Глава 21

Вот что женитьба-то животворящая с человеком делает, думал я, глядя на вытянувшегося по стойке «смирно» Куликовского. Еще месяц назад при виде него у многих появлялась мысль – да кто же этому неоперившемуся юнцу догадался присвоить капитанский чин? Сейчас же если и возникал вопрос, то практически противоположный. Почему этот солидный авиационный капитан до сих пор не полковник?

– Вольно, капитан, присаживайтесь и чувствуйте себя как дома. И, если вам не трудно, удовлетворите мое любопытство – чем же вам не угодил уставной «пэ-эр», что вы ходите с маузером?

Сейчас, разумеется, собеседник был с пустой кобурой, оружие при входе в Гатчинский дворец положено было сдавать всем. Так что маузер остался на проходной – весьма весомая дура с отвратительным балансом и рукояткой, лично мне более всего напоминавшей фарфоровую ручку бачка унитаза начала шестидесятых годов. Кто постарше, должен помнить – бачок сверху, а вниз свисает ручка на цепочке, и за нее нужно дергать. Даже, помнится, стишок про это какой-то был.

– Привык я к нему, ваше величество, в Африке. Прошу разрешения и здесь носить его в качестве личного оружия.

– Мы же одни, так что – Александр Александрович. Можно Сан Саныч. Ладно, носите, раз уж привыкли. А позвал я вас вот зачем. Великий князь Александр Михайлович хочет видеть вас своим заместителем по летной части. Это полковничья должность, так что подполковника вы получите довольно быстро, ну а там как служба пойдет. Но есть другое предложение – пилотом в личный его императорского величества авиаотряд. Это не совсем то, что можно подумать. Отряд, хоть и это и не афишируется, довольно большой. В него входят не только экипажи бортов номер один и номер два, но и заводские испытатели в Твери, и уже три эскадрильи штурмовиков, которые недавно начали разворачиваться в полки. Вам же предлагается должность пилота-испытателя на Тверском авиазаводе. Не слышали про него? И правильно, он секретный. Расположен, кстати, не в самой Твери, а в десяти километрах от нее, и считается вагоноремонтным. Там производятся значительно более совершенные машины, чем «эм-два».

– Теперь понятно, почему «эмки» десять лет подряд выпускались в почти неизменном виде и мизерных количествах, – кивнул Куликовский. – Разумеется, я предпочел бы пойти испытателем на завод.

– Не спешите, тут есть две тонкости. Первая, возможно, не имеет для вас большого значения, но я ее все же озвучу. Подполковника вы там получите не так скоро, как у Сандро. И вторая. Тверь – это все-таки не Питер. Кроме того, авиазавод даже и не в Твери, жить вам придется в закрытом городке при нем. Вы об Ольге подумали?

– Простите, а закрытый – это как?

– Примерно как в Гатчине. Гости допускаются только по предварительной записи, жители могут в любое время городок покидать, но обязаны всякий раз сообщать на контрольно-пропускном пункте, куда и ориентировочно на какое время они отправляются.

– Ольга не раз говорила, что поедет со мной хоть на край света, – слегка обиделся за благоверную Куликовский. – Ей не нужны великосветские развлечения, тем более, что в этом городке мы, наверное, будем жить не в землянке и не в палатке.

– Да, поначалу в стандартном четырехкомнатном доме, а потом видно будет. И, раз с местом дальнейшей службы мы с вами определились, давайте перейдем к ее сути. Надеюсь, вы понимаете, что своим последним полетом вы доказали эффективность корабельного базирования авиации. Вот в этом направлении вам и придется работать. Для начала – как вы представляете себе боевой авианесущий корабль? Не поверю, что вы не размышляли на эту тему.

– Конечно, Александр Александрович, размышлял, чем же еще в плавании от Дурбана до Гамбурга заниматься. И пришел к выводу, что самоочевидным является следующее. Сам корабль – большой быстроходный транспорт наподобие, например, «Смоленска». На нем установлены четыре или пять катапульт для запуска самолетов. И еще один кран в дополнение к тому, что стоит на корме, для подъема самолетов с воды. Базироваться на корабле такого размера сможет до двадцати машин. Это я описал самое очевидное решение задачи. Оно пришло мне в голову первым – и, я так думаю, наверняка быстро придет еще кому-нибудь.

– Немцам уже пришло, они сейчас спешно именно такое и проектируют, – подтвердил я.

– Неудивительно, они, пока мы шли до Кейптауна, чуть ли не обнюхали каждый болт в «эмке» и особенно в катапульте. Однако на самом деле есть хоть и менее очевидное, но зато более эффективное решение. Взлетать не с катапульты, а с палубы, как с летного поля, и садиться на нее же. Вот только это, скорее всего, потребует специального корабля, переделкой имеющегося уже не обойдешься.

Похоже, мне не удалось скрыть разочарования – я-то надеялся, что концепция нормального авианосца родится еще не скоро. В другой истории она возникла лет через десять после появления первых авиаматок наподобие той, что описал мне новоявленный зять. А тут он же выдает идею сразу! Значит, и другие смогут, что не вызывает особого энтузиазма. Единственное утешение – может, он один такой уникум, что везде ищет какие-то свои пути? Не зря же, в конце концов, Ольга выбрала его из десятков маячивших у нее перед глазами корнетов.

Куликовский мое разочарование, похоже, заметил, но интерпретировал его неправильно, потому что начал объяснять:

– Ва… Александр Александрович, я знаю, что корабль с длиной палубы в триста метров сейчас построить невозможно. Может, когда-то в будущем… но ведь «эмка» далеко не самый совершенный самолет! Наверняка у новых моделей, если специально задаться этой целью, можно будет сократить разбег. Кроме того, каучуковая катапульта великого князя Георгия, хоть и не сможет запустить тяжелый аэроплан, сократить ему разбег будет в силах. А пробег, да еще без груза и почти без топлива, даже у «эмки» всего пятьдесят-шестьдесят метров.

Еще бы, подумал я, у нее паровые двигатели, которые реверсируются одним движением рычага. С бензиновыми ничего подобного сделать не выйдет. Впрочем, есть и другие методы торможения, так что продолжим оказавшуюся довольно увлекательной беседу.

– Хм… и каковы же, по-вашему, преимущества такого авианесущего корабля перед тем, что вы описали ранее?

– Тех, что видны сразу – как минимум два. Когда я садился на воду на лыжах, то волны создали мне некоторые трудности, а моряки мне потом сказали, что океан таким спокойным – два балла волнения – бывает редко. Да я и сам это видел. Это значит, что при трех баллах посадка будет сильно затруднена, при четырех – связана с большим риском, а при пяти и выше – невозможна. А посадка на поплавках даже несколько сложнее, чем на лыжах, я в этом уже успел убедиться.

Второе – во время приема самолетов корабль с катапультами и кранами должен стоять на месте, причем довольно долго, а с палубой в виде летного поля сможет двигаться, что сильно расширит ему возможности боевого маневрирования. И, наконец, я не уверен, но подозреваю, что и самолетов такой корабль сможет нести больше.

– Рад, что Ольга нашла себе столь сообразительного мужа. Если бы не она, вы бы так и продолжали с саблей на боку ездить на лошади, время от времени получая выволочки за излишнюю лихость. Тоже, конечно, неплохо, но для державы предпочтительней тот вариант, что имеет место в действительности. Поэтому предлагая вам подумать, как можно искать и находить таких… в общем, наподобие вас. Достойное дело им найдется, причем не только в авиации. И еще один вопрос – надеюсь, вы не успели ни с кем поделиться своими мыслями о действии самолетов на море? Включая летный состав.

– Теми, что сейчас изложил вам – разумеется, нет. Другими – поделился. И с немцами, и в Гатчинском авиаотряде.

– Какими именно?

– Фюзеляж самолета сделать в виде лодки, а лыжи вынести по бокам только для поддержания устойчивости. Двигатели при этом придется вынести выше верхнего крыла, чтобы их не заливало.

– Вы понимаете, что при такой компоновке, во-первых, возникнут серьезные трудности для размещения бомб, а во-вторых, при взлете и наборе высоты двигатели будут создавать пикирующий момент? А при торможении – кабрирующий, что тоже не подарок.

– Разумеется, понимаю, но капитан «Драбанта» герр Кюбе как-то сказал мне, что германский технический гений сможет преодолеть любые трудности.

– Вот вы, значит, и решили – пусть преодолевает на здоровье, – усмехнулся я. – Неплохо. И, значит, вам теперь придется отрабатывать то, что вы мне сейчас с таким энтузиазмом изложили. Но сначала – подписать обязательство о неразглашении и получить допуск по первой форме. Раз уж Ольга вас будет почти везде сопровождать, то и она пусть подписывает, разве что ей хватит и второй формы. Объясните жене, что это очень серьезно.

– Э… ваше величество… а можно это сделаете вы? Она же вам сестра.

– Вот те раз! И когда это вы успели стать подкаблучником? Женились-то всего две недели назад! Ладно, я проведу беседу, но и вы ей сообщите, что, если она случайно проболтается, у вас будут очень серьезные неприятности. В общем, часть медового месяца я предлагаю вам провести в Германии, кайзер приглашает. О чем там можно будет рассказывать, мы еще поговорим. Из Берлина отправляйтесь в Бежецк, там пройдете переподготовку на новые машины. Не думаю, что у вас возникнут трудности, в пилотировании эти самолеты заметно проще «эмки». А потом – в Тверь. Там вы примете участие в сооружении макета взлетно-посадочной палубы и начнете отрабатывать на ней взлеты и посадки. Не ограничивайтесь ролью простого пилота – если вам придет в голову что-то интересное, не стесняйтесь это сразу выкладывать. Изобретать вы умеете, тут сомнений быть не может.

Во так, подумал я, теперь главная надежда – на человеческий консерватизм. Это, кстати, довольно сильный фактор, часто приводящий к парадоксальным результатам.

Например, первые линзы были изготовлены еще в четырнадцатом веке. Люди быстро убедились, что в пределах фокусного расстояния линза увеличивает рассматриваемые предметы, а за ними – искажает изображения. И чем дальше рассматриваемый предмет от линзы, тем искажения сильнее.

Если сложить две линзы, то они будут сильнее увеличивать и сильнее искажать, это выяснилось быстро. И никому не пришло в голову сделать два простых действия. Первое – расположить линзы не рядом, а на некотором расстоянии одну от другой. И второе – посмотреть не на то, что под носом, а на предметы, находящиеся вдали. Почти триста лет люди вертели в руках увеличительные стекла и не догадывались, что у них есть все необходимое для создания подзорной трубы. А ведь она бы нашла применение и в четырнадцатом, и в пятнадцатом веках, но изобретена была только в шестнадцатом. Почему – да потому что все знали – линза искажает изображение удаленных предметов, а две делают это еще сильнее.

Есть и более показательный пример. Аристотель ошибочно насчитал восемь ног у мухи, и его ошибка была обнаружена аж только спустя две тысячи лет. Мало ли, что поймать муху никакого труда не составляет – сам Аристотель сказал, так что в чем тут можно сомневаться?

А задумался я об этом впервые давно, во времена первого детства. Учительница русского языка сообщила нам, ученикам, что прилагательные, образованные от существительных, пишутся с одним «н». Исключений всего три, и их надо просто запомнить – стеклянный, оловянный, деревянный.

Я тогда впал в недоумение. Как же так? Ведь слово «ох…нный» совершенно явно образовано от существительного, и в нем даже на слух две буквы «н». Так что же получается, этих исключений все-таки четыре? А может, больше?

Мне хватило ума не делиться своим открытием с учительницей, но этот случай я запомнил.

С тех пор я имел много поводов лишний раз убедиться, что инерция мышления – великая сила. И сейчас надеялся, что под ее благотворным воздействием все мои конкуренты еще долго будут строить авианесущие транспорты с катапультами и кранами для подъема самолетов с воды. А мы тем временем попробуем создать нормальный авианосец. Для начала, конечно, небольшой, машин на двадцать, максимум тридцать, и не бронированный, даже такой корабль сможет эффективно действовать против линкоров.

Стоп, осадил я слишком уж развернувшийся полет мысли. А оно нам надо?

В другой истории осмысление морских сражений русско-японской войны привело адмирала Фишера к мысли о том, что нужен линейный корабль нового типа. Так родился «Дредноут» – родоначальник последнего поколения бронированных артиллерийских монстров, чье имя стало нарицательным. И только с появлением авианосцев эти военно-морские диплодоки сдали свои позиции.

Однако здесь-то никакой русско-японской войны не было! И Фишер, похоже, ни о каких дредноутах не помышлял. Вместо этого он усиленно продвигал концепцию линейного крейсера – то есть корабля с мощным главным калибром при полном отсутствии среднего, но такого, у которого бронирование принесено в жертву скорости. Его, кстати, в этом поддерживал Макаров, не так давно заявивший, что кораблю с мощным вооружением, в том числе торпедным, и высокой скоростью броня вовсе не нужна. Правда, в отличие от адмирала Фишера, Макарова в этом вопросе никто не поддержал. К тому же Фишер ратовал не за полную ликвидацию брони как класса, а только за ее некоторое ослабление.

Так, подумал я, надо постараться узнать, как по цене будут соотноситься дредноут и линейный крейсер. Скорее всего, они примерно равноценны по деньгам. Во всяком случае, в другой истории англичане долгое время считали линейный крейсер «Худ», утопленный «Бисмарком» с одного выстрела, лучшим своим кораблем. Вряд ли такое мнение могло сложиться о дешевом изделии.

И, значит, если цена у них примерно одинаковая, то пусть себе англичане строят линейные крейсеры. Как только они в это дело ввяжутся, надо будет подкинуть Вилли идею хорошо бронированного дредноута как убийцы английских линейных крейсеров. Меньшая скорость хода им не помешает, ведь цели сами к ним придут – как тот же «Худ» к «Бисмарку». Потому что эти утюги будут охранять главную ударную силу будущих морских войн – большие авианосцы. Вот их-то выпускать в океан без охраны нельзя, в начале Второй мировой войны англичане в этом убедились на собственном горьком опыте.

В общем, пока будем отрабатывать взлет с макета палубы с трамплином и посадку с использованием аэрофинишера. Наверняка потребуются серьезные изменения в конструкции самолетов, да и авиационные торпеды тоже нужны, а с ними у нас пока никак. А с постройкой авианосца лучше не спешить, дабы не навести забугорных флотоводцев на преждевременные мысли.

Впрочем, а почему бы не начать потихоньку строить корпус под видом императорской яхты? Тем более что у меня сейчас ни одной нет, и мне уже не раз намекали, что такое положение дел просто неприлично. Вот, значит, я и захочу себе не какую-нибудь мелочь, а сразу межконтинентальный лайнер с большой ровной палубой без выступающих надстроек. Мало ли, вдруг я там в футбол соберусь поиграть. Хотя нет, максимальная длина футбольного поля – это сто тридцать ярдов, то есть сто двадцать метров, для летной палубы слишком мало. Ну тогда пусть там будет мотоциклетный трек – его размеры я могу сам задать, никто мне тут не указ. Или лучше немного иначе – Рита любит кататься на мопеде, вот пусть она и выступает инициатором постройки корабля с местом для подобных развлечений. А я, как любящий муж, просто пойду на поводу у эксцентричной супруги. Тогда точно никто не подумает, что это будущий авианосец.