X. Настоящая роза
1
Билла и темнокожей женщины – Доркас, ее звали все-таки Доркас, а не Венди – уже не было на тропе за храмом. И одежды Рози там тоже не было. Но ее это не испугало. Она просто обошла здание, взглянула на холм, увидела, что Билл с Доркас стоят возле тележки с впряженным в нее пони, и пошла туда.
Билл шагнул ей навстречу. Он был бледен и явно взволнован.
– Рози? Все в порядке?
– Все хорошо. – Она прижалась лицом к его груди. Он обнял ее, и она подумала, как это здорово – когда тебя обнимает любимый. Сейчас она могла бы простоять с ним вот так вот, обнявшись, целую вечность. Интересно, а сколько людей понимает, как это прекрасно? Наверное, кое-кто понимает. Но вряд ли таких большинство. Чтобы понять и прочувствовать прелесть нежных объятий, нужно сильно по ним соскучиться. Как соскучилась по ним она сама.
Они пошли туда, где стояла Доркас и гладила пони по носу. Пони поднял голову и сонно взглянул на Рози.
– А где… – начала было Рози, но вовремя прикусила язык. Кэролайн. Она едва не сказала: а где Кэролайн? – Где ребенок? – Она снова умолкла на миг и добавила уже смелее: – Где наш ребенок?
Доркас улыбнулась:
– Девочка в безопасности, не беспокойся, мисс Рози. Твоя одежда в тележке, сзади. Если хочешь, можешь переодеться. Я ведь знаю, тебе не терпится сбросить с себя эту хламиду.
– Да, я лучше переоденусь в свое, – сказала Рози и зашла за тележку. Она почувствовала несказанное облегчение, когда сняла дзат. И уже застегивая джинсы, она вдруг вспомнила, что сказала ей Роза Марена. – Твоя хозяйка сказала, что у тебя кое-что есть для меня.
– Ой, – испуганно вскрикнула Доркас. – О Господи! Если бы я забыла, она бы шкуру с меня спустила!
Рози встряхнула блузку и надела ее через голову. Доркас подошла и протянула ей какую-то штучку. Рози взяла ее и начала с любопытством разглядывать. Это была маленькая керамическая бутылочка очень тонкой работы и размером примерно с пипетку. Ее горлышко было заткнуто крошечным куском пробки.
Доркас огляделась по сторонам и указала глазами на Билла. Он стоял чуть в стороне, и смотрел на руины храма, и, кажется, был вполне доволен. Когда темнокожая женщина повернулась обратно к Рози, она понизила голос:
– Одну каплю. Ему. Потом.
Рози кивнула, как будто она поняла, о чем говорила Доркас. Так было проще. У нее было много вопросов, которые она хотела и могла бы задать, и возможно, должна была их задать, но она слишком устала, чтобы их формулировать и произносить.
– Я бы дала тебе меньше, но ему, может быть, одной капли не хватит. Может, придется еще одну дать, потом. Но будь осторожна, девочка. Это опасная штука.
Как будто здесь есть что-то, что не опасно, подумала Рози.
– А теперь спрячь флакон, – сказала Доркас, наблюдая за тем, как Рози убирает бутылочку в карман джинсов. – И ни слова об этом ему. – Она кивком указала в сторону Билла и опять повернулась к Рози. Ее темное лицо было суровым и словно застывшим. В темноте не было видно белков, и глаза Доркас казались слепыми, как глаза греческих статуй. – Ты ведь знаешь почему?
– Да, я знаю, – сказала Рози. – Это женское дело.
Доркас кивнула.
– Вот именно.
– Женское дело, – повторила Рози, и в голове у нее явственно прозвучал голос Розы Марены: Помни о дереве.
Она закрыла глаза.
2
Они еще долго сидели втроем на вершине холма. Билл и Рози сидели обнявшись, а Доркас пристроилась чуть в стороне, рядом с пони, который сонно таращился по сторонам. Изредка он кидал взгляды на темнокожую женщину, как будто спрашивая у нее, почему в такой поздний час тут так много народу, но Доркас не обращала на него внимания – она просто сидела, обхватив руками колени, и задумчиво глядела на луну. Рози почему-то казалось, что она подводит итоги прожитой жизни и понимает, что неправильных решений в ней было больше, чем правильных… причем намного. Билл несколько раз открывал рот, собираясь что-то сказать, и Рози с надеждой смотрела на него, но каждый раз он не произносил ни слова.
Когда луна подплыла к деревьям слева от разрушенного храма, пони опять поднял голову, и на этот раз он подал голос. Рози глянула вниз и увидела, что к ним идет Роза Марена. Ее крепкие бедра молочно мерцали в бледном свете тускнеющей луны. Ее коса покачивалась из стороны в сторону, как маятник в старинных часах.
Доркас удовлетворенно вздохнула и встала на ноги. У Рози в душе шевельнулось дурное предчувствие. Ей стало страшно, но, как ни странно, внутри у нее все пело от какого-то радостного предвкушения. Она положила руку Биллу на плечо:
– Не смотри на нее.
– Да, – согласилась Доркас. – И не задавай вопросов, Билли, даже если она тебе скажет: спрашивай, что хочешь.
Он неуверенно посмотрел на Доркас, потом – на Рози, потом – снова на Доркас.
– Но почему? Она кто такая вообще? Королева мая?
– Она королева всего, чего хочет, – сказала Доркас. – И тебе лучше это запомнить, мужчина. Не смотри на нее и не делай ничего такого, что может ее разозлить. Положи руки на колени и смотри на них. И не отводи от них взгляда.
– Но…
– Если ты на нее посмотришь, сойдешь с ума, – просто сказала Рози. И посмотрела на Доркас, которая серьезно кивнула.
– Это сон, правда? – спросил Билл – Я имею в виду… я ведь не умер, да? Потому что, если это загробная жизнь, то мне, пожалуй, она не нравится. Уж лучше я буду жить вечно. – Он посмотрел куда-то поверх головы приближающейся к ним женщины и поежился. – А то здесь слишком шумно. Слишком много крика.
– Это сон, – мягко сказала Рози. Роза Марена была уже очень близко. Высокая, стройная, она как будто плыла сквозь переплетения света и тени. Свет превратил ее опасное лицо в маску кошки или, быть может, лисицы. – Это сон, в котором тебе нужно делать то, что мы говорим.
– Рози и Доркас говорят вместо Саймон говорит.
– Да. И Доркас говорит: положи руки на колени и смотри на них, пока кто-то из нас не скажет, что можно поднять глаза.
– А обязательно смотреть на руки? – спросил он, робко глядя на нее исподлобья. Рози в жизни не видела, чтобы у человека был такой ошеломленный взгляд.
– Нет, – в отчаянии проговорила Рози. – Вовсе не обязательно. Делай что хочешь, но только, ради всего святого, не смотри на нее.
Он сцепил руки в замок и послушно опустил глаза.
Теперь Рози слышала приближающиеся шаги, мягкий шелест травы, скользящей по коже. Она тоже опустила глаза. Минуту спустя она увидела пару голых ног, освещенных луной. Роза Марена подошла к ней вплотную и остановилась. Воцарилась напряженная тишина, которую нарушали лишь трели какой-то птички, страдающей бессонницей. Рози скосила глаза чуть вправо и увидела Билла, который неподвижно сидел на траве, сосредоточенно глядя на свои руки, как дзен-буддист на утренней медитации.
В конце концов она смущенно проговорила, не поднимая глаз:
– Доркас передала мне то, что ты просила мне передать. Она у меня в кармане.
– Хорошо, – все тот же сладкий, слегка хриплый голос. – Это хорошо, Настоящая Рози. – Испещренная пятнами рука проплыла у Рози перед лицом, и что-то упало ей на колени, сверкнув золотом в бледном свете луны. – Это тебе, – сказала Роза Марена. – Сувенир, скажем так. Делай с ним все, что хочешь.
Рози подняла с колен кольцо и поднесла его к глазам. Выгравированные на нем слова – Верная служба обществу – обрамляли аккуратным треугольником круглый камень, обсидиан. В центре камня теперь запеклось ярко-красное пятнышко, из-за чего он стал похож на злой пристальный глаз.
Молчание затянулось, но это было вполне предсказуемо. Она ждет, чтобы я ей сказала спасибо? – подумала Рози. Она не станет благодарить эту женщину… но она скажет ей правду о своих чувствах.
– Я рада, что его больше нет, – сказала она тихо и нерешительно. – Мне теперь так легко, словно камень с души свалился.
– Конечно, ты рада. И разумеется, тебе теперь легко. А теперь тебе надо идти в свой мир, мир Настоящей Рози – возвращаться туда вместе с этим зверем. Хороший зверь, насколько я вижу. – Что-то похожее на сладострастие промелькнуло в голосе Розы Марены, но Рози решила не заострять на этом внимание. – Ну, всего вам самого-самого. – Пауза. – Будьте здоровы, живите богато. – Еще одна пауза, а потом одна изуродованная рука опустилась и взъерошила мокрые от пота волосы Билла. Он весь подобрался, замер и задержал дыхание, но все-таки не поднял глаз. – Хороший зверь. Береги его, и он будет беречь тебя.
А вот Рози все же решилась поднять глаза. Она ужасно боялась того, что может увидеть, но ничего не могла с собой поделать.
– Больше не называй его зверем, – сказала она дрожащим от ярости голосом. – И убери от него свои руки.
Краем глаза она увидела, как вздрогнула Доркас. Но она не повернулась к темнокожей. Все ее внимание было сосредоточено на той, другой женщине. Что она ожидала увидеть, какое лицо? Сейчас, глядя на Розу Марену в бледнеющем свете луны, она не могла сказать точно. Быть может, горгону Медузу. Но женщина перед ней не была чудовищем. Когда-то раньше (и между прочим, не так давно, подумала Рози) она была невероятно красива, быть может, не хуже, чем Елена Троянская. Но теперь ее черты начали расплываться, темное пятно легло на левую щеку и лоб, словно крыло скворца. Ее глаз посредине этой темноты горел странной смесью из грусти и ярости. Это было не то лицо, которое видел Норман. Это она знала точно, но она видела то лицо, прямо под этим – будто бы свою нынешнюю личину Роза Марена надела специально для Рози, чтобы не очень ее пугать, – и от этого ей стало холодно и неуютно. Под красотой притаилось безумие… но не просто безумие.
Рози подумала: Это что-то вроде бешенства – оно ее пожирает, все ее образы и личины, и весь этот лоск, и все ее волшебство… она сейчас пребывает на грани, скоро она перестанет себя контролировать, и если я хоть на миг отведу от нее глаза, она набросится на меня и сделает со мной то же самое, что сделала с Норманом. Может, потом она и пожалеет об этом, но мне это уже не поможет, правда?
Роза Марена вновь протянула руку, но на этот раз она дотронулась до головы Рози: провела рукой по лбу, потом – по растрепавшимся волосам (сегодня у Рози был долгий кошмарный день, и ее коса вся «разлезлась»).
– Ты храбрая, Рози. Ты хорошо сражалась за своего… за своего друга. Ты смелая женщина, и у тебя доброе сердце. Но можно, я дам тебе один совет? На прощание?
Она улыбнулась – наверное, чтобы ободрить Рози, – но сердце Рози все равно пропустило один удар, а потом забилось уже в совершенно бешеном темпе. Когда Роза Марена улыбнулась, ее рот перестал быть человеческим ртом, да и она сама была уже не похожа на человека. Ее рот превратился в пасть паучихи – в смертоносный инструмент, предназначенный для пожирания беспомощных тварей, даже не мертвых, а просто парализованных ужасом.
– Конечно, – проговорила Рози, не чувствуя вдруг онемевших губ, которые стали как будто чужими.
Роза Марена вновь провела рукой по лбу Рози. Паучий рот усмехнулся. Глаза сверкнули.
– Верни себе свой цвет волос, – прошептала Роза Марена. – Ты не создана для того, чтобы быть блондинкой.
Их взгляды встретились. Рози поняла, что не может отвести глаз, они как будто сцепились с глазами Розы Марены. Краем глаза она видела Билла, который сидел чуть поодаль и мрачно смотрел себе на руки. Ее лицо блестело от пота.
Первой отвернулась Роза Марена.
– Доркас.
– Да, мэм?
– Ребенок?
– Все готово, вы только скажите.
– Хорошо, – кивнула Роза Марена. – Я хочу ее видеть, тем более что нам пора в путь. И вам тоже пора, Настоящая Рози. Тебе и твоему мужчине. Видишь, я могу называть его так. Твой мужчина. Твой мужчина. Но прежде чем мы распрощаемся…
Роза Марена раскрыла объятия.
Медленно, словно под действием гипнотических чар, Рози поднялась на ноги и обняла женщину из картины. Темные пятна на коже у Розы Марены были горячими – Рози казалось, что они обжигают и ее кожу тоже. Но кроме этих горячих пятен, женщина в мареновом хитоне – в мареновом дзате – была холодна как лед.
Роза Марена поцеловала ее в щеку и прошептала:
– Я люблю тебя, маленькая Рози. Хотелось бы мне, чтобы мы встретились в лучшие времена, когда я была не такой, как сейчас… но мы сделали все, что смогли. И никто бы не смог сделать лучше. Только помни о дереве.
– О каком дереве? – выпалила Рози чуть ли не со злостью. – О каком дереве?
Но Роза Марена покачала головой, давая понять, что разговор окончен, и сделала шаг назад, разорвав объятия. Рози в последний раз посмотрела на это нечеловеческое, нервирующее и сводящее с ума лицо и снова подумала о лисице и ее детенышах.
– Я – это ты? – прошептала она. – Скажи мне правду: я – это ты?
Роза Марена улыбнулась. Это была просто улыбка, но на секунду Рози разглядела, какое за ней притаилось чудовище, и испуганно вздрогнула.
– Не забивай себе голову, маленькая Рози. Я старый больной человек и не хочу размышлять о таких вещах. Философия – это не для меня. Но пока ты помнишь о дереве, все остальное уже не важно.
– Я не понимаю…
– Тсс. – Роза Марена приложила палец к губам. – Отвернись, Рози. Отвернись и больше не смотри на меня. Игра окончена.
Рози послушно отвернулась, наклонилась над Биллом, взяла его за руки (которые он так и держал сцепленными в замок) и помогла подняться. Мольберта уже не было, а картина, которая стояла на нем в последний раз – комната Рози, погруженная в темноту и изображенная небрежными размашистыми мазками, – теперь выросла до гигантских размеров и опять превратилась в окно. Рози решительно направилась туда. Ей хотелось как можно скорее убраться из этого невозможного мира со всеми его тайнами и загадками и вернуться в свой мир… Но Билл удержал ее, положив руку ей на плечо. Он повернулся к Розе Марене и сказал, не поднимая глаз:
– Спасибо за помощь.
– Да пожалуйста, не за что, приходите еще, – сдержанно проговорила Роза Марена. – Если хочешь мне отплатить, береги ее. И не обижай никогда. И мы будем в расчете.
Я отплачу, подумала Рози и снова вздрогнула.
– Пойдем, – сказала она и потянула Билла за руку. – Пойдем, пожалуйста.
Но он задержался еще на мгновение.
– Да, – сказал он, обращаясь к Розе Марене. – Я никогда ее не обижу. Я примерно себе представляю, что случается с теми, кто ее обижает.
– Какой хороший мужчина, – задумчиво проговорила Роза Марена, а потом ее голос опять изменился, и в нем зазвучало смятение и даже тревога. – Забирай его, Настоящая Роза. Забирай, пока можешь! Пока еще можешь!
– Уходите! – закричала Доркас. – Вы оба, убирайтесь отсюда сейчас же!
– Но сначала отдай мне то, что по праву мое! – пронзительно завопила Роза Марена совершенно нечеловеческим голосом. – Отдай мне мое, ты, сука!
Что-то – но не рука, а нечто тонкое и мохнатое – мелькнуло в лунном свете и скользнуло по руке Рози.
Рози невольно отпрянула, закричала, стащила с руки золотой браслет и швырнула его к ногам той неясной бесформенной тени, которая еще пару мгновений назад была Розой Мареной. Она успела заметить, как Доркас пытается удержать эту тень, и ей не хотелось смотреть на то, что будет дальше. Она схватила Билла за руку и протащила его за собой сквозь картину размером с окно.
3
У Розы не было ощущения, что они перенеслись из одного мира в другой. И вообще никаких особенных ощущений не было. Ей показалось, что они просто вышли из картины. Так показалось и Биллу. Они приземлились бок о бок в стенном шкафу, в длинном прямоугольнике лунного света. Билл приложился головой об дверь – причем, судя по звуку, достаточно сильно, – но он, кажется, этого и не заметил.
– Это был никакой не сон, – сказал он. – Господи, мы были внутри картины! В картине, которую ты купила в тот день, когда мы познакомились!
– Да, – спокойно сказала она.
Лунный свет вокруг них начал меняться: он сделался более ярким и четким, и в то же время он уже не был широким прямоугольным пятном – он постепенно сужался и превращался в тонкий лучик, как будто у них за спиной закрывалась невидимая дверь. Рози хотелось обернуться и посмотреть, что происходит, но она решила, что лучше этого не делать. А когда Билл собрался повернуть голову, она ласково положила ладони ему на виски и повернула лицом к себе.
– Не надо, – сказала она. – Зачем на это смотреть? Все уже позади.
– Но…
Свет сжался в яркое небольшое пятнышко у них под ногами, и у Рози возникла совершенно дурацкая мысль, что если они с Биллом сейчас пустятся в пляс, то пятно света будет следовать за ними, как прожектор на сцене.
– Уже не важно, – сказала она. – Забудь обо всем, что было. Просто забудь.
– Но где Норман, Рози?
– Его больше нет, – сказала она и добавила: – И моего свитера тоже нет, и твоей куртки – тоже. Черт с ним, со свитером, но куртку жалко.
– Да ладно, – сказал он с заторможенным безразличием, – черт с ней и с курткой.
Пятно света все уменьшалось и уменьшалось, сначала оно сделалось величиной со спичечную головку, потом – с булавочную, а потом и вовсе исчезло, и только у Рози перед глазами еще долго плясали яркие пятна. Она обернулась и заглянула в шкаф. Картина стояла на прежнем месте, но изображение опять изменилось. Теперь на картине были видны только холм и развалины храма, освещенные последними лучами заходящей луны. Застывшая неподвижность этой пустынной сцены – и отсутствие в ней людей – придавала картине налет строгой классики.
– Господи, – выдохнул Билл, растирая распухшее горло. – Что это было, Рози? Я никак не могу понять, что это было.
Интересно, задумалась Рози, а сколько времени прошло? Наверное, не так много, потому что сосед с верхнего этажа – тот самый, которого подстрелил Норман, – все еще вопил в коридоре.
– Надо бы посмотреть, что там с этим парнем, – сказал Билл, с трудом поднимаясь на ноги. – Я схожу к нему, а ты пока вызови «скорую». И полицию, ладно?
– Ага. Сдается мне, что и те и другие уже мчатся сюда, но я все равно позвоню.
Он шагнул к двери, но остановился и с сомнением взглянул на Рози:
– А что ты им скажешь, Рози?
Она на секунду задумалась и улыбнулась.
– Пока не знаю… но что-нибудь придумаю. Мне всегда хорошо удавались экспромты. Ладно, иди. Посмотри, как он там.
– Я люблю тебя, Рози. Пожалуй, это единственное, в чем я сейчас уверен.
Он ушел раньше, чем Рози успела осознать услышанное и ответить. Она бросилась было за ним, но все-таки остановилась. В коридоре мерцал тусклый свет; вроде бы кто-то зажег свечу. Кто-то сказал: «Блин! В него, что ли, стреляли?» Очередной вопль раненого человека заглушил ответ Билла. Да, сосед сверху был ранен, но, кажется, неопасно. По крайней мере сил на истошные громкие вопли ему хватало.
Злая ты, сказала она себе, потом подошла к телефону, сняла трубку и набрала 911. Хотя, может быть, дело не в злобе, а в реалистичном подходе к жизни. Но как бы там ни было, это уже не имело значения. После всего, что случилось сегодня – и не только сегодня, – Рози начала видеть мир по-другому, и ее мысли о раненом в коридоре были всего лишь очередным проявлением этого нового видения.
– Пока я помню о дереве, все остальное уже не важно. – Рози и не заметила, что произнесла это вслух.
Трубку на том конце провода подняли после первого же гудка.
– Здравствуйте, это служба 911, наш разговор записывается на пленку.
– Даже не сомневаюсь. Меня зовут Рози Макклендон. Мой адрес: Трентон-стрит, дом 897, второй этаж. Мой сосед сверху… ему нужна «скорая».
– Мэм, вы не могли бы рассказать мне подробнее, что с ним…
Конечно, она могла бы, но сейчас ее мысли были заняты совсем другим. Раньше она не могла понять, что именно ее беспокоит, но теперь поняла. И поняла, что это дело не терпит отлагательств. Она положила трубку и засунула руку в карман джинсов – в такой маленький карманчик для часов или для зажигалки, который был очень удобным, конечно, но иногда раздражал – еще один признак того, что левшей не особенно жалуют в мире, где подавляющее большинство правшей. В этом мире все предназначено для правшей, и поэтому здесь существует так много маленьких неудобств. Но все правильно: если ты левша, тебе надо уметь приспосабливаться. И это не так уж и сложно, подумала Рози. Как пел Боб Дилан в той старой песенке про шоссе 611: это делается очень просто.
Двумя пальцами она вытащила из кармашка бутылочку, которую дала ей Доркас, пару секунд повертела ее в руках, а потом наклонила голову и прислушалась к тому, что происходит за дверью. Кажется, кто-то еще присоединился к группе, собравшейся около раненого в том конце коридора, а сам пострадавший (во всяком случае, Рози думала, что это он) что-то им говорил умирающим тихим голосом. А где-то вдали слышался рев сирен.
Она пошла на кухню и открыла свой крошечный холодильник. Там была упаковка нарезанной колбасы, в которой осталось еще два-три кусочка, пакет молока, два стаканчика йогурта, пинта сока и три бутылки пепси. Рози взяла одну пепси, открыла бутылку и поставила ее на стол. Потом она быстро глянула через плечо, почти уверенная, что сейчас Билл войдет и спросит: Что ты тут делаешь? Что такое ты тут подмешиваешь? Но его не было, она слышала его голос в коридоре – спокойный и рассудительный голос, который она уже успела полюбить.
Она подцепила ногтем крошечную пробку и вытащила ее из бутылочки. Потом поднесла бутылочку к носу и понюхала, прикрыв глаза, как обычно женщины нюхают духи. Это были совсем не духи, но запах Рози узнала сразу – горький, с легким металлическим привкусом, но странно приятный, несмотря ни на что. В керамической бутылочке была вода из черного ручья, который протекал за Храмом Быка.
Доркас: Одну каплю. Ему. Потом.
Да, только одну. Больше – уже опасно, но одной вполне хватит. Все вопросы и воспоминания – лунный свет, истошные вопли Нормана, женщина, на которую запрещено смотреть, – потускнеют, забудутся и исчезнут. И пройдет ее страх, что разум Билла не выдержит таких напрягов и под воздействием этих воспоминаний их с Биллом хрупкие, только еще нарождающиеся отношения разрушатся, как под воздействием едкой кислоты. Умом она понимала, что вероятность такого исхода невелика: человеческий разум способен выдержать что угодно и приспособиться к чему угодно – за четырнадцать лет жизни с Норманом эту истину Рози усвоила прочно, – но она не хотела рисковать. Зачем рисковать, если можно все сделать проще? Но оставался еще один сложный вопрос – что опаснее: его тревожные воспоминания или эта вода забвения?
Но будь осторожна, девочка. Это опасная штука.
Рози перевела взгляд с бутылочки на раковину и обратно.
Роза Марена: Хороший зверь. Береги его, и он будет беречь тебя.
Рози решила, что мысль сама по себе хорошая, хотя ее оформление и оставляет желать лучшего. Она медленно наклонила керамическую бутылочку над открытой бутылкой пепси и аккуратно отмерила одну каплю.
Плюх.
А все остальное – в раковину. И быстро.
Она уже повернулась к раковине, а потом вспомнила слова Доркас: Я бы дала тебе меньше, но ему, может быть, одной капли не хватит. Может, придется еще одну дать, потом.
Да, ему может понадобиться еще. А мне не может понадобиться? – подумала Рози, закрывая бутылочку и убирая ее в карман. Может, мне тоже понадобится пара капель. Потом. Чтобы мне не сойти с ума.
Впрочем, ей вряд ли что-то такое грозит, и потом…
– Те, кто не учится у своего прошлого, обречены повторять все ошибки, – пробормотала она. Она не знала, кто это сказал, но это была очень верная мысль. Сжимая в руке бутылку пепси, Рози поспешила обратно к телефону. Она опять набрала 911 и попала на того же самого оператора, который ей отвечал прошлый раз: осторожнее, дамочка, этот звонок записывается на пленку.
– Это опять Рози Макклендон, – сказала она. – Нас в тот раз рассоединили. – Она замолчала на миг, а потом нервно рассмеялась. – Черт, то есть не рассоединили. Я разволновалась и случайно выдернула штепсель из розетки. Здесь такое творится… сумасшедший дом просто.
– Да, мэм. «Скорая» уже выехала по указанному вами адресу, по запросу Розы Макклендон. Мы получили сигнал, что в том же доме стреляли, мэм. Вы говорите о пулевом ранении?
– Да, я думаю, да.
– Вас соединить с полицейским участком?
– Я бы хотела поговорить с лейтенантом Хейлом. Он детектив, поэтому мне, видимо, нужен отдел расследований, или следственный отдел, или как вы его называете.
Оператор на миг замолчал, а когда снова заговорил, его голос стал чуточку больше похож на человеческий, а не на механический голос бездушного автоответчика:
– Да, мэм, отдел расследований, именно так мы его и называем. Я вас сейчас соединю.
– Спасибо. Вам нужен мой телефонный номер или вы отслеживаете звонки?
На этот раз в голосе оператора прозвучало явственное удивление:
– У меня есть ваш номер, мэм.
– Так я и думала.
– Я вас соединяю.
Пока Рози ждала на линии, она поднесла к носу бутылку пепси, ту другую – маленькую – бутылочку. Ей показалось, что легкий запах горечи все-таки чувствуется, но, может быть, ей действительно лишь показалось. Ладно, не важно. Либо он это выпьет, либо не выпьет. Ка, подумала она. И потом, удивленно: Что?
Но она не успела об этом подумать, потому что в трубке раздался голос:
– Отдел расследований, сержант Уильямсон.
Она попросила соединить ее с Хейлом и опять стала ждать. Снаружи, из коридора у лестничной клетки, доносились пронзительные вопли раненого и приглушенные голоса. Сирены ревели гораздо ближе.
4
– Хейл слушает! – неожиданно рявкнуло в трубке прямо ей в ухо. Это было совсем не похоже на того тихого вежливого человека, с которым Рози встречалась раньше. – Это вы, мисс Макклендон?
– Да…
– С вами все в порядке? – все тот же резкий лающий голос. Теперь он напомнил ей тех полицейских, которые сидели у них в гостиной, сняв ботинки, так что «аромат» их носков распространялся по всему дому. Похоже, его раздражало, что Рози молчит, и ему приходится прыгать вокруг нее и лаять терьером, выпрашивая подачку, хотя, по его скромному мнению, мисс Макклендон должна бы сама сообразить, что он ждет от нее информацию.
Мужчины, подумала Рози и закатила глаза.
– Да. – Она говорила медленно, с расстановкой. Как воспитательница в детском саду, когда она пытается успокоить ревущего малыша, который ушибся, сорвавшись с турника. – Да, со мной все в порядке. Билл… мистер Стейнер… он тоже в порядке. У нас все нормально.
– Это ваш муж? – Судя по голосу, Хейл был на взводе и уже близок к тому, чтобы сорваться. Словно бык в поле, который роет копытом землю, пока у него перед носом размахивают красной тряпкой. – Это он, Дэниэльс?
– Да, он тут был. Но теперь его нет. – Она нерешительно замолчала, а потом добавила: – Я не знаю, куда он делся.
Но я надеюсь, что там очень жарко и не работают кондиционеры.
– Мы его найдем, – сказал Хейл. – Это я вам обещаю, мисс Макклендон. Мы его найдем.
– Удачи вам, лейтенант, – тихо сказала она, взглянула на распахнутую дверцу шкафа и безотчетно дотронулась до левого предплечья, где все еще чувствовалось тепло от браслета. – Я сейчас не могу говорить. Норман стрелял и ранил соседа сверху, мне надо пойти посмотреть, чем ему можно помочь. Вы приедете к нам сюда?
– Да, уж конечно, приеду. Сейчас выезжаю.
– Значит, увидимся. До свидания. – Она повесила трубку, не дожидаясь ответа Хейла. Билл вошел в квартиру, и в ту же секунду у него за спиной, в коридоре, зажегся свет.
Он удивленно оглянулся:
– Наверное, пробки… в подвале. Он их выкрутил, как я понимаю. Но если он хотел вырубить свет, то почему он не… – Он снова закашлялся. Согнулся пополам и обхватил руками больное распухшее горло.
– Вот, – сказала Рози, протягивая ему бутылку. – Только что из холодильника. Выпей. Должно помочь.
Он сделал пару глотков, а потом приподнял бутылку и посмотрел на нее с любопытством:
– Странный какой-то вкус.
– Это потому что у тебя горло болит. Может быть, у тебя кровь там немножко идет. Иди приляг на диван, отдышись. Мне больно слышать, когда ты так кашляешь.
Он допил пепси, поставил бутылку на журнальный столик, а когда снова взглянул на Рози, его глаза были совершенно пустыми, так что она испугалась.
– Билл? Билл, что с тобой? Что случилось?
Эта пустота продержалась в его глазах еще пару секунд, а потом он рассмеялся и тряхнул головой.
– Ты не поверишь. Я так думаю, это все от перенапряжения, но…
– Что? Во что я не поверю?
– Пару секунд я не мог вспомнить, кто ты такая, – сказал он. – Я не мог вспомнить, как тебя зовут, Рози. Но что самое странное: я на секунду забыл, как зовут меня.
Она рассмеялась и шагнула к нему. Она слышала шаги в коридоре – наверное, приехала «скорая», – но сейчас ее это не волновало. Она крепко обняла Билла.
– Меня зовут Рози. На самом деле, Рози.
– Правильно, – сказал он, целуя ее в висок. – Рози, Рози, Рози, Рози, Рози.
Она закрыла глаза и уткнулась лицом ему в плечо, и в темноте под закрытыми веками увидела страшную пасть паука и черные глаза лисицы – совершенно пустые и неподвижные, в которых не было ни безумия, ни разума. Она знала, что эта картина будет видеться ей еще долго. И у нее в голове, словно тяжелый железный колокол, прозвучали два слова:
Я отплачу.
5
Лейтенант Хейл закурил, не спросив разрешения, и уставился на Рози Макклендон и Билла Стейнера, которые в данный момент являли собой классический случай острой влюбленности. Каждый раз, когда они смотрели друг на друга, Хейл замечал, как загораются их глаза. Он даже задумался: а уж не сами ли они прибили злобного Нормана, который им явно мешал… но это была просто мысль. Потому что он знал, что они не способны на что-то такое. Не те люди. Кто угодно, но только не эти двое.
Он принес в комнату стул из кухни и уселся, положив руку на спинку стула, а подбородок – на руку. Рози и Билл устроились на крошечном диванчике, больше похожем на широкое кресло. Прошло чуть меньше часа с тех пор, как Рози позвонила в службу спасения. Раненого соседа, которого звали Джон Бриско, уже отвезли в больницу с диагнозом «небольшая царапина, но с большими претензиями», как выразился один из санитаров «скорой».
Теперь наконец все вроде бы успокоилось. Хейлу это, конечно же, нравилось. Сейчас ему было почти хорошо. Но ему было бы еще лучше, если бы он знал, куда, черт возьми, подевался Норман Дэниэльс.
– Тут один инструмент фальшивит, – сказал он. – И портит звучание всего оркестра.
Рози с Биллом переглянулись. Хейл был уверен, что в глазах Билла мелькнуло искреннее непонимание, а вот насчет Рози… тут он не знал, что и думать. Но ему показалось, что она что-то знает.
Хейл медленно пролистал свой блокнот. Он специально тянул время, чтобы заставить их нервничать. Но они не проявляли ни малейших признаков беспокойства. Его удивило, что Рози настолько спокойна – если она и вправду что-то скрывает, – но у него было стойкое ощущение, что он то ли забыл что-то важное, что касается этой женщины, то ли не уяснил этого изначально. А потом до него дошло. Ее никогда не допрашивали в полиции, но она наверняка слышала массу рассказов о полицейских допросах от Нормана и его друзей, которые собирались у них дома. Она знала все его уловки и хитрости.
– Хорошо, – сказал Хейл, когда понял, что они так и будут молчать и не дадут ему никакой зацепки. – Давайте посмотрим, что мы имеем на данный момент. Норман приходит сюда. Каким-то образом Норману удается убить двоих полицейских, Алвина Демерса и Ли Бабкока. Бабкока он пристраивает на переднем сиденье, а Демерса запихивает в багажник. Потом он заходит в подъезд, разбивает лампочку в коридоре на первом этаже, после чего спускается в подвал и вырубает пробки… причем наугад, хотя они все отмечены на щитке. Почему? Мы не знаем. У психов свои понятия. Потом он возвращается к полицейской машине и притворяется офицером Демерсом. Когда приходите вы с мистером Стейнером, он догоняет вас, едва не приканчивает мистера Стейнера, поднимается следом за вами по лестнице, стреляет в мистера Бриско, когда тот пытается вмешаться и поучаствовать в вечеринке, и вышибает дверь в вашу квартиру. Пока все правильно?
– Да, наверное, – сказала Рози. – Это было немного сумбурно и очень быстро, но в принципе да, все примерно так и происходило.
– А вот дальше мне не совсем понятно. То есть совсем непонятно. Вы, ребята, прячетесь в шкафу…
– Да…
– …и вот врывается Норман, как Фредди Джейсон… или как там зовут этого парня из фильмов ужасов…
– Ну, не совсем как…
– …врывается, стало быть, сметая все на своем пути, носится по квартире, как бешеный бык, заходит в ванную, причем он не просто туда заглядывает, а простреливает две дыры в занавеске… а потом просто уходит, так, что ли?!
– Да, именно так, – подтвердила Рози. – То есть мы, конечно, не видели, как он тут бесновался, потому что мы были в шкафу. Но мы все слышали.
– Этот бешеный невменяемый полицейский прошел через все круги ада в погоне за вами – его обоссали, простите за бедность речи, ему своротили нос, он убил двоих полицейских, – и что в итоге? Он расстреливает занавеску в ванной и уходит себе восвояси?! По-вашему, это нормально?
– Не знаю. Но так все и было.
Она знала, что говорить что-то еще не имело смысла. Хейл ни в чем ее не подозревал – если бы подозревал, то говорил бы совсем о другом и по-другому, – но если она начнет распространяться и что-то доказывать, он будет тут до утра сидеть и расспрашивать, что да как, а у нее и без того голова раскалывалась.
Хейл посмотрел на Билла:
– А вы как все это запомнили? Так же?
Билл покачал головой.
– Я вообще мало что помню, – сказал он. – Последнее, что я помню, это как мы подъехали на мотоцикле к полицейской машине. Был сильный туман… А потом я вообще ничего не помню. Ничего, кроме тумана.
Хейл воздел руки к небу в бессильном отчаянии. Рози взяла руку Билла, положила ее себе на колени, накрыла ладонями и мило ему улыбнулась.
– Все в порядке, – сказала она. – Я уверена, что со временем ты все вспомнишь.
6
Билл пообещал Рози, что останется у нее. Он сдержал слово – и уснул почти сразу, как только положил голову на подушку, взятую с диванчика. Рози это не удивило. Она прилегла рядом с ним на узкой кровати и еще долго лежала, глядя, как за окном плывут клочья тумана в зыбком свете уличных фонарей. Ей почему-то не спалось. Когда она поняла, что заснуть не удастся, она встала, пошла в коридор, включила свет и уселась по-турецки на пол перед картиной в шкафу.
Тусклый лунный свет. Бледные развалины храма напоминают заброшенную гробницу. Стервятники кружат в небе. Завтра, когда взойдет солнце, у них, наверное, будет пир на останках Нормана. Хотя нет, не будет, решила Рози. Роза Марена оставила Нормана в таком месте, куда птицы не доберутся.
Рози протянула руку и дотронулась до картины – провела пальцами по застывшим мазкам масляной краски. Это ощущение сразу ее успокоило. Она выключила свет и опять легла. На этот раз она уснула почти мгновенно.
7
В первый день ее жизни без Нормана она проснулась от собственных криков – да еще и разбудила Билла.
– Я отплачу! Я отплачу! О Господи, ее глаза! Такие черные!
– Рози. – Билл потряс ее за плечо. – Рози!
Она посмотрела на него совершенно бессмысленным взглядом, ее лицо было мокрым от пота, ночная рубашка прилипла к телу. Но потом ее взгляд прояснился.
– Билл?
Он кивнул.
– Ага, это я. Все хорошо. У нас все хорошо.
Она вздрогнула и прижалась к нему. Ей действительно было хорошо и спокойно, но ощущение спокойствия быстро переросло в нечто совсем иное. Она лежала под ним, обняв его обеими руками за шею, и когда он вошел в нее (она даже не представляла, что это может быть так приятно и что на свете бывает такая нежность – с Норманом она никогда не испытывала ничего подобного), ее взгляд случайно упал на джинсы, которые валялись на полу возле кровати. Керамическая бутылочка все еще лежала в кармашке, и, судя по всему, там еще оставалось как минимум три капли этой горькой, но такой странно манящей жидкости – а может, и больше.
Я это выпью, еще успела подумать она перед тем, как способность думать покинула ее на время. Я это выпью и все забуду, и так будет лучше – зачем мне такие сны?!
Но какая-то ее часть – самая потаенная часть, скрытая в самых глубинах сознания, даже глубже, чем ее старая-добрая подружка миссис Сама Рассудительность – знала, что эти сны ей нужны. И хотя у нее и была бутылочка с водой забвения, она не будет пить эту воду. Потому что тот, кто забыл свое прошлое, обречен повторять все свои ошибки.
Она посмотрела на Билла. Он тоже смотрел на нее, его глаза распахнулись и затуманились от удовольствия. Ему сейчас было хорошо, и Рози тоже было хорошо, и она отрешилась от всего, и позволила ему увести себя туда, куда он ее звал. И они еще долго качались на зыбких волнах, как двое бесстрашных матросов в крошечной лодке – в ее постели.
8
Около полудня Билл вышел, чтобы купить газету и чего-нибудь к завтраку. Рози приняла душ, оделась и потом присела на краешек постели. Она чувствовала их запахи: его запах, свой собственный запах и тот запах, который они создали вдвоем. Она подумала, что никогда в жизни не нюхала ничего более приятного.
А что было самым приятным? Ответ простой. На покрывале не было крови. Крови не было вообще.
Ее джинсы «переползли» под кровать. Она вытащила их оттуда и достала из кармана бутылочку. Потом отнесла джинсы в ванную, где за дверью стояла пластиковая корзина для грязного белья. Бутылочку пока можно спрятать в аптечку, скажем, за пузырьком с мотрином. Она машинально проверила все остальные карманы джинсов, прежде чем бросить их в корзину. Привычка из прошлой жизни, привычка хорошей домохозяйки, доведенная до автоматизма… Рози даже не сознавала, что она это делает, пока ее пальцы не наткнулись на что-то твердое в левом кармане. Она вытащила эту штуку, поднесла к глазам и невольно вздрогнула. У нее в голове явственно прозвучал голос Розы Марены: Сувенир, скажем так… Делай с ним все, что хочешь.
Это было кольцо Нормана, кольцо Полицейской академии.
Она надела его на большой палец и повертела рукой так, чтобы свет из рифленого матового окошка отразился на выгравированных словах: Верная служба обществу. Она снова вздрогнула, и на мгновение ей показалось, что сейчас Норман ворвется в ванную, чтобы забрать свой злой талисман.
Рози убрала бутылочку Доркас в аптечку – задвинула ее в самый дальний угол и заставила пузырьками с лекарствами. Потом она поспешила обратно к неубранной постели. Там все еще витал запах мужчины и женщины, которые любили друг друга, но сейчас ее занимало другое. Она пыталась придумать, куда положить кольцо. Может быть, в ящик тумбочки у кровати. Да, пусть пока там полежит. Потом можно будет подумать о том, что с ним делать, но сейчас ей хотелось убрать его с глаз долой. Тем более что его небезопасно держать на виду. А вдруг лейтенант Хейл снова заявится к ней с кучей новых вопросов вдобавок к непроясненным старым – и увидит кольцо Нормана?! Это будет совсем невесело.
Она открыла ящик и протянула руку, чтобы положить туда кольцо… но так и застыла с протянутой рукой.
В ящике уже что-то лежало. Аккуратно свернутый лоскуток голубой ткани в подтеках цвета мареновой розы, похожих на пятна засохшей крови.
– О Господи, – прошептала Рози. – Семена.
Она достала из ящика маленький сверток – кусочек материи, выдранный из дешевенькой хлопковой ночнушки, – села на кровать (ноги вдруг стали как ватные) и положила сверток на колени. У нее в голове явственно прозвучало предупреждение Доркас о том, что эти плоды есть нельзя. И даже руку, которой ты к ним прикасалась, ко рту лучше не подносить. Гранатовое дерево, так его называла Доркас. Но Рози казалось, что это было что-то другое.
Она развернула голубую ткань и тупо уставилась на семена. Сердце бешено колотилось в груди.
Надо их выбросить, подумала она. А еще лучше – спустить в унитаз.
Рози положила кольцо своего бывшего мужа на тумбочку – пусть пока полежит за лампой, – поднялась и опять пошла в ванную, держа на ладони раскрытый сверток.
Пожалуйста, мысленно умоляла она, пусть там, в магазине, будет большая очередь.
Она подняла крышку унитаза вместе с сиденьем, опустилась на колени и вытащила из свертка первое зернышко. Ей вдруг пришло в голову, что в этом мире семена со странного дерева из другого мира могли потерять свои волшебные свойства, но кончики пальцев тут же онемели. Это было совсем не похоже на онемение от холода; скорее это напоминало беспамятство – но не сознания, а плоти. И все же она пару секунд подержала зернышко в пальцах, пристально глядя на него.
– Одно за лисицу, – сказала она и бросила его в унитаз. Вода сразу окрасилась в яркий розовый цвет. Как будто туда хлынула кровь из перерезанной вены. Однако пахло совсем не кровью. Это был горьковатый, с металлическим привкусом запах того ручья… за Храмом Быка. Он был таким сильным и едким, что у Рози заслезились глаза.
Она достала второе зернышко и подняла его перед глазами.
– Одно за Доркас, – сказала она и бросила в унитаз и его. Цвет стал еще более ярким – не просто крови, а сгустков крови, – и запах сделался таким сильным, что у Рози из глаз покатились слезы. Глаза покраснели, как будто она несколько часов кряду резала «злой» лук.
Она достала из свертка последнее зернышко и долго смотрела на него.
– И одно за меня, – сказала она. – За Рози.
Но когда она попыталась бросить это последнее зернышко в воду, ее пальцы вдруг отказались слушаться. Она попробовала еще раз – с тем же успехом. В голове явственно прозвучал голос безумной женщины, и сейчас говорил он с убедительным здравомыслием. Помни о дереве. Помни о дереве, маленькая Рози. Помни…
– Дерево, – пробормотала Рози. – Помни о дереве, да, конечно, я поняла. Дерево-дерево… но какое дерево? И что мне надо делать? Что, черт возьми, надо делать?!
Я не знаю, отозвалась миссис Сама Рассудительность, я не знаю, что ты собираешься делать, но делай это быстро. Билл может вернуться в любую минуту. Даже в любую секунду.
Рози спустила воду, наблюдая за тем, как чистая прозрачная вода вымывает кроваво-красную. Потом она вышла из ванной, снова уселась на кровать и уставилась на последнее зернышко, которое она уже положила обратно в тряпочку. Она мельком взглянула на кольцо Нормана и вновь опустила глаза на зернышко.
Что мне помешало спустить его в унитаз? – Она никак не могла понять. Черт с ним, с деревом, просто скажи, ради Бога, что мне помешало выбросить это последнее зернышко и покончить со всем этим раз и навсегда.
Никаких мыслей по этому поводу не было. Зато снаружи раздался грохот и фырканье приближающегося мотоцикла. Рози уже узнавала звук Билловского «харлея». Больше не заморачиваясь никакими вопросами, она быстро схватила кольцо и положила его в голубой лоскуток вместе с зернышком. Потом она свернула лоскуток, подбежала к шкафу и достала оттуда свою сумочку. Сумочка уже пообтерлась и выглядела непрезентабельно, но она много значила для Рози – она привезла ее из Египта прошлой весной. Она положила сверток в сумочку, запихав его поглубже на дно. Здесь он будет спрятан даже надежнее, чем бутылочка среди лекарств в аптечке. Рози убрала сумочку обратно в шкаф, подошла к распахнутому окну и жадно вдохнула свежий воздух.
Когда вошел Билл – с толстой воскресной газетой и огромным пакетом горячих пончиков, – Рози повернулась к нему с ослепительной улыбкой.
– Почему ты так долго? – спросила она и подумала про себя: Какая ты хитрая, Рози, прямо как лиса. Хитрая рыжая лиса…
Он улыбнулся ей в ответ, но его улыбка тут же поблекла.
– Рози? С тобой все в порядке?
Ее улыбка стала еще лучезарнее.
– Со мной все прекрасно. Просто как-то вдруг стало зябко… ну знаешь, как говорят: гусь прошел по моей могиле.
Но дело было совсем не в гусе.
9
Можно я дам тебе один совет? На прощание? – спросила Роза Марена. И позже, ближе к обеду, после того, как лейтенант Хейл сообщил им ужасную новость об Анне Стивенсон (тело которой обнаружили только сегодня утром, преимущественно из-за того, что она не любила, когда к ней в кабинет заходили без спросу), Рози этого совета послушалась. Было воскресенье, но парикмахерская на Скайвью-Мол была открыта. Парикмахерша, к которой обратилась Рози, сразу поняла, чего она хочет, но поначалу запротестовала.
– Вам так очень идет! – сказала она.
– Да, наверное, – ответила Рози, – но мне все равно не нравится!
Парикмахерша сделала все, как сказала Рози. Рози боялась, что Биллу не понравится ее новая прическа, что он ее не одобрит, но он не сказал ни слова против.
– Волосы покороче, но вообще-то ты выглядишь в точности так, как в тот день, когда я увидел тебя в первый раз в магазине, – сказал он. – И знаешь, мне нравится.
Она обняла его.
– Хорошо.
– Хочешь, поужинаем где-нибудь? Например, в китайском?
– Только если ты пообещаешь потом остаться.
– И не только пообещаю, но и сдержу слово, – улыбнулся он.
10
Понедельник. Заголовки передовиц. В Висконсине ОБНАРУЖЕН ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК, ОФИЦЕР ПОЛИЦИИ.
Вторник. Заголовки передовиц. полицейскИЙ-убийцА Дэниэльс Объявлен В розыск.
Среда. Заголовки передовиц. СОСТОЯЛАСЬ кремАЦИЯ АннЫ Стивенсон. 2000 человек в молчаливом ПРОЩАЛЬНОМ шествии.
Четверг. Заголовки передовиц. Следствие предполагает, что Дэниэльс мог ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ. МНЕНИЕ АВТОРИТЕТНЫХ ИСТОЧНИКОВ.
В пятницу Норман перебрался на вторую полосу.
К следующей пятнице про него забыли.
11
Сразу после 4 июля Робби Леффертс предложил Рози начитать роман, совсем не похожий на мрачные вещи «Ричарда Расина». «Тысяча Акров» Джейн Смайли, история жизни обычной фермерской семьи из Айовы. Только на самом деле это был не обычный семейный роман. На самом деле все было совсем не так. В старшей школе Рози три года была костюмером и художником по костюмам в их школьном театре, и хотя она не участвовала ни в одном спектакле, но шекспировского безумного кроля она узнала сразу. Смайли «заперла» Лира в конюшню, но безумие – оно всегда и везде безумие.
Этот колоритный персонаж до жути напоминал Рози Нормана. В тот день, когда Рози закончила книгу («Твоя лучшая запись, – сказала ей Рода, – и вообще одна из лучших, которые мне довелось прослушать»), она вернулась к себе и достала из шкафа картину. Картина так и лежала в шкафу с той кошмарной ночи, Норман… ну, скажем… исчез. И с той ночи Рози ни разу на нее не взглянула.
Но то, что она увидела сейчас, не особенно ее удивило. На картине снова был день. Холм был тот же самый, и храм внизу был тот же самый (или почти тот же самый; Рози показалось, что его искаженная перспектива как-то изменилась и стала нормальной), и женщины по-прежнему не было. Рози подумала, что Доркас отвела ее посмотреть на ребенка в последний раз… а потом Роза Марена ушла одна – куда-то туда, куда уходят такие, как она, когда чувствуют, что приближается час их смерти.
Она отнесла картину в подвал, к мусоросжигателю. По дороге она поймала себя на том, что держит холст за края, как держала и раньше – как будто боится, что руки провалятся в тот, другой мир, если она прикоснется к изображению. Она и вправду боялась чего-то такого.
Она помедлила около печи, решив еще раз – в последний раз – посмотреть на картину, которая как будто позвала ее с пыльной полки ломбарда, позвала беззвучным, но твердым голосом, который вполне мог быть голосом Розы Марены. И скорее всего так и было, подумала Рози. Она уже протянула руку к заслонке печи, но так и застыла с вытянутой рукой. Потому что заметила на картине одну деталь, которую пропустила раньше: два пятна в высокой траве на середине склона, чуть ближе к подножию холма. Она провела пальцем по контурам этих предметов, пытаясь понять, что это может быть. И через секунду она поняла. Маленькое розовое пятно – ее свитер. Черное пятно – куртка Билла. Черт с ним со свитером, это всего лишь дешевенькое барахло с распродажи, но куртку ей было жалко. Она знала, что с этой курткой у Билла было связано много приятных воспоминаний. И к тому же она любила возвращать людям их вещи.
Даже банковскую карточку мужа она использовала всего один раз.
Она еще раз посмотрела на картину и вздохнула. Незачем оставлять ее у себя; на днях она переезжает в другую квартиру, и ей не хотелось тащить за собой больше прошлого, чем это было необходимо. Она понимала, конечно, что некоторые воспоминания засядут у нее в голове, как осколки снарядов, но…
Помни о дереве, Рози. Голос явственно прозвучал у нее в голове, но теперь это был голос Анны – Анны, которая помогла ей, когда она так нуждалась в помощи, когда ей было больше не к кому обратиться… голос Анны, по которой она не пролила ни слезинки, как бы ей этого ни хотелось… хотя она выплакала море слез из-за милой Пэм с ее огромными голубыми глазами и вечным ожиданием какого-нибудь «интересного приключения». Даже сейчас ее губы скривились, и в носу предательски защипало.
– Прости меня, Анна, – сказала она.
Не надо, опять этот голос, сухой, деловитый и чуточку высокомерный. Ты за меня не отвечаешь, и за Нормана ты не отвечаешь, и ты ни в чем не виновата. Ты Рози Макклендон, а не тифозная Мэри из «Санта-Барбары», и ты должна это помнить, когда волна мелодрамы пытается накрыть тебя с головой. И еще ты должна помнить…
– Нет, я никому ничего не должна, – сказала она и решительно сложила холст пополам, как будто закрыла книгу. Старое дерево, из которого был сделан подрамник, хрустнуло. А само полотно не порвалось даже, а как будто взорвалось, разлетившись на узкие полосы, так что изображение потеряло всякий смысл. Даже краски вдруг потускнели. – Я никому ничего не должна. Если я не хочу, я не буду. А я не хочу.
Тот, кто забыл свое прошлое…
– К чертовой матери прошлое! – разъярилась Рози.
Я отплачу, отозвался голос. Он шептал, уговаривал, соблазнял, предупреждал.
– Я тебя не слышу, – сказала Рози. Она открыла печь, и оттуда пахнуло теплом и запахом гари. – Я тебя не слышу, я вообще не слушаю, игра окончена.
Она швырнула картину в печь – как будто отправив письмо в полыхающий ад, – а потом приподнялась на цыпочки и проводила ее глазами, чтобы убедиться, что картина попала в огонь.
