Глава 22

Люди, хоть сколько-нибудь изучавшие российскую историю в том мире, где я родился, знают, что причиной революции тысяча девятьсот пятого года была проигранная русско-японская война. Однако причина эта была не единственной – и, по моему скромному мнению, даже не основной. Основная же, как мне кажется, состояла в том, что либеральной буржуазии очень хотелось власти, а тут как раз в очередной раз увеличилось недовольство рабочих и крестьян текущим положением дел. Опять же из-за границы подкинули денег, а власти предержащие демонстрировали непонимание обстановки, непоследовательность и нерешительность. Вот оно и полыхнуло.

Сейчас буржуазия никуда не делась и хотела того же самого. С деньгами из-за границы, конечно, было похуже, чем в другой истории, но все же перехватывать их полностью мои спецслужбы не могли, что-то доходило и до адресатов. Ну, а при желании спровоцировать народное недовольство нетрудно, для этого проигранная война не обязательна. Можно придумать и другой повод. Не уверены? Тогда попробуйте вспомнить развал Союза или недавние события на Украине.

Так вот, мне казалось, что события, в чем-то похожие на те, что были в иной истории в пятом году, готовятся и в теперешней, разве что с небольшим опозданием из-за отсутствия войны и недофинансирования. И я собирался по мере сил сначала принять участие в подготовке оных, а потом, если получится, снять максимум сливок с результатов. Ведь вовсе не всякая революция или бунт приносят державе вред! Тут многое зависит от времени, места и состава участников.

Вон, в Польше когда-то был свой парламент, своя конституция и даже своя армия. Однако двух восстаний хватило, чтобы все это ушло в область истории. Вот только процесс еще не закончен – с моей точки зрения, тут нужен был небольшой завершающий штрих. Для его наложения полноценное восстание не нужно, даже бунт необязателен, хватит просто достаточно массовых беспорядков. И тогда по результатам их подавления исчезнет последний атавизм давно прошедших времен – само название «Царство Польское» пропадет с карт и официальных документов, а словосочетание «царь Польский» – из моего официального титула.

В Прибалтике тоже не наблюдалось хоть сколько-нибудь заметного идеала, но там хоть на законодательном уровне почти все было унифицировано с прочими территориями России. Однако в Финляндии…

Это была совершенно явная заграница внутри Российской империи. Финская конституция, финский парламент, своя, местная армия, которой ни военный министр, ни даже император командовать не могли, своя судебная система, своя пограничная стража и даже своя валюта – финская марка! Мало того, Александр Первый им даже Выборгскую губернию подарил, прямо как Хрущев – спьяну Крым Украине.

Никакой хоть сколько-нибудь эффективной таможенной службы на границе Швеции и Финляндии не было, и, чтобы пресечь поток контрабанды, ее пришлось создавать на границе Финляндии и России. Ну не маразм ли? Таможни внутри единого государства, как в какой-нибудь феодальной Франции времен самых первых Людовиков!

Мой отец, в отличие от деда, хорошо понимал нетерпимость подобного положения, однако сделать почти ничего не успел. Но я же еще в манифесте о восшествии на престол клятвенно обещал, что буду по мере сил продолжать дела отца и брата, так что на рубеже веков просто настала пора выполнять обещанное.

В тысяча восемьсот девяносто девятом году генерал-губернатором Финляндии был назначен Николай Иванович Бобриков. Я при назначении напутствовал его так:

– Вам ставится задача подготовить этот гнойник на теле империи к хирургическому вскрытию. Наверное, полностью сделать это не удастся, но любое движение по пути к унификации с остальными территориями империи будет во благо. Вот только прошу иметь в виду, что вы там сразу станете очень непопулярным человеком. А это значит, что вполне возможно покушение, и не исключено, что успешное. Учтите, что я такое развитие событий буду рассматривать как вашу служебную несостоятельность. Поменьше героизма, Николай Иванович! России и мне вы нужны живым.

– Ваше величество, вести себя как трус я не буду.

– Так этого никто и не требует, достаточно просто соблюдать разумную осторожность. Как я, например, ее соблюдаю. И не только в отношении личной безопасности. Ваша политика должна быть твердой, последовательной, но в то же время резких шагов лучше избегать. Знаете, как в авиации инструктор объясняет ученику, что значит «сделать быстро»? Надо делать все медленными движениями, но без перерывов между ними.

В общем, если по результатам вашей деятельности Финляндию можно будет быстро привести к общему для России знаменателю, я сочту, что вы свою задачу блестяще выполнили, и в долгу, само собой, не останусь. Если вы все же прозеваете покушение на вас, и оно станет успешным, это будет уже не так хорошо. Сейчас России не очень нужны мертвые герои, живые предпочтительней.

Бобриков, судя по его дальнейшему поведению, проникся. Во всяком случае, покушений на него было уже три, и все неудачные, причем после каждого следовали массовые аресты.

Так вот, после того, как я объявлю о скором введении в России конституции, то есть высшего закона, по определению имеющего приоритет над всеми местными, сильнее всего возмутятся там, где эти самые местные сейчас часто превалируют над общероссийскими. То есть в Польше, в Финляндии и в Прибалтике.

Разумеется, в Средней Азии сейчас тоже тот еще гадючник, но там хоть своих конституций нет. И с людьми, знающими, что это такое, тоже очень плохо. То есть там не будет никакого возмущения просто потому, что никто не поймет, что же такое вводится в Петербурге.

Понятное дело, там тоже придется наводить порядок, но делать это прямо сейчас не следует. Лучше попозже. Не надо превращать во врагов одновременно все национальные элиты окраин Российской империи. Пусть превращаются по одной, так нам будет проще справиться. При помощи, как это ни странно, лейб-гвардии.

Ее командующий, дядя Володя, то есть великий князь Владимир Александрович, ныне лишился большей части не только влияния, но и здоровья. Причем, скажу без ложной скромности – во многом благодаря моим личным усилиям.

Старший сын великого князя, Кирилл Владимирович, после своей скандальной женитьбы был изгнан из России, и дядя Володя это очень тяжело переживал. Второй, Борис, тоже успел отметиться. В четвертом году, когда казалось, что вот-вот начнется война с Японией, он, видимо обуреваемый жаждой подвигов, добился перевода из флигель-адъютантов в армию – на Дальний Восток. Но войны как-то не случилось, так что Борис, дабы хоть чем-то заняться, начал волочиться за княгиней Гагариной, но вместо ожидаемой взаимности получил всего ишь пару пощечин, сопровождавшихся возгласом «хам и мерзавец!». История получила огласку, поэтому донжуана вызвал Кондратенко и устроил ему втык.

Борис, как и его родитель, особой остротой ума не отличался, поэтому спесиво процедил:

– Вы забываете, генерал, что общаетесь с великим князем!

– Что?! – охренел Кондратенко. – Сми-ирна!!! Как стоите перед непосредственным начальником? Молчать! Руки по швам!

Роман Исидорович, простая душа, считал, что о его праве личного доклада государю и вообще о дружеских с ним отношениях в армии знают все, но, как оказалось, для некоторых этого было недостаточно. Идиот по имени Борис озверел, достал револьвер и выстрелил – правда, ухитрился промазать. В ответ Кондратенко, не будучи ни обделенным силушкой, ни испорченным великосветскими условностями, от души дал скандалисту в рыло, в результате чего тот с непривычки к подобным методам воспитания лишился сознания и двух передних зубов.

Вся эта история специально не планировалась и произошла как-то сама собой, так что от меня потребовалось всего лишь не позволить ее замять, что было нетрудно. В результате Борис был признан душевнобольным и сейчас проходил курс лечения в Канатчиковой больнице в Москве, которой еще не было присвоено имя Кащенко. Ясное дело, дяде Володе это здоровья не добавило.

Его жена, великая княгиня Мария Павловна, оказалась замазана в скандале с мошенником и прохиндеем Папюсом, так что до недавнего времени из близких ни в чем таком не замешанным оставался лишь Андрей. Однако и он не придумал ничего лучше, чем воспылать чувствами и, главное, не стал держать это в тайне. И к кому? К скромнейшей, честнейшей и вернейшей Малечке, законной жене великого князя Сергея Михайловича! Скандал получился знатным. Еще бы, Рита с Юлей на подобных делах собаку съели, а исполнительница главной роли, Матильда, вообще была актрисой от бога.

В общем, в этой истории со здоровьем у Владимира Александровича было куда хуже, чем в той. Там он дотянул, кажется, до тысяча девятьсот девятого года, а здесь вопрос стоял проще – он доживет до следующего года или оставит нас безутешными уже в этом?

Никто бы не удивился и уж тем более не стал бы меня осуждать, освободи я столь больного человека от командования гвардией, но я с этим не спешил, ибо дорога ложка к обеду.

На место дяди Володи давно облизывался другой великий князь – Николай Николаевич младший. Сын Николая Николаевича старшего, который во время турецкой войны прославился ну прямо как у Высоцкого – «он там был купцом по шмуткам, ну, и подвинулся рассудком». То есть на снабжении войск он наварил столько, что его разум не выдержал и покинул своего столь вороватого носителя.

Так вот, дядя Коля-младший уже, наверно, лет десять вожделел стать главным гвардейцем в России и никак не мог понять, дубина, отчего я, относясь к дяде Володе без всякого пиетета, с должности его так и не снимал. Да чтоб вам обоим было чем заняться! Подсиживайте лучше друг друга, чем меня.

Давно замечено, что человек, наконец-то дорвавшись до реализации своей давней мечты, может на радостях наворотить глупостей – особенно если его вообще трудно отнести к гигантам мысли. И, значит, когда я наконец-то освобожу от должности уже полутора ногами стоящего в могиле дядю Володю, назначив на освободившееся место дядю Николашу, он обязательно возрадуется. А ведь подавлять бунты, когда таковые начнут вспыхивать один за одним, придется именно гвардии! Жандармерия и полиция не справятся, это проверено опытом революции пятого года, историю которой я изучал в школе и на первом курсе института. А вот у гвардии получилось неплохо, как следовало из упомянутого опыта.

Однако тут при внимательном рассмотрении обнаруживалось небольшое противоречие. С одной стороны, подавление должно происходить быстро и жестко, затягивание в таких вопросах чревато. А с другой – кто будет потом отвечать за неизбежные перегибы? Как-то ни к чему, чтобы меня со временем некоторые либерально мыслящие индивидуумы пытались назвать каким-нибудь «Александром Кровавым». Нет, они, конечно, быстро раскаются, условия создать не очень трудно, но зачем вообще до такого доводить? Лучше заранее подготовить козла отпущения, тем более что Николай Николаевич – последний из Романовых, до сих пор сохранивший какое-то влияние, независимое от моего. Привести его к общему знаменателю – и в семье наступит натуральная благодать.

И вот, значит… как оно там правильно говорится-то? Мое величество, осознав неизбежность перемен и вникнув в народные чаяния, наконец-то решило провести либерализацию внутренней политики Российской империи. То есть я издал указ, в котором ограничивал цензуру, разрешал создание политических партий и объявил о скором созыве органа подлинного народовластия (только не смейтесь) – Государственной Думы. Первой задачей которой станет разработка конституции – то есть высшего закона, имеющего безусловный приоритет над всеми прочими актами, уложениями и местными законами в империи. И уж где-где, а в Финляндии сразу поймут, чем это для них чревато.

В другой истории власть под давлением возмущенного народа вынуждена была пойти на созыв Госдумы и введение конституции. Мало того, что это не прибавило ей авторитета, так и размежевание сразу пошло самым для нее невыгодным образом. С одной стороны – народ, он за все новое и вроде как прекрасное против всего отжившего. С другой – правящая элита, она наоборот.

И у меня были планы разыграть все несколько не так, благо обстановка позволяла. С одной стороны – власть в союзе со всеми прогрессивным силами общества, с другой – отщепенцы из того же общества. Кто-то будет противиться новому по дурости или просто от недостатка образования, а кто-то – из шкурных соображений, и одна из важнейших задач власти – не смешивать первых и вторых (а если кто-то где-то смешает, виноват будет дядя Николаша). То есть финны, по идее, будут бороться не против угнетающего их царизма, а против либеральных преобразований, поддерживаемых всеми здоровыми силами общества. И, значит, ату их, оголтелых реакционеров! Во имя грядущей социальной справедливости.

Правда, эти самые здоровые силы не сразу поняли всю глубину стоящей перед ними задачи и даже поначалу попытались слегка возмутиться, так что мне пришлось съездить в Зимний, где произошла встреча императора с политическими деятелями всех мастей, от либералов до монархистов, специально туда приглашенными.

Естественно, сразу же появились претензии. Основную озвучил Гучков – мол, избирательная кампания начинается через неделю, и как к ней можно успеть подготовиться?

В ответ я процитировал ему его же статью месячной давности, где он утверждал, что демократические преобразования в России запоздали как минимум на десятилетие.

– Неужели вы, Александр Иванович, хотите их еще отложить? – удивился я. – Мне кажется, что это не лучший выход. Просто потому, что введение конституции откладывать нельзя. И если ее проект не сможет подготовить Дума по причине того, что она будет еще не избрана, то этим придется заниматься специально назначенным мной людям. Так что, если вы действительно собираетесь принять участие в разработке судьбоносного для России документа, рекомендую поспешить.

– Спешка никогда до добра не доводила! – громко заявил какой-то толстомордый тип из заднего ряда.

– Представьтесь, пожалуйста, – попросил я.

– Морозов Савва Тимофеевич.

Вот чудеса, подумал я. Он же вроде как должен был помереть еще в прошлом году! Точно, в той истории было какое-то весьма подозрительное самоубийство, чуть ли не двумя выстрелами в затылок со связанными руками. А вот не надо было всяких эсеров финансировать! Так здесь, в этом мире, он что, сумел удержаться от опрометчивых шагов? И ведь, получается, благодаря мне. Вот что значит невнимательно прочитать список приглашенных, укорил я себя и ответил:

– Я, например, думаю над улучшением государственного устройства России почти непрерывно уже не помню сколько лет. И господа либералы, если судить по их печатным выступлениям, только о благе страны всю жизнь и размышляли без сна и отдыха. И в этих условиях почти два месяца на избирательную кампанию плюс еще два – на разработку проекта конституции более чем достаточно. Ведь нужно не придумать что-то совершенно новое, а всего лишь связно записать давно придуманное и даже, не побоюсь этого слова, выстраданное! А ежели у вас такого до сих пор нет, то, наверное, это есть повод задуматься – а не совершаете ли вы ошибку, решив заняться политической деятельностью?

Произнося эту ахинею, я косился на сидящего в правом углу князя Ухтомского – мол, неужели непонятно, что пора задавать первый из заранее согласованных вопросов. Я, конечно, и на всякие непредвиденные отвечать могу, язык вроде подвешен более или менее правильно, но вам же самим придется в нужном ключе потом комментировать то, что я тут наболтаю!

Князь не подвел. Он встал, солидно прокашлялся (я даже подумал – сейчас бы ему еще и высморкаться) и провозгласил:

– Ваше величество, но ведь некоторые организации, формально не являющиеся политическими партиями, реально имеют практически все признаки оных! Например, трудовые союзы, пестуемые господином Зубатовым. И, значит, они изначально готовы к избирательной кампании лучше, нежели здесь присутствующие, которым еще только предстоит создавать свои партии. Не является ли это, так сказать, некоторой форой?

– Конечно, является, – с готовностью подтвердил я. – И это не только у Зубатова. Почти у каждого есть какие-то свои козырные карты, отсутствующие у прочих. Например, сравните тираж и популярность московской «Рабочей газеты» и ваших «Санкт-петербургских ведомостей». И какое издание будет иметь больше возможностей для предвыборной агитации? Или, например, кто сможет вложить больше денег в избирательную кампанию – тот же Зубатов или недавно выступавший здесь господин Морозов? Я считаю, что равные условия для всех кандидатов обеспечивает невозбранная возможность беспрепятственного применения их изначальных преимуществ. А народ – он, выслушав всех, и сделает свой выбор.