Пророчица под вуалью

– Но, мадам, то, что вы рассказываете – невероятно, – говорил Жюль де Гранден модно одетой молодой женщине, когда я вернулся в свою смотровую после утренних вызовов.

– Может, это и невероятно, – призналась гостья, – но это точно так. Говорю вам, она была там.

– Ах, mon cher Троубридж, – вскочил де Гранден, увидев меня в дверном проеме, – это мадам Пеннемэн. У нее замечательная история. Мадам, – он торжественно поклонился нашей посетительнице, – будьте добры, расскажите все доктору Троубриджу. Это его заинтересует.

Молодая леди скрестила свои стройные ноги в серых шелковых чулках, поправила короткое платье из черного атласа, чтобы прикрыть хотя бы часть коленей… и посмотрела на меня неподвижным мечтательным взглядом ученика, произносящего зазубренный урок.

– Меня зовут Наоми Пеннемэн, – начала она, – мой муж, Бенджамин Пеннемэн – он из фирмы по импорту шоколада «Пеннемэн и Брикстон». Мы женаты шесть месяцев и переехали в Харрисонвилль после свадебного путешествия три месяца назад. У нас дом Бартона на Танлоу-стрит.

– Да? – пробормотал я.

– Я услыхала о докторе де Грандене от миссис Норман. Она сказала, что он спас ее дочь Эстер от какого-то ужасного старика – поэтому я пришла с этим делом к вам. Я бы не посмела пойти с ним в полицию.

– Гм, – пробормотал я, – но только…

– Это о моем муже, – продолжала она, не дав мне времени на то, чтобы сформулировать вопрос. – Эта женщина… или некто… пытается отвратить его от меня!

– Хорошо, моя милая юная леди, разве вы не думаете, что лучше бы посоветоваться с адвокатом? – возразил я. – Врачи обычно заботятся об эндокардите, но не берутся за дела, связанные с делами сердечными, как вы знаете.

– Mais non, друг мой Троубридж, – возразил де Гранден с непонятной усмешкой, – вы неверно поняли заявление мадам. Я думаю, возможно, она намеренно говорит: «женщина, или некто» замыслил отвратить ее мужа. Продолжайте, мадам, пожалуйста.

– Я закончила Барнард в двадцать четвертом, – сказала миссис Пеннемэн, – и вышла замуж за Бена в прошлом году. Мы отправились в наше свадебное путешествие в девяностодневный круиз, а потом сразу приехали сюда. Наш выпуск встречался в Аллентоне в четверг на Рождественской неделе, и некоторые девушки с ума сходили от мадам Найры, «Таинственной Пророчицы», гадалки с Восемьдесят второй Ист-стрит. Они говорили о ней так много, что мы решили обратиться к ней. Я боялась идти одна, поэтому уговорила Бена, моего мужа, пойти со мной, и… и с тех пор он стал странным.

– Странным? – повторил я. – В чем же?

– Ну, – она слегка взмахнула одной из своих ухоженных ручек и слегка покраснела, – знаете ли, доктор: когда два человека женаты всего шесть месяцев, звездная пыльца еще не должна стереться с романтических крыльев, как-то так ведь? Но Бен стал охладевать ко мне почти сразу после того, как мы сходили к этой ужасной женщине.

– Вы имеете в виду…

– О, это трудно выразить словами. Знаете, мелочи. Ни одна из них не важна сама по себе, но довольно значительна в совокупности. Он забывал поцеловать меня, прощаясь по утрам; задерживался допоздна в Нью-Йорке, не предупреждая об этом; часто отлучался. И, когда я пеняла ему на это, ссылался на дела.

– Но, моя дорогая леди, – запротестовал я. – Конечно же, это не причина для нас. Не каждый человек способен сохранить романтику после брака. Полагаю, таких очень немного. Все может быть точно так, как говорит ваш муж: его дела могут требовать его присутствия в Нью-Йорке по вечерам. Будьте разумной, моя дорогая. Когда вы только вышли замуж, он, возможно, старался быть дома, пока обед еще горячий, – и передавал дела партнерам. Но теперь вы уже опытные женатые люди, знаете ли, и он должен зарабатывать на жизнь для вас, и прочее. Лучше позвольте мне прописать вам бромид – это поможет вам от нервов; возвращайтесь домой и забудьте о своих несуразных подозрениях.

– И бромид изгонит ее… или это… из моей спальни… ночью? – спросила миссис Пеннемэн.

– Э-э, что? – не понял я.

– То, что заставило меня обратиться к доктору де Грандену, – ответила она. – Было ужасно, что Бен пренебрегал мной, но во второй половине прошлого месяца, когда мы были в постели, я увидела женщину в нашей спальне.

– Женщину в вашей спальне? – воскликнул я.

История оказалась отвратительнее, чем я предполагал сначала.

– Ну, если это была не женщина, то некто в ее обличии, – ответила она. – Я была очень расстроена действиями Бена и очень сильно попрекала его в воскресенье: он не появился, чтобы увезти меня с приема Амберсона. Муж пообещал исправиться. Так оно и случилось. В течение четырех вечеров, с понедельника до четверга, он вовремя появлялся к ужину. А в четверг вечером мы были в театре в Нью-Йорке. После спектакля мы отправились в ночной клуб и вернулись вечерним поездом. Должно быть, было около часа ночи, когда мы приехали домой. Я ужасно устала и легла спать, едва раздевшись. Бен уже лежал в своей постели и крепко спал. Я ушла было, но вспомнила, что он не поцеловал меня на прощание – мы не отказывались от этой привычки в последние несколько недель. Я возвратилась, будучи в состоянии встать с постели, обнять Бена и поцеловать его, и тут заметила, что он стонет и разговаривает во сне. Когда я спустила ноги на пол, услышала, что он дважды произнес: «Не та, вторая!» Он протягивал руки, будто отталкивал что-то от себя. Тогда я неожиданно увидела ее. Она стояла у дверей нашей комнаты, улыбаясь ему, как кошка улыбается птичке, – если вы можете себе это представить, – и, приближаясь к нему, протягивала руки.

Я думала, что мне это снится, но это был не сон. Говорю вам, я видела ее. Она прошла по ковру и встала рядом с ним, глядя вниз с такой странной, кошачьей улыбкой и взяла обе его руки в свои. Он сел на постели и смотрел на нее так, как смотрел на меня, когда мы только поженились! На момент я застыла, но потом сказала: «Сон это или нет, но она не должна быть с ним!» И вскочила на ноги. Женщина отпустила руку Бена и указала на меня пальцем, все время улыбаясь той же ужасной, спокойной улыбкой.

«Женщина, – сказала она, – убирайся. Этот мужчина мой, он привязан ко мне навсегда. Он покинул тебя и женился на мне. Убирайся!» Вот так она проговорила каким-то хриплым голосом, а потом ушла.

– Что вы имеет в виду под «ушла»? – спросил я. – Она исчезла?

– Я не знаю, – ответила миссис Пеннемэн. – Я не могу сказать, действительно ли она исчезла, или исчезла, как на кинопленке, или прошла через дверь. Ее просто не стало, когда я снова посмотрела туда.

– А ваш муж?

– Он упал прямо на подушки и заснул. Я должна была встряхнуть его, чтобы разбудить.

– Он притворялся?

– Н-нет, не думаю. Он действительно заснул, и, похоже, ничего не знал об этой женщине, когда я его спросила.

– Гм… – Я быстро взглянул на де Грандена, но в его круглых синих глазах, когда они встретились с моими, не было отблеска согласия.

– Продолжайте, мадам, будьте любезны, – кивнул он нашей посетительнице.

– С тех пор она возвращалась три раза, – сказала миссис Пеннемэн, – и каждый раз приказывала мне уйти. Последний раз за ночь до этого она угрожала мне. Сказала, что уничтожит меня, если я не уйду.

– Скажите, мадам, – вмешался де Гранден, – были ли какие-либо предпосылки для появления этой странной посетительницы?

– Я… я не совсем понимаю, – ответила девушка.

– Какое-то конкретное поведение со стороны вашего мужа, которое, похоже, намекает на ее появление? Как-то это в нем проявляется? Или, может быть, у вас есть какое-то чувство опасности или предчувствия, прежде чем она появляется?

– Н-нет, – задумчиво ответила миссис Пеннемэн, – нет, не могу сказать… подождите, подождите! Каждый раз она приходила после периода изменений ко мне со стороны Бена, после того как он оказывал мне внимание в течение нескольких дней. Пока он оставался безразличен ко мне, она оставалась в стороне, но всякий раз, когда он начинал быть по-прежнему милым, она появлялась – всегда очень поздно ночью или рано утром, и всегда приказывала мне уйти. Еще одно, доктор. В последний раз она велела мне уйти, – когда угрожала мне, – и я заметила на ее пальце кольцо Бена.

– О, вот как? – выдохнул де Гранден. – Его кольцо? Как это?

– Он потерял кольцо, когда мы пошли навестить мадам Найру. Я уверена, хотя он отрицает это. Это был перстень с печатью университета и выгравированным номером его класса.

– И как он потерял его, с вашего позволения?

– Он дурачился, – ответила девушка. – Раньше Бен всегда был как комедиант, и в день, когда мы пошли к таинственной прорицательнице, он разыгрывал шута. На самом деле, думаю, что этот дом произвел на него впечатление, и он был похож на маленького мальчика, для храбрости насвистывающего по пути мимо кладбища. Дом казался совершенно таинственным; в приемной, где мы ждали прорицательницу, было много восточного брик-а-брака. Бен обошел все, рассматривая, и, казалось, особенно заинтересовался статуей женщины с кошачьей головой. Вещь была почти в натуральную величину, по форме что-то вроде мумии – у меня мурашки пробежали по телу. Бен положил свою шляпу – в тот день он был в котелке – на ее голову, а затем надел кольцо на ее палец. В это время дверь в кабинет прорицательницы открылась, и Бен быстро схватил шляпу, но, – я уверена, – не забрал кольца. Мы тут же прошли к гадалке, потом уходили через другую дверь, и настолько были переполнены впечатлениями от услышанного, что никто из нас не вспомнил о кольце, пока мы не вернулись домой. Бен позвонил ей на следующий день, но ему сказали, что никакого кольца не найдено. Ему не хотелось признаться, что он надел его на палец статуи, поэтому он сказал, что, должно быть, оно потерялось на полу.

– О? – де Гранден вынул блокнотик и приготовился записывать. – Будьте любезны, и что же сказала вам таинственная провидица Найра, мадам?

– Ох, – девушка развела руками, – обычная болтовня, которой владеют гадалки. Рассказала мою историю довольно точно, поведала мне, что я была в Египте – и в этом нет ничего удивительного: я носила скарабея, которого Бен купил мне в Каире. В итоге мы выслушали всякие глупости о том, что я должна принести большую жертву в ближайшем будущем, чтобы к другим пришло счастье и судьба. – Она сделала паузу, кровь бросилась к ее лицу. – Это немного испугало нас, – призналась она, – потому что, когда она это сказала, мы оба подумали, может быть, она имела в виду, что я умру, когда… ну, понимаете…

– Прекрасно, мадам, – де Гранден быстро кивнул с пониманием. – Человечество увековечится тем, что женщина войдет этой весной в Долину Теней Смерти, дабы принести новую жизнь. Не бойтесь, дорогая леди, я уверяю вас, что прорицательница имела в виду нечто иное.

– И вы поможете мне? – взмолилась она. – Доктор де Гранден, я собираюсь совершить то, что вы сказали о Долине Теней, этой весной, и я желаю моего мужа. Он мой мужчина, мой супруг, и никто – никакая тварь – не заберет его от меня. Вы сможете заставить ее уйти? Пожалуйста!

– Я попробую, мадам, – мягко ответил маленький француз. – Не могу сказать, что я уже понял все, но попробую. Parbleu, я не буду спать до тех пор, пока не отыщу рабочей гипотезы!

– О, спасибо, спасибо! – воскликнула молодая матрона. – Я чувствую себя намного легче.

– Ну, конечно, – согласился де Гранден, послав ей улыбку исключительной сладости, – так и должно быть, ma chère. – И он приложил пальцы к губам, прежде чем проводить ее из комнаты.

– А теперь, друг мой Троубридж, что вы думаете о нашем случае? – спросил он, когда за посетительницей закрылась парадная дверь.

– Поскольку вы спросили меня, я не знаю, кто более сумасшедший – миссис Пеннемэн, или вы, – отвечал я с резкой откровенностью. – Но я думаю, что вы – поскольку вам виднее. Вы также знаете, что иллюзии и галлюцинации могут возникнуть в любое время в период беременности. Это – явный случай слабого маниакально-депрессивного безумия. Из-за такого состояния это бедное дитя истолковало занятость делами своего мужа как пренебрежение ею. Она – психопатический тип, легко реагирует на внешние раздражители, и в своей депрессии думает, что ее любовь потерпела неудачу. Это было у нее в голове до тех пор, пока она не оказалась на грани безумия, и вы были весьма жестоки, потакая ей в ее заблуждениях.

Он положил локти на стол, подпер руками маленький острый подбородок и яростно запыхтел сигаретой, пока едкий, неприятный дым не окружил его навощенную светлую голову серым нимбом.

– О-ла-ла, послушайте-ка его! – усмехнулся он. – Предположим, Троубридж, mon vieux, я скажу, что не считаю, что la belle Пеннемэн безумна. Ни в коей мере. Что тогда?

– Гмпф! – ответил я. – Осмелюсь предположить, что вы согласились бы с ней, если б она сказала, что статуя, которой ее муж надел кольцо, ожила?

– Возможно, – сказал он с раздражающей усмешкой. – Прежде чем мы справимся с этим делом, друг мой, мы увидим еще более странные вещи.

Через два дня он объявил следующее:

– Сегодня, друг мой Троубридж, мы отправляемся на собеседование с этой мадам Найрой, таинственной прорицательницей.

– Мы? – отвечал я. – Возможно, так оно и есть, но я не собираюсь иметь никакого отношения к этому делу.

– Pardieu, соберетесь! – сказал он со смехом. – Этот случай, друг мой, обещает столько приключений, сколько у нас с вами никогда не было. Поедем, оттенок неожиданности освежит вас после череды вызовов из дома в дом.

– Ну, ладно, – неохотно согласился я. – Я поеду, но хочу, чтобы вы знали: я не вижу ничего хорошего в этой глупости. Миссис Пеннемэн нуждается в неврологе, а не в клоунаде, которую мы предпринимаем.

Салон мадам Найры на Восемьдесят второй Ист-стрит во многом говорил о его популярности. Это был один из старомодных, построенных два поколения назад, особняков из коричневого камня. Он располагался близ Центрального парка, а квадратный фут в нем оценивался в золотую монету. Снаружи дом был похож на своих соседей, как горошина похожа на собратьев в стручке. Внутри – прекрасный образец хорошего вкуса и дорогой отделки. Дворецкий, обладающий всеми признаками служения, по меньшей мере, в герцогском доме, в безукоризненной визитке и полосатых брюках, приветствовал нас, взял карточки, которые де Гранден вручил ему, осмотрел их с величайшим вниманием, принял гонорар для предсказательницы (он оплачивается строго заранее) и пригласил нас в большой и роскошно обставленный салон.

– Посмотрите-ка, – начал я, когда мы уселись в мягкие кресла, – если вы ждете…

Яростная гримаса на лице француза заставила меня замолчать. Он тут же встал, заметив:

– Что за прекрасная комната, друг мой!

Он прогуливался, любуясь красивыми картинками на стенах. Подойдя к моему креслу, он присел на подлокотник, тяжело хлопнул меня по спине, затем наклонился и яростно прошептал мне на ухо:

– Молчите, друг мой Троубридж. Я уже обнаружил диктографы, скрытые почти за каждой картиной. И я не знаю, есть ли у них глазки перископов, чтобы наблюдать за нами. Внимание! Я – Альфонс Чаррес, по имени моего друга из французского консульства, а вы возьмете на себя роль Уильяма Тинделла, адвоката. Запомните.

Напевая мелодию, он продолжал двигаться по комнате. До того, как он закончил экскурсию, в дверях гостиной как по волшебству возник худой темнокожий молодой человек в синем льняном халате и огромном тюрбане из красного и желтого шелка, поманил нас тонкой бамбуковой тростью, которую носил словно символ этого места.

Бросив на меня за его спиной многозначительный взгляд, де Гранден поднялся за ним по лестнице.

Прихожая на втором этаже, где мы сначала остановились, была прекрасным примером элегантного западного стиля в мебели и отделке. Комната следом за ней была полна буйства восточной экстравагантности. Ковры разных оттенков и узоров, великолепные, как оперение райских птиц, были разбросаны по полу; на трех гипсовых стенах нарисованы яркие египетские храмовые сцены, перемежавшиеся с нишами, в которых были установлены статуи из гипса, камня и металла, в яркой цветной эмали. Единственными предметами мебели в помещении были длинная скамья в форме полумесяца и диванчик из темного дерева, пышно отделанные перламутровой инкрустацией – они стояли почти в центре, препятствуя проходу в другую комнату. Этот вход был построен в виде храмовых ворот, или, быть может, дверей в мавзолей. Гипсовые блоки под камень были уложены стеной вокруг него, и по обеим сторонам проема поднимались прямые, толстые колонны, покрытые капителями в виде лотосов. Между ними стояла плита из плоского камня, образующая фронтон над дверью. На ней был выгравирован египетский символ солнечного диска, от которого вправо и влево распростерлись крылья грифов. Слева от двери сидел терракотовый сфинкс с мужской головой, справа стояла странная статуя, изображающая женщину, обмотанную в полотна мумии внизу тела, обнаженную от талии вверх и имеющую голову львицы на плечах. В одной руке под выступающей грудью она держала некий инструмент, похожий на небольшую теннисную ракетку, – только вместо струн в овале ракетки были поперечные горизонтальные брусочки, на которых висели ряды колокольчиков. Другая рука была отставлена, словно в благословении; длинные, узкие пальцы были широко расставлены. Мне она не понравилась. Невольно, хотя я знал, что это всего лишь безжизненный кусок гипса и папье-маше, я вздрогнул, глядя на нее; и мне стало легче, когда мой взгляд успокоился на чем-то другом.

Прямо перед нами, между дверными храмовыми колоннами, виднелся вход в следующую комнату. Дверь была оборудована двумя железными решетчатыми воротами, обильно позолоченными. За ажурным железом висели шторы королевского пурпурного шелка. Мы сели на инкрустированную скамью и уставились на закрытую железную решетку.

– Assez! – раздраженно воскликнул де Гранден. – Когда вы проверите нас, мадам, любезно поприветствуйте нас. У нас есть неотложные дела в другом месте.

Мне же он прошептал:

– Они смотрят на нас через сеть занавеса! Mordieu, а мы, как звери из клетки, глядим на них!

Словно в ответ на его протест свет в комнате замерцал, где-то за железными воротами прозвучал низкий гонг, решетчатые двери отворились внутрь, раскрыв темную комнату.

– Входите! – сказал нам глубокий суровый голос, и мы взошли на порог приемной мадам Найры.

В помещении ничего не было видно, поскольку пурпурный занавес упал позади нас, закрыв весь свет из покинутой нами комнаты. Я остановился в неподвижности, тщетно пытаясь взглядом проникнуть сквозь окутавшую нас тьму. Казалось, ледяной ветер дует в лицо – как сквозняк из давно забытого туннеля. Кроме того, аромат сандалового дерева и резкий запах ладана доносились до моих ноздрей, и в темноте передо мной возникло слабое фосфорическое свечение холодного зелено-голубого цвета.

Постепенно свечение распространялось. В темноте оно сияло, бесстрастное и суровое, как дальняя звезда в морозную ночь, принимая форму древнего шестиугольного гроба. Теперь сияние увеличивалось, и мы смогли разглядеть фигуру мумии: женщину, одетую в прямую одежду из шелковой ткани, густо обшитой серебряными блестками. Ее руки были скрещены на груди, лицо наклонено – так что все, что мы могли наблюдать сначала, – это белизна ее рук и плеч, чернота волос, сложенных катушкой в высокую корону. Когда свет увеличился, мы увидели, что ее босые ноги опираются в центр горизонтального полумесяца, рога которого направлены вверх по сторонам от нее.

Ветер, дувший сквозь темноту, усиливался. Мы услышали трепетание шелкового занавеса позади нас, когда провидица подняла голову и величественно вышла из своего гроба, приближаясь к нам гибкими, бесшумными движениями, которые чем-то напоминали походку большого, изящного леопарда.

К этому времени усиливающийся свет позволил нам увидеть, что женское лицо спрятано за покрытым блестками покрывалом того же материала, что и одежда, что лоб увенчан диадемой из сине-зеленой эмали в виде пары обращенных в стороны крыльев коршунов с круглым символом солнца по центру.

– Morbleu, – услышал я бормотанье де Грандена, – быть может, мы в цирке?

Словно не зная о нашем присутствии, женщина под вуалью бесшумно скользила по комнате, пока не очутилась в двух ярдах от нас; протянула одну из своих белых, украшенных драгоценными камнями, рук и жестом пригласила нас сесть. Одновременно в темноте перед ней вспыхнул хрустальный шар, пылающий холодным внутренним огнем, как чудовищный опал. Она опустилась в резное кресло; длинные гибкие руки парили и метались в фантастических жестах вокруг кристалла. На всех пальцах сверкали кольца с зелеными драгоценными камнями. Ее извивающиеся руки обыскивали шар, как пара зеленых змей, танцующих сарабанду в багряной тьме.

– Вижу, – произнесла она глубоким контральто, – вижу человека, восхваляющего свое учение; человека, осмеливающегося противостоять слабыми потугами древним силам, которые были старыми уже тогда, когда сам Кронос был молод. Предупреждаю этого человека – не вмешиваться в то, что его не касается. Предупреждаю его не стоять на пути жены, которая была спрятана, не пресекать пути того, кто черпает силу у древней богини Бубастис. Изыди, ничтожный выскочка!

Одна из ее длинных украшенных драгоценностями рук внезапно поднялась и указала сквозь тьму на де Грандена.

– Вернись к своим пробиркам и ретортам, к своей жалкой науке и мелкому учению. Иди, помогай болящим и хворым, но не помогай женщине, проклятой Баст, или жизнью своею расплатишься!

Подобно закрывающемуся глазу, свет в кристалле и более бледный свет вокруг мумии исчез, оставив комнату в полной темноте. Ворвался еще более сильный порыв воздуха, чем до того, и с ним – подавляющая, приторная сладость, которая приостановила наше дыхание и обожгла наши глаза, словно дым от подгоревшего перца.

– Хватайте ее, друг мой Троубридж! – услышал я крик де Грандена, падающего, кашляющего и задыхающегося от острого проникающего дыма, атаковавшего его слизистую.

Что-то более сильное, чем темнота, окутало мое зрение, вызвав горячие слезы в глазах и буквально задушив мой ответ. Тьма казалась для меня наполненной крошечными мерцающими звездными точками опасного пляшущего света. Я вслепую добрался до того места, где сидела женщина под вуалью, и столкнулся только с пустым пространством. Я упал ничком, с приступом неконтролируемого кашля.

Где-то далеко-далеко воссиял свет, и чей-то голос позвал меня по имени – тихо, слабо, словно в глубоком сне. Я сел, потирая обожженные глаза, и пристально вгляделся.

Свет, прыгающий и мерцающий над моей головой, оказался городским фонарем, а голос, слабо звенящий в моих ушах – голосом Жюля де Грандена. Мы сидели вдвоем на обочине Восемьдесят второй Ист-стрит, дуговая лампа освещала нас сквозь холодный, морозный воздух зимнего вечера. Ни на одном из нас не было ни шляпы, ни пальто, а узкое белое лицо де Грандена уже было сковано холодом.

– Nom d’un colimaçon; nom d’un coq; nom de Dieu de nom de Dieu! – пробормотал он сквозь зубы. – Они сделали из нас дураков, друг мой Троубридж. Они поймали нас, как рыбак апрельскую рыбу. Жюль де Гранден, ты больше не достоен видеть себя в зеркале!

– Гхм! – выдохнул я, очищая легкие от паров, все еще застрявших в них. – Это была самая острая штука, какую я когда-либо видел, де Гранден. Должно быть, хлороформа, смешанного с этим ладаном, было достаточно, чтобы убрать дюжину человек!

Я неуверенно поднялся и осмотрелся. Мы были в добрых двух кварталах от дома, где мадам Найра так ловко одурачила нас; хотя, как мы здесь оказались, было неведомо.

– Parbleu, да, – согласился он, поднимаясь и застегивая куртку на груди. – Мы были без сознания, пока не смогли вспомнить имя этого мсье Жака Робинсона! Между тем, я измучен холодом. Не можем ли мы достать подходящую одежду?

– Хм, – отвечал я, – слишком поздно, чтобы какой-либо из обычных магазинов был открыт. Но мы могли бы подыскать что-нибудь подходящее в одной из лавочек секонд-хенда на Третьей авеню.

– Ха, вот как! – сказал он. – В таком случае, пойдемте быстрее, сейчас же, немедленно. Mordieu, наверное, я в любой момент могу стать снеговиком. Allons!

Еврейский джентльмен, который занимался ношеными предметами одежды, подозрительно посмотрел на нас, когда мы вошли в его затхлый центр реликвий, но вид наших денег быстро усмирил всякие сомнения, которые могли у него возникнуть. И через полчаса в одежде, которая, по словам продавца, подходила к нашей красоте и великолепию, мы сидели в такси, едущем к железнодорожной станции.

– …Ну, – поддразнил я де Грандена, когда мы завершили ужин, – вы увидели свою пророчицу под вуалью. Вы удовлетворены?

– Удовлетворен! – он бросил на меня взгляд, по сравнению с которым взгляд легендарного василиска казался бы мягким любовным взором. – Pardieu, мы увидим, кто станет un sacré singe, за которой мы пришли! Эта женщина – авантюристка! Она предупреждала меня не вмешиваться в чужие дела. Nom d’un veau noir, а разве это не мое дело – пятисотфранковое пальто, не говоря уже о шляпе в сотню франков, которые она украла у меня? Morbleu, скажу я им, мой друг! Mais oui, я сделаю так, что эта пророчица съест свои слова. Cordieu, но она должна съесть их до последней крошки, и это не станет для нее лакомством!

– Вы должны признать, во всяком случае, что она получила первую кровь, – ответил я со смехом.

– Это правда, – согласился он, тяжело кивнув, – но, поверьте, друг мой, тот лучше истекает кровью, кто истекает кровью последним, уверяю вас.

Весь вечер он был мрачным, как медведь с больной головой, а на следующий день – угрюм до безобразия. К полудню он взял шляпу и пальто и внезапно вышел из дома.

– Вернусь, когда вернусь, – сказал он мне, спеша вниз по ступенькам.

Он возвратился много позже обеденного времени с обычным самодовольным выражением на лице. И хотя его глаза лучились таинственным смехом, я не смог заставить его рассказать о приключениях этого дня.

Ранним утром он покинул дом по какому-то загадочному делу, и то же самое происходило каждый день в течение недели. В следующий понедельник он внезапно настоял на том, чтобы я сопровождал его в Нью-Йорк, и, по его указанию, мы взяли такси от терминала Хадсон и поехали на север в Колумбус-серкл, развернувшись у входа в Центральный парк.

– Ах, друг мой, – ответил он, когда я призвал его объяснить наше дело, – вы увидите то, что увидите, и это стоит того.

Вскоре, когда мы направились к «Игле Клеопатры», он резко ткнул меня под ребро.

– Посмотрите на moteur вон там, друг мой, – скомандовал он. – На тот, что цвета горохового супа. Пожалуйста, приглядитесь к водителю и его спутнице.

Наше такси резко дернулось вперед по его внезапной команде шоферу, и мы поехали за длинным, низким «родстером» спортивной модели, управляемым молодым человеком в тяжелом енотовом пальто. Ничего примечательного в этом парне не было, за исключением того, что он казался более чем довольным собой. Но я был вынужден признать, что наша поездка в город стоила того, чтобы посмотреть на его спутницу. Она излучала темную таинственную, неотразимую красоту, которой не владела ни одна женщина из тысячи.

Несмотря на холод зимнего ветра, ее щеки были не тронуты цветом, бледны, с кремовым оттенком старого пергамента, из-за чего ее яркие красные губы казались еще более блестящими. Ее маленькая голова была поднята и увенчивалась шапкой какого-то рыжеватого меха, которая, как тюрбан, плотно прижималась к ее иссиня-черным волосам. Глаза у нее были длинными и узкими, с таким странным оттенком орехового, который бросает вызов точному определению: иногда бывает топазово-коричневым, иногда изумрудно-морским. Ее губы были полными, страстными и яркими, а длинное овальное лицо и выдающиеся скулы придавали ей, несомненно, восточный облик. Она выглядела патрицианкой, даже королевой, таинственной, как сама завуалированная ночью Исида. На ее тонкой обнаженной шее виднелась горжетка рыжего меха, а плечи были скрыты пальто из какого-то гладкого меха горчичного цвета, блестевшего под утренним солнцем, как спина тюленя, только что вышедшего из воды.

– Черт возьми, она красива, – признался я, – но…

– Да? – Де Гранден вопросительно поднял брови. – Вы действительно сказали «но», друг мой?

– Я думаю, что не хотел бы быть ее врагом, – ответил я. – У нее, несомненно, есть когти, и я гарантирую, что они весьма острые.

– Eh bien, вы это узнаете, mon vieux, – сказал он с усмешкой. – Вы почувствуете их.

– Что… вы имеете в виду?

– Ничего больше. Леди – это не кто иная, как наш друг, мадам Найра, пророчица под вуалью.

– А мужчина?..

– Это Бенджамин Пеннемэн, муж нашей клиентки, мадам Пеннемэн.

– О, так он общается с мадам Найрой? – спросил я. – Бедная его маленькая жена…

– Мы вернем его, и с повинной головой, к тому же, – или Жюль де Гранден более глуп, чем мадам Найра, обставившая его той ночью, – перебил меня он. – Послушайте меня, друг мой Троубридж. После нашего столь унизительного фиаско в доме пророчицы в ту ночь, я был похож на зверя в клетке, который увидел раннюю смерть этой женщины. Только желание отомстить вело меня, и я не мог ясно думать в своем безумии. Затем я успокоился. «Жюль де Гранден, ты большой простофиля, – сказал я себе, – если ты хочешь победить врага, ты можешь думать и понимать, что у тебя должен быть ясный мозг. Контролируй себя». Так я и сделал. Я поехал в Нью-Йорк и продолжил играть в детектива, идущего по следам этого неверного мужа. Куда ходил он, туда и я. Когда он останавливался, останавливался и я. Parbleu, он предоставил мне веселую погоню! Он был весьма активен.

В конце концов, мое терпение принесло заслуженную награду. Я увидел, как Пеннемэн вошел в этот проклятый дом на Восемьдесят второй стрит и вышел с этой женщиной.

Снова и снова я следовал за ним, и всегда мой след приводил к той же норе. «Triomphe! – сказал я. – Мы, наконец, установили личность этой женщины». Сегодня я сделал так, что привел вас к ней, чтобы вы могли узнать ее лицо без вуали. Сегодня мы начинаем работу по превращению ее временной победы в сокрушительное поражение.

– Как вы собираетесь ей отплатить? – спросил я. – Вызовете ее в качестве соответчицы в деле о разводе?

– Non, non, non! – усмехнулся он. – Все в свое время, друг мой. Сначала я составлю план; вы должны наблюдать за мной, когда я буду выполнять его. В этот же вечер я начинаю.

Больше я не смог получить от него никакой информации.

В течение трех следующих вечеров де Гранден дежурил у нашего телефона, как кошка над крысиной норкой. В четвертый вечер, когда мы готовились подняться наверх, зазвенел звонок, и мой друг схватил трубку с рычага, прежде чем маленький колокольчик перестал вибрировать у звонковой чашки.

– Алло, алло! – взволнованно произнес он в трубку. – Да, да, несомненно. Немедленно, сразу, сейчас же!

– Троубридж, друг мой, поедемте со мной. Посмотрим на дичь, которую мы поймали в нашу ловушку. Чтоб я умер, но эта мадам Пеннемэн – умнейшая женщина!

Не отвечая на вопросы, он затолкнул меня в пальто и шляпу и быстро потащил к машине, торопя все больше и больше, когда мы ехали к дому Пеннемэнов.

Не желая стучать, он распахнул переднюю дверь и поспешил вверх по лестнице, безошибочно свернув в верхний зал и открыв первую дверь справа.

Перед нами предстала удивительная сцена. Комната оказалась со вкусом меблированной спальней, отделанной красным деревом, с хорошо подобранными коврами и затененными лампами, придающими ей атмосферу интимности, которая так подходит таким апартаментам. У стены, напротив туалетного столика, стояли две односпальные кровати, на ближайшей – лежало одетое в пижаму тело молодого человека, которого мы видели у парка несколько дней тому назад. Очевидно, он спал, и, так же очевидно, его сон был тревожным, потому что он метался и беспокойно стонал, вертя головой из стороны в сторону на подушке, и один или два раза пытался приподняться.

В нише между окнами, рядом с телефонным столиком, присела миссис Пеннемэн, одетая в неглиже светло-лилового шелка; ее испуганные глаза глядели то на спящего мужа, то – на что-то, что находилось в центре комнаты.

Я проследил за ее взглядом, когда он перешел с мужчины на кровати, и в изумлении выдохнул, потом удивленно перевел глаза и снова выдохнул. На ковре лежал круг из листьев падуба, размером около шести футов в диаметре; внутри него, наполовину туманное, как призрак, но явно видимое, – съеженное тело мадам Найры, пророчицы под вуалью. Она была одета так, как мы ее впервые увидели, в прозрачной цельнокройной одежде полуночного синего шелка, инкрустированной крошечными яркими металлическими пластинами, а на голове – корона египетских царей. Но вуаль исчезла с ее лица, и если когда-либо я видел отвратительную, бесчеловечную ненависть к человеческому облику, то она отражалась в прекрасных чертах гадалки. Ее зеленые глаза уже не казались узкими – они были огромными, и в них горела ярость; ее красный рот был квадратным, как гримасничающая древнегреческая трагическая маска или те отвратительные резные головы, что делают выходцы с Фиджи. Сейчас она то протягивала руки, длинные, стройные, с красными ногтями, то била себя в грудь сжатыми кулаками. Потом она открыла яркие губы и издала урчание, подобно взбешенной кошке, и прошипела свистящим пронзительным звуком, как будто она и впрямь была кошкой, а не человеком.

– Très bien, мадам, – де Гранден поклонился миссис Пеннемэн, – я вижу, вы поймали мародера.

Он бесцеремонно повернулся к женщине, шипящей от ярости внутри круга из листьев падуба.

– Помню, вы предупредили меня, что я не смогу применить силу – мою слабую силу – против того, кто обладает силой от богини Бубастис? – спросил он насмешливо. – У вас есть еще несколько предупреждений для меня, n’est-ce-pas, мадам?

– Отпусти меня! Отпусти меня! – умоляла она, протягивая ему руки.

– Ах, что это? Вы изгоняете меня? – ответил он в издевательском недоумении. – Разве вы не собирались лишить меня этой бесполезной жизни, если бы я продолжал поддерживать дело жены, которую отстранили? Eh bien, мадам Кошка, вы сегодня мурлычете другую мелодию.

– Бенджамин, Бенджамин, – закричала запертая женщина. – Помоги мне, мой муж, мой возлюбленный! Послушай, я тебя заклинаю, я умоляю о помощи!

Мужчина на кровати беспокойно вздохнул и застонал во сне, но не проснулся и не поднялся.

– Боюсь, что моя маленькая наука превзошла вас, мадам Кошка, – прервал ее де Гранден. – Ваш муж-любовник связан заклинанием, которое я вызвал из бутылки, и не вся ваша магия может его преодолеть. Не обращайтесь к нему. А я, Жюль де Гранден, здесь!

С этими словами плащ сарказма упал с него, и он обратился к ней с видом, столь же диким и непримиримым, как и ее собственный.

– Ты… ты приходила в дома честных женщин и забирала их мужей! – он почти шипел на нее. – Ты запустила свою нечистую магию между мужчиной и будущей матерью ребенка! Ты – mordieu – украла шляпу и пальто Жюля де Грандена! Не смотри на меня. Я буду держать тебя здесь до петухов, а потом… – Он высоко поднял плечи.

– Нет, нет, только не это! – умоляла она, и ее голос спустился от воплей до хныканья. – Смотри, я отдаю его кольцо. Я выпущу его из моих чар – только отпусти меня! отпусти меня!

– Я ничего не обещаю таким, как ты, – ответил он, но самодовольное мерцание в голубых глазах, и проверенный жест правой руки, когда он поднялся, чтобы приласкать вощеные пшеничные усы, изменили ему.

Женщина удвоила свои просьбы. Она опустилась на колени и прижала лоб к полу.

– Учитель! – воскликнула она. – Я твоя раба, твое завоевание. Ты выиграл. Окажи мне милость, и – клянусь головой Басты, моей матери, – я никогда больше не стану беспокоить этого мужчину и эту женщину!

– Tiens, – на этот раз его рука не отказала – он поднял ее автоматически к своим усам и яростно дернул за навощенный кончик. – Теперь отдай кольцо и успокойся. И проследи, чтобы нам отправили шляпы и пальто, которые ты так опрометчиво украла у нас.

Она бросила тяжелый золотой перстень через проем изгороди из падуба, де Гранден наклонился вперед, доставая безделушку, и отодвинул одну из зеленых веточек ногой.

Раздался шум, как из кипящего чайника; женщина на полу, казалось, внезапно вытянулась в струйку и исчезла, как дымка под освежающим ветром.

– Вот, мадам, – де Гранден галантно поклонился по французской моде от пояса, протягивая печатку миссис Пеннемэн. – Наденьте это на палец вашему мужу и предложите ему быть более осторожным в будущем. Он проснется и не вспомнит о рабстве, в которое попал. Не обвиняйте его. Он был завлечен в рабство столь древнее и столь злобное, с тех пор, когда время еще было молодым.

Миссис Пеннемэн склонилась над мужем и надела золотое кольцо на мизинец его левой руки, затем наклонилась ниже и поцеловала его в губы.

– Мой мальчик, мой бедный, милый мальчик, – пробормотала она так же мягко, как мать могла напевать над своим младенцем.

– Разве он не замечательный? – спросила она де Грандена.

– Несомненно, мадам, – быстро согласился француз. – Разве у него не было редкого мнения обратиться к вам за помощью? Но я, полагаю, тоже немного замечателен. – Он подкрутил сначала один, потом другой кончик усов, пока они не растопырились вокруг его губ, как усы воинственного кота.

– Конечно, вы… вы милый! – с энтузиазмом согласилась она, и прежде чем он осознал ее намерение, положила руки ему на плечи и поцеловала его сначала в одну щеку, в другую, и, наконец, в губы.

– Pardieu, друг мой Троубридж, я думаю, настало время оставить этих воссоединенных любовников вместе! – воскликнул он, его маленькие глаза мерцали, как солнечный свет, отраженный в проточной воде. – Пойдемте, друг мой, пойдемте. Allez-vous-en! Bonne nuit, мадам!

– Ради всего святого, де Гранден! – взмолился я, когда мы ехали домой. – Я это видел, или мне все это приснилось? Это была настоящая мадам Найра в спальне Пеннемэнов, или это были…

– Ха! – коротко рассмеялся он. – Разве я не сказал вам, что вы должны видеть то, что видите, и что на это стоит посмотреть?

– Давайте без артистизма, – прервал я его. – Просто объясните все это сумасшедшее дело – если сможете.

– Eh bien, это тоже можно устроить, – отвечал он. – Послушайте, друг мой. Средний человек скажет вам, что нет таких тварей, как ведьмы, и он, возможно, будет в основном прав, но он также ошибется. С незапамятных времен были силы – злые силы, parbleu! – которые людское сообщество мудро запрещало понимать или знать, но которые обычно разыскивали и разоблачали. Это боги древних времен – только какова сейчас их сила? Никакая. Зевс, Аполлон, Осирис, Птах, Исида, Баст и другие – это только имена. Они воспроизводят малопонятные для нас, но, тем не менее, мощные силы. Pardieu, нет Бога, кроме Бога, друг мой, остальные – кто знает, кто они такие?

Итак, когда ваши соотечественники вешали друг друга в Салеме зимой тысяча шестьсот девяносто второго года, они, без сомнения, убили многих невинных людей, но их основная идея была правильной. Так было всегда, и до сих пор есть некие слуги этого злого существа или комбинации сущностей, которые мы называем сатаной.

Эта мадам Найра была такой. Cordieu, она была очень сильна. Я не знаю, как, но она стала искусной в использовании определенных принципов зла для своих целей и создала бизнес как гадалка в богатейшем городе мира. До нашего времени таких было множество в Фивах, Вавилоне, Илиуме и Риме. Всегда эти злые люди следуют по течению золотой реки.

– И вы хотите сказать, что Пеннемэн действительно женился на ней, когда надел кольцо на руку этой статуи? – недоверчиво спросил я.

– Mais non, он не женился на ней, потому что истинный брак – это духовная связь душ, друг мой. Но он поставил себя в зависимость от ее власти, потому что, когда он ушел, она взяла кольцо, оставленное им, и сохранила его, и в таком личном владении личной вещью она приобрела мощную власть над его владельцем.

Первый ключ, который я получил к истинному положению дел, заключался в том, что мадам Пеннемэн рассказала об инциденте со странной женщиной в ее комнате. До этого она уже поведала о случае с потерянным кольцом, и когда она объявила, что ее муж воскликнул: «вторая, вторая!» во сне, когда колдунья склонилась над ним, я сразу понял, что то, что он сказал, не «вторая», но «Сешэт», что является другим именем Басты, богини-кошки. «Очень хорошо, – сказал я себе, – у нас здесь есть сторонник этой жестокой наполовину женщины, наполовину кошки, которая царила в древности вдоль берегов Нила. Посмотрим, как мы сможем победить ее».

Затем я попытался выяснить, что делал молодой Пеннемэн, когда пренебрегал своей женой. Parbleu, он расточал время и деньги на эту женщину под вуалью, за улыбкой которой он пошел и оставил ту, которую поклялся любить и лелеять!

– И действительно была связь между ним и мадам Найрой? – спросил я.

– Да-да, и нет, – ответил он неоднозначно. – Прикоснувшись к нижней губе, он отправился босиком по милям битого стекла, но не знал, что он делал. Его состояние было чем-то вроде гипноза: он осознавал свои поступки, а после – забывал. Это была стимулированная извне амнезия. Меня это сильно озадачило, но я все же не желал уступать женщине, обладавшей более чем обычной силой. «Мы увидим эту пророчицу под вуалью, – сказал я себе. – Мы с другом Троубриджем поговорим с ней под вымышленными именами, и я докажу, что она всего лишь шарлатанка».

Eh bien, мы многое увидели. Мы увидели потерю шляп и пальто!

– Но если мадам Найра сразу узнала, кто вы, и что вы сражаетесь с ней, почему она не смогла избежать ловушки – и, между прочим, что это за ловушка? – вопросил я.

– Не могу сказать, – отвечал он. – Возможно, есть ограничения в ее гадательных способностях. Вполне возможно, что она могла читать мои мысли, когда мы были лицом к лицу, но не могла проецировать себя в пространстве, чтобы наблюдать за тем, что я планировал, находясь вдали от нее. Разве те другие ведьмы в старину могли предсказать, когда представители закона арестуют их, чтобы сжечь на костре?

Что касается ловушки, которую мы установили, друг мой, это было просто. Это была не та самая пророчица под вуалью, которую вы видели в комнате мадам Пеннемэн, но ее симулякр – проекция. Возможно, эти люди, задумываясь, проецируют свои образы на большие расстояния, но только туда, где есть симпатическая атмосфера. Ведьма уже была здесь, ведь она связала Бенджамина Пеннемэна своим заклинанием. По желанию она могла вообразить, что находится в своей комнате или где-то в другом месте, в то время как ее живое тело лежало, как будто запертое во сне, в нескольких километрах. Это объясняет, что она исчезала так таинственно после предупреждения мадам Пеннемэн при ее предыдущих посещениях.

Но, grâce à Dieu, для всех больных есть лекарство, если мы можем его найти. Я задумался. «Разве маловероятно, – спросил я себя, – что то, что очаровывает других злодеев, оборотней и вампиров, также предотвратит и свободное движение проекции ведьмы?»

«Morbleu, но это наиболее вероятно», – ответил я себе, и этому посвятил свое дело. Сначала я дал мадам Пеннемэн безвредный наркотик – гипнотический, – чтобы смешать с едой и напитками ее мужа. Это вызовет естественный сон и удержит его от злой мадам Найры. Отлично.

В первую ночь план действительно хорошо сработал, потом во вторую, и в третью.

Раньше эта женщина приходила в своем духовном подобии, чтобы очаровать своего возлюбленного, когда он возвращался к жене. Я убедился, что она сделает это снова, и подготовил преграду, которую, как я предположил, она не сможет преодолеть. Она сделана из фитилей благословенных свечей, и на них нанизано множество листьев и веток падуба – рождественского растения, – прикосновение которого недопустимо для злых духов и через которые они не могут пройти.

Когда сегодня вечером в доме Пеннемэнов возникла проекция мадам Найры, мадам Пеннемэн внезапно окружила ее кольцом падуба. Затем она вызвала меня. Если бы это была настоящая Найра во плоти, она смогла бы переступить через падуб, но ее проекция, будучи духом – и злым духом, – была бессильна. Кроме того, друг мой, я хорошо знал, что если бы я оставил этот образ, который казался настоящей Найрой, до крика петуха, он не смог бы вернуться в свое тело и был бы вынужден блуждать вечно в пространстве. Плоть мадам Найры, как сказано, умрет, потому что не будет души, чтобы ее оживить.

Поэтому я был в состоянии торговаться с ней, чтобы заставить ее вернуть кольцо, которое она украла у молодого Пеннемэна, и навсегда оставить дом и жизнь этих молодых людей.

– Но почему вы не оставили ее в падубе, если то, что вы сказали, правда? – спросил я. – Конечно, лучше было бы, чтобы она умерла.

– Что? – вопросил он. – И оставить злой дух, освобожденный от плоти, бродить по ночам? Это не для меня, друг мой. Во плоти она имела определенные ограничения; умирающая естественной смертью, она, вероятно, вернется в некое неприятное место, откуда она пришла; но если бы я вырвал душу из ее тела силой, она бы все еще держала молодого Пеннемэна под своим заклятием, и это означало бы смерть или, что еще того хуже, для него. Нет, друг мой, я сделал все возможное, уверяю вас.

– Бр-р-р-р! – он вздрогнул и состроил комичную гримасу, когда я остановил машину перед моей дверью. – Я все еще дрожу, как маленькая мокрая собака, с тех пор, когда эта «провидица» украла мое пальто, друг мой Троубридж. – Пойдемте, сделаем коктейль из вашего прекрасного хереса, прежде чем пойти спать! Он снова заставит течь кровь через мои замороженные вены.