– Добрутра, жентльмены, – приветствовал нас детектив сержант Костелло, проследовав за моим секретарем Норой в столовую. – Извиняюсь, что нарушил еду, но есть маленькое дельце, и хотел бы грить с дохтуром де Гранденом, если вы не возражаете…

И он посмотрел с надеждой на маленького француза и раскрыл губы, готовый описать «маленькое дельце».

– Parbleu, – улыбнулся де Гранден. – Хорошо, что завтрак закончен, cher sergent, а то разгадка преступления для меня – как красная тряпка для быка: я должен бросаться на нее, голоден я, или сыт! Говорите же, друг мой: мой слух подобен ушам Валаамовой ослицы!

Огромный ирландец осторожно присел на один из моих точеных стульев Хепплуайт и с осуждением уставился на свою шляпу, что держал между коленями.

– Эт-вот оно что… – начал он. – Тут таинственное исчезновение, жентльмены… Я полагаю, барышня ведает что творит, но я не могу сказать людям об этом…

Вы не то, что эти высокомерные людишки, жентльмены, прошу прощения! Они считают, у полицейских нет никаких мозгов, и относятся к нам, как к своим слугам! Будто наша форма – это ливрея слуги, а полицейский без формы – это низший вид слуги! Когда барышня убегает из дома добровольно, мы оказываемся тупыми ленивыми задницами, да? Эта мисс Эстер Норман пропала средь бела дня, а не в ночи – за день-то до ее первого бала. Похищают детей, а не девушек! Руку даю на отсечение, она сама так решила – а они уже требуют другого детектива!

В доказательство он продемонстрировал нам удар своего кулака по столу.

Де Гранден, облокотившись на стол, неистово пыхтел своей мерзкой французской сигареткой, выпуская дым через узкие аристократические ноздри.

– Вы говорите, что милейшая мадемуазель Эстер, дочь добрейшей мадам Норман с Таскэрора-авеню, пропала? – переспросил он, вынимая сигарету изо рта.

– Да, сор, – ответил Костелло. – Эта самая молодая особа сбежала, так мы решили.

– Mordieu! – Француз закрутил свои пшеничные усы. – Вы заинтриговали меня, друг мой. Расскажите, как это случилось?

– Вчера около полуночи нам позвонили в участок, – отвечал детектив. – Барышня отправилась на автмобиле по делам. Мы отследили ее передвижения, вот… здесь записано.

Он вытащил из кармана черную кожаную записную книжку и заглянул в нее: «В 2:45 она покинула дом и отправилась в «Оушен-траст-компани» – в 2:55. Там она сняла триста тридцать долларов шестьдесят пять цнтов и поехала к мадам Жерар. Там примерила платье для бала, что будет дан вечром в ее доме в ее честь. Приказав тотчас же отслать платье в дом, она вышла из салона мадам Жерар и отправилась на угол Дин и Танлоу-стрт, сказав, что должна прконтролировать отправку овощей другу семьи, – это видел Кланси, мой старый помощник.

Ладно, возвращаюсь к барышне: она остановилась у лавочки Пита Бекиджалупо на Танлоу-стрит, где купила фруктов и еще что-то в 4:30, и…» – он зажал коленями многострадальную шляпу и развел руками.

– Ну, и что? – вопросил де Гранден, потушив сигарету в кофейной чашке.

– И всё, – ответил ирландец. – Она пропала, и с тех пор ее никто не видал, сор.

– О, cordieu! Так не бывает, друг мой! – возразил де Гранден. – Уверяю вас, вы что-то пропустили. Вы говорите, никто не видел ее позже? Никаких сведений?

– Ладно, – усмехнулся детектив. – Была еще парочка зацепок, но для нас они ничего не значат, насколько я понимаю. Когда она уходила из лавочки, Пит, старый хрыч, пытался прижать ее, но она отмахнулась от него, и больше он не приставал.

Но это еще не все. За день до этого какой-то старикан крутился вокруг ткацкой фабрики и приставал к девушкам, выходящим с работы. Мой помощник Кланси пытался помешать ему, но старикан оказался силен как бык. Представляете, он едва не сломал ему руку! И он же обратился к мисс Норман у входа в лавочку Пита…

– О! – тонкие белые пальцы де Грандена нервно забарабанили по скатерти. – И кто же видел, как этот старик досаждал леди, hein?

Костелло широко улыбнулся.

– Это был сам Пит Бекиджалупо, сор. Пит готов поклясться, что этот старый козел где-то месяц тому назад прибыл к его лавочке на автомобиле и скупил весь запас чеснока. Ха! Этот глупец говорил, что тот заплатил ему сто долларов, и еще что-то не то о голубом глазе, не то о дурном глазе… В общем, зажигательно!

– Dieu et le diable! – де Гранден так резко вскочил, что опрокинул стул. – И мы сидим здесь как трое poissons d’avril – никудышных людей, – в то время как он осуществляет свои дьявольские замыслы! Быстрей, сержант! Быстрей, друг мой Троубридж! Ваши шляпы, ваши пальто! Автомобиль! О, поторопитесь, друзья мои, летим, летим, прошу вас! Уже может быть слишком поздно!

Как будто черти забрались в его пятки – он промчался из столовой вверх по лестнице через три ступени, потом вниз к своей спальне, во время своих диких перелетов не прекращая поторапливать нас.

– Сошел с ума? – сержант выразительно постучал себя по лбу.

Я покачал головой, впопыхах одеваясь.

– Нет, – отвечал я, втиснувшись в пальто. – У него есть причина на это, только нам с вами, сержант, она не ведома.

– Эт вы точно подметили, док, – согласился он, водружая шляпу на голову. – Лягушатник сумасшедший, но он мыслит за десятерых.

– В Раплейзвиль, друг мой Троубридж! – вскричал де Гранден, плюхаясь на сиденье рядом со мной. – Поторапливайтесь, прошу вас! О, Жюль де Гранден, твой дедушка был ненормальным, и все твои предки были идиотами, но ты – самый большой простофиля в роду! О, почему, почему этого глупца не настиг солнечный удар еще до того, как он появился на свет!

Я гнал машину на предельной скорости, но маленький француз просил еще прибавить.

– Sang de Dieu, sang de Saint Denis, sang du diable! – отчаянно вопил он. – Вы что, не можете вести эту чертову машину быстрее? Ох, ах, hélas, мы опоздаем! Я возненавижу себя, я отвращусь от себя – pardieu, я пойду в кармелиты, буду есть только рыбу и перестану сквернословить!

За двадцать минут мы покрыли десятимильное расстояние до Раплейзвиля, скопища полуразвалившихся строений. Мой компаньон, исходя желчью, выпрыгнул из автомобиля и ворвался в местный отель.

– Говорите, мсье, – закричал де Гранден изумленному хозяину, распахнув дверь ногой и размахивая черной тросточкой. – Скажите, un vieillard: где этот старик с белоснежными волосами и злым лицом, что приехал сейчас в это гнусное место? Я хочу найти его немедленно! Тут же!

– Ишь ты, – грубо отвечал хозяин. – Чего еще изволишь? Да кто ты такой…

– Вот, – Костелло обогнул де Грандена и сунул хозяину под нос свой полицейский значок. – Отвечай на вопросы этого джентльмена быстро и точно. Или я помогу тебе…

Эмоции хозяина гостиницы перед представителем закона растаяли как иней на траве при восходе солнца.

– Должно быть, вы имеете в виду мистера Черни? – мрачно ответил тот. – Месяц назад он арендовал дом Хэйзелтона в миле отсюда. Он приезжает на день-два, иногда задерживается для… – Он остановился, и его лицо вытянулось.

– Да! – ответил Костелло. – Продолжай! Мы знаем, что он остановился здесь. А теперь, послушай-ка, приятель, – он махнул перед его носом указательным пальцем. – Я точно не знаю, есть ли у Черни телефон. Но только ты не предупреждай его, что мы едем, да? Если его кто-то случайно предупредит, я вернусь сюда и этому кое-кому поставлю больше синяков, чем медалей на груди у Соузы. Усек?

– Уходим, сержант, поехали, друг мой Троубридж! – де Гранден умолял нас почти со слезами на глазах. – Сейчас не время обсуждать игру, а время действовать!

И мы помчались в направлении, указанном нам хозяином гостиницы. Вскоре перед нашими взорами за кронами небольших сосен предстали забор и сломанные ставни дома Хэйзелтона.

Черные ветви сосен стонали и шумели под резким весенним ветром. Мы подбежали к дому: здесь было прохладно и сумрачно, хотя на дороге свет был яркий; поднялись по шатким ступеням старого полуразрушенного строения и затаили дыхание перед дверью.

– Постучать, что ли? – прошептал Костелло.

– Не надо, – ответил де Гранден. – Всё надо сделать по-тихому, друзья мои.

Он наклонился и осторожно повернул дверную ручку – дверь поддалась и неохотно отворилась. Мы на цыпочках проникли в темный пыльный зал: в единственном проникавшем сюда луче солнечного света медленно кружились пылинки над искореженными половицами…

– Ха, пусто как у торговца свининой в Иерусалиме, – с отвращением резюмировал Костелло, обозрев необставленные комнаты, но де Гранден схватил его за локоть и указал на пол своей тонкой черной тросточкой.

– Возможно, и пусто, – шепотом подтвердил он. – Но не так давно, mon ami.

Под солнечным лучом на полу отчетливо виднелись следы ботинок, и рядом – след чего-то, что тащили.

– Вы правы, – согласился детектив. – Кое-кто наследил, ошибки быть не может.

– О! – де Гранден нагнулся так низко, что его нос едва не коснулся следов. – Господа, – он поднялся и драматическим жестом указал во мрак. – Они там! Идем!

Мы осторожно, стараясь не скрипеть, проследовали через мрачный зал; Костелло освещал наш путь фонариком. Следы заканчивались посередине помещения, бывшего когда-то кухней. По ним было понятно, что ходивший топтался на месте. Ручка в полу показала нам и дверцу в подвал.

– Внимание, друг мой Костелло, – приказал де Гранден, – готовьте ваш фонарик, а я открываю люк. Готовы? Un-deux-trois!

Он отогнул ржавую ручку и так резко поднял дверцу люка, что она с грохотом отскочила. Когда-то это был погреб для хранения продуктов с кирпичными стенами и земляным полом, без окон и какой-либо вентиляции. Сырой смрадный запах мгновенно просочился в наши ноздри. Картина, открывшаяся нашим взорам, поразила нас больше.

Белое, как статуэтка резного алебастра, тонкое голое тело девушки резко выделялось на черном земляном полу. Ее связанные щиколотки были прочно прикреплены к земле вбитым колом, одна рука была закинута за спину, другая вытянута вперед и зафиксирована еще одним колом. Роскошные светлые волосы были связаны на концах и опять же прибиты к земле – так, что выставляли вперед ее горло. На земле же рядом с ее левой грудью и около шеи стояли две фарфоровые чаши.

Сидевший на ее теле был не человеком, а скорее останками человека: старым-старым, очень морщинистым ведьмаком со спутанными седыми волосами и бородой. Одной рукой он сжимал длинный обоюдоострый кинжал, а другой – ласкал гладкое горло девушки когтистыми пальцами.

– Мтр Бжья! – акцент графства Голуэй стал еще более отчетливым во вскрике Костелло.

– Боже мой! – вырвалось и из моего горла, замороженного ужасом.

– Bonjour, monsieur le vampire! – беспечно провозгласил де Гранден, прыгнув на землю к связанной девушке и взмахнув тростью. – Рожки дьявола привели нас к вам, барон Лайош Чучрон из Трансильвании!

Сидящее существо яростно взревело и, размахивая кинжалом, прыгнуло на де Грандена.

Француз быстрым кошачьим прыжком ретировался, сорвал с трости футляр, обнажив прекрасный трехгранный кинжал, и сделал выпад в сторону твари с пенящимся ртом, невнятно скулившей, словно раненое животное.

– Охаете? – насмешливо вскричал он. – Не ожидали этого, дружище-кровосос? Я устроил вам сюрприз, n’est-ce-pas? Столетия были долгими, пришла пора платить по счетам! Предпочитаете умереть от стали, или от голода?

Старое чудовище в ярости клацало зубами. Его глаза казались огромными, круглыми, сверкающими, подобно глазам собаки перед камином. Он двинулся к маленькому французу.

– Sa-ha! – де Гранден присел, сделал еще один выпад своим мечом и погрузил его в искривленный красный звериный рот. Оглушительный крик гнева и боли заполнил погреб. Чудовище, напоминающее человека, с бессилием забилось в конвульсиях на прекрасной рапире де Грандена, затем медленно опустилось на землю. Предсмертный крик сменился отвратительным бульканьем в горле, заполненном кровью.

– Fini! – лаконично резюмировал мой компаньон и заботливо вытер носовым платком лезвие, а затем перерезал путы девушки, так и находящейся без сознания.

– Снимите свое пальто, друг мой Троубридж, – попросил он. – Мы укутаем бедное дитя, пока не доедем до ее платяного шкафа.

– Теперь же, – сказал француз, вытащив тело с нашей помощью из подвала, – автомобильный плед, ваш жакет, сержант, и ваше пальто, друг мой Троубридж, да моя обувь предохранят ее от холода. Parbleu, в свое время у беженцев, спасающихся от бошей, не было настолько полного туалета!

С Эстер Норман, наспех облаченной в столь разномастную одежду и втиснутой на переднее сиденье между мной и де Гранденом, мы триумфально двинулись домой.

– Вы не могли бы скзать мне, дохтур де Гранден, сор, как вы узнали, где искать молдую особу? – почтительно спросил сержант Костелло, наклоняясь вперед с заднего сиденья.

– Повременим, друг мой! – улыбаясь, ответил де Гранден. – Как только мы исполним наш долг до конца, я все расскажу – и ваши глаза вылезут наружу, как рожки у улитки. Во-первых, однако, вы должны пойти с нами и вернуть эту pauvre enfant в руки ее матери; потом поехать в участок и сообщить о смерти этого sale bête. Друг Троубридж останется с молодой особой так долго, как сочтет необходимым, и я буду ему помогать. Но потом, вечером (с вашего согласия, друг мой Троубридж), вы отужинаете с нами, сержант, и я расскажу вам все, обо всем, про все! Чтоб мне умереть – какой это будет рассказ! Parbleu, вы неоднократно назовете меня лгуном, прежде чем я закончу!

Жюль де Гранден поставил свою кофейную чашечку на тумбочку и налил себе ликера в рюмку.

– Друзья мои, – начал он, подарив свою обворожительную улыбку сначала Костелло, потом мне. – Я обещал вам интересный рассказ. Что ж, я начинаю.

Он стряхнул воображаемую пылинку с рукава смокинга и вытянул свои тонкие женские ножки на каминном коврике.

– Помните ли вы, друг мой Троубридж, как мы отправились с вами на чайную вечеринку к милейшей мадам Норман? Да? Быть может, тогда вы вспомните, как при входе в танцзал я остановился, чем-то пораженный? Очень хорошо. В тот момент я увидел то, чему не могли поверить мои глаза! Джентльмен, представившийся позже как граф Черни, танцевал перед зеркалом… и, parbleu! вы можете себе представить? – я видел только отражение его партнерши! Этого человека словно не существовало, и молодая особа танцевала перед зеркалом одна! Под определенным углом зрения, конечно, бывает, мы не видим отражения в зеркале. Но давайте с этим подождем: у нас есть еще другие обстоятельства.

Один молодой человек рассказал нам о несравнимой свирепости графа в сражении – сначала я не очень поверил, но потом, узнавши, что он венгр – поверил, и даже очень.

Знакомясь с графом, как вы помните, я пожал его руку. Parbleu, это было все равно, что пожать ствол пальмы – она была волосатая с двух сторон! Вы также, друг мой Троубридж, оценили этот феномен.

Пока я говорил с ним, мне удалось подвести его к зеркалу. Morbleu, человека словно не было в отражении. Я видел, как мое собственное лицо улыбалось мне там, где я знал, должно быть отражение его плеча!

Теперь, внимание: Sûreté Généralé (то, что вы называете Главным управлением полиции Парижа) не походит на ваши английские и американские бюро. Все факты, которые поступают сюда, независимо от того, насколько они абсурдны, тщательно описываются и архивируются. Среди прочих мне попадалось дело и барона Лайоша Чучрона из Трансильвании, наблюдаемого когда-то нашими тайными агентами.

Этот человек был очень богатым и знатным среди венгерского дворянства, но совсем не любимым его крестьянами. Он был известен своей жестокостью и злобой, и не нашлось никого, кто сказал бы о нем доброе слово.

Половина селян подозревала, что он loup-garou, или вервульф, другие верили в местную легенду: будто одна из женщин в его роду согрешила с дьяволом, и он был потомком того безобразного союза. Согласно легенде, потомство этой женщины могло прожить до ста лет и затем умирало, если не отведывало крови убиенной девственницы!

Абсурд? Возможно. Английские коллеги назвали бы это «чертовским нонсенсом», прочитав такое в отчете; американцы вообще бы не сочли нужным прочесть такую ерунду. Однако за шестьсот лет никто не зафиксировал смерти барона Чучрона: когда барон старел, на смену ему приходил пожилой барон Чучрон, и при этом никто не знал, где погребен старый барон…

Итак, я знал о проклятом человеке, вервольфе, или вампире, или ком-то там еще в человечьем обличье – кто живет больше, чем положено, и не может отражаться в зеркалах. Также я знал, что у них волосатые ладони. Eh bien, вооруженный этими знаниями, я познакомился с человеком, называвшим себя графом Черни и, как он заявил, ничего не слышавшем о Трансильвании. Parbleu, он отрицал это с бо́льшим рвением, чем это было необходимо. «Вы лгун, мсье граф, – сказал я ему (но это я сказал самому себе), – но это я проанализирую позже».

И тут случай с юным Экхартом. Он страдает от потери крови, но не может ничего объяснить. А мы с Троубриджем находим странный след на его теле. Я размышляю: а что, если это вампир, член проклятого племени, кто оставляет по ночам могилу и сосет кровь? Но откуда он появился? Это маловероятно.

Потом я встречаю старика, которого вы называете индейцем Джоном. Он много рассказывает мне из истории города и сообщает еще кое-что. Я услышал, что один очень старый человек заплатил ему очень большие деньги за то, чтобы тот отправился на старое кладбище к могиле одной ведьмы и вырыл весь растущий там чеснок. Как я знаю, вампиры чеснок не переносят. Если он растет на их могиле, они не могут выйти.

Тогда я спросил у себя: кому могло понадобиться это? Но не мог себе ответить. Однако я знал, что если был убран с могилы чеснок, ограждающий вампира, то это могло бы объяснить странную болезнь молодого Экхарта.

Tiens, мы с другом Троубриджем посещаем эту могилу, и на надгробной плите читаем стих, по которому понятно, что обитатель этой могилы вполне может считаться вампиром. Добрый священник рассказывает нам о старике, интересовавшемся этой странной могилой. Кто это был? (спрашиваю я себя), но ответа так и не имею.

Мы мчимся к дому Норманов, чтобы увидеть молодого Экхарта, и останавливаемся у лавки итальянского зеленщика. Я спрашиваю свежий чеснок, поскольку думаю, мы сможем использовать его для защиты молодого Экхарта – если его действительно преследует вампир. Parbleu, некий человек, очень старый, – как вы, американцы, говорите, «на пределе», – оказывается, скупил весь чеснок! Cordieu, говорю я себе, этот старик постоянно встречается нам на пути! И причиняет неприятности!

Итальянец сказал, что чеснок послали в дом в Раплейзвиле. И у меня возникает идея, что старик обосновался там. Но тогда нам надо было срочно повидать нашего друга Экхарта, а не задавать вопросы итальянцу. Прежде, чем уйти, однако, я сказал итальянцу, что у его чесночного клиента – дурной глаз. Parbleu, мсье покупатель чеснока, у вас не будет больше деловых отношений с этим итальянцем! Он уже знает то, что знает.

Мы приезжаем в дом Норманов и находим молодого Экхарта в тяжелом состоянии. А темнокожая служанка говорит о странной женщине, укусившей его. Кроме того, мы находим следы укусов на его груди. Вампирша Сара, похоже, это она, – говорю я себе и спешу к кладбищу с деревянным колом: как только его вколотишь в тело, вампир не может бродить, он умирает.

Троубридж может засвидетельствовать, что видел кровь на деревяшке, ввергнутой мною в могилу, вырытую почти триста лет назад. Ведь так, mon ami?

Я кивнул, и он продолжил свой рассказ:

– Почему этот старик захотел освободить вампиршу, я не знаю. Бесспорно, она состояла в его ужасной гильдии, или была тесно связана с ним. «Граф Черни» чувствовал, что одна из них находится поблизости, и оживил ее с помощью колдовства.

Тут мой друг Троубридж рассказал, что встретил его, но очень постаревшего. И священник, и зеленщик показали, что он был значительно старше, чем тот, с кем мы познакомились.

«Вот оно что, – сказал я себе, – он приближается к концу столетия. Тогда ждите Жюля де Грандена – он непременно будет».

И тут, мой сержант, появляетесь вы с рассказом об исчезновении мадемуазель Норман. Я также думаю, что она убежала из дома добровольно, пока вы не говорите, что итальянский зеленщик признал старика, обратившегося к ней – того, с дурным глазом. Он купил чеснок и живет в Раплейзвиле… Все сходится.

Девушка исчезает… старик обращается к ней… старик, такой сильный, что мог одолеть полицейского… Он приближается к возрасту, когда должен умереть как все обычные люди, если не выпьет кровь девственницы…

Я уверился, что граф и барон одно и то же лицо, и оно обитает теперь в Раплейзвиле. Voilà, мы едем в Раплейзвиль, и успеваем. N’est-ce-pas, mes amis?

Костелло поднялся и протянул ему руку.

– Уверен, вы правы, док. Ошибки быть не могло.

Мне же, провожавшему его, в прихожей детектив заметил:

– А он ведь выпил всего одну рюмку ликера за весь вечер! Черт возьми, док, если б меня так забирало, я бы и не задумывался о принятии сухого закона!