7
СЕМЬЯ И ВСЯЧЕСКИЕ ИГРИЩА
Следующие несколько дней подряд начинались с дождей. Дождь лил, когда Дуан просыпался, лил во время завтрака и до обеда и лил некоторое время после него. Потом — незадолго до своего ухода и ухода Моря — светлоликая Лува, будто смеясь, быстрыми ветрами разгоняла тучи. Небо прояснялось, чтобы можно было развести костры; даже на сырой гальке они горели ярко и долго. Из некоторых окон Альра-Гана виднелись рваные рыжие языки и метавшиеся подле них тени. Пляски длились до утра, когда снова начинался дождь и возвращалась соленая вода.
Дуану такая погода была на руку: мероприятия ограничились танцами, трапезами и дружескими визитами то к одной группе гостей, то к другой. Пару раз в Ганасском Большом Театре давали местные музыкальные спектакли, и, хотя Дуану репертуар казался убогим и скучным, знать встретила это чрезвычайно благодушно. В Морском Краю нежно любили всё, связанное с искусством, и в особенности с теми или иными формами актерской игры.
Про себя Дуан усмехался: знали бы эти люди, кто играет перед ними самую главную роль в самой главной постановке.
Принцесса вела себя так, будто наконец вспомнила о воспитании и положении. Она заходила лишь через двери, каждый день в новых платьях и с сонмом камеристок, отвечала учтивостью на всякое обращение, любезно беседовала. Понять причину подобной перемены было трудно, хотя Дуан и пытался. Догадка у него была лишь одна, строилась на наблюдении, сделанном еще во второй половине злосчастного первого бала.
Сестра избегала нирца.
Принц Арро вызывал у нее какую-то странную реакцию. Видя этого гостя с братом, — а Дуану его общество вполне нравилось — Розинда здоровалась и поджимала губы, нередко отводила взгляд. Принц, напротив, улыбался, но на любое его приглашение потанцевать следовало что-нибудь вроде:
«У меня болит нога».
«Я уже приглашена».
«Я устала».
Это удручало, но Дуан не мог не уловить и иную сторону: это выделяло. Да, несомненно, это сильно выделяло принца Арро среди других возможных избранников, ведь принцесса меняла кавалеров как носовые платки, ни с кем не задерживаясь и ни с кем не говоря ровно — то кокетничала, то жеманилась, то капризно требовала убираться от нее подальше. Отношение же к Фаарроддану о’Конооарру у нее было устойчивым, пусть и загадочным: молчание и потупленные глаза, но никаких грубостей.
— Что вы сделали с ней, мой дорогой ко’эрр? — спросил Дуан однажды на балу.
Сестра как раз в очередной раз ускользнула, положив руку на плечо щеголеватому графу из провинции, раздувавшемуся от гордости на манер болотной лягушки.
— Ничего возмутительного, — негромко откликнулся нирский принц. Он смотрел Розинде вслед с непонятным выражением то ли смущения, то ли ласковой насмешки. — Мы танцевали. Она пробовала отдавить мне ногу, но у нее не получилось. Тогда она повела меня в сад.
— Не приставали ли вы там к ней? — хмыкнул Дуан и фамильярно подмигнул, в очередной раз забыв о манерах. — Смотрите, не шалите!
Впрочем, развязности либо не заметили, либо сделали вид. О’Конооарр без возмущения или недовольства удовлетворил королевское любопытство:
— Нет, что вы. Просто попробовал немного поговорить.
— О чем же? Надеюсь, вы не читали ей стихов? Она вряд ли любит стихи.
— Я рассказывал о нашей нирской жизни, не более. Впрочем, — принц потупился, — может, ей стало скучно и поэтому она…
— А ваша жизнь в Королевстве-Ha-Корнях столь скудна, что за рассказы о ней вас стоит толкать в фонтан? — невольно заинтересовался Дуан. — Вряд ли это так, поговаривают ведь, будто деревья, с которыми вы соседствуете, частично разумны.
Арро задумчиво склонил голову, потом все же ответил — не без сожаления:
— Если и так, то разум они скрывают. Разве что не дают себя рубить, только с молодой порослью можно сладить. Но наша жизнь занимательна другим. Нас любят… — Принц вдруг слегка усмехнулся. — Пираты. Нередко заходят к нам в гавани отдохнуть. Мой отец собирает с них небольшой налог за приют, но на их свободу мы никогда не покушаемся. Пусть себе ходят…
— Небольшой?.. Как щедро, — протянул Дуан. Он-то помнил, что две сэлты пребывания в нищем Нире стоят примерно как новые паруса для всей «Ласарры». — И что же, они вам симпатичны? Пираты?
Принц задумчиво постучал носком башмака по полу.
— Я часто смотрю на их суда в подзорную трубу, из окон нашего дворца на Первом Древе. Они… своеобразный народ, да, прежде всего, они — народ. Есть горный, приморский, заморский… а они морской. Отдельный. И каждый корабль — что-то вроде семьи. Большой или маленькой, счастливой или несчастливой, дружной или как у заморских сагибов. Но это — семья.
— Может быть…
Слушая, Дуан вспоминал то, о чем вряд ли стоит вспоминать, когда за окном льет такой дождь. А дождь рядил сильнее и сильнее.
— Простите, я поищу пажа с кубками, мне нужно выпить. И мы продолжим.
Сказав это, король Альра’Иллы пошел через залу. Он смотрел только себе под ноги и не слышал музыки.
Фиирт. Разными дорогами
Тайрэ стоял тогда у штурвала. Обрубков рук не было видно, он прятал их под плащом. Лува в эту ночь не оставила даже диадемы на небе, оно стало густым, низким и мутным. Такой же была вода. Возможно, близилась буря.
— Ино, твоя вахта начинается с восходом.
Наставник сказал это, едва заслышав отдаленный звук шагов по палубе, и пригвоздил принца к месту одной фразой.
— Не думаешь ли ты, что, в случае чего, я не удержу мою девочку? Она — плоть от моей плоти.
Дуан сглотнул, ощущая себя очень, очень жалким. В который раз забыл о том, что все следующие приливы «девочка» должна будет быть его кораблем. Нет, она никогда не смогла бы быть его, и абсолютно всем — и самой «Ласарре», и команде, и Дуану — было это ясно. Но это нисколько не беспокоило, он думал совсем о другом.
— Твои раны зарубцевались еще недостаточно. Если они начнут гнить…
— …придется отхватить побольше мяса? Да плевать, юный Сокол.
Тайрэ стал часто звать его так, равно как и по настоящему, прежнему имени. И если раньше это отзывалось внутри теплым напоминанием об общей тайне, то теперь только резало слух.
— Я простоял бы две вахты, и Дарина…
— А потом вы утопите ее, потому что не будете нормально соображать?
Тайрэ наконец глянул на него. Бесцветные, пустые глаза могли бы быть слепыми очами Дараккара Безобразного, но принадлежали всего лишь человеку. Дуан осторожно пошел навстречу, приблизился, встал рядом. Ветер хлестнул по лицу, вздыбил волосы. Прикоснуться к штурвалу было страшно. И вместо этого Ино дотронулся до плеча наставника.
— Мне очень не хватает вас.
Он сбился на «вы» и говорил, не поворачиваясь, глухо и безнадежно. Едва сдерживал желание стиснуть пальцы крепче, просто чтобы что-то под ними почувствовать. Это было детское, далекое, смутно припоминаемое ощущение. Привычное. Забытое. Вернувшееся.
Как когда отец не разрешал обнимать мать. «Ты сделаешь ей больно, немедленно разожми руки».
Как когда отец же проходил мимо, едва глянув. «Покатаешься сегодня на лошади один. Я занят. Но потом я свожу тебя на казнь. Да выпусти уже мой плащ!»
Как когда Розинду уносили кормилицы. «Не трогайте, уроните еще, маленький господин, а она такая крошка».
Несколько сэлт назад пират Дуан Тайрэ, принц Ино ле Спада, увидел свой восемнадцатый Прилив, четвертый — вдали от Альра’Иллы. Но некоторые вещи просто так не искоренялись, их выжигает внутри, пока ты еще беззащитный ребенок, открытый миру и его острым когтям. И как Дуан мог верить, что никогда больше подобного не испытает?..
— Мне тоже не хватает меня, Ино.
Тайрэ произнес это с кривой усмешкой, но без злобы, тоже глядя прямо. Ветер усилился, пират чуть пригнул голову. Ворот рубашки был расстегнут, горло открыто. Принц подошел вплотную и застегнул несколько пуговиц.
— Хотя бы не стойте так.
— Мне душно. Вот и все.
— Это пройдет.
Застегивая так же кованые пряжки плаща, Ино смотрел капитану в лицо и в любое мгновение ожидал какой-нибудь брани за непрошеную помощь. Он услышал лишь:
— Спасибо, юный Сокол.
И это обезоружило, а потом добило.
— Я…
«Не хочу, чтобы вы уходили». Но он знал, что после этого его пошлют к Темным богам и не ударят лишь потому, что ударить нечем.
— Пойду спать.
— Доброй ночи.
Решения Багэрона Тайрэ не оспаривались никем из команды, никогда. Слов больше не было. И Ино ле Спада оставалось только вдыхать соленый воздух и ждать, пока распадется его новая…
…семья.
* * *
— Так вот. Пираты. Я видел так много разных вещей, ко’эрр…
Принц произнёс это и отпил из бокала. Сегодня вино прогрели, обильно сдобрили пряностями и разбавили настойкой на голубом стручковом перце. В рубиновой жидкости плавали лимонные и апельсиновые дольки. Гости мерзли, решено было их согреть.
— Каких, к примеру? — Дуан тоже сделал глоток, скорее чтобы разогнать ставший привычным тугой узел. Попытаться.
— Как они режут друг друга. Как спасают. Как встречают тех, кто вышел из плена, и как убивают предателя. Как они… укладывают и заворачивают уснувших, чтобы проводить, покинув мои земли. Как чертят знаки на похоронной холстине, чтобы морские чудовища не завладели телом, и поют молитвы. Иногда они поют красивее, чем жрецы в храмах.
— Наверно, это грустно.
Светлые глаза нирца на миг опустились.
— Вы сочтете это странным, но мне было грустнее, когда однажды я увидел, как какая-то команда провожает живого. Довольно много Приливов назад, я был юн, но все еще помню. Он уходил, а они стояли и смотрели.
Дуан похолодел и сжал пальцы на ножке кубка, но о’Конооарр вряд ли заметил. Мысли его были дальше.
— Розинда сказала, я отвратительный собеседник. Не велела говорить с ней о пиратах. Ее это раздражает.
— Ожидаемо для девушки. — Дуан посмотрел на принца в упор и, поколебавшись, добавил: — я не девушка, но все же надеюсь, вы сможете более не говорить о них и со мной тоже.
О’Конооарр кивнул и улыбнулся, но светлый взгляд остался пронизывающим. Хм… Определенно, в приятной, по-юношески хрупкой внешности нирца была не вяжущаяся с остальными черта. Глаза. Глаза человека из холодной, очень холодной и едва ли безопасной страны, отравленной лесом и не просто так любимой пиратами. Не из-за глаз ли к нему так странно относится Ро?..
Ответ прозвучал равнодушно, покорно и церемонно:
— Как пожелаете. Могу узнать, почему?
«Потому что я не говорю с чужаками о семье. Это — моё. А ты — чужак». Но Дуан дружелюбно, обаятельно улыбнулся и слегка пожал плечами.
— Несколько несветская тема для страны, в которой с пиратами разговор один.
И, глядя принцу Арро в лицо, Дуан изобразил, будто затягивает на своей шее петлю.
* * *
— Он нравится ей, Дуан. Я уверена, что этот принц ей нравится.
Дарина говорила, валяясь на широкой монаршей кровати и тиская вырывающегося Плинга. Визит с целью вернуть платье перерос в ужин, который нуц уплела с еще большей скоростью и жадностью, чем Розинда в первый праздничный вечер. Когда все восемь блюд с мясом, фруктами, хлебом и овощами опустели, Черный Боцман пожелала передохнуть и облюбовала пышную перину.
— Розинда не подпускает его, — пожаловался Дуан. — А остальных использует как заслоны.
Дарина низко рассмеялась и махнула в воздухе согнутой ногой.
— Мы, дамы, часто ведем себя именно так. Нам ведь интересно, что вы сделаете, чтобы получить свое.
Плинг возмущенно взвизгнул в поднятых кверху руках, и нуц приземлила его на подушку, после чего перевернулась на живот и тоскливо добавила:
— Хотя некоторые из вас не понимают ровным счетом никаких намеков, твой приятель из Совета, к примеру. А ведь я всячески показывала, что хотела бы поехать к нему домой. Знаешь, ужасно надоели наши парни из команды, они такие скучные. Я ведь всех их уже знаю-перезнаю. А тут… он такой умный… такой милый…
— Советник Кеварро — человек строгих нравов, — напомнил Дуан.
Золотые глаза Дарины по-кошачьи сощурились.
— Вообще-то он довольно подозрительный тип, если подумать. Почти ничего мне не рассказал о себе за весь вечер, все какие-то общие темы.
— Ты просто не умеешь спрашивать. Или слишком много болтаешь о себе.
Дарина села и скептично покосилась на Дуана.
— Да? И что же он рассказал тебе?
— Он бывший посол, родом из Нушиада, живет здесь не очень давно. Не любит громкие звуки, не женат, его дом в пригороде…
Дуан подумал и замолчал: больше он действительно не знал о Кеварро ничего. Впрочем, он практически не сомневался, что узнает по первому своему желанию. А вот Дарина сомневалась.
— В том-то и дело, мой недалекий капитан и не менее недалекий король. Есть такие создания, которые вроде бы не скрывают ничего, не увертываются от ответов, даже любят вопросы… но проходит много времени, больше, больше, а ты все так же ровным счетом ничего о них не знаешь. Они коварны и опасны.
— Да я сам стараюсь быть сейчас именно таким созданием. — Дуан хмыкнул.
Но Дарина, нисколько не успокоенная, хмуро покачала головой.
— Я серьезно, Дуан. Прочеши Совет частым гребешком. Мало ли, кого держал при себе твой отец.
Дуан вспомнил Габо ле Вьора и подумал, что в словах нуц есть смысл.
— А что касается Кеварро…
— Ты злишься, потому что он не захотел с тобой возлечь, — фыркнул Дуан, спихнув Плинга с наволочки. — Я помню. Ты всегда злишься в таких случаях, на Железного тоже злилась и, между прочим, злишься до сих пор.
Нуц кинула в него подушкой и грациозно, с достоинством встала.
— Мое дело — предупредить. Так или иначе, я сама все вызнаю о твоем дружке, рано или поздно. И возлягу — тоже! Железный останется единственной моей неудачей.
— Думаешь, после этого Кеварро на тебе сразу женится? — подколол Дуан. — И у тебя будет похожая кровать и выводок детишек?
Дарина сладко улыбнулась, оскалив клыки, и отчеканила:
— Мерзкий. Вонючий. Венценосный. Ублюдок. Жду тебя у дальних ворот, проводишь до костров.
С этими словами она тенью выскользнула в окно.
* * *
Они брели сначала по набережной, потом по полоске диких пляжей. И везде-везде по левую руку маячили рыжие огоньки множества костров. Костров на голой солёной гальке, костров, подаренных ушедшим морем. Звучала музыка: где-то просто стучали на деревянных бочках, где-то ласкали пальцами струнные, где-то к этому добавлялись певучий свист костяных дудочек и зычный гул раковин. Дуан слушал. Ганнас впервые за долгое время не был отталкивающе чужим.
Дарина попрощалась там, где началась первая громада крутых скал. Ускользнула бесшумно, не сказав ни слова на просьбу: «Передай всем, что я скучаю». Просто сгинула, будто растаяла.
Дуан долго еще стоял меж огнями и каменной темнотой. Мир казался ему странным, разбитым надвое, и граница пролегла прямо под ногами.
Обернешься — услышишь голоса.
Шагнешь дальше — встретишь безмолвие.
А зажмуришься, перестанешь дышать — и окажешься в незримой точке творения, там, где все началось, началось, прежде чем люди узнали войну, любовь и сумасшествие.
Он вспомнил, как маленьким слушал легенды в Ночи Большого Отлива: это ведь время не только плясок, но и преданий. Некоторые он запомнил и впоследствии, на корабле, пересказывал маленьким юнгам, а порой и тем взрослым, кто был пьян и просто хотел что-нибудь послушать. Любимой у многих была как раз история о Сотворении. И Дуан знал: если прислушается, идя в замок, обязательно услышит, как кто-нибудь нашептывает ее своим детям, пригревшись у огня.
Ведь именно легенды связывают всех. Тех, у кого теплый дом, и тех, кто вечно скитается по дальним дорогам.
…И странствовал по миру Сила, безликий и многоликий, и творил воду и воздух, огонь и землю. Творил звезды и грозы, облака и бури, зверей и птиц. И стало ему одиноко в мире, заполненным чудесами, но лишенном глаз, что могли бы эти чудеса видеть, и рук, чтобы их преумножать. И сделал он людей, взяв морской соли, звездной пыли и рыбьей крови, смешав и погрузив в это побеги тростника, что звался «тан». И оставил людей на берегу моря, дабы сами выбрали себе дом. Испугались люди бушующих волн, не стали строить лодок, расселились по долинам и горам Шиин-Шата — первого континента. Второй же — континент с Бесконечной пустыней, которую Сила не придумал чем заполнить, — остался пока пустым.
…И жили средь людского рода две женщины, Парьяла и Джервэ, Светлоликая и Темноокая. И были они обе по-разному прекрасны, и понравились они Силе.
Принял он облик юноши и пришел к Парьяле, когда собирала она моллюсков у побережья. Сказал ей: «Хочу, чтобы ты стала моей». И был он так прекрасен, что Парьяла Светлоликая полюбила его. И народились от их любви дети-Боги — Лува, прекрасная как мать, и Милунг, и Дараккар, и Вира-Варра, и последним — Пал, покрытый белой шерстью и алоглазый.
Но не мог Сила забыть и Джервэ: узрел ее однажды в лесу, пускающей стрелу за стрелой, загоняющей с ручными барсами оленя. Сделав уже Парьялу своей, народив с ней детей, принял он облик прекрасного мужчины и, когда Джервэ отдыхала в лесу после охоты, пришел к ней. Сказал: «Хочу, чтобы ты стала моей». И был он так силен, что Джервэ Темноокая сказала: «Так попробуй взять меня» — и ударила его ножом. И сбежала, и погнался за ней Сила, и настиг в самой глубине чащи. И когда взял он ее там, истекая кровью от раны ее клинка, родилась богиня Камэш, Красная Птица с женским ликом. Следом же за ней — Дзэд и Равви, и Варац, черная как уголь.
Не знали Парьяла и Джервэ друг о друге, а как узнали — разозлились и вместе пришли к неверному супругу. И снова ударила его Джервэ ножом, и сделала это три раза. И родились от пролитой крови рыжая Моуд и лукавый Вистас, и всезнающая карлица Дио’Дио, а последним — Вудэн с щупальцами вместо ног. И умер Сила, и сожгли его обманутые супруги, и развеяли пепел — с тех пор летает Сила по миру, а Боги живут себе припеваючи и хранят мир.
* * *
…По пути назад взор Дуана привлек особенно яркий костер, который казался выше прочих. Собравшаяся ряженая молодежь явно состояла из кузнецов, свинарок, ловцов лесных коней и прочей братии, не боявшейся тяжелой работы. Это угадывалось и по широким плечам юношей, и по ловкой живости девушек, взлетавших над пламенем почти по-птичьи, вскидывая руки. Здесь не было писарей, жрецов и счетоводов. Только сильные, только кровь с молоком и ветром. Дуан остановился, уже очень долго он не встречал Сэлту Большого Отлива на берегу и не видел этих игрищ.
Девушки, простоволосые и быстрые, то брались за руки и кружили, то прыгали — по двое, по трое, и высоко задирались цветастые юбки. Юноши смотрели, сидя неподвижно, потом вдруг раздвинулись, заговорили между собой и откуда-то из густой темноты выпустили еще одну свою. Точнее… Дуан лишь поначалу решил, что это своя идет к простолюдинкам. Он ошибся.
Принцессу Розинду приняли в круг без удивления, привычно, легко. Она тут же взялась за чьи-то руки и закружилась, и ее короткое платье летело, бесстыдно оголяя ноги. Девушки звонко засмеялись. Юноши запели.
Первой мыслью Дуана было немедленно подойти и забрать сестру, но тут же он осознал, насколько это неправильно. Розинда всегда убегала на празднества, сама говорила об этом. И было бы глупым лишать ее хоть одного ее «всегда» прямо сейчас, когда она еще не супруга, не невеста… и не королева. И Дуан остался на месте.
Юноши начали присоединяться к девушкам в безумных прыжках-плясках. Музыка стала громче, окрепла, ее подхватывали, казалось, по всей отмели. Шорох гальки под десятками босых ног дробно вторил ей. Да… в Сэлту Отлива боги не зря убирали с глаз долой дождливые ночи. Танцы смертных завораживали их так же, как и самих смертных. Танцы знаменовали творение мира, каждый его вздох и далекую, отсроченную погибель.
Из темноты вышел вдруг кто-то еще и остался в стороне от круга. Розинда заметила его и узнала, замерла, и звон удивленных голосов разнесся по воздуху. Дуан тоже узнал приблизившийся тонкий силуэт. Пошел следить за ней? Вот же дурак, она не потерпит.
Руки разомкнулись; толпа расступилась; поначалу, казалось, чтобы впустить. Но нет, юноши и девушки отходили дальше, и дальше, и еще дальше. Они все не сводили с вторгшегося к ним человека глаз, подсвеченных огнем. А еще они говорили. Кричали. Шептали. Всё разом, в каком-то подобии исступления, ритуала. Слов было не разобрать, но Дуану не составило труда вспомнить первое правило настоящих, родившихся среди простолюдинов Отливных Плясок.
Хочешь стать своим? Прыгай через костер.
Высокий, широкий костер до самого неба.
Прыгай, хрупкий принц из холодной страны.
Прыгай.
Может быть, не растаешь?
Дуан сделал шаг, но остановился, прекрасно зная: не успеет. Фигура Арро, разбежавшегося и толкнувшегося от гальки, скрылась в жадном, жарком пламени, под не меньше чем двумя дюжинами острых, насмешливых, оценивающих взглядов, под звуки криков, хлопков, топота и слова:
— Прыгай!
Этот прыжок тоже напоминал полет. Дуан прищурился, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть за рыже-синей искрящейся завесой. Но он лишь услышал особенно сильный перестук гальки, а потом — гул одобрительных голосов, мужских и женских.
Принц Королевства-На-Корнях справился, и его обступали со всех сторон. Дуан слабо усмехнулся, вспомнив еще одну славную традицию простолюдинов. Принят в круг, — выбирай себе подругу на эту ночь. Ни одна из свободных не может тебе отказать.
Ряженая толпа снова сомкнулась; теперь Розинду и Арро было уже не различить среди других. Дуан развернулся и неторопливо направился прочь. Весь путь до замка он действительно ловил у костров отголоски старых легенд.
И от этого ему становилось всё легче и всё спокойнее.
…Одно лишь Божество родилось не так и не тогда. Было то Божество — Домкано, владыка страстей. А появился он вот как.
…Когда сделал Сила людей, сутью их были тан — тонкие тростинки-позвоночники. И странно заколдовала тростинки звездная пыль: лишь встречал человек любовь, как тростинки тянулись друг к другу с неудержимой силой, и двое срастались в одно существо. Были у существа две ноги с направленными в разные стороны стопами, и два лица в одном черепе, и две руки. И не могли эти создания ходить, но было и не нужно: они начинали летать.
И нравилось это Силе, и видел он, как крепка любовь.
Но была беда: хоть и срастались любящие существа, а дальше-mo всякое могло грянуть. Могли они поссориться, и полюбить вдруг других, и заболеть, и умереть. И даже тогда не могли их тан разделиться. Случалось, сросшимися оставались те, кто более не любил друг друга, или же живой и мертвец. И понял Сила, что нужно бы людей пожалеть.
И исправил он волшебство, чтоб более люди не срастались, как бы ни любили друг друга. И взял Сила меч и пошел разбивать тех, кто уже сросся. И заходил он в каждый дом, и ударял сросшихся мечом, и распадались они на два человека, и бросались друг к другу. И льнули, и льнут до сих пор влюбленные, надеясь соединить тан. Но нет. Нет больше сросшихся созданий и не будет.
…А тогда ходил Сила по домам и все больше влюбленных рассекал оружием. И остался последний дом, и зашел туда Бог, и нашел двоих, что стали одним. Ударил их мечом раз. И второй. И вновь. Но сколько бы ни бил, не распадались эти двое. И пощадил он их, и дал им испить своей крови. И после последнего их сна повелел так, чтобы стали они божеством влюбленных и жаждущих. Так и появился Домкано. А поскольку дал ему Сила своей крови, Домкано — тоже его дитя. И, может быть, все влюбленные — дети Богов.
