2
ДУРНЫЕ НАВАЖДЕНИЯ
Ино ле Спада пятнадцать. Все так, как и обычно. Замкнутая с четырех сторон площадь. Скрип веревки. Шаги по помосту, молчаливая толпа и монотонное зачитывание приговора. Человеку, на которого падает тень от здания, человеку, чье лицо неразличимо с такого расстояния, накидывают на шею петлю. Высокий и широкоплечий, как кузнец или бродячий силач, он стоит прямо, вздергивая подбородок. Сильные руки не связаны, но безвольно опущены.
Звучит барабанный бой. Отец подается в кресле чуть вперед. Синие глаза его горят жадным, почти голодным торжеством; Ино ощущает тошноту и дикий безотчетный страх. Он тоже подается ближе, потом встает, подходит к перегородке, отделяющей королевскую трибуну от прочих. И снова всматривается в безмолвного приговоренного, чьи волосы треплет ветер. Всматривается, пока не понимает, что глаза, бесцветные и пустые, обращены прямо на него.
— Багэрон!
Принц кричит в то же мгновение, в которое палач вышибает опору из-под мощных ног. Толпа гудит и тут же затихает. Слышны только скрип веревки, булькающее хрипение человеческого горла и перезвон золотых монеток-ракушек в руке кого-то из принимающих ставки.
— Такой пропляшет семь швэ.
— Да нет, хватит пяти!
— А может, вовсе оборвется, экий увалень!
Ино слышит все это, уже перемахнув через перегородку, спрыгнув с возвышения и прорываясь сквозь толпу. Ему все время кто-то мешает, чьи-то руки хватают за волосы, за плечи, за край плаща. Он обо что-то спотыкается и почти падает на ступеньки, прежде чем взлететь по ним и увидеть, как дергается на веревке знакомая фигура. Руки, окованные железом, тянутся к петле и тут же соскальзывают.
— НЕТ!
Ино вцепляется в ноги пирата, пытаясь стать опорой хотя бы на жалкое мгновение, и раз за разом повторяет это одно и то же слово, пока не понимает, что оно осталось единственным звуком в наступившей тишине. Хрип затих. Тело обмякло. Кто-то ссыпает монеты в карман.
К ступеням несется стража, сам палач уже с бранью оттаскивает принца в сторону. Ино вырывается, ударив рослого мужчину локтем в живот, неловко отступает и все это время смотрит только на виселицу. Громкий, почти мелодичный скрип веревки вспарывает слух. Тело покачивается в петле, сейчас оно повернуто боком. Виден профиль. Глаза стали голубыми. Почему-то к ним вернулся цвет.
Ино овладевает новый острый приступ тошноты, он теряет равновесие и…
Дуан лежал с закрытыми глазами еще несколько мгновений, пока не успокоилось сердце. Все тело дрожало, тан сводило, пальцы сами сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони. Наконец король Альра’Иллы посмотрел на потолок. Едва светало: Лува только выглянула из-за края неба, ее нерасчесанные волосы давали розовато-рыжий слабый отблеск.
Поднявшись и пройдя по спальне, Дуан открыл окно, чтобы впустить немного морского ветра. Глубоко вдохнул, пробуя успокоиться, вернулся к кровати, взял подушку и несколько раз хорошенько ударил по ней кулаком. Если там затаились шан’, оставленные щупальцами Вудэна, то после этого они точно должны были сгинуть. Дуан все бил и бил наволочку, повторяя про себя: «Кошмар. Это просто кошмар, ничего более».
Плинг, явно обеспокоенный поведением хозяина, подошел и несильно ткнул его бивнями в голую ногу.
— Все хорошо, приятель. Все хорошо.
В раздавшемся в ответ похрюкивании, кажется, звучало сомнение. Дуан потер лоб и направился в ванную комнату, мысленно повторяя уже другое: «„Ласарра“ далеко. „Ласарра“ уже ушла очень далеко».
Плеск воды немного привел его в чувство; мутный тревожный осадок улетучился. Одеваясь, Дуан был уже спокоен, почти спокоен. И почти спокойно, сняв с шеи ключ, он открывал дверь тайного выхода из флигеля. Не хотелось поднимать шума, совсем не хотелось, — слишком странно началось утро. Быстро спустившись по крутой обшарпанной лестнице, Дуан налег всем весом на деревянные ворота в соседний двор, и заранее смазанные петли даже не скрипнули.
Конюшие спали крепким, возможно, пьяным сном, так что Дуан беспрепятственно оседлал и вывел Круфа из стойла. Уже через пять швэ, потревожив только нескольких часовых и сообщив о своей прогулке, король Альра’Иллы скакал верхом по тихой набережной. По левую руку плескалось море; в воздухе то и дело приглушенно вскрикивали чайки: голоса чернохвостых напоминали детский визг, а серебряных — игру духовых. Людей почти не попадалось. Все это напоминало рассеянное спокойствие утренней вахты. Край воды был совсем чист от кораблей, только возле дальних бухт вроде бы мелькнул один бриг.
Налюбовавшись морем, Дуан свернул. В стороне от Малого Порта просыпался рыбный рынок. Женщины и дети выкладывали на столы чешуйчатые тушки всех форм и расцветок: одни аккуратно сортировали по размеру, другие еще и разделывали, споро орудуя ножами. Некоторые торговки трепетно обсыпали ледяной солью красные, черные, белые и желтые груды свежей зернистой икры. Синели отрезанные щупальца спрутов на промасленной бумаге, отливали красным панцири расфасованных по коробам крабов. В тени тентов в стеклянных сосудах переливался перламутром медузий студень с чесноком.
Дуану кланялись, бросая дела; его провожали взглядами. Какая-то торговка попыталась вручить ему корзинку с пестрыми извивающимися угрями, и король с улыбкой отказался. Ему с огромным трудом удалось побороть тошноту, которую он испытал, заглянув в бесцветные глаза большой камбалы, лежавшей здесь же. Такого с ним не бывало еще никогда, но сон… кошмар снова ожил в красках.
Вскоре, проехав дальше и миновав несколько спящих улиц, Дуан оказался там, где не хотел и все же должен был побывать, — на квадратном пространстве, образуемом фасадами четырех огромных зданий: тюрьмы, умиральни для тяжелобольных, городского суда и Похоронного ведомства. На Незрячей площади.
Древние основатели Ганнаса не зря выбрали местом казней именно ее, и расположение зданий тоже не было случайным. Тех, кто попадал в суд, соседство должным образом пугало, узников тюрьмы и жителей умиральни — примиряло с собственной плачевной участью, а чиновникам Похоронного ведомства было удобнее делать свою работу. К этому привыкли. Мысль короля Талла перенести казни на набережную, дабы виселицы издалека устрашали проходящих через море пиратов, отклонил Совет. Тем более что только часть казней проходила публично: простых убийц вешали без шума и быстро снимали. А иметь в городе больше одного места казней верховный жрец считал неуважением к Светлым.
Дуан долго смотрел на высокие деревянные конструкции и крепкие веревки. Петли, напоминавшие изуродованные глазницы Дараккара Безобразного, были пустыми уже очень, очень давно, с коронации Ино ле Спада. Пожалуй, именно это он мог считать одним из главных своих монарших достижений. Только теперь, от осознания этого, ему действительно стало немного лучше.
Проезжая по набережной в обратном направлении, Дуан встретил большую группку юношей и девушек из простолюдинов. Они шли, оживленно переговариваясь и смеясь, за ними бежали две собаки. Многие тащили за спинами или в руках какие-то мешки. Приглядевшись, Дуан убедился: среди девушек две старых подруги Розинды. Тина Тол, дочь зеленщика, и Пацара Силко, младшая сестра хозяйки одного из портовых трактиров. Наверняка были и другие. Едва узнав короля, все почтительно склонились.
— Доброго утра! Какая ранняя у вас прогулка, маар, — произнесла Тина Тол, быстро откинув со лба рыжий локон и покрепче прижав мешок к полной груди.
— То же могу сказать о вас. Куда держите путь?
Дуан, оглядывая молодых людей и девушек сверху вниз, приветливо улыбался. Ему нравились их свежие, ненапудренные, оживленные только естественным румянцем лица. Очень нравились, настолько, что становилось тоскливо.
— По домам, маар. Прилив оставил сегодня много моллюсков на берегу.
— Очень, — подтвердил какой-то юноша, кажется, сын кузнеца, и тряхнул мешком, в котором стукнулись друг о друга крупные раковины. — Успеть бы сварить да засолить, пока свежие!
— Не задерживаю. — Дуан кивнул и легонько пришпорил коня.
— Маар! — донеслось ему вдогонку.
Он обернулся.
— Маленькая Розочка… не нашлась?
На него с надеждой смотрели яркие зеленые глаза Пацары Силко, сделавшей шажок вперед. Остальные тоже насторожились. Дуан медленно покачал головой.
— Вестей нет, к сожалению.
Девушка понурила голову. Чернявый парень ободряюще положил руку ей на плечо.
— Благодарю вас. До свиданья, ваша светлость.
Дуан оборачивался на эту пеструю группку несколько раз. Утешая Пацару, остальные взяли ее в круг, некоторые даже заулыбались. А король думал о том, как не похожи они на тех, кого он вскоре увидит в Альра-Гане, пропахшем парфюмами и пустыми сплетнями. Да… он хорошо понимал, почему малышка Ро когда-то выбрала друзьями именно их. Слишком хорошо.
…Обернувшись в последний раз, Дуан услышал в толпе простолюдинов тихий смех.
* * *
Дуан легонько провел по морде Круфа пальцами.
— Скажу конюху хорошо тебя покормить.
Конь, фыркнув, требовательно ткнулся в ладонь губами. Одних обещаний ему было мало.
— Наглая морда, — проворчал король Альра’Иллы и сунул руку в карман, вспомнив, что вроде бы брал с собой колотый сахар. — Ладно, весь в меня…
Он уже нашарил белый, похожий на сыпучий известняк кусочек лакомства, когда со стороны входа в конюшню вдруг зазвучали шаги и голоса. Дуан замер, а в следующее мгновение, проворно захлопнув дверцу стойла, присел на корточки возле конских ног. И только тогда — задался вопросом, зачем это сделал. Он ведь король, это его личная конюшня и его лошади; вообще-то наоборот, все сюда заходящие без его разрешения должны прятаться. Но сказалась устоявшаяся привычка: если на суше пиратам «Ласарры» требовались кони, как правило, их крали. Впрочем, Дуан предпочитал звать это действо словом «одалживали».
Шаги зазвучали ближе, человеческие и лошадиные. Скрипнули открываемые дверцы, потом все ненадолго стихло. Дуан уже хотел выпрямиться и показаться незваным гостям: ему было, в принципе, плевать, в каком виде его застанут и насколько это будет глупо. Но услышанный и мгновенно узнанный голос наоборот заставил затаить дыхание и замереть.
— Нужно сказать конюхам, чтобы расседлали. Это наш король не против сам повозиться в грязи.
Дуан быстро обшарил деревянную створку и отыскал проеденную какими-то насекомыми сквозную дыру. К ней он прильнул вплотную, старательно щуря глаз и пытаясь что-нибудь высмотреть. Голос приблизился.
— Славные лошадки. Жаль, они так и не стали моими. Ну да ничего, зато у меня есть ты. А ну-ка иди сюда!
Первым, что Дуан сумел увидеть, было зелено-синее платье для верховой езды, точнее, та его часть, что находилась ниже пояса. А еще — унизанные золотыми кольцами мужские руки, на эту самую часть легшие, принявшиеся с удовольствием ее мять. Женщина звонко засмеялась.
— Перестаньте, маар. А если кто-то зайдет?
Дуан осторожно привстал, глянул поверх створки и снова сел. Этого хватило, чтобы убедиться в своей догадке: на другом конце конюшни, у стены, стояли советник по Безопасности Габо ле Вьор и одна из тех черноволосых камеристок, которыми в изобилии окружала себя Розинда. Конкретно эта особа, кажется, сопровождала принцессу на охотах и лошадиных прогулках и хранила запасные ключи от некоторых стойл. Наверняка отличная наездница.
Руки Советника продолжали блуждать по телу хихикавшей и изгибавшейся девушки. Дуан закатил глаза и легонько стукнулся лбом о створку. Он искренне надеялся, что даже если парочке приглянется кучка сена в дальнем углу, советника в силу возраста и сидячего образа жизни не хватит на слишком долгие любовные утехи.
Конь тем временем, видимо, встревожился за Дуана, потому что ткнул его носом в макушку. Вздрогнув и с трудом не подскочив на месте, тот протянул назад раскрытую ладонь и прошипел:
— Только не шуми.
Круф был смышленым конем. Вряд ли он понял сказанное, но жевать сахар начал молча, со всей доступной ему невозмутимостью. Дуан опять прильнул к дыре в деревянной створке. Двое стояли на прежнем месте; девушка по-прежнему игриво сопротивлялась:
— Ну-у, мне не поздоровится!
— Да брось. Юный Ино тот еще добряк, если опустить нюансы. Порода совсем выродилась.
Дуан насторожился. Девушка, видимо, тоже заинтересовалась, потому что возразила:
— Он очень славный человек.
Советник по Безопасности хмыкнул. Его руки остановились у девушки на лопатках.
— Вряд ли король должен быть славным, моя милая, стране нужна рука потверже. Голова Ино ле Спада забита глупыми мальчишествами, как и когда он пропал.
— Но ведь стало так тихо и хорошо…
— А скоро будет еще тише, когда он вернет в закон пиратов и все забудут, как мы устрашали их!
— Вернет пиратов?
Камеристка ахнула. Правда, трудно было понять, произошло ли это потому, что она удивилась, или потому, что пальцы советника приподняли ее подол и скользнули под него.
— Именно так. Впрочем, я еще надеюсь, он передумает.
Дуан усмехнулся про себя и покачал головой. Вторая рука советника потянулась к шнуровке на спине камеристки.
— Ну да к шан’ его. А что если мы…
Она высвободилась из объятий и перехватила его ладони.
— Идемте во флигель. У меня нижний балкон, нас не заметят. Идемте же.
Кажется, ле Вьор поцеловал камеристку в шею и снова попытался схватить за что-нибудь, но она погрозила пальчиком.
— Что если нас увидит здесь король? Он иногда катается утром. Хотя Круф здесь, значит…
Советник все еще стоял на месте, девушка тоже.
— Что-нибудь не так, маар?
Дуан напряг слух.
— Знаешь… меня грызет всякая мысль о том, кем я был при его отце, кем мог бы быть при принцессе и кем останусь теперь. Неуправляемый дурень, зачем только Боги не сожрали его, не превратили в щенка или осьминога…
Камеристка подошла к ле Вьору и привстала на носки — вероятно, заглядывая в глаза. Голос звучал вроде бы шутливо, но с нотками явного беспокойства.
— Знаете, милый маар… у меня иногда ощущение, что вы ненавидите его и даже хотите убить. Это уже чересчур.
Дуан усмехнулся повторно. «Убить? Не получится, даже если бы ты захотел, мартышка с косой. Никаких переворотов в мое правление, иначе устроил бы сам».
Габо ле Вьор неожиданно искренне, довольно протяжно рассмеялся в ответ на слова девушки.
— Убивать короля Ино? Чтобы народ растерзал меня? Пачкаться? Нет, что ты, такие желания у меня вряд ли возникнут, в текущей ситуации это одновременно глупость, кощунство и вызов Богам. Но знаешь… — Он какое-то время колебался, потом все же закончил вопрос: — Что бы я сделал с ним, будь у меня возможность?
— Что же?
Ответ советника прозвучал очень тихо, но Дуан отчетливо услышал, даже отчетливее, чем все остальные, сказанные громче, слова.
— Я просто отрубил бы ему руки. По локоть. Как делаю с любым, кто перейдет мне дорогу и попадется или окажется в плену у моих друзей, а у меня много друзей по всему миру. Поверь… это сущая малость, но для многих это намного хуже смерти. Вот ты бы смогла… — Теперь Габо ле Вьор схватил ее запястья и горячо поцеловал. — Без этих милых штучек? Пальчики, ладошки, всякая ерунда.
Камеристка охнула.
— Да я уснула бы от горя! Как же причесываться, как умываться, где носить кольца? Вы… настоящий хищник!
— Несомненно, — протянул советник многообещающе. — Р-р-р.
По-прежнему изображая страх, девушка опять хихикнула и, кажется, потянула мужчину за собой. На этот раз он не возражал. Вскоре двое дошли до выхода из конюшни, а потом бесшумно скрылись. Наступила полная тишина.
Дуан выпрямился, впрочем, почти сразу в висках у него застучало, он застонал сквозь зубы и с усилием оперся на дверцу стойла. Круф, дожевавший свой сахар, издал короткое встревоженное ржание, но король Альра’Иллы его едва услышал.
Отрубил бы ему руки. По локоть. Нет, этого просто не могло быть. Если только…
Друзья по всему миру? По всему?
В ярости Дуан саданул по рассохшемуся дереву кулаком; на разбитых костяшках выступила кровь. Только увидев, что Круф уже раздул ноздри и готов вскочить на дыбы, он обернулся и спешно обхватил коня за шею, притягивая к себе.
— Тише. Тише, мой мальчик…
Конь постепенно успокоился. Но два последних произнесенных слова только сильнее подняли волну ярости у Дуана внутри, напомнили о вечере у костра и о красном фонаре, а еще — о далеком каземате. Быстро сунув Круфу в пасть еще кусок сахара, он пошел прочь.
* * *
Я, правитель королевства Альра’Илла, Ино ле Спада «Сокол», сын правителя Талла ле Спада «Воителя», настоящим приказываю:
Советника по Безопасности кхарра Габо ле Вьора предать казни через повешение в 1-й Вэн 3-й корры от 11678-го Большого Отлива за…
Перьевая ручка замерла над бумагой; с кончика сорвалась капля. Дуан медленно поднял голову и осмотрелся вокруг.
Он плохо помнил, как дошел до королевского флигеля, по какой лестнице поднялся, и, если по главной, говорил ли с часовыми. Плохо помнил, как оказался в кабинете и взял гербовую бумагу. Как написал эти строчки, дрожащие и кривые, как из-под руки конченого пьяницы. Зато сейчас он хорошо вспомнил, что каждый из таких приказов выносится на голосование в Совете. Что приговоренных должны судить. И что на словах советник Габо ле Вьор совершенно чист. Нет даже Розинды, чтобы обвинить его в домогательствах. Нет никого и ничего, кроме Двора, при котором ле Вьора уважают. Ценят. И знают дольше, чем нового короля.
Правда, есть еще «Право Трех Решений»: за правление каждый монарх может принять ровно три решения единолично. Одобрить закон без голосования, отклонить инициативу Совета или, например, совершить казнь без суда и следствия. Но стоит ли использовать свое первое право вот так, учитывая, что оно лишит двух других до следующего Прилива? Железный бы вряд ли это поддержал. Даже зная. Даже если догадка — правда. А ведь это может быть просто совпадением. В конце концов, тот правитель уже мертв. Лауронна, Каменный Город, стала грудой развалин, которая едва ли хоть немного ожила, а скорее всего, продолжает тлеть и гнить одновременно. Пираты «Ласарры» разрушили ее почти до основания. Жаль, если это было зря.
Дуан закрыл лицо руками, потом начал тереть виски. В них по-прежнему стучало, в горле склизкой медузой копошилась тошнота. Возможно, стоило выпить, прямо с утра. Но…
Не поможет. Не поможет! Во славу Темных Богов, как же он ненавидел это место. Место, где быть кем-то другим было так же глупо, как быть собой.
В дальнюю дверь постучали. Дуан с усилием встал, вышел в коридор и увидел знакомое черное лицо. Советник Кеварро слегка улыбнулся.
— Часовые даже не остановили меня. Не слишком осмотрительно.
— Тебя я велел пропускать всегда… мой друг, — тихо откликнулся король Альра’Иллы.
Он остро понял, насколько рад видеть нуц, как всегда спокойного и распространяющего это спокойствие вокруг себя. Уже несколько сэлт они, как простолюдины, говорили друг другу «ты», по крайней мере, Дуан позволял себе это, а Кеварро скорее старался избегать формулировок, подразумевающих определенное обращение. Тем не менее сейчас, хоть и с некоторым усилием, он произнес:
— У тебя бледный вид. Что-нибудь случилось?
— Если ты пришел для разговора, давай зайдем. А потом, может, ты захочешь со мной перекусить.
Мысль о любой еде вызывала только еще большую тошноту, но Дуан понимал, что нужно во что бы то ни стало себя пересилить и ни в коем случае этого не выдать. Он сделал глубокий вдох и поинтересовался:
— Или ты спешишь?
— Нет. Я… действительно пришел для разговора. Деликатного.
При этих словах Кеварро потупился; Дуан это заметил и помимо своей воли улыбнулся, ощущая, как внутри просыпается любопытство. Хоть какая-то менее болезненная и мутная эмоция, чем те, которые им уже владели.
— Тогда идем.
В кабинете Дуан спешно порвал и бросил в слабо горящий камин лист с приказом о повешении. Он уже осознавал всю необдуманность сделанного и даже невольно посмеивался, будто слыша в голове знакомый голос:
«Стоит случиться неприятности, и король, который не хочет быть королем, хватается за свою королевскую власть». Да. Именно так ему бы и сказал Тайрэ.
— Итак? — Дуан жестом предложил советнику сесть и вернулся на свое место, сложил шпилем пальцы и поднял брови. — Я сгораю от нетерпения.
Кеварро снова опустил голову, но уже через пару мгновений его глаза встретились с глазами короля Альра’Иллы. В них застыло странное заискивающее выражение.
— Я хотел узнать у тебя о той прекрасной девушке, с которой танцевал на первом балу Сэлты Отлива. Прошло уже немало времени, но только сейчас, многое обдумав, я…
— Хочешь узнать, где она живет и не прокляла ли тебя еще за твою холодность? — Дуан чуть подался вперед.
Советник, напротив, вжался в спинку кресла.
— Она говорила о моей… холодности?
— Когда уезжала, — спешно соврал Дуан. — Да, ее несколько обидела твоя неразговорчивость. Я бы даже сказал, задела.
— О Боги… Мне просто казалось, что она твоя…
— Она не моя. — Дуан избавил его от необходимости заканчивать. — Я искренне и нежно люблю ваш народ, но вряд ли я коснулся бы вашей женщины.
«Хотя в первый раз я касался именно ее, и все было великолепно, тебе точно понравится, учитывая, как она преуспела в этом искусстве с тех времен». Но подобное можно было не озвучивать. Дуан подпер кулаком подбородок.
— Знаешь, дружище, что я скажу? Ты не похож на ваших мужчин, ведь по своему складу вы обычно ближе к заморцам, горячи нравом. Ты же можешь произвести впечатление какого-нибудь… нирца. — Дуан припомнил слова сестры про принца Арро и объяснил: — Глыбы льда.
— Может, поэтому я и здесь… не знаю, что делать.
Кеварро произнес это задумчиво, даже потерянно. Дуан снова заставил себя улыбнуться.
— Она спрашивала о тебе. Если хочешь, я напишу ей и спрошу, что она думает о возможности дать тебе второй шанс. Но это будет чуть позже, насколько мне известно, ныне она… в отъезде.
Желтые глаза Кеварро особенно ярко блеснули.
— Я буду признателен. Знаешь… это как болезнь. Она иногда чудится мне, все чаще. В моем саду. На набережной. В коридорах дворца. А в одну из ночей Отлива, после костра, когда я уснул, она будто бы сидела рядом с моей постелью и касалась моего лица. А потом… — Он поколебался. — Не только сидела, не только касалась, и то был прекраснейший сон. Иногда мне кажется…
Дуан жестом велел ему замолчать.
— Ты, рассуждающий, как влюбленный, меня пугаешь. Сильно пугаешь. Я тебя понял, довольно откровенностей, я знаю, что творят красивые женщины в подобных снах!
Про себя Дуан задался вопросом, когда же бестия Дарина успела прознать, где живет советник, да еще и забраться в его дом, в его постель? Или он действительно просто спал, и все это фантазии, порожденные вечной сдержанностью? Вряд ли: слишком уж ясная у Кеварро голова, явь от грез точно отличить может.
Кеварро снова потупился и сбился:
— И правда, что на меня нашло? Простите… прости.
Дуан засмеялся и понял, что сделал это уже без усилия.
— Что ж. Я непременно тебя женю на ней, рано или поздно. По крайней мере, постараюсь. Доволен? А теперь ты ответь на мой вопрос.
Кеварро коротким движением убрал за ухо прядь волос.
— Я слушаю очень внимательно.
— Представь себе, что ты, скажем… заподозрил некоего человека из ближнего круга в низком и подлом поступке. При этом ты не сможешь задать вопрос о своем подозрении напрямую и вряд ли сможешь как-либо его подтвердить или опровергнуть, а только жить с ним день за днем… Что бы ты сделал?
Кеварро будто бы побледнел, хотя вряд ли это было возможно. Глаза его на миг расширились, пальцы нервно сжались.
— Я… я…
— Не волнуйся так. — Дуан спешно похлопал его по запястью. — Мне ничего не грозит, возможно, эти подозрения беспочвенны. Я просто хочу знать, что бы сделал ты.
Кеварро серьезно взглянул ему в лицо и ответил:
— Подождал бы, пока о низости мне расскажут боги. Или сам человек. Некоторые… раскаиваются рано или поздно.
Дуан задумался и еще раз вспомнил насмешливый, пронизывающий, презрительный взгляд ле Вьора. Вряд ли подобные существа когда-либо умели раскаиваться, с другой стороны… раскаяние не всегда бывает добровольным. И кто сказал, что ему не поспособствует появление среди альраилльских Соколов кого-то, для кого плен в Лауронне был хуже смерти? В таком случае советник будет очень удивлен.
— Тем более, многие низости задумываются, но куда меньше их — совершается… — добавил Кеварро тем временем, но Дуан его уже не слушал.
«Такова благодарность за твою храбрость». Кхарр Каменного Города сказал Тайрэ именно так. Значит… рано или поздно Дуан выяснит, почему он это сказал. С таким решением король Альра’Иллы удовлетворенно кивнул.
— Благодарю. Вполне возможно. А теперь, думаю, пора забыть о делах. Еще рано, но… не хочешь ли ты вина?
Получив сдержанный кивок, Дуан вышел отдавать приказ. Лист в камине давно успел полностью сгореть. Последние остатки гнева постепенно сгорели вместе с ним.
