Ползущие тени

– Mon dieu! Мы что – арестованы? – Жюль де Гранден приподнялся от обеденного стола в комическом ужасе, когда за громким звоном дверного колокольчика последовал тяжелый топот в зале, и Нора, мой домашний фактотум, проводила сержанта уголовной полиции Костелло и двоих полицейских в форме в столовую.

– Ничуть, – сказал, усмехаясь, Костелло, сел на краешек кресла, предложенного мною, и жестом указал двум патрульным на места рядом с ним. – Ничего, дохтур де Гранден, сор; но мы спросим вас кой-что, если не возражаете. Это офицер Каллагэн, – он указал на большого рыжего полицейского справа от него, – а это офицер Шипперт. Оба хороших парня, сор, достойны, чтобы им верить, я давно их знаю.

– Я в этом не сомневаюсь, – де Гранден ответил на это вступление одной из своих быстрых улыбок. – За кого поручитесь, тех наверняка не презираете, mon vieux. Но какая вам польза во мне?

Сержант Костелло плотно сжал коленями свою черную шляпу-дерби и уставился внутрь нее, будто ожидал найти там вдохновение.

– Мы хотим иметь какую-нибудь информацию о деле Крейвена, если вы не возражаете, – ответил он.

– Эх, дело Крейвена? – эхом отозвался де Гранден. – Parbleu, старинный друг, боюсь, вы пришли в неправильное бюро информации. Я ничего не знаю о нем, кроме отголосков сплетен, которые я слышал, – и этого недостаточно. Это же тот мсье Крейвен, который жил в одиночестве, а потом был обнаружен мертвым на своем дворе после того, как пролежал там уже несколько дней. И не было доказательств ни борьбы, ни ограбления. Я прав?

– М-м… – пробормотал Костелло. – Значит, они не сказали, что голова его была отрезана, да?

Выражение почти трагического удивления возникло на лице маленького француза.

– Что вы говорите – его обезглавили? – недоверчиво воскликнул он. – Mordieu, почему я не был проинформирован об этом? Мне сказали, что не было свидетельств насилия! Неужели теперь одинокие джентльмены в Америке страдают от потери своих голов, отдавая их без борьбы? Поведайте мне, друг мой. Я горю от нетерпения, меня поглощает любопытство. Что еще есть в этом замечательном деле, когда человек умирает от обезглавливания, и нет никаких признаков насильственной смерти? Nom d’un raisin, я очень мудр, я стараюсь, но мне кажется, что мне еще многому предстоит научиться!

– Ладно, сор, – начал извиняющимся тоном Костелло, – я не знаю, почему вы ничего не слышали о пропаже головы Крейвена, если в офисе коронера толчется столько много людей, что черт его знает. Но это не самая странная часть дела, на чертов взгляд – прошу пардону за выражение, сор. Спросите этих парней, – он указал на офицеров, которые торжественно подтвердили его замечание, прежде чем он произнес его. – У этих парней патрульный маршрут проходит мимо дома Крейвена, и они оба клянутся, что видели его на переднем дворе утром того дня, когда его нашли мертвым и решили, что он мертв уже несколько дней!

Итак, дохтур де Гранден, я всего лишь полицейский, а Каллагэн и Шипперт всего лишь пара запряженных быков. У нас не было никакого образования, но все врачи в офисе коронера должны знать, о чем говорят, когда говорят, что гнилостное состояние тела показало, что Крейвен был мертв несколько дней. Точно так же… – Он помолчал, бросив взгляд на своих двух сотоварищей в голубой форме.

– Nom d’un bouc, продолжайте же, продолжайте! – взмолился де Гранден. – Я жажду дальнейших подробностей, а вы медлите со своей историей, как гадкий мальчишка, дразнящий собаку кусочком мяса! Продолжайте, умоляю вас!

– Ну, сор, как я сказал, – продолжал детектив, – я не собираюсь быть ни врачом, ни кем-то там еще; но я поклянусь на Библии, что мистер Крейвен не был мертв несколько дней, когда они нашли его в своем саду. Ранним утром, в тот самый день, когда его нашли, я проходил мимо его дома после того, как всю ночь просидел на службе, и я видел своими обоими глазами, как он стоял на переднем дворе, как я вижу вас в эту минуту, сор. Каллагэн и Шипперт, возвращавшиеся с ночного дежурства, проходили мимо дома не более чем через час после этого, и они видели, что он тоже стоит посреди цветов.

– Э, вы в этом уверены? – спросил де Гранден, его голубые глазки сверкнули с интересом.

– Положительно, – ответил Костелло. – По мне, так я мог бы увидеть призрака, и Каллагэн мог бы тоже, – потому что мы ирландцы. И маленький народец показывает себя нам, тогда как они не являются в дневное время остальным. Но Шипперт, если увидит банши на могиле убийцы, расчесывающую волосы ножкой мертвого цыпленка, задаст ей трепку, если ее визг не потревожит соседей, а потом прикажет ей заткнуться и пойдет дальше, или прогонит, чтобы не нарушала порядок. Поэтому, если Шипперт говорит, что он видел, как мистер Крейвен ходил в своем саду через полчаса после восхода солнца, – значит – это был мистер Крейвен, а вовсе никакой не призрак. Я клянусь в этом.

– Morbleu, и вы ничего не сказали коронеру на следствии? – спросил де Гранден, вытаскивая сигарету из кармана жилета, как фокусник, вынимающий кролика из шляпы, но забыв в волнении зажечь ее. – Разве вы не сообщили об этом мсье le coroneur?

– Нет, сор; мы не были приглашены на расследование. Я сообщил о том, что видел, в главное управление, когда услышал, что они нашли тело мистера Крейвена. А Каллагэн и Шипперт сделали то же самое на своем участке. Но все, что они сказали нам, было: «ерунда». Это было так, сор. Видите, когда мы все трое поклялись, что мы видели этого человека в то утро, а врачи все поклялись, что он должен «быть мертвым почти неделю» до того, как его нашли, – они решили, что мы все ку-ку, и больше не обращали на нас внимания.

– Nom d’un porc! Вот как? – рявкнул де Гранден. – Они сказали вам, друг мой, что вы варите компот! Вам, кто помогал Жюлю де Грандену во многих делах? Mordieu, это оскорбление! Я пойду к этим canaille, я брошу в эти глупые лица, что они не обладают мозгом морской свинки! Я, Жюль де Гранден, сообщу им…

– Не волнуйтесь, сор, прошу вас, пожалуйста, – попросил Костелло. – Если вы дадите волю чувствам в офисе коронера, это принесет нам больше вреда, чем пользы. Но вы можете оказать нам большую помощь по-другому, если хотите.

– Morbleu, говорите, друг мой, просветите меня, – согласился де Гранден. – Если в этом деле есть тайна, – а тайна, несомненно, есть, не бойтесь, что Жюль де Гранден будет спать, есть или пить, пока не объяснит ее! – Он налил себе еще одну чашку кофе и выпил ее в два огромных глотка. – Давайте, mon brave. Что вы хотите, чтобы я сделал?

– Ну, сор, – ирландец ухмыльнулся в ответ на восторженное предложение де Грандена, – мы знаем, какие у вас были все роды́ и виды опытов с мертвым народом, и было бы здорово, если можно, пойти с нами в дом Крейвена и осмотреть помещение, сор. Может, вы сможете что-то обнаружить такое, потому что они издеваются над нами, что, мол, мы видели мистера Крейвена через несколько дней после того, как доктор сказал, что он убит, так и есть. Все равно, что бы они ни говорили в офисе коронера, – добавил он упрямо, – человек, который достаточно хорошо ходил вокруг своего собственного двора в половине четвертого утра, не был мертвым несколько дней, когда был найден в том же дворе через несколько минут после четырех часов того же дня. Это то, что я говорю, и Каллагэн и Шипперт говорят то же самое.

– Конечно, – торжественно подтвердили офицеры Каллагэн и Шипперт.

– Parbleu, mes amis, – согласился де Гранден, поднимаясь от стола. – Я считаю вашу логику неопровержимой.

– Поедемте, Троубридж, мой друг, – поманил он меня, – поедем в этот дом, где люди, которые умерли несколько дней назад, – parbleu! – прогуливаются на передних дворах.

Он любезно придержал дверцу автомобиля перед тремя офицерами, а затем прыгнул на переднее сиденье рядом со мной.

– Троубридж, старина, – прошептал он, пока я приводил машину в движение, – я серьезно думаю, что в эту ночь у нас будет прекрасное приключение. Спешите! Я начну сразу же, тотчас!

Коттедж Крейвена стоял в центре четырехакрового участка; низкая изгородь отгораживала его от старой военной дороги; восьмифутовая кирпичная стена окружала три другие стороны. Хотя передний сад был достаточно запущен, возле дома не было деревьев, поэтому у нас был беспрепятственный обзор двора в ясном майском лунном свете.

– Именно здесь они его нашли, – офицер Шипперт добровольно обратил наше внимание на клумбу из флоксов, которая все еще была примята чем-то тяжелым. – Он стоял почти рядом вот с этой клумбой, когда я видел его в то утро, и, должно быть, упал там, где стоял. Я не понимаю, что… Что за дьявол? – он внезапно вытащил руку из массы цветущих растений, схватившись от боли за пальцы.

– Поранился, Шип? – небрежно спросил Каллагэн. – Я и не знал, что у них колючки.

– Да, поранился, – ответил офицер Шипперт, показывая длинную острую деревянную щепку, впившуюся в его палец. – Эта штука была прямо посреди цветов… а-а, Боже мой! Каллагэн, Костелло, я слепну… я умираю!

С возгласом не то всхлипа, не то удушья, он соскользнул вперед на землю; его крепкое тело примяло цветы, согнувшиеся под весом безголового тела Крейвена примерно сорок восемь часов назад.

– Матэр Божья! – воскликнул сержант Костелло, наклонившись к поверженной фигуре полицейского. – Дохтур де Гранден, он мертв! Смотрите, сор: его сердце остановилось.

Мы с де Гранденом наклонились и бегло осмотрели его. Диагноз Костелло был совершенно верным. Крепкий патрульный, пышущий здоровьем всего за две минуты до этого, стал трупом, как и человек, чье тело лежало в городском морге, «по-видимому, мертвым в течение нескольких дней, когда его нашли», согласно медицинскому освидетельствованию.

Мы с Костелло подобрали нашего упавшего товарища и унесли его в пустой дом смерти, а пока я поджигал спичку и подносил ее к газовому рожку, де Гранден расстегнул китель мертвого полицейского и произвел тщательный осмотр.

– Послушайте, дохтур де Гранден, – заявил сержант, без слез глядя на лицо мертвеца с печалью человека, чья ежедневная обязанность – отчаянный риск. – В этом деле есть что-то дьявольское. Посмотрите на его лицо! Оно стало пятнистым! Можно подумать, что он мертв пару дней, а мы принесли его сюда только минуту назад.

Де Гранден наклонился ближе, внимательно осмотрел лицо мертвеца, грудь и руки.

– Pardieu, может быть и так! – пробормотал он про себя, затем вслух ответил Костелло: – Вы правы, друг мой. Вы с добрым Каллагэном отправляйтесь в полицейский участок за «скорой». А мы с доктором Троубриджем подождем, пока они не приедут за вашим товарищем. А сейчас… – Он замолчал, внимательно оглядывая смешанную гостиную-столовую, в которой мы стояли, отмечая странные украшения на каминной полке, аккуратно расположенные синие тарелки в буфете, общий дух жесткого, мужского начала, который пронизывал квартиру.

– Parbleu, Троубридж, друг мой, – прокомментировал он, когда полицейские на цыпочках вышли. – Я думаю, этот вопрос потребует многих размышлений. Мне не нравится, как этот бедняга умер, и еще меньше моему уму нравится то, что голова мсье Крейвена пропала.

– Но Крейвена, должно быть, сразил какой-то дьявол, – вмешался я, – в то время как бедный Шипперт… как он умер, де Гранден?

– Кто может сказать?

Сказав это, он задумчиво постучал по зубам отполированным ногтем указательного пальца.

– Теперь, Жюль де Гранден, великая tête de chou, что ты можешь сказать? – обратился он сам к себе, осматривая деревянную щепу, поцарапавшую руку мертвого полицейского. – То, что это, несомненно. Да, pardieu, мы все это знаем, но почему? Такие вещи не происходят без причины, по глупости.

Он повернулся к комоду и начал обыскивать его так методично, словно был грабителем, обворовывающим это место.

– А? Что это здесь? – вопросил он, обнаружив тяжелый пакет, надежно завернутый в муслин. – Возможно, это тарелка…

Де Гранден отнес сверток к неокрашенному кухонному столу и начал развязывать морские узлы, которыми были стянуты обертки.

– Morbleu, – он откинул последний слой ткани, – это тарелка, друг мой Троубридж. И какая тарелка! Люди умирали за меньшее, – cordieu, я думаю, что люди умирали за это не меньше, чем я думаю.

Под мерцающим газовым светом лежал диск из желтого металла диаметром в тринадцать или четырнадцать дюймов; его внешний край был украшен мелким продолговатым орнаментом, как граница домино. Внутренний круг, на три дюйма меньше по периметру, служил рамкой для барельефной фигуры танцующего человека, увенчанного головным убором из перьев и размахивающего двухконечным копьем в одной руке и крючковатой боевой дубинкой – в другой.

– Это золото, друг мой, – едва дышал де Гранден. – Плотное, девственное золото, чеканенное тысячу лет назад. Чистое майя, из Чичен-Ицы или Ушмаля, и стоит своего веса в бриллиантах.

– Гм, возможно, – согласился я с сомнением, – но вы не сказали мне ничего.

– Неважно, – коротко ответил он. – Давайте посмотрим-ка, что у нас здесь?

В углу маленького открытого камина без всяких следов пепла или шлака лежал крошечный кусок обожженной бумаги. Бросившись вперед, де Гранден достал клочок мусора и положил его перед собой на столе. «Гм…» – пробормотал он, бесстрастно глядя на реликвию, словно ожидал, что она заговорит.

Бумага была сожжена до хрустящей корочки и скрутилась от воздействия пламени, но металлический блеск чернил, которыми было написано сообщение, светлел на темно-серой обугленной поверхности записки.

– Regardez vous, друг мой, – скомандовал де Гранден, вынув лабораторный пинцет из кармана смокинга и осторожно потянув бумагу. – Вы можете прочесть слова на этом черном фоне?

– Вряд ли! – ответил я, вглядываясь через его плечо и напрягая глаза.

– Bien, мы прочтем вместе, – сказал он. – Теперь, начнем: «кра… сны…» – произнесли мы с трудом. Де Гранден осторожно поворачивал обугленную заметку туда и сюда под ярким светом: «красные дья… волы… Мерфи. Лежи… низко…»

Остальная часть сообщения была потеряна во множестве обугленных складок на почерневшей поверхности бумаги.

– Mordieu, это совсем плохо! – воскликнул он, когда наши совместные усилия по расшифровке дальнейших слов оказались бесплодными. – Нет ни даты, ни подписи, ничего. Hélas, мы стоим не ближе к разгадке головоломки, чем сначала!

Он раскурил одну из своих вонючих французских сигарет и выпустил несколько легких, задумчивых клубов дыма, затем, не докурив, бросил ее в камин и начал заворачивать золотую тарелку.

– Друг мой, – сказал он мне, и его голубые глазки замерцали от сардонического смеха, – я лгу. Я объявил, что мы все еще в море, но теперь я думаю, что мы, как Колумб, видим землю. Более того, снова, как Колумб, я думаю, что мы видим побережье Центральной Америки. Итак, мы установили мотив убийства мсье Крейвена, и мы знаем, как оно было совершено. Теперь осталось только выяснить, кто этот мсье Мерфи, и кто написал эту предупреждающую записку покойному мсье Крейвену.

– Что ж, – нетерпеливо воскликнул я, – я рад, что вы узнали, как и почему Крейвен был убит. Все, что я видел здесь сегодня, – трагическая смерть полицейского и глупая тарелка из Аксбриджа или из какого другого абсурдного места.

Он взял еще одну сигарету и задумчиво поискал спички в карманах.

– Те, кто не знает, что они видят, ничего не видят, друг мой, – ответил он с язвительной улыбкой. – Давайте выйдем на воздух. Это место – фу! – имеет смертельный запах.

Мы ожидали у главных ворот, пока Костелло и Каллагэн не прибыли с полицейской машиной «скорой помощи». Когда санитары-носильщики забрали свой ужасный груз, де Гранден, облокотившись на мою машину, прошептал Костелло:

– Завтра вечером, cher sergent. Возможно, тогда мы подойдем к концу загадки и узнаем тех, кто убил вашего друга.

– А сейчас можно, дохтур? – нетерпеливо ответил ирландец. – Боже, я приеду с сиреной – с парой пушек, – если вы сможете найти чертового убийцу.

– Très bien, – согласился де Гранден. – Встретимся у нас, в доме доктора Троубриджа, около восьми часов, если можно.

– Итак, что это значит? – спросил я, когда повернул машину к дому. – Вы такой же таинственный, как фокусник на местной ярмарке. Давайте!

– Послушайте, друг мой, – сказал он. – Мудрый человек тот, кто думает, что знает, о чем говорит, и сохраняет молчание, пока его мысль не приобретет уверенность. У меня есть мудрость. Это мне многое дает. Не будем говорить, пока не прольем свет на некоторые вещи, которые пока еще темны. Вот так.

– Но…

«Je suis le roi de ces montagnes…» – запел он в хорошем настроении, и никакие мои угрозы и мольбы не заставили его сказать ни одного слова – ни о тайне смерти Крейвена и Шипперта, ни о странной золотой тарелке, которую мы нашли в заброшенном доме.

– Bon soir, sergent, – приветствовал де Гранден Костелло, вошедшего в кабинет вскоре после девяти часов следующего вечера. – Мы ждали вас с нетерпением.

– Что-то есть? – ответил ирландец. – Конечно, очень плохо, что я задержал эту вечеринку, но сегодня у меня была дьявольская суматоха. Чего только не всплыло, сор.

– Eh bien, может быть, всплывет еще выпить что-нибудь до того, как закончится вечер, – сказал француз. – Поедем, поспешим: мы должны многое сделать, прежде чем улечься в кровати.

– Ланно, – согласился Костелло, готовясь следовать за ним, – куда мы едем, могу я спросить?

– Ах, слишком много вопросов испортят неожиданную вечеринку, друг мой, – ответил де Гранден со смехом, направляясь к машине. – Вы знаете Рагби-роад, друг мой Троубридж? – спросил он, когда забрался на переднее сиденье рядом со мной.

– Гм, да, – ответил я без энтузиазма.

Соседний райончик, который он назвал, находился в пригороде у крайней восточной части города и вовсе не был отмечен ароматом святости. Честно говоря, у меня не было аппетита ехать туда после наступления темноты, даже в компании с сержантом Костелло, но де Гранден не дал мне времени для колебаний.

– Bien, – ответил он, полный энтузиазма. – Везите нас очень быстро, пожалуйста, и остановитесь, когда я подам сигнал. Поезжайте, друг мой; поспешите, умоляю вас. Мы можем спасти не только другую жизнь – мы можем настигнуть убийц, которые убили Крейвена и беднягу Шипперта.

– Ладно, – неохотно согласился я, – но я не очень одобряю это.

Полчаса пробега привели нас к извилистой, затененной деревьям дорожке, известной как Рагби-роад – улице разбитых тротуаров, ветхих домов и широких пространств открытых, невозделанных полей. По сигналу моего спутника я остановился перед упавшей оградой у заброшенного на вид коттеджа, и мы втроем выскочили и двинулись по заросшей травой тропинке, ведущей к разваленной веранде.

– Думаю, что наша поездка – лишь головная боль, – сказал Костелло, когда третий настойчивый стук де Грандена не вызвал никакого ответа из-за дверей, потрепанных погодой.

– Нет, – отрицал француз, увеличивая темп и силу своих ударов. – Здесь кто-то есть, я уверен. И мы будем стоять, пока не получим ответ.

Его упорство было вознаграждено, потому что за дверью послышались шаги, и осторожный голос пролепетал: «Кто там?»

– Parbleu, друг, вы слишком медленно встречаете тех, кто пришел вам на помощь! – воскликнул де Гранден. – Будьте добры отворить двери!

– Кто вы? – повторил голос, на этот раз с трепетом.

– Nom d’un homard! – закричал француз. – Какое значение имеют наши имена? Мы пришли помочь избежать вам «красных дьяволов» – тех же демонов, которые покончили с Мерфи и Крейвеном. Быстро, открывайте, время не терпит!

Человек внутри, казалось, рассматривал заявление де Грандена, потому что наступила короткая тишина, затем раздался звук отворяемого замка.

– Быстро! – раздался голос, когда дверь раскрылась внутрь на десять дюймов, не показывая человека за ней.

В следующий миг мы стояли в тускло освещенном коридоре, рассматривая потного маленького человека в потрепанной пижаме и сильно изношенных тапочках. Он выглядел странно: низкорослый, худой почти до истощения, с глубоко, близко друг к другу, посаженными глазками, с почти безволосой головой, со ртом, слабым и порочным. Я почувствовал мгновенную неприязнь к нему, и мое отношение не было улучшено его приветствием.

– Что вам известно о «красных дьяволах»? – безапелляционно спросил он нас с чем-то большим, чем подозрение. – Если вы в сговоре с ними… – человечек положил руку на грязную кофту, показывая контур револьвера, пристегнутого к поясу.

– Ah bah, Диконз, – посетовал де Гранден, – не будьте глупцом. Если бы мы были из их компании, вы знаете, насколько было бы безопасно владение этой игрушкой. Мерфи был отличным стрелком, так же как и Крейвен, но… – он выразительно помахал рукой, – какое же оружие здесь будет хорошим?

– Нет, Боже! – ответил тот, содрогнувшись. – Но что такого вы сможете сделать, чтобы помочь мне?

– Morbleu, – что такого – я? – миниатюрный француз приосанился, как бойцовый петух, затем перебил себя, чтобы спросить: – Почему вы так забаррикадировались? Думаете, вам избежать этого пути?

– А что вы хотите, чтоб я сделал? – отвечал тот угрюмо. – Выйти, дать им полную…

– Tiens, шансы – девять к одному, что они достанут вас в любом случае, – весело произнес де Гранден. – Мы пришли предложить вам десятый шанс, друг мой. Теперь слушайте внимательно: под этим мерзким разрушенным домом есть подвал с земляным полом?

– А? Да, – ответил тот, глядя на француза, будто ожидая, что он на следующем вздохе провозгласит себя императором Китая. – Что из того?

– Parbleu, много из того, глупец! Скорей, спешите, немедленно сбегайте в подвал и принесите мне земли. Быстро, ночь слишком горячая для того, чтобы мы долго пеклись в вашей адской дыре.

– Поглядите сюда… – начал было тот, но де Гранден прервал его.

– Делайте, что я говорю! – прогремел он, и его глаза сверкнули от ярости. – Сейчас же, сразу, немедленно, или мы оставляем вас с вашей судьбой. Cordieu, или я не Жюль де Гранден? Меня надо слушаться!

С удивительной кротостью наш хозяин спустился в подвал и уже через несколько минут с трудом поднимался по ступенькам, неся в руках полную лоханку суглинка из подвала.

– Bien!

Де Гранден отнес землю к кухонной раковине и начал увлажнять ее водой из-под крана, затем осторожно разминать длинными тонкими пальцами.

– Сядьте между мной и светом, друг мой, – приказал он, поглядев на свою работу и обратившись к Диконзу. – У меня будет четкое представление о вашем профиле.

– Ска-а-а-жите… – начал было протестовать тот.

– Эй, ты, делай, что говорит дохтур де Гранден, или я расплющу тебе мозги, – Костелло вскочил, видимо, чувствуя, что слишком мало участвует в процессе. – Поверни свою уродливую рожу, как он говорит, или я поверну ее сам, и поверну так, что тебе придется далеко идти, чтобы посмотреть на нее.

Под присмотром Костелло Диконз угрюмо сидел, в то время как де Гранден ловко преобразовывал массу сырой глины в грубый симулякр непонятных очертаний.

– Parbleu, друг мой Троубридж, – заметил он с усмешкой, – когда я был молодым парнем, обучающимся Beaux Arts, и так никогда и не стал художником, едва ли я думал, что когда-то буду применять свои незначительные навыки, моделируя такой cochon, как этот, – он пренебрежительным кивком указал на Диконза, – из земли, вырытой им из собственного подвала! Eh bien, тот, кто разгадывает тайну, делает много странных вещей, прежде чем достигнет своего конца, n’est-ce-pas? Итак, теперь, – он придал глине окончательную форму большим пальцем, – давайте посмотрим на вас обоих. Будьте любезны, встаньте рядом с моим шедевром, мсье.

Де Гранден взмахнул рукой в сторону своей модели и шагнул через комнату, чтобы оглядеть работу в перспективе.

Диконз подчинился, все еще бормоча про «парней, приходящих в дома людей и приказывающих им, как будто они их гребаные слуги».

Француз, прищурившись, рассматривал свою работу, ворочая головой то в одну сторону, то в другую. Наконец он коротко пожал плечами.

– Ма foi, – он посмотрел на нас с Костелло, затем повернулся к Диконзу и бюсту, – я думаю, что улучшил работу le bon Dieu. Наверное, мое земное творение приятно Ему. Разве это не так, друзья?

– Конечно, это так, – похвалил его Костелло, – но я хотел бы знать к тому же, в чем смысл этого мартышкина труда?

Де Гранден обтер глину с рук не слишком чистым полотенцем, свисавшим с гвоздя на кухне.

– Мы собираемся продемонстрировать превосходство арийской культуры над языческой в ее слепоте, – ответил он.

– А, вот оно что, – сказал Костелло. – Тогда все в порядке. Когда мы начнем?

– Теперь, сразу же, сейчас. Диконз, – он резко повернулся к нашему хозяину, – вы курите трубку? Обычно? Bien. Пожалуйста, поместите свою трубку в рот этого изображения. Осторожно, я не хочу, чтобы моя работа была испорчена вашей неуклюжестью. Хорошо. – Мой друг задумчиво посмотрел на изображение, затем протянул про себя: – И… теперь… вот так, pardieu!

Схватив моток веревки в углу комнаты, он быстро принес ее на стол, на котором стояла статуэтка, затем начал медленно подтаскивать ее к себе.

– Выступите еще раз в роли строгого критика, сержант, – попросил де Гранден Костелло. – Встаньте в дверном проеме, – вон там, и наблюдайте за статуей, когда она двигается на свету. Похожа ли она на профиль нашего красивого друга?

– Ага, – подтвердил полицейский после тщательной проверки через полуприкрытые глаза. – Может, если бы я увидел его за пятьдесят футов или около того в плохом свете, я бы подумал, что это тот самый человек.

– Хорошо, отлично, прекрасно, – ответил де Гранден. – В тех условиях, в которых я предложу оценить мою работу зрителям, сомневаюсь, что ее будут внимательно рассматривать. Parbleu, мы должны надеяться, что их чувство художественной оценки не слишком высоко. Троубридж, mon vieux, вы поможете с этим столом? Пожалуйста, нужно переместить его в другую комнату.

Когда мы поставили стол в пяти футах от окна гостиной, что выходило на боковой двор коттеджа, де Гранден повернулся к нам с Костелло: его лицо было напряжено от волнения.

– Давайте прокрадемся к черному входу, друзья мои, – сказал он, – а вы, сержант, держите свой пистолет наготове, потому что может быть, совсем скоро нам придется метко стрелять. Диконз, – он повернулся к дверному проему и произнес с резкими и грубыми командными нотками в голосе: – Сядьте на пол, скрывшись от окна, и медленно притягивайте этой веревкой к себе столик, когда услышите мою команду. Медленно, друг мой, заметьте: в темпе, в котором человек двигается, если не торопится. Многое зависит от вашего точного соблюдения моих приказов. Теперь…

Подбежав на цыпочках к окну, де Гранден схватил и раздвинул занавеску, широко распахнул ставни и отпрянул.

– Сержант, Троубридж! – напряженно прошептал он. – Внимание! Пойдемте, allons! Будьте готовы, – бросил он команду Диконзу через плечо, выскальзывая из комнаты, – начинайте дергать за веревку, когда услышите, что открывается задняя дверь!

Тихо, как трио призраков, мы возникли в безлунной, сырой ночи, обошли стену дома и присели в тени полуразрушенной садовой бочки.

– Думаете, кто-то будет… – начал было Костелло хриплым шепотом, но де Гранден прервал его:

– Ш-ш-ш! Наблюдайте, друзья мои; смотрите туда!

Примерно в сорока футах от дома росли клены и тополя, и, когда мы повиновались повелительному кивку француза, увидели, как часть плотной тени, отбрасываемой деревьями, казалось, оторвалась от окружающего мрака и медленно направилась к освещенному окну, в котором перемещался грубо смоделированный бюст Диконза.

– Осторожно, друзья мои, никакого шума! – предупредил де Гранден, так что его слова были едва слышны в бормотании ночных звуков. К ползущей тени присоединилась другая: обе они слились в одно почти незаметное черное пятно.

Оно постепенно приближалось во мраке, потом, с внезапностью облака, изменяющего форму, эбеновое пятно трансформировалось с горизонтали на вертикаль, и два четких силуэта – приземистые, кривоногие человеческие фигуры – стали видны в темноте ночи. Дикий, жуткий, леденящий кровь крик пронзил тяжелый, насыщенный ароматами трав воздух.

Две небольшие вопящие фигуры бежали к слабо освещенному окну, но сержант Костелло оказался быстрее, чем они.

– Убью чертовых дьяволов! – взревел он, выпрыгнув из засады и размахивая своим револьвером. – Лапы вверх, или я продырявлю обоих!

– Пригнитесь, пригнитесь, глупец! – с отчаяньем вскрикнул де Гранден, тщетно пытаясь оттащить большого ирландца обратно в тень. Но он оставил эту попытку и прыгнул вперед с гибкой, кошачьей грацией, оказавшись между детективом и фигурами-тенями. Что-то подсветило ночной беззвездный воздух, темноту разрезали две вспышки яркого оранжевого пламени, и двойной рев французского армейского пистолета прогрохотал, отразившись от стены дома.

Бегущие тени внезапно остановили свой ход, казалось, мгновенно согнулись, чтобы раствориться, как пар под ветром, затем резко опустились и неподвижно залегли.

– Благословен святой Патрик! – бормотал Костелло, переворачивая распростертые тела, осматривая зияющие раны, совершенные пулями де Грандена с каким-то патетическим благоговением. – Вот это то, что я называю стрельбой, дохтур де Гранден, сор. Я знал, что вы умный маленький дьявол – прошу пардону, – но…

– Parbleu, друг мой, когда нужно стрелять, я стреляю, – самоуверенно ответил де Гранден. – Но у нас есть еще кое-что, более важное для осмотра, будьте любезны. Посветите фонариком сюда, пожалуйста.

В ярком блеске электрического фонарика резко вырисовывались две тонкие шипообразные деревянные щепы с твердыми острыми наконечниками, утопленные на глубину четверти дюйма в поверхность разваливающейся стены.

– Это такие же, что убили Крейвена и друга Шипперта, – коротко объяснил француз. – Если бы я не выстрелил тогда, – он осторожно дотронулся до щеп, – они были бы в вас, друг мой, а вы, без сомнения, были бы уже на небесах. Morbleu, как это было бы, я в отчаянье нарисовал себе, прежде чем они пронзили вас своими дротиками, а le bon Dieu знает, что я выстрелил быстро!

– Но… Матэр Божа… что это за дьявол, или что, сор? – спросил огромный детектив в лихорадочном возбуждении.

Де Гранден методично продул дуло своего пистолета, чтобы вышел дым, прежде чем положить оружие в плечевую кобуру.

– Это дротики, друг мой. Стрелы из духовой трубки – стрелы, несущие верную и неминуемую смерть, потому что каждый такой выстрел является смертельным. В Южной и Центральной Америке индейцы используют духовые трубки в определенных видах охоты, а иногда и на войне, и когда они выдувают из них стрелу в ягуара, жестокую и сильную большую кошку, тот умирает до того, как упадет с дерева на землю. По сравнению с ядом, которым эти дротики пропитаны, яд кобры или змеи безопасен, как вода. Но пойдемте, – он вновь повернулся к дому. – Вперед. Думаю, я поведаю вам эту печальную и грязную историю, но есть кое-какая информация, которую я должен получить от великолепного Диконза, прежде чем мы напишем последнюю главу.

– Теперь, мсье, – де Гранден перевел свой неподвижный стальной взгляд на маленького человечка, съежившегося в обтрепанной гостиной коттеджа, – вы провели много времени в Центральной Америке, я так понимаю. Вы и ваши соотечественники, Мерфи и Крейвен, были расхитителями гробниц, n’est-ce-pas?

– А? Как это? – недоверчиво перебил его Костелло. – Расхитители могил, вы сказали, сор? Воры мертвецов?

– Non, non, – француз быстро улыбнулся, затем повернул суровое лицо к Диконзу. – Не похитителями трупов, друг мой, а похитителями сокровищ. Morbleu, разве я не знаю им подобных? Конечно. Друзья мои, я был с де Лессепсом, когда он стремился завершить свадьбу Атлантического и Тихого океана в Панаме. Я некоторое время находился у французских инженеров, когда Диас проводил железную дорогу по перешейку Техуантепек. И за это время я, таких как они, многих повидал. По всей Центральной Америке таятся большие запасы золота, серебра и бирюзы, погребенных в могильниках и разрушенных городах коренных народов, которых невежды испанцы уничтожили в своей жадности до золота и власти. Сегодня храбрые люди науки рискуют жизнью, чтобы эти бесценные реликвии забытого народа могли быть выявлены, а такие парни, как Диконз и два его мертвых партнера, ошиваются вокруг штаб-квартир исследователей, ожидая, когда те откопают древние руины, затем спешат украсть каждый кусочек золота, на который могут наложить свои грязные руки. Они – вандалы более мерзкие, чем испанцы, что шли перед ними, потому что они крадут не только у мертвых, но и из сокровищницы науки.

– Мы не делали ничего хуже, чем эти умники, – угрюмо откликнулся Диконз. – Вы не слышали о нас, потому что мы не работали ни в каких университетах, и не были ворами. Эти ученые не лучше нас, но они джентльмены. Но и у них рыльце в пушку…

– Десять лет тому назад, – продолжал де Гранден, словно не слыша Диконза, – этот парень вместе с Крейвеном, Мерфи и тремя другими наткнулся на развалины древнего города майя на Юкатане. Только добрый Господь знает, как они его нашли, но обнаружили, что откопали идеальный Эльдорадо золотых реликвий.

Местные индейцы – бедные, невежественные, угнетенные, – потеряли все знания своих некогда столь прекрасных предков и ничего не сохранили от древней культуры майя, кроме нескольких извращенных легенд и глубокого, идолопоклоннического почитания руин своих исчезнувших предков, священных городов. Они увидели Диконза и его спутников, расхаживающих по скелетам в гробницах, словно те были всего лишь мусором; и отчаянно хватавшихся за все что блестело – cordieu, сколько бесценных кусков копала и обсидиана эти столь грубые невежды, должно быть, выбросили! – и набросились на лагерь. Разбойникам пришлось защищаться. Трое из них были убиты, но трое убежали и обосновались на побережье. Они вернулись в эту страну с добычей и…

– Скажите, – Диконз смотрел на француза, как птица на змею, – откуда вы все это узнали?

– Parbleu, друг мой, – терпеливо улыбнулся тот, – Жюля де Грандена не могут одурачить такие, как вы! Сержант, – он снова обратился к Костелло, – пока вы с Каллагэном ходили за «скорой», чтобы увезти тело бедного Шипперта прошлым вечером, мы с другом Троубриджем исследовали дом, где умер мсье Крейвен. Было нетрудно заметить, что это дом человека, привыкшего жить в одиночестве и быть своим собственным слугой во всех отношениях. Матросом, пожалуй, или человеком, привыкшим жить в дальних странах мира. Это был первый пазл, с которого мы должны были начать складывать картинку.

Потом, когда мы пошли осмотреть его table de cuisine, мы нашли древнюю тарелку майя, с чеканным изображением жреца в полном жертвенном одеянии. Эта тарелка была единственной в своем роде среди пожитков мертвеца и была тщательно завернута в хлопковую тряпку. Очевидно, он сохранил ее как сувенир. Те, кто не знал о торговле золотом в древней Центральной Америке, могли ошибочно принять плиту за кусок восточной латуни; но я, много знающий, понял, что это плотное неклейменное золото, по цене, – возможно, от пяти до семи тысяч долларов, но бесценное с точки зрения антрополога.

«Теперь, – спросил себя я, – что мог бы такой человек, как этот мсье Крейвен, зажиточный, но не богатый, делать с такой реликвией среди своих вещей, если бы сам он не привез ее из Юкатана?»

«Ничего, – сказал себе я. – Совершенно верно, Жюль де Гранден, ты не ошибаешься».

Далее. Было сообщение коронера о том, что этот мсье Мертвец был мертв в течение нескольких дней, когда его нашли, и ваши службы не знали, когда исчезла его голова. Кроме того, опять же, мы знаем от вас и других офицеров, что он был мертв не несколько дней, но только несколько часов, когда его обнаружили.

Каков ответ на этот вопрос? Hélas, мы узнали его только после смерти вашего бедного друга! Офицер Шипперт укололся, как он думал, шипом. Эти проклятые дротики выглядят так похожими на шипы, что полицейские и помощники коронера могли видеть их тысячу раз, но никогда не узнали бы их. Но наш бедный друг был ранен этим, и почти сразу умер.

Итак, что подобный дротик делал во дворе Крейвена? Почему бедному Шипперту пришлось поцарапать себя тем, чего не должно было существовать на этой широте и долготе? Надобно искать ответ.

Мы понесли Шипперта в дом, и что мы увидели? Почти сразу он стал livide – обесцвечиваться. Да. Я видел, как люди стреляли такими стрелами, пока я работал под тропическим солнцем, я знаком с этими осколками смерти и видел, как трупы становятся такими же, как я сейчас наблюдал. Когда я увидел это превращение тела бедного Шипперта и увидел дротик, от которого он умер, я сказал себе: «Это ответ. Вот почему врачи в офисе коронера заявляют, что мой друг, добрый Костелло, говорит ерунду, когда настаивает, что Крейвен был недолго мертв, когда его нашли». Вот так.

Кроме того, вы рассказали мне о пропавшей голове. Я знаю по опыту и по слухам, что индейцы берут себе головы своих врагов, как ваши апачи забирали скальпы и сохраняли их в качестве трофеев. Все указывало в одну сторону.

Видите ли, у нас были части нашего пазла, – он загнул несколько пальцев: – Человек, привезший золотую тарелку из Юкатана, найден мертвым во дворе. Он, опять же, стал жертвой индийского дротика, который мы нашли слишком поздно, чтобы спасти бедного Шипперта, скажем так. Отлично. Никто ничего не знал о нем, но, по-видимому, он был из тех счастливчиков, которые могли жить в достатке без работы. Из этого складывалось, что он мог когда-то владеть другим индейским золотом, которое позже продал.

Потом, когда я задумался об этих вещах, я заметил кусок обгоревшей бумаги в камине, и на нем прочитал фрагменты слов…

Что они означали? Я подумал еще немного и решил, что изначально было написано: «Красные дьяволы нашли Мерфи. Заляг на дно…»

«Кто эти “красные дьяволы”? Если индейский дротик убил Крейвена и Шипперта, разве мы не должны считать, что это индейцы?» – подумал я. Скорее всего, они были выходцами из Юкатана, отправились матросами на каком-нибудь пароходе и приехали на эту землю, чтобы отомстить тем, кто опустошил их священные города и могилы. Я наблюдал такие случаи раньше. В Париже мы знали об этом: ни разу не происходило такого, чтобы дело о человеке с почерневшим лицом не было бы расследовано Service de Sûreté.

Итак, из всего этого было очевидно, что писавший эту сожженную записку предупреждал Крейвена, что Мерфи был переведен в другой, хотя, вероятно, не лучший мир, и что Крейвен должен залечь на дно, иначе он, несомненно, разделит ту же участь. Всё сходилось. Но кто был этот Мерфи, и кто написал предупреждение?

Я решил стрелять в единственную мишень. На следующий день я побеседовал с доктором Симингтоном из Нью-йоркского музея естественной истории, и спросил его, не помнит ли он реликвий майя, которые купили у человека по имени Крейвен или Мерфи, или у кого-либо, кто упоминал об одном из этих имен в разговоре.

Отчаянный шанс, вы говорите? Конечно. Тем не менее, мы в отчаянии победили sale boche; от отчаяния несравненные братья Райт научились летать; это было отчаянно, – но я, Жюль де Гранден, одержал победу!

Друг Симингтон слышал такие имена. Восемь лет назад некто Майкл Мерфи продал Музею экземпляр ювелирных изделий майя: маленькую статуэтку из розового золота. Он хвастался своими подвигами в Центральной Америке, когда получил эту статуэтку, рассказал, как он вместе с Артуром Крейвеном и Чарльзом Диконзом имел целое состояние в слитках, но потерял его, когда возмущенные индейцы атаковали их лагерь и убили троих его спутников.

В том, что он говорил правду, не было сомнений: он так боялся индейской мести, что отказался от предложения в пять тысяч долларов сопровождать музейную экспедицию туда, где они нашли индейское золото.

Отлично. У нас есть ответ на наши вопросы: кто такие красные дьяволы, и кто написал предупреждающее письмо Крейвену.

Но где этот Чарльз Диконз? В справочнике этого города перечислены трое, но только один из них обозначен как отставной, и именно на него я и сделал ставку. Я предположил, что Диконз живет, как это делал Крейвен, на доходы от краж. Кроме того, я полагал, он страдает от страха перед индейцами, ожидает их мести днем и ночью. Я нахожу его адрес здесь, и… – он махнул рукой в завершении финала… – Мы здесь. Voilà!

Я хотел было задать вопрос, но Костелло опередил меня.

– Как вы узнали, что убийцы-язычники будут здесь сегодня вечером, дохтур де Гранден? – спросил он.

– Eh bien, методом исключения, конечно, – ответил француз с большим юмором. – Индейцы искали троих человек. Двое из них уже были уничтожены, поэтому, если Диконз уже не попал в лапы их летучей смерти, они все еще оставались в непосредственной близости, чтобы казнить его. Мы нашли его живым, поэтому мы знали, что им еще предстоит выполнить последнюю треть своей задачи. Поэтому я приготовил нашу ловушку со статуэткой Диконза, ибо я знал, что они будут стрелять своими отравленными дротиками в тот момент, когда увидят, что его тень проходит перед освещенным открытым окном. Morbleu, друг мой, пока ваша собственная глупая храбрость едва не привела, вместо этого, к жертве!

– Спасибо вам, дохтур, что я все еще жив, – признал Костелло. – Должен ли я позвонить в морг за теми, которых вы застрелили?

– Меня это не волнует, – равнодушно ответил де Гранден, – распоряжайтесь ими, как захотите.

– Послушайте, – внезапно, будто выйдя из транса, очнулся Диконз и подошел к де Грандену с протянутой рукой. – Я должен поблагодарить вас за то, что вы вытащили меня из этой задницы, сэр.

Де Гранден не обратил внимания на предложенную руку.

– Pardieu, мсье, – холодно ответил он, – я нисколько не беспокоился о вас, когда занимался этой ночной работой. Те индейцы убили друга моего друга, сержанта Костелло. Я пришел не для того, чтобы спасти вас, но чтобы поймать убийц. Вы были всего лишь вонючей козой, привязанной в ловушке для тигра.