22

— Петр Аркадьевич, к вам пришли.

Захаров оторвался от своих бумаг и посмотрел на секретаршу поверх очков. Настроение у него было прескверное. Полчаса тому назад он так наорал на своего помощника, столько гадостей ему наговорил, что сорвал голос. Понимал, что сам во всем виноват, что даже в том, что не остановился вовремя, когда они с Марком решили «наказать» Зою, виноват только он, но свалить все на глуповатого Севу было делом святым, почти спасительным. И хотя после крика его и отпустило, все равно на душе было гадко.

— Кого еще принесло? — прорычал он хрипло.

— Господин Шорохофф и его дама.

— Кто-кто? — Захаров поморщился, пытаясь вспомнить, кто такой Шорохов и что у него может быть с ним общего. Ассоциации выдали ряд черно-белых фотографий, размытый профиль Зои и какое-то щемящее чувство досады.

— Вот, — и секретарша, женщина изящная, в элегантном костюме, с каким-то особым чувством, словно вручала ему медаль, положила ему на стол визитку. Золотыми буквами на черном было написано латиницей: «Alexander Shorokhoff, écrivain. Paris, téléphones…»

— Твою ж мать… — он покачал головой и выпрямился в своем кресле. — Надо же, собственной персоной!

— А я тоже сначала не поняла, кто он такой. А потом вспомнила… — с придыханием запела секретарша, блестя глазами. — Вы читали его «Стеклянную гильотину»?

Захаров не читал, но слышал. И от кого?!! От своей маникюрши, которая, полируя его ногти, взахлеб расхваливала этот роман. Он и запомнил название, потому что в этот момент представил себе эту девушку, с ласковым именем Мила, на коленях перед прозрачной и такой страшной, острейшей гильотиной… И вот сейчас именно эта картинка возникла в его голове.

— Это сегодня самый модный роман! — не унималась секретарша. — Так я его зову?

И тут Захаров вспомнил, где видел этого Шорохоффа сам, лично. Ну, конечно, тогда, вечером в арт-галерее «Анаис» на выставке фоторабот Артема Собакина, куда они пришли вместе с Зоей, а ушел он один.

Да, конечно, он помнит этого худощавого, интеллигентного вида, мужчину.

— Да, зови, конечно, — опомнился он. — И приготовь для нас кофе. И коньяк.

Он понятия не имел, что может быть общего у известного писателя с ним, бизнесменом Захаровым. Но раз пришел, значит, ему что-то надо. Интересно, что?

Открылась дверь, и в кабинет, устланный ковром, вошла молодая, очень красивая брюнетка в белоснежном костюме. За ней, слегка касаясь рукой ее талии, вошел Шорохофф. Подошел с улыбкой и протянул руку поднявшемуся со своего места Захарову.

— Добрый день, Петр Аркадьевич.

— Добрый. Какими судьбами? — Захаров растерялся. Он не привык общаться с такими людьми, для него они были «другими», сделанными из другого материала. Он их одновременно и уважал, и побаивался.

— Вот эта молодая дама, Екатерина Андреевна, мой литературный агент и помощница.

— Очень приятно. Присаживайтесь, пожалуйста. Кофе?

Екатерина Андреевна едва заметно кивнула головой, Захаров махнул рукой секретарше, застывшей в дверях, и та, зная, что от нее требуется, тотчас скрылась.

— Не уверен, что вы, Петр Аркадьевич, читали мой роман… Не тушуйтесь, это нормально. Я — такой же писатель, как и другие. Но только в отличие от некоторых живущих за границей авторов являюсь патриотом. И мне хотелось бы, чтобы тот грандиозный проект, который мы сейчас разворачиваем, принес славу и деньги не зарубежным инвесторам, а нашим, российским.

Захаров замер. Проект? Он не был готов к такому разговору. Он ничего не знал о проектах писателей.

— Речь идет о кино… — сказал Шорохофф и начал не спеша, подробно объясняя суть проекта и его неповторимость, рассказывать.

Захаров не мог не понять, что видит перед собой человека неординарного, талантливого, бе-зусловно умного, уверенного в себе, раскованного, тактичного, умеющего держаться на людях. Захаров, слушая его, наблюдая за ним, как-то сразу понял, что сам Шорохофф от него, от Захарова (о котором он знал явно понаслышке или же ему его кто-то посоветовал), ничего не ждет. И заглянул к нему не как к единственной кандидатуре, к которой можно обратиться с предложением вложить двадцать пять миллионов долларов.

— Но у меня нет таких денег, — прокашлявшись, сказал Захаров, внимательно выслушав писателя. — Даже если бы и были, то не факт, что я вот так взял бы и вложил в проект, о котором я так ровным счетом ничего и не понял.

— Бюджет фильма — пятьдесят миллионов, и мне, продюсеру, абсолютно все равно, один ли человек вложится или пять по десять миллионов. Для меня главное — чтобы получился хороший фильм, причем точно по моему сценарию, понимаете? Потому что редко удается снять фильм точно по книге, и на деле выходит, что книга — это одно, фильм, снятый по этой книге или же, чаще всего, по мотивам книги такого-то автора, — это совершенно другое произведение, практически полностью искажающее замысел автора книги, понимаете? Вот почему я решил сам взяться за этот фильм, найти деньги, написать сценарий, пригласить режиссера мировой величины… Словом, вот краткая суть моего предложения, здесь и синопсис, и цифры… Ах, да, извините, совсем забыл…

С этими словами Шорохофф достал из папки, которую ему поднесла его очаровательная помощница («Где-то я ее видел», — промелькнуло у Захарова), пачку черно-белых фотографий, на которых были изображены мужчина и женщина. Молодые, но такие страшные и уродливые, что Захарову стало не по себе. В какой-то момент он подумал, что над ним просто смеются!

— Кто это?

— Наши актеры, которые приглашены на главные роли. Согласитесь, что с такой внешностью нам не придется прибегать к изготовлению силиконовых масок, что привело бы к дополнительным затратам средств и времени.

— Это… артисты? Вы серьезно?

— Да, причем талантливые.

— Так о чем фильм-то, вы можете сказать мне в двух словах?

— О любви, — широко улыбнулся Шорохофф, показывая ряд белых крепких зубов. — Да, это сюрреализм, но он дает такой простор…

Он вдруг сделал паузу, внимательно посмотрел на Захарова и, по-птичьи склонив голову набок, слегка насмешливо (или же Петру Аркадьевичу так показалось) спросил:

— Я так понимаю, вам нужно подумать, да?

И Захаров понял, откуда эта ирония. Нет, ему не показалось. Просто этот писатель, давно уже прописавшийся в Европе и живущий теми масштабами, как и все его творческое окружение — иностранные писатели, продюсеры, артисты, бизнесмены, — понял, что пришел не по адресу. И что он, скорее всего, разочарован полным отсутствием у бизнесмена Захарова интереса к своему проекту. И все потому, что этот самый бизнесмен Захаров — человек, который никогда в жизни не имел ничего общего с культурой и, может, сам не очень-то культурный, по мнению Шорохоффа, далек от тех людей, которые с успехом вкладывают деньги в кино, театр, искусство.

— Да, и вот еще что… Это чтобы вы понимали, с какими деятелями мы сейчас ведем переговоры, — и на стол легла страница со списком, который Захаров начал изучать уже после того, как Шорохофф со своей спутницей откланялся.

Захаров немедленно принялся изучать вопрос инвестиций в кино. Углубился в чтение статей, начал исследовать цифры. «Forbes представляет одиннадцать «киноманов» из числа богатейших российских предпринимателей. Часть из них просто давали деньги «на кино», а некоторые — расчетливо в него инвестировали…» «МИЛЛИАРДЕРЫ-КИНОМАНЫ: КТО ИЗ САМЫХ БОГАТЫХ ЛЮДЕЙ РОССИИ ВКЛАДЫВАЕТСЯ В КИНО?»…

Статей было много, и четкого ответа, выгодно ли вкладывать свои средства в кино, он так и не нашел, но понял одно: никто, ни один человек в мире не смог бы спрогнозировать, какое кино в конечном итоге «выстрелит» и станет модным, на котором можно будет получить прибыль. Но люди, у которых есть деньги, не всегда, вкладывая их в киношные проекты, ждут эту самую прибыль. Им нужно что-то другое, что поднимает их в собственных глазах, что делает их жизнь более наполненной и делает их уважаемыми людьми в обществе. Так, совершенно случайно, изучая таблицы инвестиций, он обнаружил довольно много знакомых имен и только теперь понял, почему именно этих людей чаще всего приглашают на разного рода серьезные тусовки, почему они становятся успешными и в своем собственном бизнесе — их потенциальные партнеры, зная о том, что эти люди вкладываются в культуру, понимают, что они будут иметь дело с людьми серьезными, умными и, главное, настолько богатыми, что для них вложить в кино десять-двадцать миллионов долларов, не надеясь на прибыль, дело обычное и даже приятное. Кроме того, вкладывая свои деньги в российское кино, они как бы признаются в своих патриотических чувствах, что также привлекает к ним людей.

Захаров, который ни черта в этом не понимал, почувствовал себя после визита Шорохоффа, который покидал его кабинет явно без всякого сожаления, уязвленным.

Было и еще что-то, за что уцепился его взгляд в списке инвесторов кино и что задело его и испортило настроение. Он даже не сразу понял, что произошло, но неприятное чувство досады уже овладело им и теперь саднило, как отравленная ранка.

Под номером «8» в списке Шорохоффа значился Марк Убейконь, напротив которого стояла едва заметная (как это бывает, когда стержень в автоматической ручке еще «не проснулся» и царапает бумагу) синяя галочка.

Это означало только одно: «он согласился инвестировать проект». Таких галочек было шесть из двенадцати.

Что это за роман такой, «Стеклянная гильотина»?

Он быстро набрал Марка.

— Привет, что нового?

В последнее время он начинал свой звонок именно этой фразой — результат усилий, направленных на поиски Зои, мог бы успокоить их обоих. Если бы она нашлась, какая тяжесть свалилась бы с груди Петра и Марка! И хотя Марк не снимал с себя ответственности за опасную «шуточку», Петр же не мог не понимать, что в первую очередь виноват, конечно, он сам. Зоя была его женщиной. Хотя разве это не Марк захотел ее и устроил эти торги? Идиоты. Два идиота. Нашли себе развлечение. Хотели доказать девушке, что она дура, и что вышло? Если ее до сих пор нет, значит, она… Он боялся произнести это слово — погибла. Но еще хуже было бы, если бы ее подобрали какие-нибудь мужики и развлекаются с ней вот уже целую неделю. Сначала она была просто спящая, как кукла, с которой можно делать все, что хочется, а потом, когда проснулась… Вот об этом он вообще боялся думать. Зная ее характер, терпеть она не станет, она будет сопротивляться до тех пор, пока ее не убьют. Скорее всего, ее тело уже закопали в каком-нибудь лесу. А убийцами потом, когда дело раскроется, будут считать их с Марком. Или его одного — Захарова. Ведь Зоя была его сожительницей, почти женой. Марк может и отказаться. Хотя… На самом деле, как поведет себя Марк, если обвинение предъявят одному Петру? Друзья-то они друзья, но… когда дело дойдет до суда, тюрьмы… К тому же если действительно дело зайдет так далеко, то процесс будет громким. Он уже видел в зале множество знакомых лиц, многие из которых его просто ненавидят. Да и вообще, кто и что скажет о нем хорошего? Они с Марком, так уж вышло, зарекомендовали себя в обществе как два богатых придурка, которые развлекаются тем, что издеваются над людьми, пугают их до смерти… Не то что Виктор В., стоящий в списке Forbs под номером один. Вот его и после смерти будут вспоминать по тем фильмам, которые он проспонсировал. И у него действительно громкое имя.

— Ладно, Марк, не будем о плохом… Ты мне лучше скажи, ты читал роман писателя Шорохоффа «Стеклянная гильотина»?

Марк помедлил немного, вспоминая, потом, вспомнив, что кто-то и где-то в его присутствии уже называл эту фамилию и название романа, с уверенностью сказал, не желая казаться сундуком:

— Да, конечно, а что? Решил купить книжку?

— Да нет, как раз купил, мне посоветовали тут… Интересная? О чем она?

— О жизни, старик, — философски изрек Марк Убейконь, добавив на всякий случай, чтобы придать достоверности, а заодно и убедить друга в том, что он читал книгу: — И про любовь, конечно. Это модный роман, сейчас все по нему сходят с ума. А Шорохофф — он живет в Париже, я как-то говорил с ним на одной тусовке.

— Я тоже, — оживился Петр, радуясь возможности продемонстрировать свое более глубокое знакомство с известным и модным писателем: — Как-то раз меня пригласили в одну галерею, там была выставка Собакина, его фотоработы… Вот там-то как раз нас друг другу и представили. Если бы Зоя была здесь, она бы подтвердила. Они с ним тоже, кстати говоря, разговаривали. Он произвел, помнится, тогда на меня очень приятное впечатление. Скромный такой, глаза умные, неразговорчивый… Словом, такой, каким и должен быть известный писатель.

— Понятно, — отозвался не сразу Марк, который был не так уж близко знаком с Шорохоффым и не мог с такими подробностями рассказать о своей встрече с ним. — А чего это ты про него вообще вспомнил-то?

— Да так… Прочел о нем, кажется, он собирается выступить продюсером экранизации своего романа, как раз этого, «Стеклянная гильотина». Вот почитаю книгу…

Он не знал, что сказать дальше, потому что и так чуть не проговорился. Ведь он собирался закончить фразу примерно так: «…и попытаюсь представить себе, каким может стать кино».

— Где Зоя? — Вдруг вернувшись в реальность, зарычал Марк. — Я знаю, что полиция ее тоже ищет. Куда она могла деться? Ты же ее лучше меня знаешь, вот как бы она поступила, окажись в тех условиях, куда мы с тобой ее загнали?

Петр опешил. Марк, с которым они договорились еще на прошлой неделе не озвучивать подобные разговоры по телефону, опешил.

— Я вообще не понимаю, о чем ты. Иди проспись.

И отключился. И буквально тотчас же в голове вспыхнула такая яркая и отвратительная в своей правдоподобности и цинизме догадка, что ему захотелось выпить. А что, если Убейконь, согласившись выделить на проект Шорохоффа несколько миллионов долларов и не желая, чтобы Петр оказался причастен к этому культурному акту, услышав о романе Шорохоффа, просто разозлился и не смог скрыть своего раздражения, потому сорвался и начал шпарить про Зою? Захаров прямо слышал, как его друг звонит ему (спустя года два-три), чтобы пригласить на премьеру фильма «Стеклянная гильотина», небрежно так сообщая, что он был одним из генеральных спонсоров проекта и что буквально завтра они уже улетают в Париж, где пройдет мировая премьера фильма.

Но позвонить Марку, чтобы спросить его прямо в лоб, был у него Шорохофф или нет, он не посмел. Нет. Он лучше сам, по-тихому свяжется с писателем и согласится принять участие в проекте.

Он положил перед собой визитку Шорохоффа и принялся набирать номер его телефона.