столом. – Добрый день, Петр.
– Здравствуйте, Тая. Вы просто… – Он осмотрел ее с ног до головы пристальным взглядом старого знатока. – Вы необыкновенно хороши, Тая. Ваш муж счастливый человек. Он должен считать себя таким. Н-да…
Он поднял руки и пригладил растрепавшиеся волосы. И неожиданно остановил ее хлопоты словами:
– Ничего не нужно.
– Что? – Она недоуменно моргнула, застыв с чайником возле раковины. – Почему? Вы не хотите чая? Не хотите ореховых рогаликов? Что-то случилось, Петр?
– Не сегодня, Тая. Присядьте. Прошу. – Он говорил отрывисто, по слову, словно приказывая. – Есть разговор.
Он все видел! Он видел ее прогулку, которая завершилась очень быстро. Видел гостя. И, очевидно, подумал что-то не то. Может, он решил, что она тайно с кем-то встречается за спиной мужа. Это странное заявление, что ее муж должен считать себя счастливым человеком. Что бы это значило? Он усомнился в ее верности?
Господи! Как стыдно!
Она поставила чайник на подставку. Послушно села напротив соседа. Глянула на него со смесью странной вины и доверия.
– Все не так, Петр, – первой нарушила она повисшую паузу, в течение которой он внимательно ее рассматривал, будто впервые видел. – Все не так, как вы подумали.
– Да, пожалуй, – пробормотал он, опуская глаза.
Тут же влез в карман своих теплых уличных штанов, достал сложенный вчетверо лист и положил его на стол со словами:
– Все гораздо хуже.
– Что?
Ну вот! Она так и думала! Он точно пытается повесить на нее измену Олегу. Придется объясняться.
– Все гораздо хуже, чем я предполагал изначально. – Он положил тяжелую ладонь на лист бумаги. И спросил: – Кто был тот человек, который ломился сегодня утром к вам в дом? Вы с ним знакомы?
– Нет, – ответила она быстро, пожалуй, слишком быстро. – Это не то, что вы подумали, Петр. Я не знаю его. Мы даже никогда не виделись прежде, и я…
– Может, так, а может, и нет, – перебил он ее. И снова погладил лист бумаги пальцами. – Но он очень напугал вас. Что он хотел?
– Он хотел войти в дом.
Она обняла себя рукам, словно ледяной ветер снова ворвался в ее дом через распахнутую дверь.
– Зачем? – спросил Петри. И повторил: – Что он хотел?
– Хотел, чтобы я его сопровождала. Что-то такое говорил о туризме. – Она повела подбородком и покосилась на окно.
Там, конечно же, никого не было. Привычный пейзаж: голый каменистый берег, бетонный язык пирса, свирепые волны, готовые замерзнуть на взлете от неожиданного похолодания, которое принес позавчерашний циклон. Но ей все равно казалось, что этот человек там – за ее окнами. Прячется, прислонившись к стене дома. Ждет своего часа, чтобы напасть.
– О туризме, – эхом отозвался Петри, обдумав ее слова. И снова послал в ее сторону странный изучающий взгляд. – Вы ему не поверили.
Не спросил. Просто сказал. И она замотала головой.
– Почему?
– Было в нем что-то. Что-то опасное. Что-то нехорошее, – поправилась она. – И еще… Когда я попыталась закрыть дверь, он сунул ботинок в щель. И не дал мне этого сделать. Так не поступают вежливые люди.
– Так не поступают вежливые люди, – повтори за ней Петри с кивком. И снова погладил пальцами сложенный лист бумаги. – И потом он ушел.
– Ушел.
– Что сказал, когда уходил?
– Сказал, что вернется, – промямлила она, впечатывая пальцы в джинсовую ткань комбинезона на плечах.
– Зачем?
Голос соседа зазвучал вдруг как-то иначе. Такие интонации пару раз прорывались у Устинова, когда он слишком давил на нее, пытаясь узнать о ней что-то для себя важное. Он говорил тогда с ней, как полицейский. И Петри сейчас говорил с ней, как полицейский. Хотя и бывший.
Устинов тоже давно не работал в полиции. Он рассказывал ей во время долгих прогулок по острову о том, как его предал друг, как ушла от него жена. Как он долго боролся со своими пагубными привычками. И наконец, подробно о том, как его нашел его нынешний работодатель и что предложил взамен. Он словно извинялся перед ней за те вопросы, которые задавал казенным голосом полицейского, хотя и бывшего.
Ей было все равно. Ей было плевать на его историю. Она запросто могла быть вымышленной, как и ее имя. Она слушала его и не отвечала.
– Зачем он вернется, Тая? – повторил вопрос Петри голосом копа, когда-то отвечающего за закон и порядок на этом острове.
– Я не знаю, – соврала она и встала из-за стола.
Сидеть перед ним и чувствовать, как он смотрит на нее, было отвратительно. Она молчала, чувствуя кожей его осторожное дыхание. Дыхание охотника.
– Вам не стоит меня бояться, Тая, – вкрадчиво произнес за ее спиной Петри. – Я вам не враг.
Она промолчала, внимательно вглядываясь в привычный пейзаж за окном. То ли ей казалось, то ли на самом краю пирса снова кто-то стоял. Или это был какой-то предмет, который ей не удавалось рассмотреть. А может, это просто серый свет играл с ней злую шутку. И ей теперь повсюду будут мерещиться призраки.
– Мне нечего от вас скрывать, Петр, – проговорила она негромко и совсем ни к месту, казалось бы, добавила: – Я ни в чем не виновата.
– Этот человек так не считает. И он приехал сюда за вами. Так же, как и тот странный русский, который прибыл на остров первым. Кажется, его зовут Сергей. Он тоже приехал сюда за вами.
Его слова били ее наотмашь. Она с силой зажмурилась, попыталась восстановить сбившееся дыхание. И повернулась к нему с улыбкой, насквозь пропитанной фальшью.
– Уверяю вас, вы ошибаетесь.
– Я никогда не ошибаюсь, Тая. – Сосед со странным хмыканьем откинулся на спинку стула. Ткнул указательным пальцем в лист бумаги на столе. – Когда я увидел этого человека в первый раз, он сходил с парома. А я гулял. Просто гулял. Я иногда люблю встречать паром. Привычка долгих лет. Часто встречал жену. Иногда встречал людей, которых присылало мне в помощь высшее руководство с материка. Нет, вы не подумайте, я справлялся и без них. Но они считали, что если у меня под ногами станет путаться кто-то из офицеров выше меня по званию, то дела пойдут лучше.
– И как? Как шли дела? – спросила она просто, чтобы быть вежливой.
Она уже не так была рада его визиту, как в первые минуты. И совсем не стала бы возражать, соберись он уйти. Она бы тоже ушла. Уехала. Выгнала бы из гаража свою машину, которой пользовалась пару раз за месяц, и поехала к Олегу. Если у него пациенты, она бы просто сидела в коридорчике на кушетке и ждала, когда он освободится. Она не мешала бы ему ни в коем случае. Она бы просто ждала. А когда бы он освободился, она ему все бы рассказала. И они вместе придумали бы что-нибудь, какой-нибудь выход. Может быть, пожаловаться на чужака в полицию не такая уж и плохая идея? Его посадят на паром или в камеру. Да куда угодно! Лишь бы он больше не ломился в ее дверь и не говорил ужасных слов, от которых в жилах стыла кровь.
– Дела у меня всегда шли как надо, Тая, – с заминкой ответил Петри. – Преступности на острове не было. Я своевременно пресекал все правонарушения. Знал о готовящихся преступлениях заранее.
– О как! – воскликнула она, недоверчиво качнув головой. – У вас была такая большая сеть осведомителей?
– И это тоже было. А зачем скрывать? – улыбнулся сосед, как прежде легко и по-доброму. – Многие преступления раскрываются благодаря агентурной сети. Многие удается предотвратить по этой же причине. И да, Тая, у меня были осведомители. Но еще у меня вот здесь, – и Петри постучал кулаком себя по темени, – было что-то такое, что помогало мне читать людей. Просто с первого взгляда.
– Это зачастую бывает ошибочным. Я про первое впечатление.
– Бывает. Но не у меня. Меня мое первое впечатление ни разу за мою жизнь не обмануло. Я не ошибся в вас. Не ошибся в том странном русском, который приехал на остров первым. И не ошибся в том человеке, которого встретил сходящим с парома и который ломился к вам в дом сегодня утром.
Она не полезла с вопросами. Знать, что такое он чувствовал в ней, не хотелось. Это было, как пойти прогуляться по болоту. Каждая следующая кочка могла выскользнуть из-под ног, и ее могла начать засасывать трясина. Какая-то была такая русская поговорка про коготок, которому стоит увязнуть и дальше беда. Точно она не помнила.
– Я не обманулся в вас, Тая, когда увидел впервые, – произнес Петри, мягко улыбнувшись. – Маленькая, испуганная девочка. Одинокая настолько, что согласилась стать женой Олега Ирве.
– Что вы имеете в виду? – Она снова попалась в расставленные сети. Ей стало интересно. – Разве его женой можно было стать только от одиночества?
– Или от безысходности, девочка моя.
Его слова обволакивали, ласкали, как мягкое теплое одеяло. В него хотелось закутаться.
Тая вернулась за стол. Села напротив соседа. Глянула на него, слегка качнув головой.
– Я вас не понимаю, Петр. Что вы имеете в виду? Вы знаете о нем что-то такое…
– Скажем так, – перебил он ее с мягким смешком. – Я был удивлен, когда увидел вас рядом с ним. Потому что перед своим отъездом Ирве Олег имел со мной неоднократное общение. И ни мне, ни ему оно не приносило удовольствия. Я правильно по-русски изъясняюсь? Вы меня понимаете?
– Вполне, – кивнула она. – Он нарушал закон? Олег нарушал закон, когда жил здесь ранее?
Ему понадобилось какое-то время, чтобы обдумать ответ. Он ведь не был уже тем бравым полицейским – хозяином острова. Он был просто старым человеком, к тому же живущим по соседству. Он тщательно выбирал слова, когда говорил:
– Скажем, у него были предпосылки. И мне приходилось их пресекать. Неоднократно.
– Странно.
Она покусала губы. Попыталась вспомнить, когда бы Олег отозвался о Петри недобро. И не смогла.
– Он всегда очень тепло о вас говорит, – возразила она.
– Есть причина, Тая, – хитро прищурился Петри.
– Да? И какая же?
– Я не дал ему сесть в тюрьму. И думаю, он мне за это благодарен. К тому же считает меня вашим ангелом-хранителем. Я же присматриваю за вами, Тая. Пока Олег на службе.
Присматривает или следит? Или даже шпионит? Привычка быть полицейским никуда не девается. И он наблюдает за ее прогулками. Точно знает, когда она возвращается. Дает ей время переодеться и приготовить горячий шоколад и тут же стучит в ее дверь. Чтобы продолжить наблюдать?
– Я не враг вам, Тая, – безошибочно угадал он ее мысли. – Я ваш друг. И сейчас я здесь именно по этой причине.
– Я вас слушаю, Петри, – впервые назвала она его правильно, а не на русский манер.
Неожиданно ей снова захотелось, чтобы он ушел скорее. Потребность увидеть мужа стала почти болезненной. Ей плевать на его прошлое. Она его не знала. Она в нем не жила. Олег спас ее от смерти. И плевать, каким путем. Плевать, чье имя он ей дал. Три года она делила с ним постель. Он старался сделать ее счастливой. И она не должна начинать в нем сомневаться. Ни при каких обстоятельствах.
– Что, как мой друг, вы хотите мне сказать? – Она дружелюбно улыбнулась, кивнула на чайник. – Может, все же выпьете чаю? С рогаликами? Ореховыми!
– Рогаликами? Ореховыми? – Его глаза заблестели, он шевельнул губами, словно уже пробовал на вкус ее выпечку. – Непременно, Таечка. Но чуть позже. Сначала о деле. Да, и все же лучше шоколад. Предпочтительнее. Если вам не сложно.
Нет, ей было не сложно. Она даже рада была повернуться к нему спиной, начав хлопотать у плиты. Его взгляд сегодня обнажал ее душу и выжигал там все. Он что-то готовился ей сообщить. Или разоблачить? Или предположить? И лучше, если она будет стоять к нему спиной.
– Когда я увидел вас впервые, то увидел в вас одинокую испуганную девочку. Очень одинокую и очень испуганную. Вы, наверное, не замечали, но каждый раз, когда вы с Олегом проходили мимо кого-нибудь, вы инстинктивно жались за его спину, – начал говорить Петри. – Я понял сразу, что в вашей жизни произошла какая-то страшная трагедия. И что Олег этим воспользовался.
– Неправда! Он спас меня!
Это вырвалось у нее само собой, и она тут же прикусила губу, чтобы не начать выбалтывать уж все до конца. И тут же вспомнилось: коготок увяз, всей птичке пропасть. Так утверждали на ее Родине. Она уже увязла. Старый, мудрый шериф знал свое дело.
– Пусть так. Но вашу боль я почувствовал. И мне сделалось вас искренне жаль. Потому что… Потому что в этой боли я не увидел ничего преступного.
Она покосилась на него, слегка повернув голову. Петри сидел, все так же откинувшись на спинку стула, и смотрел в окно. Он выглядел печальным. Никакого подвоха она не почувствовала. И снова принялась помешивать густую массу из какао, воды, сахара и капельки молока.
Шоколад ей всегда удавался. С тех пор, как она поселилась на острове. Рецептом ее снабдил Олег, вытащив откуда-то из старых книг мамину записку. Перевел на русский, она под диктовку записала.
– Вы, Тая, очутились на этом острове не случайно, сделал я тогда вывод. Вы бежали от чего-то скверного. Я это понял сразу, – продолжил признаваться ей сосед, изо дня в день наносивший ей визит и ни разу не давший понять, что в чем-то ее подозревает. – И я зауважал сначала вашу тайну. Потом и вас. Я увидел в вас хорошего человека.
– Спасибо, – не удержалась она от благодарности.
Подхватила кастрюльку с огня, поставила ее на деревянную подставку для горячего и продолжила мешать в ней большой деревянной ложкой. Ложка вместе с рецептом тоже перешла к ней по наследству от матери Олега. В записке было написано, что мешать напиток следует только деревянным черпаком. Чтобы все не испортить.
Чтобы все не испортить. Кто испортил все сейчас? Тот, кто явился сюда по ее душу? Или она сама, погрязшая в своих тайнах? Коготок увяз…
Она увязла еще там, дома. А пропадет здесь. И спастись ей вряд ли удастся.
– Я сразу узнал вас на фотографии, которую всем показывал здесь тот странный русский, приехавший на остров первым.
Эти слова прозвучали как выстрел! Ей даже почудилось, что лопнули разом все стеклянные окна в ее доме, настолько она была оглушена. Не поворачиваясь, она застыла с большой деревянной ложкой в руках, забыв помешивать густую шоколадную массу в кастрюльке.
– Вы поменяли внешность, Тая. Но взгляд… Ваш взгляд, цвет ваших глаз, остались прежними. Я узнал вас сразу на фотографии. И он вас узнал тоже.
– Кто? – спросила она слабым голосом.
– Этот странный русский, который будто бы разыскивал здесь свою сестру.
– Вы догадались, что девушка на фотографии не его сестра? – Она все так же стояла к нему спиной, вцепившись в деревянную ложку, как в спасательное весло.
– С первой минуты общения с ним. Поэтому и не стал его гидом, хотя кое-кто из муниципалитета и просил меня об этом лично, – особо подчеркнул Петри. – Я узнал в той девушке вас, Тая. И отказался ему помогать по этой причине, сославшись на здоровье. И очень, очень, очень удивился, когда Ирве приставил к нему вас. Я слышал, что он сам предложил свою жену, то есть вас, Тая, в помощь русскому. Это неправильно. Мне это не понравилось. И тогда я…
Она слышала, как ломится в окна ветер, громыхая оцинковкой подоконника, и как яростно молотят о берег свинцового цвета волны. Этот постоянный шум, к которому она привыкла, заглушил сигналы опасности, что незаметно к ней подкрадывалась. Она пропустила тот момент, когда кольцо замкнулось. Устинов, Петри, еще один русский. Все они вместе взяли ее в кольцо.
– И тогда я пошел к нему.
– К кому? – уточнила Тая.
– К странному русскому, что будто разыскивал на нашем острове свою пропавшую сестру.
– Вы пошли к нему? Но зачем?! – Она швырнула ложку в кастрюльку, загустевший шоколад обиженно булькнул и сомкнулся вокруг деревянной ручки.
– Мне важно было знать, что он замышляет. Я не мог допустить, что вы проводите с ним столько времени вдалеке от посторонних глаз. Это могло быть опасно. И я пошел к нему. Я знал, что он поселился в отеле на утесе. Знал, что он уже трижды пользовался услугами приходящих женщин. Сразу после прогулок с вами он заказывал себе в номер проститутку. Это меня настораживало. И я допросил его по всей форме. Как раньше допрашивал преступников. – Петри едва слышно хихикнул. – Признаюсь, он достойный противник. Сергей… Так его зовут.
– Я знаю, – кивнула она. И повернулась к нему с вопросом: – Продажные женщины? Почему сразу после прогулок со мной? Это странно.
– Да. Я тоже так ему сказал.
– И что он ответил?
– Он много говорил. – Петри погасил улыбку, коснулся лица рукой. – Мы много с ним говорили, Тая. Он мне что-то рассказал. Чего-то не рассказал. Но главное я понял… С его стороны вам не грозит опасность.
И вот здесь ей захотелось рассмеяться. Зло. Истерично. И послать к чертовой матери этого старика, что заигрался в свои пенсионерские игры. Она сдержалась.
– Вы многого не знаете, Петри. – Скрестив руки перед грудью, она помотала головой. – Вряд ли он рассказал вам, что его нанял человек, который желает смерти той девушке, чье лицо вы видели на фотографии.
– Тая, я…
– Мученической смерти, – не дослушала она его. – И тот самый русский, которого вы с первой минуты сочли странным, может ведь оказаться лживым. Разве нет? И вашего прежнего мастерства вряд ли хватило на то, чтобы распознать загадочную русскую душу. Вы поверили ему, а он вам врал!
Петри обиделся. Никто и никогда не сомневался в нем прежде. После выхода на пенсию его много раз приглашали консультантом даже на материк. Хотя прежде присылали этих самых консультантов сюда, к нему.
– Может, он мне и врал, но он дал мне это.
Сосед развернул сложенный лист бумаги. Перевернул его и подтолкнул по столу со словами:
– Вам знаком этот человек, Тая?
Она шагнула вперед, наклонилась над столом и, не дотрагиваясь, глянула.
Угрюмое молодое лицо. Даже симпатичное. Наверняка могло бы нравиться девушкам, если бы не злые холодные глаза. Темные глаза. Темные волосы. Темная щетина.
– Вам знаком этот человек? – повторил вопрос Петри.
– Нет, – произнесла она с запинкой и покачала головой.
Она не узнавала его. Честно не узнавала, хотя правильные черты лица молодого человека с портрета будто кого-то ей напоминали.
– Как же так, Тая. – Петри явно был разочарован. – Это же он сегодня хотел попасть сюда. К вам в дом.
– Да? – Она искренне изумилась. Еще раз присмотрелась. – Невозможно узнать.
– А вот и нет! – сердито перебил ее сосед. – Я узнал его сразу. Сразу, как он сошел с парома. Да, он изменил прическу, отрастил бороду, но это он!
– Возможно, – пробормотала она, не отводя взгляда от смятого листа бумаги, с которого на нее смотрели холодные злые глаза. – Но его сложно узнать.
– Я узнал его сразу, – настырно пробубнил Петри. – Смена прически и борода никогда не могли меня обмануть. Помню, в восьмидесятом году была объявлена охота на одного насильника, не брезгующего даже детьми. С материка прислали его портрет. Предположили, что он может объявиться у нас. Здесь жили его родственники. Так вот, он и объявился. Сильно изменил прическу, даже вколол себе в губы и в области возле носа какую-то дрянь. Его лицо раздулось, перестало быть похожим. Но я все равно узнал его. И задержал. И его опознали по биоматериалу, который он неосторожно оставил на месте преступления. И этого человека я узнал.
Толстый палец Петри ткнул в левый глаз на бумажном портрете угрюмого молодого человека.
– Глядите внимательнее, Тая, – потребовал Петри. – Вы должны его узнать!
Она смотрела и смотрела, даже глаза заслезились. Но все равно не узнавала в нем того, кто сегодня утром ломился к ней в дом. Зато узнавала в нем кого-то другого. И это узнавание почти лишило ее сил.
Она двинула ногой стул. Села на него, закрываясь от Петри руками, и прошептала:
– Зачем он здесь, господи?! Зачем он здесь?!
– Вы узнали его? Узнали? – обрадовался Петри, схватил со стола бумагу с портретом, снова сложил ее и сунул в карман штанов. – Это хорошо, что узнали. Мы пойдем с вами в полицейский участок и…
– Я никуда не пойду! – крикнула она из-под ладоней.
– Что? – Он начинал уже вставать, но после ее отчаянного крика снова уронил себя на ее кухонный стул. – Что? Почему? Его задержат и выдадут вашим властям, Тая. Сергей сказал, что этот человек у вас в стране в розыске. И…
– Вы что, ничего не понимаете?! – она кричала так же, не убирая ладоней от лица, по которому побежали слезы. – Вы ничего не понимаете, Петри?!
– Что я должен понять, девочка?
– Этот человек убийца! – Она пальцем ткнула в направлении его кармана. – Он убийца! Да, да, его ищут. Но… Но также ищут и меня. И он, оказавшись на Родине, сделает то, чего не хочет делать Сергей Устинов.
– А чего он не хочет делать? – спросил Петри, озадаченно покрутив жидкую прядку волос.
– Он не хочет сдавать меня! Он не хочет сдавать меня Кадашову. Он не хочет сдавать меня властям. Он верит в то, что я ни в чем не виновата. Он сам сказал мне об этом. Он сам сказал, что не верит в причастность Лили Майковой к убийству сына Кадашова. Он – Сергей – рассказал вам эту жуткую историю? Всю рассказал, Петри?
– Нет, – качнул головой сосед, вытаращив на нее испуганный взгляд. – Не было подробностей. Он просто дал мне этот лист бумаги и сказал, что этот человек разыскивается в России. И он может появиться тут. Но не сказал зачем.
– Он явился сюда по мою душу, – застонала она, роняя голову на стол. – Он приехал, чтобы убить меня.
– Но зачем?! – воскликнул старик, дотянулся до ее безвольно раскинувшихся по столу рук, легонько сжал. – Зачем ему это, Тая?
– Я видела его. Видела его лицо, когда они шли убивать Ивана. Я сидела на скамейке в том дворе и… Зачем я пошла туда? Зачем я вообще там появилась, дура! Какая же я дура!
Он не мешал ей плакать. Не мешал кричать разные слова, из которых постепенно складывалась история. Петри внимательно слушал. А когда она затихла, он встал. Тяжело прошагал к холодильнику, достал оттуда бутылку воды и налил из нее в высокий стакан.
– Выпейте, Тая. Я все же буду называть вас именно так. Привык. Простите. Выпейте.
Она села прямо. Взяла из его рук стакан, выпила почти все.
– Теперь вы понимаете, что Олег поступил благородно.
Почему-то ей было важно, чтобы о ее муже не думали плохо. Ей не хотелось запятнать его своей скверной историей.
– Он спас ни в чем не повинного человека. Девушку. Потом увез меня из страны. Он понимал, что там у меня нет будущего. Вы понимаете, Петри?
Сосед промолчал. Взгляд его был устремлен на окно, за которым потемнело от туч. Казалось, небо провисло от странного черного нарыва. Море сделалось свинцовым. Будет шторм.
– Будет шторм, Тая, – проговорил Петри. – Это хорошо.
– Хорошо?
– Да. Нам удастся задержать этого человека. Он не сможет сбежать. Будет шторм.
– Вы снова предлагаете пойти в полицию? Но я не могу! Вы что, не понимаете.
Она разозлилась. Вскочила, приблизила к нему свое перекроенное хирургом лицо.
– Что вы видите, Петри? Что?!
– Я вижу лицо. Прекрасное лицо прекрасной девушки. – И он неожиданно дотронулся до ее щеки тыльной стороной ладони, улыбнулся грустной старческой улыбкой. – Прекрасной девушки, которой довелось много страдать. А в полицию мы не пойдем. Мы сами справимся с этим преступником. Нам только нужно разыскать Сергея.
– Но как?!
Она смотрела сквозь слезы на широкую спину соседа, замаячившую в дверном проеме. Он собрался уходить. Без нее.
– Как вы собираетесь с ним справиться, Петри?
Он приостановился. Глянул на нее через плечо и снова повторил:
– Будет шторм.
