Ярослав Землянухин
Белоглазый
В голове было гулко. Низкий тяжелый звук появлялся в груди, ширился, превращался в писк и рвался, как напряженная струна. Несколько секунд глухой тишины, и снова: гул, писк, обрыв.
Веки норовили опуститься, и мальчик с усилием их разлеплял. С озера полз туман. Густой, с желтыми пятнами, волокнистый, как овечья шерсть, которой отец подбивал кафтан. Туман уже поглотил берег, низкие кусты и взялся за стройные ряды сосен. Над этой грязно-белесой массой переплелись мазки желтого и красного – верхушки деревьев. Вскоре исчезли и они. Мальчик остался наедине со старой покосившейся часовней. Только он и эта развалина. Больше ничего. Весь мир сжался до маленького человека и часовни.
Сквозь низкий дверной проем было видно, как в глубине на дощатом полу сидит его старший брат. Подбородок опущен, руки связаны за спиной. Одна койба с торчащим наружу грязным оленьим мехом слетела с ноги и валялась рядом. Брат поднял голову и уставился перед собой плывущим, будто хмельным, взглядом. Из уголка рта стекала слюна. Мальчик хотел помочь ему развязать веревки, но безвольное тело не слушалось, ноги были ватными, и сил хватало только, чтобы не упасть в сырую траву.
В тумане возник белый силуэт, он бесшумно скользнул внутрь часовни. Дверь захлопнулась. Затрещало пламя, от деревянной постройки потянулась тонкая струйка дыма.
Мальчик сжал висевший на шее амулет – голову ворона, – выточенный братом из кости волка, подстреленного на исходе зимы. Серый повадился спасаться от голода рядом с поселком. Ни у кого не было такого амулета.
За спиной раздался перестук множества косточек и деревяшек, песнь мелких камней, подгоняемых быстрой лесной рекой. Из тумана выступил старик. Мальчик с трудом отвел взгляд от нарастающего пламени, которое охватило ветхую постройку, и скосил глаза так, что можно было разглядеть широкую шляпу, откуда свисали на нитях мелкие костяные амулеты, длинное по щиколотку платье, тоже увешанное костяшками, которые и издавали тот самый мелодичный стук. Лицо старика пряталось в тени полей.
Пламя охватило часовню, и над танцующими языками остался только ветхий крест. Вскоре и он исчез в огне. Усеянная венами темная рука сжалась на плече мальчика. Он не хотел идти, но ноги сами понесли за стариком. Туман проглотил их.
Деревья вдоль дороги были высокие, прямые. Строгие были деревья. Сосны, березы, кажется, еще осины. Тим попытался вспомнить уроки природоведения, но всё, чему учили в школе, выветрилось из головы, как только наступили каникулы.
Он посмотрел в окно: в лучах заходящего солнца золотая и огненно-красная листва полыхала так, что глазам стало больно, и в то же время завораживала, поэтому отводить взгляд не было желания.
Аленка оторвалась от телефона и бросила недовольный взгляд в затылок отца. Вздохнула и снова уткнулась в телефон. Даже сейчас она не снимала дурацкую шляпу с широкими полями.
Дорога была утомительной: машину на разбитом асфальте трясло так, что у Тима клацали зубы, изредка трасса становилась хорошей, и тогда папа радостно восклицал: «Добро пожаловать в Европу!», а потом снова начиналась езда по стиральной доске. В десятый раз шутка уже не казалась смешной. Тим первое время пытался читать, но буквы подпрыгивали вместе с ним, поэтому он отложил книгу и лишь иногда поглядывал на обложку со странным, размахивающим дубиной, лысым существом – троллем. Книга называлась «Скандинавские сказки и предания».
Сестра поправила наушники и снова уткнулась в экран телефона, сосредоточенно покусывая пирсинг на губе. За последний год, кроме пирсинга, она стала носить рваные на коленях брюки, которые подворачивала снизу, и весь этот новый вид вызывал у Тима бурное, непонятное ей веселье.
– Скоро уже приедем, – сказал отец, – вон, слева, наше озеро.
«Никакое оно не наше», – подумал Тим.
Действительно, замелькала между стволов зеркальная поверхность, а потом деревья закончились, и справа от трассы раскинулось озеро, настолько широкое, что не было видно другого берега, только тонкая синеватая полоска на горизонте, дымка, сквозь которую пылало уходящее солнце.
Поверхность озера была такой гладкой, что напоминала гигантский идеально отполированный каток. И на нем словно вмерзла точка. Пятно. Лодка! Тим прилип к стеклу. Даже не лодка, а плот. Большой, наверное, с целый автомобиль или даже больше, Тим никогда не видел таких плотов.
– Па-а-ап, а мы плот сделаем?
Отец угукнул, не отводя взгляда от дороги. За последние годы он отрастил себе пышную бороду, и теперь Тиму казалось, что он пытался спрятаться в ней. А ведь когда собирались, папа сказал, что обязательно сводит Тима на рыбалку. Как было бы круто: порыбачить на собственном плоту! А еще, если удастся договориться с лесником, то они пойдут на охоту. Вот бы лесник попался добрый, который бы сразу понял, что отец сам бывалый охотник. Может, даже ему, Тиму, дадут пострелять. Он уже взрослый – десять лет! И из духовой винтовки попадал в десятку. Конечно, ему дадут! А потом они зажарят утку, ту самую, которую подстрелят. Тим зажмурился то ли от удовольствия, то ли от ослепляющей золотом листвы. От вкуса утки, которую он никогда не пробовал, рот наполнился слюной.
Солнце медленно спускалось за деревья, небо стало красным, но не ярким, как сигнал светофора, а тревожным, багровым, и таким же окрасилось озеро.
Машина замедлилась и свернула на грунтовку, ведущую на мыс. Несмотря на то что отец вел аккуратно, на колдобинах Тима бросало из стороны в сторону. Вскоре путь пересек широкий овраг, через который был переброшен почерневший от времени бревенчатый мост. Отец притормозил и постучал пальцами по баранке:
– Вот черт, – выругался он сквозь зубы.
Мост выглядел очень старым, даже не верилось, что он сможет выдержать их автомобиль.
– Ладно, проедем!
Машина медленно двинулась вперед: под колесами угрожающе заскрипело.
«Интересно, действительно тролли живут под мостами? – подумал Тим. – Хотя сказки всё это! Но вот если бы они взаправду были, то какой-нибудь тролль обязательно тут поселился».
Мост в последний раз скрипнул, и все трое тихо выдохнули.
Дорога, которая вела дальше, была лучше разъезженной грунтовки. Она поднималась на возвышение, петляла между сосен, настолько высоких, что даже не было видно неба. Мелькали заброшенные постройки, а впереди стояло несколько новых деревянных домов. Наконец машина затормозила у самого большого, с широким деревянным крыльцом. Темнело. В кронах завывал ветер. Тимка нашарил в кармане костяную фигурку и сжал ее.
С каждым годом становилось всё хуже, время бежало, руки были уже не те. Да ладно руки! Мозги! Мозги теряли ясность и остроту! Четвертый десяток на исходе, а похвастаться нечем. И пустота в душе вот уже который год никуда не уходит. Никита решил взять отпуск и умотать в Карелию с детьми: Аленкой и младшим, Тимофеем. Да, конечно, сезон не очень подходящий, зато недорого, и никто не будет отвлекать от того, что он задумал: написать книгу! Идея крутилась в голове давно, но работа, быт, всё никак не доходили руки, а тут целых две недели в его распоряжении! Вдали от города, под шум дождя. Надо только начать, а потом это всё раскачается как маятник, и его будет уже не остановить.
Кажется, приехали. Никита остановил машину перед большим деревянным зданием. Вокруг было безлюдно. Он подождал немного – вдруг кто-нибудь выйдет? Но туристическая база выглядела заброшенной, неуютной. Может, про них забыли и персонал разъехался по домам? Конечно, кто останется тут в такую погоду? А он повелся на дешевое предложение.
Да не может быть такого! Ведь перед выездом созванивались, и эта девушка всё подтвердила! Вон, в окне что-то тускло светится.
– Какой же трэш, – донесся сзади голос Аленки.
Очень трудная девочка, всем недовольна! Тимофей куда сговорчивее. А дочь скоро найдет себе парня. Если конечно еще не нашла. А то с кем она там переписывается? И свалит от бати. Как только она согласилась с ними поехать?
Никита выбрался из машины.
– Далеко не уходи! – крикнул вылезшему следом Тимофею.
Поднялся по скрипучей лестнице, и тут дверь открылась.
На пороге стояла миловидная девушка. Она торопливо поправляла блузку. За ее спиной, в тусклом свете, проскользнула тень. Ник про себя усмехнулся.
– Здравствуйте, – девушка натянуто улыбнулась, – мы ждали вас позже. Меня зовут Наста.
– Никита.
– Пойдемте, я покажу ваши апартаменты, – она накинула пальто и вышла.
Солнце уже село, и пустые коттеджи в темноте казались бесформенными махинами. Наста достала фонарь, осветила дорогу.
– Сейчас не сезон, поэтому гостей мало, – сказала она.
«Мало, значит, кроме нас, тут никого нет», – подумал Никита, но вслух ничего не сказал.
Их домик располагался на окраине базы, от него в лес, мимо небольшой площадки для пикников, убегала тропинка. Внутри было прибрано, на небольшом столе стояли вымытые стаканы, а на кроватях – свежее белье.
– Здесь у вас гостиная с камином и финской антресолью, там – комната с двумя кроватями, вот телефон, звоните, если что-то будет нужно.
– Чур моя, – чирикнула Аленка и ловко забралась по деревянной лестнице на просторную антресоль.
Тим хотел было возмутиться, но передумал и кинул рюкзак в смежной комнате.
– Нам бы дровишек для камина, – проговорил Ник.
Наста кивнула:
– Я пришлю человека.
Вскоре она ушла.
Ник стоял в прихожей перед миниатюрным холодильником и скептически переводил взгляд с него на большой пакет, полный мяса для пикника. Открыл дверцу и уставился внутрь. На него смотрели две бутылки: одна с настойкой, одна с красным вином. Холодильник ровно такого размера, чтобы в нем поместились только эти две бутылки. Губы пересохли. В животе резко потеплело. Ник осторожно, чтобы не звякнуло стекло, закрыл дверь, и направился к телефону.
– Алле, девушка? Кхм, Наста? – проговорил он в трубку. – А зачем алкоголь в холодильнике?
– Это для гостей, – пропела трубка, – выпитое мы включим в счет.
– Нет, я не пью, можно попросить забрать?
– Хорошо, отдайте рабочему.
Вскоре в дверь постучали, скрипя половицами, ввалился молодой парень с чуть раскосыми глазами, перед собой он держал дрова.
– Вам? – громко спросил парень. Ник выглянул на улицу через приоткрытую дверь и нарочито удивленно огляделся.
– А что, тут еще кто-то есть? – спросил он.
Парень замялся. Положил охапку дров рядом с камином.
– Меня Асхан зовут, – он широко улыбнулся, – если понадобится помощь – обращайтесь.
– Может, у вас холодильник побольше есть?
– В администрации стоит, но он тоже маленький, а вам зачем?
– Мясо надо убрать, а сюда оно не влезает.
Ник снова открыл дверцу микрохолодильника, демонстрируя правдивость сказанного, потом достал оттуда бутылки и сунул их Асхану.
– Держи, сам выпьешь.
Парень прищурился, а потом расхохотался:
– Виночерпий, налей в мою чашу вина! Этой влагой целебной упьюсь допьяна, – продекламировал он раскатистым красивым голосом. Ник удивленно вытаращился на него. От неожиданности даже Аленка свесилась с антресолей и с интересом уставилась на Асхана. Тот снова улыбнулся:
– Что? Думали, чурка невежественная?
– Да ничего не думал, – огрызнулся Ник.
– Вы мясо на крыльце повесьте, там крючок для гамака, – весело сказал парень, – сейчас по ночам всё равно выше пяти градусов не поднимается – будет как в холодильнике.
– Разберемся, – буркнул Ник и потянулся за сигаретами. Асхан решил, что он не видит, и стрельнул глазами вверх, на финскую антресоль, где Аленка, свесив тонкие ноги, с интересом наблюдала за происходящим. Она покраснела, хмыкнула и спряталась.
– Кажется, вам пора, – сказал Ник.
– Да-да, конечно, – Асхан выскользнул на улицу, – вы обращайтесь, если что!
Никита вышел за ним на крыльцо. Нашел крючок и повесил тяжелый пакет с мясом, облокотился на перила. Чиркнула зажигалка. Легкие втянули горький шершавый дым – единственная слабость, которую он позволял себе после смерти жены. Выл ветер, скрипели и трещали деревья. Так же, как и брус под тяжестью ее тела четыре года назад.
Никита проснулся от настойчивого поскрипывания, голова раскалывалась, во рту словно кошки нагадили, содержимое желудка просилось обратно. Вечер, уже стемнело. Взгляд не сразу сфокусировался на двух качающихся обрубках.
Ник прочистил горло и выкрикнул имя жены. Ругнулся, не отводя взгляда от обрубков, потянулся за сигаретами, но тумбочка, где они обычно лежали, была пуста. «Скрип-скрип», – напомнил о себе звук, голова заныла еще сильней. Наконец Никита смог сфокусироваться. Две белые ноги, покрытые сетью вен, вот что это были за обрубки. Влево. Вправо. Две ноги, над которыми вьется ткань ночной сорочки его жены. А из дверного проема на него смотрели ошарашенные глаза дочери. То был день ее рождения.
Четыре года, как он похоронил эти воспоминания. Целых четыре года, как он перестал корить себя за ее смерть. И вот. Снова.
От порыва ветра зашуршали кроны, в глубине леса застонало. Ник вздрогнул, торопливо затушил сигарету и вернулся в дом.
Хмурое утро спустилось на мыс. Мелкий дождь нетерпеливо барабанил по крыше: тра-та-та. Хлопнула дверь, застонали половицы, где-то далеко, за границей сна, послышался недовольный голос отца. Тим нехотя разлепил глаза. Поднялся и, покачиваясь спросонья, вышел в комнату с камином.
– Не, ну ты представляешь?! А?! – отец пробежал мимо. Высунулся на улицу, покрутил головой и снова грохнул дверью.
– Пап, а нельзя потише? – протянула сверху Аленка.
– Да какой там!
Сестра выглянула с антресоли и покрутила пальцем у виска.
Тим так и стоял посреди гостиной, в футболке и наспех натянутых брюках.
Отец повалился в кресло, его лицо покраснело, волосы растрепались, борода торчала в стороны.
– Мясо украли!
Он стал торопливо одеваться. Молнию заело, и отец остервенело ею задёргал.
– Наверное, этот! Хайям! То-то он говорит мне: пакет на улицу повесь.
Так до конца и не застегнувшись, он выбежал на улицу.
– Ругаться пошел, – констатировала сестра.
Они с Тимом оделись и отправились на завтрак.
В администрации за длинным деревянным столом уже сидел хмурый отец. Появилась Наста с подносом. Она улыбалась, но при этом прятала покрасневшие глаза. Тиму показалось, что ее улыбка была ненастоящей.
Он покосился на папу. Повозил ложкой в противной овсянке. Наконец решился:
– Па-а, на рыбалку пойдем?
Отец сосредоточенно жевал.
– Раньше надо было вставать, – через некоторое время бросил он.
– А шалаш сделаем?
– Не. Дождь на улице.
– А завтра?
– Завтра посмотрим. Сегодня поработать хочу.
Прилипшую к тарелке овсянку Тим так и не осилил.
На улице лениво моросил дождь. С одной стороны к туристической базе шла асфальтированная дорога, а дальше, в глубину мыса, петляла тропинка. Коттеджи располагались на возвышении. По бокам, в низине, росли сосны, и с того места, где стоял Тим, была видна свинцовая вода озера.
Мальчик аккуратно стал спускаться по крутому склону, хватаясь за торчащие из земли корни. Несколько раз поскользнулся, рука покрылась темно-синим соком. Тим присмотрелся и только сейчас увидел, что земля усыпана мелкими темными ягодами на невысоких стелющихся растениях. Что это? Может, ядовитые?
Берег был уже совсем рядом. Из воды торчал жухлый камыш. Тут же на сваях стояло разрушенное временем строение, похоже лодочная станция, рядом лежали скелеты сгнивших лодок. Волны бросались на берег. Со стороны леса с криком поднялась стая ворон. Тим побежал к сваям, вскарабкался на помост.
Выпрямился, держась за трухлявую балку, руку приложил ко лбу и вгляделся вдаль. Он – капитан пиратского корабля! Отдать швартовы! Поднять паруса! Впереди торговое судно! Тим присмотрелся: кажется, тот самый плот, который они видели вчера с трассы. Он больше похож на плавучий дом: вон стены, крыша, низкий вход. Кто там живет – не видно. Ага! Значит, это корабль призраков.
Трухлявая доска под ногой хрустнула, обломки плюхнулись в воду. Тим чуть сам не полетел вниз – в последний момент рука нашла опору. Он быстро спрыгнул на берег и побежал обратно на базу.
Дождь усиливался. На тропинке, ведущей к домикам, стояла Аленка и что-то с интересом разглядывала. Она заметила Тима и поманила его.
– Смотри, вообще огонь, – она показала на деревья.
Тим огляделся, сначала он не обратил внимания, но теперь понял, что увидела сестра. Как новогодние украшения, на нижних ветках висели белые косточки, маленькие черепа с пустыми глазницами, крест-накрест перевязанные грязной веревкой деревяшки, утыканные перьями.
– Круто, – прошептал он, – откуда они?
– Не знаю, может, сатанисты какие-то…
Они постояли, разглядывая странные украшения. Ветер шевелил ветки, отчего костяшки чуть постукивали.
– Так-так. Что тут у вас? – раздался голос за спиной.
Тим вздрогнул, обернулся – сзади подошел отец.
– Это еще что такое?! – он уставился на «украшения». Лицо побагровело. – Это какая-то шутка? Вы повесили?!
Тим с Аленкой испуганно замотали головами.
– Кто тогда?! – отец подошел к дереву и ударил по ветке: костяшки посыпались на усыпанную хвоей землю. – Опять этот Хайям?
До самых верхних он мог достать, только привстав на мыски.
– Ну, па-а, – захныкала почти по-девчачьи Аленка.
– Что за люди, а? Что за место? – повторял отец.
На его лицо падали тяжелые дождевые капли, а он сшибал украшения, ломал их подошвой и вбивал в землю. Успокоился только, когда на ветках осталась лишь хвоя.
Когда они вернулись в дом, лило как из ведра. Наскоро переодевшись, отец уселся за ноутбук писать свою книгу. Тим сидел у окна и пальцем водил по запотевшему стеклу. На подоконник он поставил талисман – костяную обезьянку – последний подарок матери. Хитрая обезьянка гримасничала: одной рукой закрыла рот, чтобы сдержать смех, а другую прятала за спиной. Мать привезла ее из поездки в далекую страну Индию, это было настолько давно, что Тимка помнил только костяную фигурку и загорелую, в цветных одеждах, маму, от которой вкусно пахло. Потом мама никуда больше не ездила. А обезьянка сначала была просто игрушкой, которую он везде таскал, потом она потерялась, а после того, как не стало матери, он случайно наткнулся на фигурку в ящике стола. И она стала той ниточкой, которая соединила его и воспоминания о прошлом.
На улице что-то двигалось. Сквозь линии рисунка на запотевшем стекле было видно, как за стеной дождя, среди деревьев, плыла высокая прямая фигура.
Это тролль из-под моста! Тимка рукавом потер окно, чтобы разглядеть получше, но лес был пуст. Дождь лил, барабанил по крыше, будто с неба сыпались тысячи мелких камешков.
С утра Аленка была сама не своя. Пока сонный Тим тащился в туалет, она уже поднялась и растрепанная ходила из одного угла гостиной в другой, мусоля телефон.
– Аленк, что с тобой? – протянул Тим.
Сестра только передернула плечами.
Ночь выдалась беспокойной: скрипели сосны, дождь колотил по крыше, кажется, упало несколько деревьев. На улице что-то бесилось, кружилось в бешеном танце, металось в буре, крутя бледной шишковатой головой. Сквозь вой ветра прорывались протяжные визги, белые тонкие руки взлетали вместе с колышущимися ветвями. Тим закутался в одеяло, ведь если спрятаться, то оно тебя не увидит. Наконец сон взял верх.
Утром о прошедшей буре напоминала только легкая дымка, висевшая над землей.
Отец еще спал – допоздна сидел в ноутбуке. Тим хотел повернуться, зарыться в подушку и уснуть, но заорал телефон, который висел на стене. Аленка специально не брала трубку, а звонок все тилинькал и тилинькал. Звонила Наста. Попросила сказать всем, что после бури из строя вышла сотовая связь, но завтра, а может, и сегодня ее починят. Пригласила на завтрак и пожелала хорошего дня. Ничего не оставалось, как начать одеваться.
Аленка, когда узнала про аварию, обреченно посмотрела на ставший ненужным смартфон и вздохнула.
– Может, пойдем в лес на пикник? – предложила она. – Дождя сегодня нет, а мы все равно собирались.
– Ура! Пикник! – обрадовался Тим.
– Мяса нет, – глядя в тарелку с завтраком, сказал отец.
– Так я бутерброды сделаю, – парировала сестра.
– Нет-нет, давайте без меня, – я сегодня занят.
– Вот так! Всегда без тебя! Ты всегда занят! – крикнула Аленка.
Отец поднял глаза и уставился на дочь.
– Не ори, – процедил он.
– Что не ори?! Даже тогда ты был «занят» – спал!
Тогда. То слово. Все понимают, о чем речь, но оно как стена, за которую не переступить. Большего ты не скажешь, и так все знают, что за этим «Тогда». Тиму показалось, что в помещении резко похолодало. Отец побагровел, желваки бешено перекатывались под кожей. Кулак опустился на дерево с такой силой, что подпрыгнули тарелки.
– Молчи!
Аленка вскочила и бросилась прочь, на улицу.
Отец смотрел ей вслед.
– Ешь, – кинул он Тиму. Сам к тарелке больше не прикоснулся.
В доме, на книжке со скандинавскими сказками, Тим нашел записку, в которой сестра предлагала встретиться на тропинке, ведущей от базы в лес. Уже через десять минут он ежился в условленном месте, поглядывая на качающиеся кроны сосен. Озеро внизу шумело. По серебристой поверхности перекатывались волны, будто играя друг с другом наперегонки. Несколько крупных птиц пронеслись над озерной гладью, по очереди падая в воду, а потом взлетая.
– Ник тут? – псыкнула из-за массивного ствола Аленка. Когда они с отцом бывали в ссоре, она называла его только по имени.
– Не. Сидит. Пишет.
Сестра кивнула, бросила сигарету и затоптала ее в песок. Тим знал о том, что она курит, впрочем, как и отец, но у них с сестрой было молчаливое соглашение, что он никому не говорит об этом, а Аленка, в свою очередь, не сдает его в мелких проступках. В руке она держала увесистый пластиковый пакет.
– Что там? – с любопытством заглянул в него Тим.
Внутри были бутерброды, сок, салат в пластиковом контейнере, а сверху лежали два сочных шоколадных кекса.
– Ммм, – облизнулся Тим.
Они двинулись по усыпанной хвоей тропинке, с интересом глядя по сторонам. В высоких кронах порхали птицы, из земли поднимались крупные, покрытые мхом валуны, топорщился валежник. Тим распробовал на языке странное жужжащее слово, услышанное им от отца. Вспомнил про шалаш и с грустью подумал, что теперь о нем остается только мечтать. Возвышение, по которому они шли, сужалось, а по обеим сторонам низина, заросшая сосняком, становилась наоборот шире и шире. Озеро почти исчезло из виду.
– Аленк, смотри.
Слева и справа от тропинки на ветках невысоких деревьев перестукивались странные поделки. Теперь их можно было разглядеть поближе. Удивительно! Это были не просто косточки и деревяшки, а грубо обработанные фигурки, изображавшие головы зверей, птиц; связанные бечевкой палочки на деле оказались маленькими людьми: мужчинами, женщинами, детьми в причудливых одеждах, сшитых из разноцветных лоскутков. И каждая фигурка не была похожа на другие.
– Эпик, – прошептала Алена. Похлопала по карманам, но телефон остался в коттедже.
– Как ты думаешь, откуда они?
– Не знаю, – пожала плечами сестра, – может, этот, Асхан, повесил.
Тим прищурился на девушку.
– Тебе он нравится? – захихикал он.
– Мне? Пф… – Аленка вздернула нос и поспешила вперед.
Через некоторое время тропинка поднялась на холм. Поляна, на которой оказались брат с сестрой, была пуста. Только ровный ковер из хвои. Появление людей спугнуло стаю ворон с окрестных деревьев. Крича и кружась, они взлетели.
– Тут и останемся! – объявила Аленка. Пакет мягко шлепнулся в хвойный ковер.
Тим покосился на угрожающе кричащих птиц:
– Слушай, может, в лес пойдем?
– Мне нравится тут! – сестра была непреклонна.
Она развернула подстилку и выложила бутерброды. Тим осторожно присел на край, посмотрел вверх: похожая на тучу стая заслонила единственный пятачок света над головой. Потемнело. Будто наступили сумерки. Аленка что-то говорила, но смысл сказанного уплывал, а слова звучали тише и тише. Деревья словно сдвинулись вокруг, наклонились, внимательно разглядывая мальчика. Тусклый пятачок неба был похож на пластиковую крышку бочки, сквозь которую еле пробивается свет. Сам Тим оказался заперт в этой тесной бочке.
Давно, когда мама была жива, они всей семьей ездили в деревню. В один из дней мама с Аленкой уехали на рынок. Почему папа не сел за руль и остался? Тим даже не догадывался. Да это было и неважно, ведь папа был здесь и находился в отличном настроении. Так последнее время случалось часто. «Давай поиграем! Давай поиграем!», – прыгал вокруг Тим. Наконец отец согласился на прятки. Начал считать:
– Один, два, три…
Можно было сесть за крыльцо. Ну уж нет, есть места и получше! Рванул к сараю.
– Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…
В сарае было сыро, под потолком висели обрывки паутины, вдоль стены выстроились ржавые инструменты. Свет летнего солнца струился через дверной проем, а в углу лежала большая синяя бочка.
– Двадцать семь, двадцать восемь…
Тим втиснулся в бочку. Голос отца был еле слышен. Вот будет смех, когда он не найдет Тима. А тем временем он как вылезет! Как напрыгнет на папку сзади!
Тим подцепил пальчиками крышку и прислонил ее к круглому входу. Что-то бумкнуло с другой стороны и затихло. Тим вздрогнул, но не придал этому значения. Тонкий пластик пропускал свет вовнутрь, и все вокруг было таким голубым-голубым, будто под водой.
– Тридцать-десять, тридцать-одиннадцать, – считал он про себя. Потом сбился.
Было глухо. Никто не шел, не окликал его. Одна нога затекла, вытянуть ее удалось с трудом. Все это время он смотрел на крышку, интересно, а что у него за спиной? Тим повернулся: на стенке, на которой лежала бочка, скопилась грязная вода, и в этой лужице плавал огромный черный жук.
Тиму стало неуютно. Пора вылезать. Он осторожно надавил на крышку: та не поддалась. Ударил сильнее, еще сильнее! Никак!
Закричал. Крик казался чужим в узком закрытом пространстве. Орал Тим, пока не охрип. Горло саднило. Он повернулся, поджал колени и уставился на жука.
Насекомое было действительно огромным, наверное, с Тимкин кулак. Оно лежало лапками кверху и, кажется, немного ими шевелило. Да он живой!
Дернулись крылья, жук повозил ими в грязной воде, комично перевалился на брюхо и, забирая двумя лапами, пополз к Тиму. Кричать уже не было сил, мальчик впечатался в крышку спиной и пнул насекомое: брысь! Жук отлетел. Замер. Большие, просто огромные, жвалы – Тимка не мог поверить, что такие жвалы могут быть у насекомых, – открывались и закрывались. Сломанное крыло мешало ему взлететь, поэтому жук приближался прыжками.
Вытащила Тимофея мама, когда вернулась. Как нашла – неясно, потом сказала – почувствовала. Убрала грабли, которые упали на крышку так, что Тим не мог выбраться сам. Тим не двигался, не говорил, смотрел в одну точку. Пролежал в постели с температурой почти неделю. Оказывается, отец даже не старался найти его: заглянул туда-сюда, а потом махнул рукой: надоест прятаться – сам выберется. Принял еще немного, летняя жара разморила, так он и уснул в гамаке – недалеко от сарая. После этого мать не оставляла Тима с отцом.
Все это забылось, память убрала бочку и страшного жука на дальнюю полку, но не избавилась от них насовсем. Снова вокруг узкие стены из деревьев, а над головой – запечатанное воронами небо. Аленка стеклянными глазами смотрела в лес. Сердце Тима все еще колотилось от воспоминания настолько яркого, будто все только что произошло.
Между деревьев промелькнуло белое пятно. Оно скрылось за соснами, вынырнуло с другой стороны, медленно поползло к ним. Тролль из-под моста! Лапы существа с длинными загнутыми когтями перебирали по земле, Тимка некстати подумал, что, должно быть, ему очень и очень неудобно с такими когтями. Вместо рта была огромная черная дыра, которая то ширилась, то сужалась; когда тролль двигал челюстью, внутри проглядывал ряд острых зубов. На месте носа – два росчерка ноздрей. А глаза, глаза – белые, как у вареной рыбы.
– Бежим! – крикнула сестра. Схватила Тима за руку и потащила за собой, обратно с холма, по тропинке, спотыкаясь о торчащие корни. Две пары ботинок испуганно шлепали по сухим сосновым иголкам.
Наконец совсем рядом замелькали коттеджи базы, еще несколько десятков метров, и ребята уткнулись в бревенчатую стену.
Аленка медленно отцепилась, ее ладонь была холодная и липкая.
– Ты это видел? – спросила она.
– Да, – пытаясь отдышаться, кивнул Тим, – тролля с белыми глазами.
Уже прошел час, а текста на экране не прибавилось. Ни одного нового слова, ни буквы. Его роман, его большая книга, остановился. Никита пробежал глазами по предыдущим страницам: всё не так! Герои выходили невзрачные, плоские, сюжет развивался медленно, и еще ничего не произошло, никаких предпосылок к действию, к развитию, прям как в его жизни.
Ник захлопнул ноутбук. Если у тебя творческий ступор – надо прогуляться.
– Тимофей?!
Тишина. Сын вроде с сестрой собирался. Алена-Алена, когда же ты меня простишь?
«Никогда не простит», – прозвучал в голове голос жены.
Никита нащупал сигареты. Закурил.
«Время лечит. Когда-нибудь простит».
«Нет. Ты оставил ее одну».
Два бледных обрубка плавно качаются из стороны в сторону. Из дверного проема на Никиту смотрят два больших, голубых как небо, девчачьих глаза. Влево-вправо качаются обрубки.
«Сейчас тоже ее бросил. Ради чего? Ради книги, которую никогда не закончишь?»
«Закончу!»
«Нет. Ты так ничего не написал за эти годы».
Ник вышел на улицу, прогоняя от себя наваждение. Хлопнул дверью так громко, чтобы заглушить голос в голове. Спустился к озеру.
Белые гребни скользили по воде, наскакивали на берег, отступали, оставляя на гальке грязную пену. Вдали на волнах покачивался плот. Кажется, Тимка говорил про какой-то дом-плот. Уж не этот ли? Отсюда виден только один дверной проем. Какое-то движение внутри. Интересно, кто живет в таком доме? Может, бичи? Никита махнул рукой невидимому незнакомцу, но движение прекратилось, ответа он так и не получил. Ну и ладно. Он прошелся еще вдоль берега, пока не почувствовал, что кроссовки намокли из-за сырого песка. От лодочной станции, останки которой еще торчали над желтой водой, обратно на тропинку вела разрушенная лестница. Никита поднялся, но вместо того, чтобы свернуть к базе, направился к другому берегу мыса. Склон, по которому шел Никита, был усеян темно-синими пуговками. Черника! Целый лес черники! Когда они ехали сюда, ее ведрами на обочине продавали, а тут она вот – под ногами!
Ник запустил несколько ягод в рот. Сладкая, чуть с кислинкой. Настоящая!
Он потянулся еще, но ягоды сорвались с места и с жужжанием поднялись в воздух. В нос ударил резкий запах, будто кто-то разворошил навозную кучу. Кажется, даже черника моментально сгнила на языке. Никита зажал рукой рот, сдерживая подступивший к горлу комок.
В кустах лежал облепленный мухами труп лисицы. Пасть животного была раззявлена, так что казалось, она скалилась желтыми зубами. Когда мухи взлетели, Никита с ужасом осознал, что ниже грязного воротника, между головой и хвостом, не было ни шерсти, ни мяса – только обглоданные кости. Рыжие клоки валялись повсюду. Тут же лежали обрывки знакомого пакета.
Глаза слезились от смрада. Никита, прикрывая нос рукавом, отвернулся и быстро пошел на тропинку, а по ней, иногда переходя на бег, в сторону базы.
Он с грохотом открыл дверь в администрацию и ворвался внутрь. Пачка бумаг на столе взметнулась и рассыпалась по полу, Наста ошарашенно уставилась на него.
– Что случилось? У вас такой вид, будто привидение увидели.
Никита пытался отдышаться – пора бросать курить.
– Почти, – он кивнул. – Кажется, я нашел того, кто украл мясо.
Наста подошла к холодильнику, открыла дверь: внутри звякнули бутылки, те самые, что Асхан унес из коттеджа. Девушка налила в стакан воды и подала Нику.
– Так и кто же? – Наста с интересом посмотрела на него.
– Там лисица.
– И она вас не испугалась?
– Нет. Она мертва. Задрана. Кто это мог сделать?
– Ну, – протянула девушка, – не знаю. Может, бродячие собаки? Они иногда забегают сюда из деревни. А почему вы решили, что именно она украла ваше мясо?
– Там остатки нашего пакета везде валяются.
– Так, может, этот кто-то лисицу задрал, а потом притащил туда пакет?
– Не знаю, зачем это ему надо?
Наста пожала плечами. Ник сделал несколько глотков прохладной воды и замер:
– Вы сказали – бродячие собаки?
Девушка кивнула.
– Они могут быть еще в лесу. Там же дети!
Стакан отлетел в сторону и покатился гранями по столу. Ник выбежал на улицу.
– Тимка! Алена! – заорал он, сложив ладони рупором.
Бор шумел, накрапывал мелкий дождь.
– Тимофей! – снова закричал он так, что заболело горло.
– Па-ап? – раздалось за спиной.
Никита обернулся: у бревенчатого сруба стояли дети, удивленно уставившись на него.
– Вы где были? – накинулся он на них. – Быстро! Бегом в дом!
Аленка гордо подняла подбородок и пошла прочь.
– Почему ты на меня кричишь? – едва сдерживая слезы, спросил Тимка и тоже побрел к дому.
Дождь усиливался. Падал на лицо, сбивал хвою с веток. Небо заволокло.
«Только и можешь, что истерить, – язвительно заметил в голове голос жены, – а сам никогда не решил ни одной проблемы».
«Заткнись!» – Ник похлопал себя по щекам, чтобы прогнать голос.
Перед глазами в тусклом свете холодильника отливали матовым запотевшие бутылки с вином. Теплое тягучее чувство мурашками пробежало по коже. Рот наполнился слюной.
Со стороны базы вышел Асхан, в плотно запахнутой куртке с капюшоном цвета хаки, на плече болталось ружье. Парень подмигнул и с широкой улыбкой крикнул:
– Иду собак искать!
Ник не ответил.
За окном шел ливень. Бор трещал и выл. Тим поплотнее закутался в одеяло, но его все равно била мелкая дрожь. Отец ничего не знал, не хотел знать, сестра сразу это поняла и уползла на антресоль, а вот Тим хотел рассказать о тролле. Но папа только огрызался, ходил туда-сюда, то открывал ноутбук, то со злостью захлопывал его и продолжал нарезать круги по гостиной. Тим закрыл голову одеялом, но это не помогло. Там, за окном, что-то было, резвилось, танцевало. Бледное нечто. Белоглазый тролль. Мелькали руки с длинными, как ножи, когтями. Дергалась в трансе шишковатая голова с отвисшей челюстью. Тим нащупал обезьянку под подушкой и крепко стиснул ее. Она защитит, прогонит тролля.
Никите снилась черника, которая облепила кости лисы. Несмотря на то что животное было мертво, оно медленно брело по сосновому бору. Тут же была Аленка, она смеялась.
– Почему ты кричишь на меня? – спросил плачущий Тимка.
Телефонный звонок ворвался в сон, разбил, раскидал его на тысячи мелких клочков разодранной и брошенной на ветер фотографии. Никита проснулся. Ненавистный звук бензопилой резал пространство. За окном было темно.
С закрытыми глазами добрел до телефона и прижался к трубке.
– А-о, – пробормотал он.
– Извините, – затараторила на другом конце Наста, – я долго думала, звонить, или нет.
– Вы вообще знаете, сколько времени? – недовольно пробормотал Никита.
– Почти семь часов. Асхан ушел вчера и до сих пор не вернулся. Я не знаю, что мне делать.
– Угу, – Никита кивнул телефону, еще не до конца понимая, о чем идет речь.
– Я… я могу вас попросить прийти?
– Что вы хотите?
– Пойти со мной в лес. Тут только мы с вами, больше не к кому обратиться. Мне очень, очень страшно.
– Может, он просто задержался?
– Мыс маленький: его можно за час обойти. Он бы давно вернулся. С ним что-то случилось!
– Хорошо, я скоро приду, – сказал трубке Никита и сбросил вызов.
В ванной брызнул в лицо холодной водой, это сняло сон, но тяжесть в голове, будто с похмелья, так и не отступила. Снова сидел до полуночи, думал, что шум ливня поможет писать. Ан нет! Продвинулся только на полстраницы! Пытался выкинуть из головы лису, еще собак этих. Тщетно! Опять повел себя как идиот – наорал на детей. Он за них переживает, потому и наорал! Тим все пытался рассказать что-то, ну да ладно, утром расскажет.
«Негодный писака!» – шепнул женский голос в голове.
Никита отпихнул ноутбук, достал из-под него мятые брюки и стал одеваться.
На улице было промозгло. С озера пришел густой, похожий на вату, туман. Сейчас бы кофе покрепче выпить!
Наста появилась из мглы, как призрак. В руках она держала пластиковый стаканчик с темной жидкостью.
– Извините, я подумала, что вам захочется, – она выглядела виноватой.
Никита с благодарностью принял из ее рук кофе. «Она что? Мысли читает?» – усмехнулся он про себя. За такое можно было простить и ранний подъем, и топтание на холоде. Кофе был крепкий, остыл ровно настолько, что его уже было можно пить небольшими глотками, но он еще не вызывал отвращения.
– Фонарь, – девушка протянула массивный фонарь.
Очень предусмотрительно: в предрассветных сумерках не много разглядишь.
– Думаете, на него напали собаки? – Никита не вовремя вспомнил, что у них даже оружия нет.
– Думаю, собак тут вообще нет, – ответила Наста, – если они и напали на лисицу, то давно ушли. Ведь вы не слышали лай?
– Нет, – помотал головой Никита.
– И я – нет. Скорее всего, Асхан попал под ливень, поскользнулся, свалился в какой-нибудь овраг, мог потерять сознание. Даже если он кричал, – ее взгляд потускнел, голос стал тише, – то мы все равно его не могли услышать из-за шума бури.
Было видно, что ей было сложно об этом говорить.
Наста предложила поискать ближе к озеру, поэтому они сошли с тропинки и теперь пробирались сквозь сосновый бурелом, которым был покрыт берег.
Несмотря на отсутствие ветра, озеро было неспокойно: волны, куда выше, чем в прошлые дни, вышвыривали на берег грязную пену.
– Да что мы все об этом? Давайте о вас поговорим! – неожиданно весело сказала Наста. Она аккуратно отвела от лица сухие ветки. Чуть зазеваешься, они уже выстреливают и хлещут тебя по лицу.
– Ну давай, – настороженно согласился Никита. Он и сам не заметил, как перешел на «ты».
Наста его поддержала:
– Что привело тебя сюда?
– Что ты имеешь в виду? – Никита смутился. – Детей привез, чтобы отдохнули.
– Ой, Никита Батькович, – Наста улыбнулась, – люди не приезжают отдохнуть в это место в такую погоду. Зимой? Пожалуйста! Снегокаты, горки! Летом? Милости просим! Но осенью, да еще в такой дыре, как этот мыс, ловить нечего.
Никита решил, что лучшая защита – это нападение, и быстро спросил:
– А ты почему тут осталась? Ведь такая девушка, а ты явно из города, не будет в это время сидеть в глуши, наверняка дома ждет молодой человек.
Девушка покраснела и не ответила.
Бурелом закончился, они вышли на пустой берег. И Наста закричала.
Постель была измятой и холодной, неуютной была постель. В ней не хотелось оставаться и нежиться. Тим приоткрыл глаза: в комнате пусто. Отчего он проснулся? Во сне кто-то позвал по имени. Тихо так, будто прятался, не хотел, чтобы его услышали. За окном – не темно и не светло – водянистая пелена скрыла сосновый бор, как будто дом поднялся в воздух, полетел высоко-высоко, до облаков, и застрял в них.
Тим на секунду испугался: а вдруг это так? Вдруг они сейчас в небе и никогда не вернутся?
– Тима-а-а, – снова прозвучал тихий голос.
Мальчик зажмурился, потер глаза, открыл их: за окнами было также сыро и слепо.
В дверь просунулась Аленка. Тиму показалось, что она уменьшилась – ее голова была чуть ниже кровати. Нет, она просто лежала. Сестра высвободила руку и поманила ею. Что-то тут не так, почему Аленка на полу? И глаза у нее круглые, напуганные.
– Почему ты лежишь? – спросил Тим.
Девушка прижала палец к губам и снова поманила его.
– Пригнись, – шепнула она.
Тим, ничего не понимая, вылез из постели и на карачках пересек комнату. Аленка быстро сгребла его, всунула смятую одежду в руки.
– Да что с тобой такое? – возмутился Тим.
– Тише ты! – сестра зажала ему рот. – Он услышит! Одевайся!
Тим попытался спросить, кто услышит, но получилось сдавленное мычание. У сестры была горячая, дрожащая от напряжения ладонь.
– Белоглазый, – сквозь зубы проговорила Аленка. От этих слов по спине пробежали мурашки. Тролль, танцующий в потоках ливня. – Давай быстрее.
Тим натянул штаны, нащупал в кармане обезьянку.
– Слышишь? – Аленка замерла.
С той стороны окна кто-то тихонько постукивал и скребся. Рама напряженно застонала.
– Папа, – пискнул Тим.
– Давай наверх! – сестра схватила его за руку. Они тихо, но быстро пересекли гостиную и вскарабкались на антресоль.
– Я в туалет хочу, – прошептал Тим.
– Молчи!
Они притаились на огромном, с две взрослых кровати, деревянном настиле. Вокруг было раскидано белье, пустая сумка лежала в углу. Тим залез поглубже, если бы не существо за стеной дома, он бы безумно радовался, что удалось покорить такую высоту.
Снаружи затихло. Только стучало сердце да лихорадочно дышала сестра. Резко грохнула дверь. Аленка вздрогнула, Тим еще сильнее сжался в комок, ему страшно хотелось, чтобы этого не происходило, хотелось думать, что это сон. Проснись. Проснись!
Со звоном осыпалось на пол стекло. Через секунду осколки неторопливо захрустели. Аленка отпрянула от края антресоли и, зажимая себе рот руками, чтобы удержать всхлипы, прижалась к стене рядом с братом. Что-то ползло через гостиную, хрипло, по-звериному, дышало. На мгновение оно остановилось под антресолью. Раздался скрежет когтей по доскам.
Нечто продолжило путь в сторону комнаты Тима.
– Пока он там, – зашептала на ухо Аленка, – спускайся и беги на улицу.
Она толкнула его, но Тим застыл от страха.
– Дава-а-ай же, – сквозь слезы просипела сестра, – слезай!
От, казалось бы, небольшой высоты закружилась голова. Предательски скрипнула ступенька. Этот звук подстегнул Тима. Он скатился вниз и побежал к выходу. Главное – не оглядываться! Если ты его не видишь, то и оно тебя тоже не увидит, не заметит!
Легкая рубашка и штаны почти не защищали от утренней сырости. Кожа затвердела, тотчас покрылась пупырышками. Вокруг клубился туман. Сочился меж стволов. Жидкая текучая вата, в которой гасли все звуки. Сестра выбежала следом. Схватила Тима за рукав и потянула. Он не удержал равновесия и упал на колени.
Сзади, в дверном проеме, появился тролль. Бледный, как туман вокруг. Он встал на четвереньки. Рот открылся, словно челюсть упала вниз. Тролль закричал. Это был голос смертельно раненного, похороненного под горой трупов, это был отчаянный крик матери, потерявшей всех детей, вой волка, попавшего лютой зимней ночью в капкан. Тролль рванул вперед и по-звериному побежал к детям, выбрасывая в стороны костлявые локти. Пасть он так и не закрыл, громадная челюсть покачивалась из стороны в сторону.
Все вокруг стало тягучим, Тим переводил взгляд то на дом, словно ждал оттуда помощи, то на тролля, то на сестру. Мокрая рука нащупала привычный талисман, сжала его, так что острые уголки впились в кожу, Тим вскочил с колен и побежал, не разбирая дороги. Тролль ринулся наперерез. Из-за дурацкого тумана ничего не было видно. Тимка еле успевал уворачиваться от выскакивающих навстречу кустов. Выросший из ниоткуда корень цапнул за ногу: мальчик раскинул руки, пытаясь удержать равновесие, и свалился. Обезьянка пролетела по дуге, шлепнулась перед троллем. Тот пробежал несколько метров и резко остановился, словно налетел на стену. Прямо перед костяной фигуркой. Заверещал, отпрыгнул, недовольно крутанул головой, припал к земле и пополз назад.
Это была спасительная фора для Тима. Не обращая внимания на боль в ноге, он вскочил и рванул в сторону. Но не успел сделать несколько шагов, как земля ушла из-под ног, и он покатился вниз, цепляясь тонкой одеждой за сухие ветки.
Падение было быстрым. Под телом вместо колючих шишек и веток оказался сырой песок. Болела не только нога, но и все тело.
Тим поднялся. Покрутил головой в поисках сестры.
– Ален?
Никто не ответил. Кажется, сестра осталась там, с троллем. Что же теперь делать? Идти назад? От этой мысли сердце упало. Он не мог так просто бросить сестру, но и возвращаться было страшно, невыносимо, до одури страшно. Он с ужасом вспоминал тролля с белыми, как у вареной рыбы, глазами. Как бы хотелось его забыть! Тим не знал, что делать, и от этого хотелось реветь. Он всхлипнул. Папа! Конечно! Папа вернется и спасет ее, а потом он придет за Тимом! Так все и будет. Внутри стало теплее. Тим огляделся: ему надо просто подождать.
Рядом плескалось озеро. Место оказалось знакомым: трухлявые обломки, торчащие из воды, часть разрушенной лодочной станции. Залезть по сломанной лестнице не составило труда. Да, тут он и останется, пока его не найдет папа.
Тим не знал, сколько прошло времени, десять минут или час, когда из тумана, со стороны бора, раздался хруст веток, а потом мелодичный тихий звук, словно быстрая вода перекатывала мелкие камешки.
Это не собаки! Это, черт возьми, не бродячие собаки! Собаки не будут нападать на взрослого мужика с ружьем! А если и нападут, то не смогут сделать с ним того, что стало с Асханом. При этом воспоминании Ник содрогнулся. Цветок алой розы на месте головы – единственное сравнение, что приходило ему в голову.
Ружье Асхана оттягивало плечо – схватил непроизвольно, благо оно лежало рядом.
И это не какая-то там лисица! Это труп взрослого мужика! Да что за тварь, которая так может изуродовать?! Неужели она напала на Асхана настолько стремительно, что тот даже не успел выстрелить? Ведь ружье-то заряжено.
Всхлипывала и подвывала Наста. Поначалу она упиралась, все рвалась вернуться к покойному, но Ник целенаправленно тащил ее, спотыкающуюся и исцарапанную, к базе.
– Ниче-ниче, девонька, потерпи, – бормотал он, то ли для нее, то ли себя успокаивал, – сейчас детишек заберем да в город поедем. Все будет нормально, родная моя.
Черт, даже не оставил детям записку! Что они могли подумать? Вдруг решат искать его?
«Ты не успеешь их спасти!» – проскрипел в голове голос жены.
– Успею! – крикнул он. Обернулся на Насту, но та клокотала и выла, вряд ли она вообще понимала, что вокруг происходит и что делать. Вряд ли это понимал сам Ник.
Дверь в коттедж открыта. В прихожей – осколки стекла. Дети!
– Ти-и-им! Алена! – закричал Никита, заглядывая в комнаты.
Везде было пусто. Может, они в администрации? Да, конечно!
Наста уперлась головой о стену, ее ноги подкосились, и она осела в угол.
– Давай же, девочка! Найдем детей и уедем отсюда!
Но «девочка» уже давно потеряла связь с реальностью и смотрела в одну точку. Волосы прилипли к мокрому лбу, лицо опухло.
«Брось эту соску!» – прозвучало в голове.
Надо найти Тима с Аленой, потом подогнать машину и валить, валить как можно дальше!
Выскочил на улицу. Прикинул, в каком направлении администрация, и рванул сквозь белесую пелену, которая даже и не думала спадать. Взлетел по ступеням. Снова позвал детей. Громко, до рези в горле. «Тебе надо успокоиться, – прошептал он, – они не могли далеко уйти».
Внутри было сыро, холодно, а главное, безлюдно. Женский голос в голове захихикал:
«Потерял детишек?»
Никита сдавил зубы, сильно, до скрежета.
«Ты не только негодный писака, ты еще негодный отец!»
«Это ты! Ты негодная мать!» – взревел Никита и ударил кулаком по стене. Удар отозвался звоном в холодильнике, что стоял в углу. Белая дверца медленно открылась.
«Слабак, – заключил голос. – Слабак! Слабак! Слабак!!! Даже пить не смог бросить, алкаш. Каждый день думаешь об этом».
Ноги сами принесли к холодильнику. Тусклый прямоугольник света был похож на вход в другой мир. Такие сцены показывают в фильмах, где рядом с домом приземляется летающая тарелка и в окна и двери льется поток чистого сияния.
«Струсил, решил для храбрости принять», – съязвил голос.
«Да, решил! А ты заткнись! Заткнись!»
В руке оказалась початая бутылка красного, Никита одним движением сорвал пробку и присосался к горлышку. В животе теплело, все нутро заполняла живительная энергия. Чувство вины захлебывалось в ароматной жидкости.
Наконец Никита оторвался, чтобы сделать глубокий вдох. В теле появилась легкость, даже ружье стало почти невесомым. Хор-рошо!
Он прислушался: голос молчал.
Пора! Дети сами себя не найдут!
Снаружи раздался крик. Алена?!
Ник вывалился на улицу. Вино, после долгого воздержания, быстро ударило в голову, отчего водянистый туман, окружавший базу, мыс, а вместе с ними и весь мир окрасились в теплые пастельные тона.
Побежал туда, где, как ему показалось, звучал голос. Действительно, за границей видимости хлюпало, как хлюпает стоптанный ботинок в грязной луже. Разглядел темное пятно среди молочной пены: не Аленка – Наста. Девушка будто присела и обняла колени. Она чуть покачивалась в такт хлюпающему звуку.
– Ты кричала? – Никита приблизился.
В ответ – молчание.
– Эй?
Наста не глядела на него. Из-за ее уха протянулось багровое ветвящееся ожерелье. Никита не мог припомнить, видел ли он его. Девушка пригнулась к земле, будто что-то сдавило ее. Она стала похожа на кентавра, у которого снизу – человек, а сверху… У Никиты возникало все больше сомнений в нормальности происходящего. Туман над ее головой расслоился, и верхняя часть кентавра окончательно обрела форму. На шее Насты сидело белое существо. Глаза его – два бельма, окаймленные розовыми капиллярами, а рот был похож на свежую рану. Существо вытащило руку с веером длинных когтей из-за спины девушки, и та обмякла, свалилась лицом вперед. Ее позвоночник (Никита никогда не видел позвоночник вживую, но почему-то был уверен, что это он), как гребень древнего ящера, выпростался из-под разодранной одежды.
Никита, не целясь, даже не прижимая приклад к плечу, рванул спуск: с грохотом вспыхнул и задымился ствол, запахло порохом. Рядом с Настой было пусто.
– Тварь! – взревел Никита, то ли обращаясь к туману, то ли к неведомому существу, скрытому в нем. Вскинул ружье и прицелился.
– Выходи! – мушка скользила по клубящейся мгле.
Что-то отделилось на секунду от тумана, и Никита послал туда второй заряд, на этот раз звук получился глухим.
– Я тебя закопаю, урод! – выплюнул Никита.
Туман в ответ зашуршал сухой хвоей. Слева. Справа. Ружье прыгало вслед за звуком. Капля пота обожгла холодом висок. Затихло.
Никита часто дышал. Истошный нечеловеческий крик над ухом оглушил его. На плечи упала тяжесть, резкая боль проткнула мышцы. От осознания того, что тварь прыгнула ему на спину, он тоже пронзительно завопил. Десятки мелких, острых как иглы зубов впились в шею, когти разорвали кожу на спине, а Никита продолжал кричать, пока поднявшаяся в горле кровь не хлынула изо рта.
Со стороны базы донесся долгий приглушенный крик. Тим вздрогнул. Закусил губу. Наверное, всё-таки показалось. «Стук-стук», – колыхался туман.
Медленно вышла Аленка. Она появлялась по частям: сначала ноги – туман скрывал верх, потом марево поднялось до груди, следом – поджатые губы, и вскоре вся она оказалась перед Тимом. Дрожащая, нахохлившаяся, как замерзший воробей. На ее плече лежала рука. Тим обрадовался: папка! Папа жив! И тут же заткнулся. Нету у папки такой руки, у него большая и волосатая, а эта – желтая и покрытая пятнами. Чужая была рука.
Сестру вел высокий человек. Его одежда, длинный балахон, была увешана костяными и деревянными амулетами, такими же, как те, что висели в лесу. Широкая, куда шире Аленкиной, шляпа скрывала лицо. Он поднял голову. Это оказался старик, с кожей, иссеченной глубокими морщинами, Тим даже не был уверен, что бывают такие старые дедушки.
– Надо уходить, пока он не появился, – сказал старик тихим успокаивающим голосом.
– Кто? – неуверенно спросил Тим и посмотрел на сестру: может, она знает, что тут происходит? Но та молчала.
– Нечисть, дьявол, – ответил старик.
– А как же папа?! – голос перешел на крик. Аленка вздрогнула и отвела глаза, Тим успел заметить, что они красные, опухшие.
На этот раз ответа он не получил, старик ступил в неглубокую воду, пошарил по дну и выудил оттуда конец толстой веревки. Она натянулась струной, которая проткнула туман. Старик крякнул и потащил веревку на себя.
– Помоги, – коротко бросил он Тиму.
Веревка была мокрая и холодная, склизкая, как водоросль. Что-то тяжелое и неповоротливое зацепилось за нее с другой стороны. Настолько тяжелое, что Тим содрал кожу на ладонях, но терпел и не подал виду. Из тумана выплыл плот. Тот самый дом-плот! Это был большой деревянный шалаш, поставленный на штабеля из бревен. Вход закрыт прочной тканью, но рядом – большая, толстая, открытая нараспашку дверь. Из шалаша торчал камыш.
Плот тяжело ткнулся в берег.
– Давайте внутрь, – старик отдернул полог.
– А как же папа? – выкрикнул Тим.
– Тима, давай внутрь, – это были первые слова Аленки с тех пор, как она вышла из тумана. Колючие, сказанные сквозь зубы неприятные слова, которые ошпаривали как кипяток, с таким шипящим «с-с-с-с».
Помещение, если его можно было так назвать, казалось изнутри больше, чем снаружи. У одной стены валялся старый, покрытый пятнами матрас, посередине тлело углями аккуратно сделанное кострище. Над ним висел металлический котелок, мятый, в рыжих пятнах. Через отверстие в крыше сочился слабый свет. А вокруг лежали головы, руки, ноги, лапы. Все крохотные, меньше ладони, сделанные из костей и дерева. Тут были и законченные амулеты, и начатые, а потом брошенные. «Пещера, – подумал Тим, – пещера гигантского людоеда». Пока дети удивленно озирались, старик поднял с пола длинное весло и оттолкнулся от берега. Плот плавно пошел прочь от мыса.
Котелок над углями закипел. Старик разлил содержимое по кружкам, протянул детям.
– Пейте, это поможет вам набраться сил.
В пряном аромате напитка смешались запахи разных трав, Тим даже и названия для них не знал. Он подозрительно скосился на немытую кружку, покрытую коричневыми разводами.
– Пей, пей, не отлынивай.
Жидкость обжигала желудок и приятно согревала тело.
Старик достал длинную тонкую трубку. Настолько длинную, что Тим засомневался, неужели такие бывают? Вытянул из кострища уголек и прикурил от него. Выпустил струю дыма.
– Злые помыслы, воспоминания, все то, что мешает душе отправиться в мир иной, – начал он, – все они бродят неупокоенные по земле. Здесь, среди озер, много мест силы, где давно, задолго до Христа, были похоронены великие колдуны и воины…
От запахов, дыма, тлеющего в полутьме огня тяжело думалось, но когда Тим услышал про места силы, то невольно припомнил странную поляну на мысу, где так ясно и отчетливо всплыло воспоминание о бочке.
Старик продолжал:
– Порой, раз во много лет, помыслы и воспоминания в этих местах обретают плоть. Так появляется нечисть, дьявол с белыми глазами. Растет он быстро, сначала охотится на мелких животных…
– Дедушка, это тролль? Да? – перебил Тим. Его веки предательски потяжелели, и голос был чужой, далекий. Он с трудом перевел взгляд на сестру, та находилась в удивленно-сонливом состоянии.
Голос старика плыл под потолком шалаша вместе с едким дымом:
– Тролль? Может, и тролль, – он усмехнулся и продолжил: – Потом он выходит на людей. Если его не остановить, то натворит много бед. Убить можно, но он быстр…
– Я в него обезьянкой кинул, – ворочая неподатливым языком, снова перебил Тим. Сказал и подумал: что за обезьянка, откуда он про нее знает?
Старик внимательно поглядел на него, покачал головой:
– Дьявол боится ремесленнической работы, особенно на кости и дереве. Это напоминает ему, что человек умеет творить, облекать мысли в форму, так же как и место силы, что породило его. Человек сам – место силы. А батюшка ваш плохо сделал, что мои амулеты сорвал, глядишь, и не случилось бы всего этого.
Старик снова затянулся и тяжело выдохнул. Поднялся.
– Мне уже скоро век от роду будет, а ученика всё нет.
Он выудил из-под складок одежды бечевку и стал связывать Аленке руки. С каждым движением ее голова моталась из стороны в сторону.
– Ты сам потом поймешь, что так надо было, – сказал старик через плечо.
Тим замычал – говорить не получалось – рот словно заполнился ватой. Хотел вскочить, заступиться за сестру, но тело было не его, чужое было тело.
– Питье защитит тебя от боли, – сказал старик Аленке.
Закончив, он прошаркал к выходу, отдернул полог. Массивным меховым сапогом стал сгребать незаконченные амулеты с пола и выталкивать их за борт. Головы, тела, культи конечностей с бултыханием падали в воду. Когда внутри не осталось ни одного амулета, старик достал весло и погреб. Берег оказался совсем рядом, он проступил сквозь туман призрачной таинственной землей. От резкого толчка Тим подался вперед. Крепкие пальцы сжали его плечо.
– Поднимайся.
Как можно подняться, если тело не слушается, если оно наполнено этим туманом? Тим ошибался. Тихий голос старика заставил его встать. Руки были не его – чужие, ноги чужие, тело чужое! Даже мысли в голове чужие!
Он перевел взгляд на Аленку: та сидела у стены, веки полуопущены, голова безвольно перекатывается влево-вправо. Из уголка рта свесилась нитка слюны.
Старик выхватил пальцами из кострища уголек и положил его в трубку. Подтолкнул Тима наружу.
Голова гудела. Глубокий низкий звук нарастал, становился тоньше-тоньше, пока не превращался в писк комара, а потом обрывался.
Хоть на берегу было промозгло, а на Тиме только легкая одежда, он не ощущал холода – вместе со звуком изнутри поднималось тепло. Оно успокаивало. Такое же тепло было в прикосновениях рук его матери. Внутри него пряталось, а теперь всплыло еще одно воспоминание, совсем раннее: он лежит в кроватке, темно, только из окна пробивается отблеск луны, на его фоне силуэт мамы. Она поет:
– Уж ты, котенька-коток, котик – серенький лобок…
Веки маленького Тима опускаются, и он плывет по туманной реке.
В руке старика появилась деревянная свистулька, такие можно увидеть на сувенирных прилавках: дурацкие птички, которые издают переливчатый звук, если налить внутрь воды. Он поднес ее ко рту и подул. «Фьють-фьють», – спела птичка.
– Приди, котик, ночевать, мою деточку качать…
Свист птички плывет над волнами прозрачной реки. Тим – на руках отца. Отец молод, гладко выбрит, он улыбается, а в глазах нет той бесконечной тоски, которая сопровождала его последние годы.
Сначала было тихо. Потом что-то зашуршало в тумане, заскребло по гальке огромными когтями. К озеру вышел белоглазый дьявол. Тролль из-под моста. Его лапы и морда были измазаны алым. Тролль приподнялся, понюхал воздух, заметил мальчика и старика, стоящих на берегу. Стремительный прыжок! Дьявол оказался рядом. Внутри Тима шевельнулся страх, заставив дернуться, но старик железной хваткой держал его ладонь. Он отбросил свистульку и снял с шеи амулет. Голос матери продолжал уносить мальчика на волнах воспоминаний.
– Уж как я тебе, коту, за работу заплачу…
Тимка взлетает вверх, смеется, отец смеется вместе с ним, Тим падает в руки отца, но это уже руки Аленки. Она учит его ходить: отступает, присаживается на корточки, зовет его, а Тим ковыляет к ней, спотыкается, снова поднимается и снова идет к смеющейся сестре.
– Дам кувшин молока да кусочек пирога…
Воспоминания были мягкими, уютными. Теперь все будет хорошо. Теперь не нужно бояться и убегать.
Белоглазый приготовился ко второму прыжку, но сделать его так и не смог – старик выставил амулет перед собой. Монстр оскалился, пополз назад, как нашкодивший пес. Его задние лапы коснулись воды, он оглянулся. Бельма нащупали дом-плот и то, что было внутри. Все еще огрызаясь, он боком подполз ко входу, а секундой позже скрылся из виду.
Старик действовал быстро: оказался рядом с пологом, взялся за края массивной двери и с грохотом захлопнул ее, сверху нацепил еще один амулет, снятый с одежды, подул в трубку и высыпал ее содержимое на солому. Огонь схватился быстро.
В ушах Тима все звучала тихая колыбельная, без слов, только один мотив. Она успокаивала, придавала сил. Теперь все будет по-другому. Не хорошо и не плохо, просто по-другому.
Тим не чувствовал какой-то опасности, может быть, этот странный дедушка даже нравился ему. Они смотрели на дом-плот, объятый дымом. Внутри билось и в ужасе верещало существо.
Старик встал рядом. Рука все еще сжимала почерневший от времени амулет – выточенную из кости голову ворона. Его глаза затуманились, словно он смотрел вдаль и что-то вспоминал. Вспоминал, но не мог вспомнить. Наконец большой язык пламени вырвался из шалаша, зашипело, загукало, стало невыносимо жарко. Старик очнулся, потянул Тима, и они побрели прочь. Во мгле скрылось озеро, за ним – берег, последним исчез из виду пылающий дом-плот.
