51
Дворец Шахрияра уже полностью возведен в моем воображении; каждый кусок мрамора, каждый блок гранита уложены аккуратно и точно на положенное им место. До этого времени я не сознавала, как много я знаю об архитектуре. Арки Альгамбры? – Да без проблем: мне по силам любые архитектурные изыски (удивительно, что только мне не вспоминается из бесед с отцом по выходным!).
Последним помещением, которое я выстроила, стала опочивальня Шахерезады, куда она удалялась каждую ночь – придумывать новую сказку ради того, чтобы остаться в живых. Завтра я тоже начну рассказывать сказки Шахерезады, чередуя их со своими собственными.
Я в предвкушении уикенда. Мы с отцом собираемся в отпуск – лучший из всех, что у нас были. Сегодня вечером я пакую вещи и уже сильно возбуждена. Ранним утром мы выезжаем в аэропорт (к поездке в машине я приготовила и завернула в фольгу бутерброды из чиабатты с беконом). И через десять часов – 36 000 секунд – будем в Дели. Перелет предстоит утомительный, но я как-нибудь справлюсь с этим. На худой счет я смогу выбирать фильмы.
А сейчас мне нужно продолжить писать свой дневник – не тот, который я, по их настоянию, заучиваю ежедневно на память, а этот, о существовании которого не знает никто. Я нашла несколько клочков бумаги и синюю шариковую ручку. И стараюсь не думать о том, что будет, если в ней закончатся чернила или они обнаружат, что я прячу бумагу за раковиной. Написание дневника – единственное занятие, помогающее мне не терять здравомыслия. Если не считать интеллектуальных игр.
Мое прошлое превратилось в одно сплошное затуманенное пятно. Но когда я концентрируюсь, мне все еще удается извлекать из памяти небольшие эпизоды, действительно происходившие когда-то в моей жизни – я это знаю. Как, например, та ночь, когда мы с Джаром долго бродили по улицам Кембриджа, закончив нашу прогулку в турецком ресторанчике на Милл-роуд в час ночи. В три часа, на рассвете, работники ресторана попросили нас покинуть заведение. Но это случилось уже после того, как я поняла, что нашла наконец мужчину, с которым хотела бы провести всю оставшуюся жизнь.
Мы были пьяными. И единственными посетителями, еще остававшимися в ресторане.
– Как давно мы знаем друг друга? – спросила я, положив на его руку свою.
– Целый месяц, – сказал он.
– А кажется, что целую жизнь.
– В хорошем смысле? Или в том смысле, что наша связь начинает походить на отношения уставшей от совместной жизни супружеской четы?
Я поднесла к своим губам его руку и поцеловала ее.
– Моя жизнь действительно раздвоилась со смертью отца; теперь я живу в двух реальностях. В одной из них, длящейся всего секунду после моего пробуждения от сна, отец все еще жив. В другой я сознаю, что он мертв. После встречи с тобою, Джар, я нахожу в себе силы принимать свою жизнь такой, какой она сейчас есть – без отца. Спасибо тебе.
– Мне бы хотелось познакомиться с ним, – сказал Джар, теребя мои пальцы в своих больших руках.
– И мне.
– Ты приедешь в Ирландию этим летом? Познакомиться с моими родителями?
– Звучит как план.
– Я покажу тебе побережье Коннемары, Клегган-Хед.
Я помолчала, погружаясь в его глаза:
– Не знаю, что бы я делала, если бы не встретила тебя. Даже думать об этом боюсь.
– И не думай! – сказал Джар, наклоняясь меня поцеловать. – Ты же как-то упоминала, что ездила в какой-то приют и там занималась медитацией осознанности? В Херефордшире или где-то еще? Разве тебя там не научили, как избавляться от навязчивых негативных мыслей и эмоций? И мяса. И виски…
Не помню, что я сказала тогда в ответ. Я бы очень хотела вспомнить, но уже не в состоянии различить, какие мои воспоминания настоящие, а какие нет. Я уже не знаю, что на самом деле происходило в том страшном приюте.
