Мы были уверены, что, добравшись до Туринска, сразу двинемся дальше в путь, на поиски фермы Лома. Однако, выбравшись ранним утром из вагона, после долгого, но не слишком комфортного путешествия на сидячих местах, почувствовали себя абсолютно разбитыми. Да и надеяться на то, что в этой глуши мы сумеем среди ночи найти кого-то, кто повезет нас в соседнюю область, было по меньшей мере наивно. На наше счастье, обнаружилось, что в городе имеется гостиница, и даже не слишком далеко от вокзала. Кое-как добравшись туда, мы с трудом разбудили дежурную, выглядевшую так, точно она прибыла на машине времени откуда-то из пятидесятых годов, и, отложив формальности до утра, поднялись на второй этаж. В кои-то веки нам, ни о чем не спрашивая, дали номер на двоих! Правда, кровати в нем оказались разделены тумбочкой. Но Вику это, судя по всему, вполне устраивало.

Проснувшись, я почувствовал, что умираю от голода, и решил, пока Вика еще спит, сходить на разведку. Во-первых, нужно было поискать что-нибудь похожее на столовую, а во-вторых, узнать у местных, как добраться до ломовской фазенды. Однако же в фойе было пусто, даже за стойкой регистрации. Слева от нее помещались таксофон (видимо, междугородный) и фикус, справа виднелся вход в бар, причем открытый даже в столь ранний час. Распахнутая дверь позволяла видеть барную стойку с тремя высокими круглыми стульчиками и пару «одноруких бандитов» у дальней стены.

Я уже подходил к бару, когда услышал за спиной перестук женских каблучков. Обернулся и увидел высокую, одетую слишком ярко и модно для провинциального города брюнетку, которая показалась смутно знакомой. Хотя нет, какое там – смутно! Я узнал ее, хотя и видел до того всего дважды, и оба раза мельком. Но ошибиться было невозможно – по фойе шла секретарша (или кто она ему?) Маньковского. Я даже припомнил, что он называл ее Ритусей.

Стараясь сохранять скучающе-равнодушный вид, но в то же время не выпуская из поля зрения невесть откуда и зачем взявшуюся здесь Ритусю, я лениво зашел в бар. За стойкой скучал невзрачный мужичок азиатского вида: черноволосый, плосколицый и узкоглазый. В общем, татаро-монгол. Кем он был на самом деле, не имею представления – может, бурят, может, тувинец, а может, вообще казах или натуральный монгол. В этих краях он мог оказаться запросто и китайцем.

– Пожрать есть че? – буркнул я нарочито грубовато.

«Татаро-монгол», вероятно, привык к подобным манерам и равнодушно предложил:

– Сосиски есть, могу сварить.

– Вари шесть штук, – распорядился я, доставая из кармана деньги, а сам как бы случайно обернулся и увидел, что Ритуся вошла в таксофонную будку. Меня порадовало, что она неплотно закрыла за собой дверь – авось услышу что-нибудь из ее разговора.

– Кетчуп, горчица, майонез? – все так же равнодушно осведомился бармен.

Я любил горчицу, Вика предпочитала майонез.

– Три на одну тарелку с горчицей, три на другую с майонезом. Хлеба побольше положи. Выпечка какая-нибудь есть?

– Пирожки с повидлом, – предложил он, добавив несколько более радушно: – Вчерашние.

– Годится, – одобрил я. – И два чая. Все на поднос, я в номер заберу. Курево у тебя приличное есть?

– Обижаете. – Похоже, мне все-таки удалось пробить броню азиатской невозмутимости. – «Кэмэл», «Мальборо», «Бонд», «Президент»…

– Ну давай пачку верблюда. Сколько с меня?

Пока я делал заказ и расплачивался, Ритуся долго и упорно до кого-то дозванивалась и, наконец, все же дозвонилась.

– Привет, котик, это я, – защебетала она. – Из Туринска, откуда ж еще? Нет, он только послезавтра с утра приедет. Ага. Ну ему нужно будет время, чтобы расслабиться, помедитировать. Ага… Ой, нет, тут такая дыра, вообще делать нечего… Только в номере торчать… Ну ничего, это не надолго… Неделю максимум – и к тебе… Ну ко-о-отик, не говори так!.. Это ж просто работа. Где еще можно столько капусты нарубить, кроме как с этого старого козла? Нет… Нет… Я же говорила… Ага… Ага… Я так соскучилась… Ну все, целую…

– Ваши сосиски, пирожки и чай, – сообщил бармен.

Я повернулся к нему – и вовремя: Ритуся, повесив трубку, окинула коридор цепким взглядом Джеймса Бонда, пытающегося оценить, не слишком ли выделяется его британский акцент в сибирской глубинке, и зацокала шпильками высоченных черных ботфортов по лестнице на второй этаж. А я все никак не мог прийти в себя от изумления. Неужели мы все-таки правы в своих догадках насчет Маньковского? Наверное, так и есть, зачем еще он может приехать в Туринск, если не расправиться с Ломом? Впрочем, даже если и так, я все равно не понимал, зачем было присылать сюда двумя днями раньше свою секретаршу…

Из раздумий меня вывел голос бармена.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

Я кивнул.

– Слушай, приятель, у вас тут такси в городе есть?

– А вам зачем? – уточнил он все с той же невозмутимостью.

– Нам надо в соседнюю область смотаться ненадолго.

– Гм… – Бармен на минуту задумался. – Тогда это вам к Сергеичу. У него «бобик». Ни на чем другом вы тут не проедете.

– Это верно, по вашим дорогам либо на «бобике», либо сразу на танке надо, – согласился я. – А где его искать, этого Сергеича?

– А вон, на соседней улице. – Он махнул большим пальцем куда-то себе за спину. – Спросите, там всякий покажет.

Я поблагодарил его, подхватил поднос и, балансируя им, поднялся к Вике. Завтрак и сборы в дорогу отняли немного времени, минут через пятнадцать мы уже месили грязь на соседней улице, разыскивая Сергеича, который оказался крепким разговорчивым дедком в ватнике, из-под которого, ввиду полного отсутствия пуговиц, выглядывала заношенная тельняшка. Встретил он нас приветливо, но как только я озвучил свою просьбу, покачал головой:

– Не повезу, и не просите. Это ж, почитай, полдня туда и столько ж обратно. А сегодня у кума годовщина. Нет, не поеду.

Мы с Викой принялись в два голоса его уламывать, сулили хорошие деньги, я щедро угостил дедулю «московским табачком». Но ничего не сработало. Даже несмотря на сыпавшиеся в ответ жалобы, что пенсия копеечная и ту вечно задерживают, жить невозможно, а перебираться куда-то годы уж не те. «Было дело, с огорода кормились, – сетовал дедок, – да только много ли с него прокормишься? И силы уж не те, да и ботинки на грядках не растут…»

– Так отвезите нас, – просила Вика. – Мы же вам заплатим! Сколько вы хотите?

– Не, – качал головой Сергеич. – Нынче не повезу. Нынче у кума годовщина.

Устав сражаться с этим великорусским парадоксом – денег нет, но зарабатывать их ни за что не буду, – я уже готов был махнуть рукой, как вдруг меня осенило:

– А не хотите везти сами, так дайте мне свою машину в аренду. Мы съездим по своим делам и вернем ее вам.

В глазах дедка тут же зажегся хитрый огонек:

– А ну как ты в нее сядешь – да и был таков?

– А я вам залог за нее оставлю, – пообещал я, мысленно пересчитав, сколько у меня денег в напузнике. На всякий случай я взял с собой значительную часть своих сбережений. Это, конечно, было очень рискованно, но мало ли на что они могут понадобиться в дороге? – Триста баксов вас устроит?

– Не, – покачал головой Сергееич. – Меньше чем за штуку я тебе ее не отдам. Машинка хорошая, крепкая. Ну немолодая уже, конечно, но я ее всю жизнь в порядке держу, еще сто тыщ километров проедет.

– Да я ж не покупаю ее у вас, а только в аренду беру, – втолковывал я. – И за аренду заплачу, сколько скажете. Пять тысяч рублей? Десять?

– Пятьдесят тыщ и восемьсот баксов в залог, – уперся дедок.

Наконец, мы кое-как столковались на семистах долларов и арендной плате вперед, после чего нам торжественно были вручены ключи от старенького «бобика» «Газ-63». Сергеич проследил, как мы усаживаемся в машину, и напутствовал вслед:

– Смотрите, к вечеру чтоб вернули!

– Ох, зря ты это… – покачала головой Вика. – Неужели никак иначе нельзя добраться до этой фермы?

– К сожалению, нет, – ответил я, вставляя ключ в замок зажигания. – Автобусы туда не ходят, я узнавал. А собственные колеса решают проблему. Тарантас, конечно, неказистый, но для здешних дорог самое оно.

– А ты водить-то умеешь? – хмыкнула Вика.

– Обижаете, леди! – фыркнул я, осторожно трогаясь с места.

Может, в моем голосе и было больше уверенности, чем в мыслях, но водить я, в общем-то, умел. Выучился на отцовских «Жигулях»-«тройке», ездил и за городом, и по Москве, даже пару раз самостоятельно отвез все наше семейство на дачу и обратно. Но после инсульта отец машину, само собой, забросил, ну и я тоже. Одно дело сидеть за рулем, когда рядом владелец с правами в кармане, так что всегда можно успеть местами поменяться, и совсем другое – рулить в одиночку. Сам я так и оставался «бесправным» – не было ни времени свободного, ни денег. Так что наша «птица-тройка» тихо догнивала в гараже. Продавать ее, честно говоря, у меня рука не поднималась, казалось, что продать машину – все равно что подтвердить свое неверие в отцовское выздоровление. От одной мысли неуютно становилось. Так что ехать без прав, да еще и на чужой машине было, конечно, очень стремно. Но я уповал на то, что до фермы не так уж далеко и риск нарваться на ГАИ в этом богом забытом месте минимален.

– Все равно мне это не нравится, – покачала головой Вика. – А что, если он не вернет тебе деньги?

– Тогда я ему машину не верну, – бодро отвечал я. – А тачка хоть и старая, но и правда хорошая. «Бобик» там проедет, где и трактор застрянет. За шесть сотен у меня ее точно купят, и даже дороже…

Говоря все это я, конечно, здорово блефовал. Но очень уж мне нравилось выглядеть перед Викой таким вот уверенным, крутым, мужественным… Почти киногероем. Да еще и со стволом у пояса.

Выехав из города, мы уточнили по карте маршрут и тронулись в путь. Пейзажи вокруг выглядели весьма живописно, а вот дорога с каждым километром становилась все хуже и хуже. Вот тут-то «бобик» и показал себя с самой лучшей стороны. Уверено фырча, он катил по разбитой грунтовке, стоически игнорируя все ее неровности, все ямы с жидкой грязью и талой водой. Дед не обманул, да, впрочем, я и сам сразу догадался – трудно было придумать для этого бездорожья более подходящее транспортное средство.

Насчет чего Сергеич явно преувеличил – так это насчет «полдня в одну сторону». Мы проехали немногим больше часа, когда сосны с одной стороны дороги расступились, давая место поселку, который, судя по карте, и был нам нужен. Довольно большому, надо сказать, поселку, но какому-то пустынному – не то здешние жители отличались отменным трудолюбием и попусту по улице не шлялись, не то поразъехались в поисках лучшей доли, оставив поселок медленно умирать. Один житель, впрочем, шлялся. Точнее, брел неизвестно откуда неизвестно куда – неспешно так, вразвалочку, не заботясь о том, куда поставить ногу. Впрочем, даже если бы и заботился – грязь везде была примерно одна и та же и, похоже, приблизительно одной и той же глубины. Остановленный на предмет указания пути абориген все с той же равнодушной флегматичностью небрежно отмахнул рукой на полгоризонта – мол, там свернете, и пояснил:

– Колючку сами увидите… За ней ваша ферма. Да не промахнетесь, разве что в Горелую Падь занесет… ну тады пехом возвертайтесь, оттудова токмо трактором… Федька, может, завтра вернется, вытянет…

И двинулся дальше, кажется, тут же забыв о нашем существовании.

– Слушай, у него что, автопилот? – удивилась Вика. – Если он настолько пьян, как кажется, как же он вообще по этой хляби двигается?

– Может, и не пьян, – предположил я. – Запаха особого не чувствовалось. Может, он дзен познал, и ему теперь все по фигу.

– Точно, – хихикнула Вика. – Китай-то здесь ближе, чем Москва.

– Бурятия еще ближе, – заметил я. – А там как раз буддисты.

– Ой, так, может, тут весь поселок в нирване? Потому и нет никого – все сидят где-то на ковриках и медитируют…

За околицей начиналось редколесье, постепенно переходившее в заболоченную тайгу. Дорога, однако, тут стала чуть получше, похоже, ее регулярно подсыпали гравием и вообще заботились. Как-то совсем неожиданно сбоку возникла бетонная стена, точнее, забор из бетонных плит. Поверху вилась колючая проволока – упомянутая аборигеном колючка.

Приехали.

Я тормознул возле солидных железных ворот и посигналил.

Ничего.

– Может, они тоже медитируют? – шепнула Вика.

Но, глядя на увенчивающую бетон колючку, шутить мне почему-то расхотелось.

Наконец, прорезанная в воротах калитка приоткрылась, выпустив детину, который явно не был Ломом – слишком молод. Размеры у детинушки были вполне богатырские – проходя в калитку, ему пришлось изрядно пригнуться. Разворот плеч тоже впечатлял.

– Чего надо? – неприветливо буркнул богатырь.

– Нам бы Николая Степановича повидать, – объяснил я, выбираясь из машины. – Разговор к нему есть. Важный.

– А что это вы за птицы такие, чтобы с батей разговаривать? – рыкнул детина не хуже сторожевого пса. – Если с района или с области…

– Из Москвы, – сухо сообщил я. – От Угрюмого.

Детина пару раз моргнул – похоже, при явном избытке силы у него наблюдались столь же явные проблемы с реакцией. Соображал он туговато.

– У Угрюмого на спине церквуха выколота. Как у твоего бати, – терпеливо объяснил я. – Передай ему, он поймет.

– Вот что, – буркнул детина. – Не знаю, кто ты такой и какого рожна тебе надо, но валил бы ты, дядя, со своей телкой подобру-поздорову. А то мы люди простые, тюк по темечку – и к осетрам, а девку твою в хозяйство определим…

Тут из калитки вывалился второй такой же детина. Разницу между ними я заметил не сразу: разве что вновь прибывший был постарше и, пожалуй, не столь огромен.

– Пашка, ты че, рамсы попутал? – ткнул он в плечо первого. – Или забыл, чего нам сказали?

– А чего… А! Да, – пробурчал Пашка и обратился к нам. – Вы не серчайте, я тут это… С работой так заманался, сил нет. Щас ворота открою, проезжайте.

– Ну уж нет, – возразил я, сам еще не понимая почему. – Скажите бате, пусть сам выходит, я здесь подожду.

Отчего-то мне вдруг совершенно разонравилась идея отправиться в гости к Лому. Какие-то эти два увальня были странные. Ладно бы просто неприветливые, но они явно что-то темнили.

– Так батя ж третьего дня в город уехал, – сообщил второй детина. – Сегодня быть обещал. Проезжайте, подождете в доме.

– Сегодня? – уточнил я. – Ну так мы его в машине и подождем.

Пашка явно собирался что-то сказать, но братец его одернул:

– Хотят в машине сидеть – пусть сидят, нам-то что. Пошли, у нас дел еще полно.

И они скрылись в своем бетонном бастионе, прихлопнув за собой калитку.

– Не нравится мне эта парочка, – заметил я. – Может, давай в поселок вернемся? Станем у крайних домов, как этот батя возвращаться будет, мы его точно не пропустим. Дорога-то и в самом деле одна. Не на вертолете же он прилетит.

Вика согласилась, что ждать возле поселка явно веселее, чем под этой тюремной стеной. Я выкрутил руль, сдавая назад…

Сзади что-то как будто вспыхнуло, бумкнуло, и в боковом зеркале я увидел, как одно из деревьев закачалось и обрушилось позади «бобика», перекрывая нам дорогу.

А вот ворота, наоборот, распахнулись, выпуская настоящее чудовище – трактор с бульдозерным отвалом. И пер он прямо на нас. У меня волосы стали дыбом… но руля я не бросил. Скорее уж вцепился в него еще крепче – как цепляются за спасательный круг и даже за соломинку.

Дерево, перегородившее нам дорогу, упало чуть наискосок, а ближе к кроне ствол утончался… есть шанс перескочить, «бобик» сегодня продемонстрировал свою способность преодолевать ухабы.

И тут раздался выстрел.

Вика испуганно вскрикнула, а я едва не упустил руль. К счастью, трактор полз медленно, а паливший, кем бы он ни был, стрелком оказался никудышным. Я вжал педаль газа в пол и рванул вперед. Через минуту нас подкинуло, развернуло и унесло в кювет. Перескочить сосновую крону не удалось.

Но «бобик», надо отдать ему должное, даже в этой ситуации продемонстрировал класс езды по пересеченной местности: не перевернулся, даже не пошатнулся, просто съехал в кювет передними колесами и, главное, не заглох.

Я принялся осторожно сдавать назад.

Следующий выстрел расколошматил боковое стекло. В салон ворвался свежий весенний ветер.

– Что ты творишь, дефективный! – орал второй брат (видимо, стрелял Пашка). – По колесам шмаляй, мудак!

Ах, вот как! Заглушив мотор (все равно «бобик» без моей помощи из кювета не выберется), я выхватил «ТТ», прицелился в темную на фоне бетонной стены фигуру с чем-то длинным наперевес (берданка? впрочем, не настолько я разбираюсь в ружьях, чтобы издали определить вид), выстрелил и чуть не оглох…

Но, как ни странно, попал.

Пашка схватился за плечо и выронил ружье, которое моментально смял их же собственный бульдозер. А потом резко побледнел и картинно, как в кино, повис на двери бульдозера, перевесившись через окно из кабины наружу. Его братец, взревев, как бешеный слон, высунул из бульдозерного окна что-то покороче ружья (я решил, что это обрез – удивительно, как много деталей может вместиться в одно крохотное мгновение) и тоже пальнул в нашу сторону.

Руку чуть повыше локтя резко обожгло, она повисла беспомощной плетью, пальцы разжались, выронив «ТТ».

Расстояние между бульдозером и «бобиком», и так-то невеликое, стремительно сокращалось. Пашин братец принялся перезаряжать свое оружие – да, точно, обрез.

Я вцепился в руль, понимая, что поднять пистолет уже не успею. И уж тем более не сумею как следует выстрелить с левой руки. Я и первый-то раз попал, по-моему, исключительно чудом.

Выстрел!

Еще один! Еще, и еще, и еще… Совсем рядом, прямо над ухом, так, что я на некоторое время снова оглох.

Резко выпрямившись, я увидел – точно в замедленной съемке – как бульдозер, сминая поваленное дерево, сворачивает вправо. Его переднее стекло тоже разбито, и кабина пуста…

А Пашкин братец – черт его знает, как его звали – лежит в грязи возле кювета в обнимку со своим обрезом. Ну не совсем в обнимку – скорее поверх него…

Не знаю, сколько прошло – полсекунды, секунда, минута? – но замедленная съемка пошла вдруг с обычной скоростью. Бульдозер сполз с дороги, воткнулся в подвернувшееся дерево, поскреб гусеницами и заглох. И только после этого я повернулся, наконец, вбок и увидел Вику, с белым, как бумага, лицом и моим «ТТ» в руках… Она так удивленно глядела на зажатый в собственных руках пистолет, словно недоумевала, как он вообще мог тут оказаться. Я осторожно отобрал у нее оружие, и Вика, похоже, этого даже не заметила.

Надо было спешно валить отсюда. Кто знает, сколько еще у Лома детей и не сбегутся ли сейчас они все сюда с ним во главе? Но дорогу все еще преграждало упавшее дерево… И что делать? Бросить машину и убегать пешком?

– Грек, да ты же ранен! – испуганно проговорила Вика, наконец-то выйдя из ступора. – Тебя срочно нужно перевязать…

– Не сейчас, – отмахнулся я. – Ты сама-то цела?

– Кажется, да, – неуверенно пробормотала Вика. – А с теми… на дороге… что?

Мне и самому не давал покоя этот вопрос. И я не знал, что делать, честное слово. Выйти из машины и попытаться оказать помощь братьям? А вдруг они лишь притворяются ранеными и только и ждут, когда я к ним подойду, чтобы, скажем, пырнуть ножом? Попробовать уехать или хотя бы уйти и бросить их к чертовой матери? И что – пусть лежат тут и истекают кровью? Да, они стреляли в меня, хуже того, они угрожали Вике, они уроды, ублюдки и все такое… Но они все равно люди. И чем я буду лучше фон Бегерита, если брошу их умирать на дороге, как собак? Ответов на все эти вопросы у меня не было. И, в конце концов, утешало только одно: ни самого Лома, ни еще кого-либо из его помощников поблизости, видимо, не было. Иначе они давно бы уже примчались сюда.

В свете только что случившегося наша благородная идея пре-дупредить «последнего оставшегося в живых» изрядно поблекла. Ясно было, что вот уж кому-кому, а Лому наши предупреждения до одного места – он тут, на своей ферме, окопался прочно, как в бастионе. Возможно, защищался от односельчан, что, в принципе, было неудивительно – СМИ кишмя кишели историями о том, как соседи сжигали дома и хозяйства тех, кто имел наглость вылезти из грязи и начать зарабатывать своим трудом. Но я не исключал варианта, что боится Лом все же не односельчан, а именно того, кто рассправился с его сокамерниками… Ибо с чего этим придуркам втемяшилось стрелять в нас с Викой? Они что, на всех свежеприбывших с такими приветствиями кидаются? Да и сосну к обрушению явно заранее подготовили…

– Надо перевязать твою рану, – продолжала настаивать Вика.

– Да ладно, – попытался успокоить ее я. – Ничего ж особенного, царапина. Вскользь прошло, а куртка плотная. Видишь, пальцами шевелю, значит, кости, нервы, суставы и прочая начинка целы. Даже кровь почти остановилась. Хорошо бы, конечно, йодом залить, но это подождет.

– Я посмотрю, может, у деда тут аптечка есть, – Вика принялась обследовать кабину и таки действительно отыскала аптечку. Нельзя сказать, что Сергеич содержал ее в идеальном состоянии, но, по крайней мере, перекись водорода, йод и бинты там нашлись.

Осторожно стянув с меня куртку, Вика осмотрела рану и удовлетворенно заметила:

– Да, к счастью, вроде ничего серьезного. Просто порез, только глубокий…

После чего обработала рану и ловко наложила повязку. А потом открыла дверь «бобика».

– Ты что? – испугался я.

– Пойду посмотрю, как они, – отвечала Вика. Голос ее дрожал, да и саму все еще била мелкая дрожь, но это Вику не остановило. И я не остановил, а тоже выбрался из машины и, не выпуская из рук «ТТ», первым осторожно приблизился к лежащему на дороге старшему брату. Тот был без сознания, но дышал. Голова у него была в крови, но крови было немного. Рядом валялся окровавленный же обломок бетона. Очевидно, Вика попала в забор, от него отлетел кусок, разбил стекло бульдозера и контузил старшего брата. Подобрав обрез, я на всякий случай покрепче связал лежащего куском удачно нашедшейся в «бобике» веревки и направился к младшему брату.

Пашка оказался в сознании, только был белый как мел. Ему здорово разнесло правое плечо: выстрел-то был почти в упор, а «ТТ» – не детский пугач. Терпеть боль этот «богатырь», похоже, совсем не умел. Когда я попытался снять его тушу с двери бульдозера, он стонал и закатывал глаза, но даже пальцем не пошевелил, чтобы мне помочь. Подбежавшая Вика подхватила его с другой стороны, вдвоем мы кое-как сняли его, но при этом уронили – ну извините, ни на грузчиков, ни на санитаров не обучались. После того как Вика оказала Пашке первую помощь, я на всякий случай связал и его, хотя, наверное, это была излишняя предосторожность, вряд ли он был опасен с такой раной.

– Вот что, Вика, – решил я, наконец, – тебе не нужно здесь оставаться. Иди по дороге к поселку и жди меня там. Но если увидишь, что кто-то едет сюда, постарайся, чтобы тебя не заметили, поняла?

– А ты? – испуганно посмотрела она.

– А я поговорю с ними, – я кивнул на братьев, – и тоже приду. И там, в поселке, уже будем вместе думать, что делать. А сейчас иди. Я недолго, обещаю.

На самом деле я был почти уверен, что Вика не послушается, попросится остаться со мной. Но она вдруг обняла меня, торопливо чмокнула куда-то между щекой и губами, шепнула: «Только ты приходи скорее» – и поспешила прочь.

Едва переведя дух, Пашка принялся материться так, что даже у меня, привычного к разнообразию нашего великого и могучего родного языка, вяли уши.

– Убили Мишку, суки, – морщась, цедил сквозь зубы Пашка. – Не будь у меня дырки в плече, я б тебе твой «тэтэшник» в жопу засунул…

– Ты смотри, какой борзый, – усмехнулся я. После Викиного поцелуя мне и море было по колено. – Видать, одной дырки тебе мало. Говори, какого лешего вы на нас наехали?

Пашка облизнул губы:

– Да пошел ты…

И тут я разозлился по-настоящему. Сам не знаю, что на меня нашло, но я пнул его ногой (не в раненое плечо, до такого я не опустился – в живот, но довольно ощутимо) и заорал, размахивая пистолетом:

– Хочешь жить – говори быстро! Не то я тебе сейчас не только руку, но и яйца отстрелю! И брошу здесь подыхать!

Как ни странно, мои слова подействовали – Пашка стал еще бледнее и, кажется, собрался даже потерять сознание – ну да, одна мысль об утрате мужского достоинства для таких бугаев страшнее смерти. Однако же он не отключился, и я продолжал, поднося «ТТ» именно туда, куда угрожал:

– Теперь отвечай быстро – нет, очень быстро: с чего вы на нас наехали?

– На второй лимон польстились, – прохрипел он. – Все Мишка, будто ему одного лимона мало…

– Ничего не понимаю! Что ты несешь? Какого одного лимона, какого второго? Кто их вам предлагал? Маньковский?

– Какой еще, на хрен, Маяковский? – пробормотал Пашка. – Баба предлагала.

– Что за баба? – Я спрашивал быстро, чтобы его дубовая башка не успевала соображать. Если он будет отвечать, не задумываясь, то, скорее всего, выдаст правду.

– Батькина баба, – послышалось в ответ. – Он с ней пару лет назад где-то скорешился. Чего-то они мутили меж собой…

– Что за баба, как звать?

– Ритой вроде… Чернявая… Из себя видная…

Я даже особенно не удивился. В общем, довольно логично. Ритой или Ритусей звали секретаршу Маньковского, высокую брюнетку. Вряд ли она имела в этом деле какой-то свой личный интерес, но действовать по распоряжению экстрасенса вполне могла.

– Давай дальше, – скомандовал я, энергично ткнув его пистолетом. – На кой этой фифе был ваш батя?

– Не знаю, – прохрипел Пашка. – Он нам не докладывался… Мишка что-то слышал краем уха… Вроде на мокруху она его нанимала… Или покойников каких-то раскопать…

Вот это поворот! Значит, мелькнула догадка, «последний оставшийся в живых» – вовсе не жертва?

– А что за два лимона, которые она вам с Мишкой обещала?

– Так один за батю… – Паша еле ворочал языком. – Предложила уложить его в ящик, только шкуру не портить. Иначе, сказала, никаких денег…

– И что? – Я не поверил своим ушам. – Вы убили родного отца?

Лицо Пашки исказила гримаса, но на этот раз не боли, а злобы.

– Да поделом ему! Он над нами с Мишкой всю жизнь измывался… Чуть что, сразу нагайкой, пока кровью плевать не начнешь… А мать вообще осетрам скормил…

– Как это? – не понял я.

– А так… Мы ж осетров разводим… Он бил-бил мать, да и забил до смерти… Хоронить не стал, так и бросил в пруд. А эти падлы что хошь сожрут и не подавятся…

Раньше я думал, что «волосы встали дыбом» – это такое образное литературное выражение. А сейчас понял – ничего подобного. Сам ощутил именно это, на собственной шкуре.

– Ну а какого ж черта вы с братом тут с ним торчали? – не выдержал я. – Почему не уехали? Страна большая, а вы здоровые мужики – неужто не нашли бы, куда деться?

– А бабло-то? – прохрипел он. – Знаешь, сколько мы на этих осетрах бабла заколачиваем? В других местах мне такого бабла никто не даст…

Честное слово, я жалел, что не убил его. И сам не понимаю, как сдержался.

– И где же Лом? – выдавил я из себя.

Он снова облизнулся, и на губах появилось что-то вроде усмешки.

– В рыбном холодильнике лежит… Целенький. Ждет, когда она за ним приедет… Попить бы…

– Обойдешься! Что за второй лимон, о котором ты говорил?

– А это уже за вас… За тебя с твоей девкой… Мишке та баба так и сказала… Мол, если заявятся такие, так не отпускать…

Вот даже как? Откуда же Ритуся узнала, что мы собираемся к Лому? Все-таки видела нас в гостинице? Хотя могла и в регистрационной книге посмотреть…

– Понятно, – протянул я, хотя на самом деле мне мало что было понятно. – Когда баба-то обещала явиться?

– Не знаю… – прохрипел Пашка. – Мишка с ней связь держал… А ты его убил, падла…

Ну да, из всех участников этой истории падлой, конечно, был именно я. И никто другой.

– Да жив твой братан, – буркнул я, поднимаясь с корточек. – Контузило его только. Очухается.

– Не врешь? – На его тупом лице промелькнула тень надежды. – А, может, ты меня того… В больничку отвезешь?

– Ага, – кивнул я. – И в ресторан. А потом в сауну с девками. Обойдешься. Нет уж, я сейчас поеду, а сюда ментов пришлю, чтоб тебе не скучно было. Им все расскажешь – и про бабу, и про то, как вы с Мишкой батю пришили…

– Я ведь и про тебя расскажу, гнида, и про девку твою! – выкрикнул мне вслед Пашка, но меня эта угроза не слишком испугала. Хоть бы и расскажет – вряд ли кто ему поверит… А мы с Викой к тому времени будем уже далеко.

Я собирался уйти пешком, но напоследок все же предпринял еще одну попытку перебраться на «бобике» через поваленную сосну. И в этот раз – снова почти чудо! – мне это удалось.

До поселка я долетел в мгновение ока. Издалека увидев «бобик», Вика выскочила на дорогу и чуть ли не на ходу запрыгнула в машину.

– Господи, Грек! Я чуть с ума не сошла! Ты в порядке?

– В полном, – заверил я. – Едем отсюда быстрее. Только по дороге надо в милицию позвонить.

Таксофон отыскался километра за три дальше по дороге. Я набрал «02» и, подражая героям кино, сообщил измененным голосом, что на осетровой ферме двое раненых и труп в холодильнике. После чего спешно повесил трубку и рванул «бобика» с места.

– Мне бы в голову не пришло, что ты умеешь стрелять, – заметил я, выруливая на шоссе.

– В школе научилась, – пожала плечами Вика. – У нас военрук такой дотошный был… Всех без разбора, и ребят, и девчонок, заставлял и в тир ходить, и автомат на время собирать-разбирать, и первую помощь оказывать. Так вдалбливал все это нам в головы! Меня хоть ночью разбуди, сразу расскажу, какую куда повязку накладывать.

Вот уж воистину – слава советским военрукам! Ведь только благодаря тем урокам НВП мы с Викой сегодня остались живы…

Я старался выжать из «бобика» все, на что он способен – только бы быстрее убраться подальше от этого проклятого места. Подальше, подальше! Слегка расслабиться я сумел лишь после того, как разбитая грунтовка сменилась каким-никаким асфальтом – значит, до Туринска рукой подать. Ну наконец-то! Можно будет долго стоять под обжигающими струями душа, смывая, сдирая с себя кровь, грязь, страх, омерзение…

Тьфу ты, черт! Откуда здесь гаишники? Вот ведь принесло… Небось какая-нибудь операция «Перехват». Ладно, откуплюсь, если что…

Почти поперек дороги стоял замызганный «уазик», а рядом – трое мужчин в серой форме. Один, повыше, с автоматом. Ну точно – операция «Перехват». Каких-нибудь зэков сбежавших ловят – наверняка тут зона есть поблизости, места-то самые…

Немолодой, не то плохо выбритый, не то давно не бритый инспектор повелительно махнул жезлом. Я послушно съехал на обочину.

– Выйти из машины! – скомандовал «жезлоносец». – Права и техпаспорт!

Вытащив из бардачка техпаспорт, я двинулся к инспектору, изобразив лицом «просителя»:

– Командир, я тачку по случаю купил, вот только что. Прав с собой нет, не успел еще… Может, решим это как-то…

Что-то ужалило меня в шею. «Рано в этом году кусачие твари повылетели», – глупо подумал я. И мир померк, превратившись в кромешную тьму.