Глава 13

— Что будем делать с ним… с этим? — Белое лицо Володи Сосновского ярко выделялось на фоне серой штукатурки стены. И Тане вдруг пришло в голову, что, несмотря на полицейское прошлое и репортерское настоящее, подобного ему еще не доводилось видеть.

— Может, полицию позовем? Остатки полиции… в смысле… — запинаясь, Володя говорил с трудом, и Тане было ясно, что он совсем не так силен, каким пытается казаться.

— Никакой полиции, никаких властей, — очнувшись словно от столбняка, Таня решительно взяла инициативу на себя, — с этого как раз и начался еврейский погром. Разбираться никто не будет. Нас обвинят в смерти младенца и расстреляют без суда и следствия. На этом все и закончится.

— Что же тогда делать? — растерялся Володя.

— Делать то, зачем мы пришли. Обыскать здесь все и исчезнуть. Пусть корзину находят без нас.

— Что мы можем здесь найти? — нахмурился Володя. — Приходить сюда было плохой идеей.

— Может, и нет, — Таня решительно накинула окровавленную ткань обратно на корзину, действуя проволокой, и задвинула стул в угол между кроватью и стенкой, — нужно действовать быстрее. С минуты на минуту кто-то может здесь появиться. Если нас застукают — тогда мы пропали.

Первая же интересная находка обнаружилась в покосившейся тумбочке возле кровати, дверца которой закрывалась с трудом. Раскрыв тумбочку, Таня обнаружила довольно пухлую стопку революционных брошюр и прокламаций. Самого что ни на есть пропагандистского содержания.

— Вот тебе и раз! — сказала Таня. — Дунька-Швабра была за красных. Может, и в партию большевиков вступила.

— Разве она была грамотная, чтобы все это читать? — удивился Володя.

— Грамотная? Ну нет! Это не читать. Это раздавать и подбрасывать — в богатые дома, магазины, к примеру. И часть, похоже, она уже раздала. Пачка, думаю, была больше. Это была правильная мысль — агитировать торговку с Привоза, умеющую общаться с людьми, — усмехнулась Таня.

— Торговка — и за красных… — недоумевающе протянул Володя.

— А что ты хочешь? Она была бедной торговкой, из самых низов. Такие люмпены — их главная добыча, — сказала Таня, — насмотрелась я на эту публику. Они именно таких и агитируют, самые что ни на есть отбросы общества.

— Ты не любишь большевиков, не сочувствуешь красным, — усмехнулся Володя.

— На самом деле я нейтральна к ним. Но мне не нравятся их методы, — сказала Таня, — и мне не нравятся те слои общества, на которые они делают главную ставку. Разве могло получиться что-то полезное для общества из такой, как Дунька-Швабра?

Володя с брезгливостью засунул прокламации в прикроватную тумбочку. Новый факт из биографии жертвы заставлял думать уже в новом направлении.

Они открыли шкаф. Одежды у Дуньки было мало. Все это были нищенские вещи, заштопанные и перестиранные не один раз. Очевидно, она едва сводила концы с концами. И если случались у нее периоды процветания, то деньги тратила явно не на одежду. В шкафу ничего интересного не было. Перешли к комоду.

А вот там как раз и обнаружилось самое интересное. В самом нижнем ящике, под стопкой вытертых и застиранных полотенец, лежала большая, литра на два, глиняная бутыль вина с незнакомыми золотистыми буквами на очень красочной этикетке. Судя по пробке и по этикетке, вино было из дорогих. Странно было видеть эту бутылку в нищенской обстановке Дунькиной лачуги.

— Это грузинское вино, — сказал Володя, рассматривая бутыль, — я знаю этот сорт, он дорогой. У нас часто подавали к столу такое вино в Петербурге. Отец любил выдержанные грузинские вина. Эта бутылка должна стоить целое состояние. Такой сорт не продается в дешевых лавчонках и в обычных магазинах. Его привозят на заказ богатым клиентам. Нам, в Петербург, привозил поставщик. Я помню, отец рассказывал. Как странно… Что это дорогое вино делает здесь? Купить его она явно не могла.

— Ей подарили, — смекнула Таня, — это подарок. Видишь, вино закрыто. Она, похоже, знала его цену и не собиралась пить. Может, думала угостить кого-то особенного. Или наоборот — собиралась продать.

— Но кто мог сделать ей такой подарок?

— Может, тот, кто подарил браслет? Браслет ведь был недешевый, серебряный, — сказала Таня. — Интересен другой вопрос: где взял это вино тот, кто его подарил? Кто сейчас покупает такие вина?

— Ну… в дорогих ресторанах высшего класса их точно покупают, — задумался Володя, — хотя не во всех. Еще те, кто у власти. В погребах Гришина-Алмазова наверняка такие были. А сейчас — личная охрана этого Домбровского. Там много чеченцев и грузин. Грузины явно могли привезти это вино с собой с Кавказа. В Грузии оно наверняка доступнее и дешевле.

— Это мысль, — задумалась Таня, — кто-то, кто приехал непосредственно из Грузии. Я почему-то не думаю, что Дунька-Швабра связалась с кем-то из дикой сотни Домбровского. Те не клюнули бы на нее даже при полном отсутствии женщин. Уж слишком стара и страшна. И потом, там все молодые. А хахаль Дуньки был седой.

— Да уж, — сказал Володя. Он не видел Дуньку-Швабру при жизни, но по состоянию комнаты мог предполагать, как она выглядела, — может, она доносила на кого-то Дикой сотне, и это была совсем не любовная связь?

— Да на кого она могла донести — болтливая торговка из самых низов! — отвергла это предположение Таня. — У нее в голове не задерживалась ни одна мысль. Не то что донести, она бы вообще ни до чего не додумалась и не смогла внятно сформулировать. Нет, это отпадает.

Володя положил бутыль обратно, и они продолжили обыск в полупустом комоде, где хранились лишь полотенца да несколько перемен дешевого, старого, заштопанного белья. Но следующую находку сделала именно Таня — потому что Володя не смог прикоснуться к нижнему женскому белью, а Таня прикоснулась.

Под стопками нижнего белья лежали несколько пачек денег. Это были очень крупные купюры. Сумма являлась просто фантастической для той дыры, в которой Дунька жила. Таня даже вскрикнула — в последнее время ей не доводилось держать такие деньги в руках.

Рядом с бумажными стопками лежал туго набитый полотняный мешочек. В нем были золотые царские червонцы, которые тоже стоили целое состояние.

— Глазам своим не верю! — сказал Володя, в то время как Таня, лишившись дара речи, рассматривала деньги и развязывала полотняный мешочек.

— Просто невероятно… — выдохнула она, — что это такое? Как такое может быть?

— Может, это фальшивые деньги? — предположил Володя.

— Не похоже, — покачала головой Таня, — я умею различить фальшивки. По городу их сейчас много ходит. Но они настоящие.

— Это очень странно. Более чем странно… — нахмурился Володя. — Нищая торговка с Привоза под заштопанными панталонами в грязной лачуге хранит целое состояние! Как это логически объяснить? Похоже, в этом убийстве всё совсем не так, как кажется. И убил ее не псих, а убили по политическим мотивам.

— Это не ее деньги, — догадалась Таня, — ей дали эти деньги на хранение. А она взяла.

— Кто дал? Знакомый миллионер? — усмехнулся Володя.

— Ну, она могла быть казначеем большевистской ячейки. Большевики доверяют таким, — стала предполагать Таня, — эти деньги ей мог дать любовник, боясь, к примеру, ограбления или налета красных. В конце концов, она могла их украсть.

— У кого? — задумался Володя. — У кого сейчас есть такие деньги, которые еще не отобрали люди Домбровского!

— У того, к кому они боятся полезть. У кого-то из Дикой сотни могли быть, — задумалась Таня, — видишь, снова наталкиваемся на возможную связь.

— Судя по этим деньгами, она вляпалась во что-то серьезное, — подытожил Володя, — убить ее могли из-за этого, а труп разрезали специально, чтобы подумали на маньяка, на связь с первым убийством.

— А мертвый младенец? — напомнила Таня. — Никто не знал, что в первом случае был мертвый младенец. В газетах об этом не писали.

— Подожди… Ты хочешь сказать, что мертвый младенец был связан с первым убийством?

— Да, хочу, — кивнула Таня, приобретая четкую уверенность, — мы имеем дело все-таки с сумасшедшим убийцей, который не только режет свои жертвы на куски, но и подбрасывает мертвых чужих младенцев.

— Зачем? Что он хочет сказать этим? — недоумевал Володя.

— Это символ. Какой-то символ, но вот какой — я не могу понять, — Таня задумалась, — думаю, убийца — мужчина. Эти убийства несут в себе какое-то послание. Он словно подчеркивает испорченную сущность этих женщин, наказывает их за пренебрежение к материнству, невыполнение своих прямых женских обязанностей, подчеркивает их грязную суть… Не знаю. Возможно, в жизни этого человека что-то было связано с мертвым младенцем. Это определенное послание, которое я пока не могу расшифровать, но оно есть, я уверена. А раз так, то ее убили не по политическим мотивам.

— Где убийца взял младенца? — Володя явно был озадачен словами Тани.

— Разве это проблема, да еще на Привозе? — горько усмехнулась Таня — Многие торговки рожают прямо под прилавком, а младенцев выбрасывают на мусорную кучу. Ты только посмотри, сколько женщин валяется на мусорной свалке за Привозом! Пьяные, жалкие, потерянные — да у любой из них можно украсть младенца, она и не заметит. Это ведь не матери, не женщины.

— Может, именно это и хотел сказать убийца? — спросил Володя.

— Может, и хотел, — снова задумалась Таня, — подчеркнуть сущность этих жалких королев Привоза, составляющих свой, особенный мир. Но тогда возникает важный вопрос — почему убийца убивает здесь, на Привозе, и выбирает свои жертвы из числа тех, кто намертво связан с этим рынком?

— А вдруг судьба его тоже была тесно связана с Привозом, и он здесь как-то ужасно пострадал, — предположил Володя, — теперь мстит женщинам, которые работают на рынке. Как ты сказала, королевам Привоза.

— Мне это не нравится. Совсем не нравится, — сказала Таня, — его надо остановить. Может, большевики остановят? Они ведь должны заняться расследованием…

— Что мы будем делать с деньгами? — полюбопытствовал Володя.

— Заберу их себе, — сказала Таня, — уплачу взнос Марушиной за наш магазин. А заодно и посмотрю, кто будет их искать.

— Это неправильно, — насупился Володя.

— Очень правильно, — успокоила его Таня, — в конце концов, ты забыл, кто я такая. Я воровка и налетчица с Молдаванки. Ведь именно так ты меня всегда называл. Будем считать, что это мой налет.

Володя был возмущен до глубины души, но Таня не сомневалась ни секунды. Сняв с шеи платок, она быстро завернула деньги и спрятала их под пояс пышной юбки. Если на ее пути случайно встретились деньги, глупо было их терять. Тем более, что здесь было больше, чем она выручила бы за налет на ювелирную лавку Ракитина. Хватало и на процент Японцу. Словом, Таня чувствовала себя бесконечно правой. Но Володе не собиралась ничего говорить.

Из дома Дуньки они вышли так же незаметно, как в него проникли. Переулок по-прежнему был пустым. Только вместо рыжего кота под водосточной трубой сидела черная собака с ободранным хвостом. Насторожившись, она проводила их цепкими слезящимися глазами, и легонько рычала, от чего вздыбилась шерсть на загривке. Похоже, собака чувствовала в них угрозу.

— Пойдем, покажу тебе мою лавку, — сказала Таня перед входом в Фруктовый пассаж — ей страшно не хотелось расставаться с Володей, но она боялась себе в этом признаться. Похоже, он испытывал то же самое, потому что с радостью согласился пойти с ней.

Но едва они прошли первые ряды Фруктового пассажа и повернули направо, чтобы выйти на площадь, как впереди показались очертания большой толпы, послышался страшный шум.

— Что это такое? — Таня вдруг побледнела. С момента еврейского погрома она страшно боялась толпы и особенно криков в ней. Скопления людей вызывали в ней ужас — тем более, что в последнее время они происходили исключительно по плохому поводу. Похоже, так было и на этот раз.

Таня с Володей приближались стремительно. Толпа росла на глазах. Непонятно откуда появлялись люди — выходили из окрестных переулков, домов, и так стекались к Привозной площади. Они вели себя шумно. Гул нарастал. Тане вдруг подумалось, что толпа похожа на штормовое море — так же всесильна в своей власти и так же опасна. И, как море в шторм, толпу нельзя удержать. Думать об этом было страшно. После еврейского погрома Таня видела своими глазами, на что способна толпа. Но сейчас в ней было что-то другое — может, то, что людей собрали по принуждению. Из-за этого они и начали роптать.

— Там солдаты, — Володя зашел немного вперед, — стоят рядами… Нет, не рядами, в оцеплении. Сдерживают толпу. Видно, как блестят штыки. Солдат много. Зачем это? Непонятно.

Действуя локтями напролом, Таня и Володя стали пробираться вперед. Это оказалось легче, чем они думали. Из-за солдат никто не хотел стоять в первых рядах.

Сбоку мелькнули знакомые лица торговок — растерянные, бледные, и Таня еще раз подумала о том, что толпа явно собралась по принуждению, а не по своей воле.

— Не лезь туда! — одна из торговок вдруг зацепила Таню за плечо, остановила на ходу.

— Почему? Что происходит? — спросила Таня.

— Солдаты ходили по лавкам, — знакомая понизила голос, — сгоняли всех на площадь. Сказали, комендант Привоза будет говорить.

— Марушина… — выдохнула Таня.

— Хмыря эта… чертова, шоб ее… — выругалась торговка, — сказали, будет говорить за убийство. Так солдаты сказали. Страшно.

— Ну что страшного? — Таня пожала плечами. — Наверное, объявит, что свидетелей ищут, и все такое.

— Шуткуешь? — Торговка окинула Таню странным взглядом с головы до ног. — Еврейский погром помнишь? Какие у них свидетели?

— Я все-таки посмотрю, — Таня вновь стала протискиваться вперед, догоняя Володю, который ушел на большое расстояние.

Гул толпы раздался сильней, в ней словно появились какие-то необъяснимые, внутренние волны, и Таню с Володей буквально вытолкнуло вперед, почти на штыки солдат. Володя был прав. Солдаты стояли в оцеплении.

Снова подъехал черный автомобиль — Таня уже узнавала его без труда. Он двигался так медленно, что казалось — стоит на месте. На сверкающей черной краске отражалась хромированная сталь штыков.

Из автомобиля вышла Марушина. Опираясь на руку солдата, поднялась на своеобразное возвышение, ради которого перевернули один стол-прилавок и покрыли его досками. Получилось довольно высоко.

— Граждане революционного Привоза! — рявкнула Марушина, и Таня поразилась тому, насколько зычный у нее был голос, что так запросто мог накрыть всю толпу.

— Граждане революционного Привоза! Вы все знаете, что произошло на рынке. Хочу сразу сообщить: революционные власти не допустят больше подобного безобразия, подрывающего сознательность наших граждан. Мы будем преследовать тех, кто сеет беспорядки и саботаж в наших рядах. Убийство женщины — это саботаж, за который понесут ответственность те, кто повинен в дестабилизации обстановки на Привозе. Хочу серьезно обратиться к тем, кто сейчас меня слышит. За каждое нарушение общественного правопорядка мы будет наказывать всех без разбору. Мы будем брать заложников из числа работников рынка и поступать с ними по законам военного времени за каждый подрыв дисциплины и проявления саботажа. Вы должны помнить о том, что покрывая виновных в саботаже, вы вредите самим себе. Жесткие меры будут применяться до тех пор, пока убийства не прекратятся либо пока виновный не будет выдан. В случае еще одного убийства количество заложников будет увеличено. Граждане! Проявляйте сознательность! И если вам известны какие-то факты, проливающие свет на происшедшие события, вы обязаны сообщить о них лично мне как коменданту Привоза. Помните о том, что законы сейчас устанавливает окружающая нас война. А потому сейчас, на ваших глазах, я выношу приговор революционного трибунала! Революционный военный трибунал будет судить за каждый факт нарушений общественного порядка не только на Привозе, но и на всех рынках города!

Марушина сошла с импровизированной трибуны. Ее сопровождало гробовое молчание. Тут только Таня разглядела, что возле автомобиля в группе солдат стояло несколько человек. Солдаты вытолкнули их вперед.

С ужасом Таня узнала того самого хозяина бакалейного магазина, который обнаружил части тела в мешке с мукой. Рядом был его продавец и еще двое неизвестных Тане мужчин. Всего четверо.

Арестованных поставили к дощатой стене одной из закрытых лавок. Руки завязали за спиной. На глаза нацепили повязки. Марушина взмахнула рукой. По ее знаку солдаты прицелились. Раздался оглушительный залп. Четверо упали вниз, на груди расплывались кровавые пятна. Хозяину бакалейной лавки пуля попала в горло, он упал, захлебываясь кровью.

В толпе раздался истошный крик. Страшно кричала какая-то женщина, закрывая лицо руками. Окровавленные тела погрузили на телегу, стоящую поблизости. Накрыли рогожей. Поскрипывая, телега тронулась с места. Тощая лошаденка с трудом тащила тяжелый груз. Ее сопровождали несколько солдат.

Марушина уселась в автомобиль. Он развил скорость, и умчался прочь в облаке выхлопных газов. Несколько солдат стали тыкать штыками в толпу.

— Расходиться! Нечего стоять! А ну не толпиться! Расходиться всем!

Толпа стала редеть. Дрожа, Таня уцепилась за руку Володи.

— Она расстреляла их! Ни в чем не повинных людей!

— Успокойся, — голос Володи дрогнул, — вот так они расследуют убийства. Методы расследования большевиков.

— Если этот убийца убьет еще раз…

— Будет еще одна публичная казнь. Она же сказала, что будет расстреливать заложников. Я уже понял — она не человек.

— Ее надо остановить, — Таня была близка к истерике, — я не знаю, как, но ее надо остановить!

— Пожалуйста, успокойся! — Володя обнял ее, притянул к себе, обхватил крепко руками и зарылся лицом в ее волосы. Но Таня этого даже не заметила…