Книга: Роза Марена
Назад: X. Настоящая роза
Дальше: Примечания

Эпилог. Женщина-лиса

1
В октябре Билл снова везет ее на пикник на озеро. На этот раз они едут на машине. Прекрасный осенний день, но для поездки на мотоцикле немного прохладно. Они уже на месте, все готово для пикника, вокруг – багряная листва деревьев, и он задает ей вопрос, которого она ждала. Потому что знала, что он будет спрашивать.
– Да, – сказала она. – Как только придет свидетельство о разводе.
Он обнимает ее, привлекает к себе и целует, а она закрывает глаза и обнимает его за шею, и в голове у нее звучит голос Розы Марены: Теперь мы в расчете… и пока ты помнишь о дереве, все остальное уже не важно.
Но о каком дереве?
Древе Жизни?
Древе Смерти?
Древе Познания Добра и Зла?
Рози вздрагивает и еще крепче обнимает своего будущего супруга, и когда он прикладывает руку к ее левой груди, он замирает и изумленно слушает, как ее сердце колотится в бешеном ритме у него под рукой.
Какое дерево?
2
Они не стали венчаться в церкви, а просто пошли – расписались в мэрии ровно посередине между Днем благодарения и Рождеством, как только Рози наконец получила развод со своим первым мужем, без вести пропавшим Норманом Дэниэльсом. В первую ночь со своим вторым мужем Рози Стейнер просыпается от криков Билла.
– Мне нельзя на нее смотреть! – кричит он во сне. – Ей все равно, кого убивать! Ей все равно, кого убивать! Ради Бога, пожалуйста, сделайте так, чтобы он НЕ КРИЧАЛ! – Потом его голос становится тише. – Что у тебя во рту? Что это за нитки?!
Они в нью-йоркском отеле, остановились здесь по пути в Сэнт-Томас, где собираются провести двухнедельный медовый месяц, и хотя маленький голубой сверточек остался дома, все в той же сумочке, которую Рози привезла из Египта, – какой-то инстинкт – может быть, женская интуиция, называйте это как угодно, – подсказал ей захватить с собой крохотную керамическую бутылочку. И бутылочка пригодилась уже два раза. После таких вот ночных кошмаров. А на следующее утро, пока Билл брился в ванной, она выливает последнюю каплю ему в кофе.
Этого должно хватить, думает она, выкидывая бутылочку в унитаз и сливая воду. И даже если не хватит, то все равно должно.
Медовый месяц получается просто волшебным: много солнца, много хорошего секса и никаких кошмаров, ни у него, ни у нее.
3
В январе – в день, когда ветер приносит метель и снег засыпает город, – домашний тест на беременность подтверждает догадку Рози. То, что она уже знает и так. У них с Биллом будет ребенок. И еще она знает одну очень важную вещь, которую не определишь по тесту: это будет девочка.
Кэролайн все-таки будет.
Теперь мы в расчете, думает она, стоя у окна их новой квартиры и глядя на снег. И голос у нее в голове, который произносит эти слова, – это не ее голос. И снег за окном напоминает туман, который клубился в Брайант-парке той ночью, когда они с Биллом пришли к ней домой, где их поджидал Норман.
Да, да, да, думает она. Теперь эта мысль навевает едва ли не скуку. Эта мысль возвращается снова и снова, как дурацкая, навязчивая мелодия, накрепко засевшая в голове. Равновесие сохранится, пока я помню о дереве, правильно?
Нет, отвечает ей сумасшедшая женщина с такой убийственной ясностью, что Рози резко оборачивается назад, уверенная, что Роза Марена стоит у нее за спиной. Ее сердце колотится так, что его бешеные удары отдаются в голову и стучат в висках. Но нет. В комнате никого нет. Хотя голос еще звучит. Нет… пока ты держишь себя в руках. Пока ты владеешь собой. Но все это сводится к одному, согласна?
– Пошла вон, – говорит она пустой комнате, и ее голос дрожит. – Отстань от меня. Навсегда.
4
Ее маленькая дочка весит восемь фунтов и девять унций. И хотя в свидетельстве о рождении она записана как Памела Гертруда, Кэролайн есть и будет ее тайным и настоящим именем. Сначала Рози возражает против «Гертруды». Она говорит, что такое двойное имя в сочетании с их фамилией – это уже и не имя, а какой-то литературный каламбур. Она еще худо-бедно согласна на Памелу Анну.
– Нет, только не это, – говорит Билл. – Звучит как название десерта в дешевой калифорнийской забегаловке.
– Но…
– И не волнуйся ты так за Памелу Гертруду. Во-первых, она никогда никому не скажет, даже своей самой лучшей подруге, что ее второе имя – Герт. В этом можешь не сомневаться. А во-вторых, писательница, которую ты имеешь в виду, сказала о розе, что это роза в розе. Так что имя мы выбрали правильно. Хотя бы даже по этой причине.
На том они и порешили.
5
Незадолго до того, как Пэмми исполнилось два годика, ее родители решили купить квартиру в пригороде. К тому времени они уже могут себе позволить такую покупку: дела на работе идут успешно. Они начинают с изучения многочисленных рекламных проспектов, выбирают около дюжины вариантов. Потом их становится шесть, потом – четыре, потом остается два. И вот тогда начинаются споры. Рози нравится один дом, Билл предпочитает другой. Мнения расходятся. Обсуждение перерастает в упертое противостояние, поскольку оба уверены в своей правоте, и постепенно противостояние превращается в ссору – явление неприятное, но не такое уж редкое. Даже самые идеальные браки не застрахованы от таких вот размолвок… или даже скандалов.
В конце концов Рози уходит на кухню готовить ужин. Запекает в духовке курицу, ставит воду для кукурузы, которую купила в палатке на загородном шоссе. Чуть позже, когда Рози чистит картошку, Билл тоже выходит на кухню. До этого он мрачно сидел в гостиной, разглядывая фотографии двух домов, которые вызвали эту размолвку… хотя на самом деле он прокручивал в голове их спор.
Она слышит, как он вошел, но не оборачивается к нему, как обычно. И даже когда он наклоняется и целует ее в шею, она делает вид, что его здесь нет.
– Прости, что я накричал на тебя из-за этого дома, – тихо говорит он. – Я все еще думаю, что тот в Виндзоре лучше, но мне действительно очень жаль, что я на тебя наорал.
Он ждет, что скажет жена. Но Рози упорно молчит. Не дождавшись ответа, он поворачивается и огорченно выходит, решая, что она все еще злится. Но она вовсе не злится и даже не сердится. Она просто в ярости. Черная ярость, почти убийственная… и ее молчание – совсем не ребяческое «я с тобой не играю» и все такое… это скорее отчаянная попытка
(помни о дереве)
удержаться и не вылить ему на голову кастрюлю с кипятком. У нее в голове стоит яркий образ, тошнотворный и вместе с тем очень заманчивый – как Билл с криком отскакивает назад и его кожа приобретает цвет, который она иногда еще видит в снах. Билл раздирает ногтями свое лицо, на котором уже вздуваются первые дымящиеся волдыри.
Ее левая рука на самом деле потянулась к ручке кастрюли; и в ту ночь, лежа без сна, Рози опять и опять повторяет про себя два слова: Я отплачу.
6
Потом она несколько дней то и дело подолгу, с какой-то странной одержимостью рассматривает свои руки или смотрится в зеркало… но все-таки чаще глядит на руки, потому что все начинается с них.
Что начинается? Что?! Она понятия не имеет… но понимает, что сразу узнает
(дерево),
когда увидит.
Она находит один симпатичный бейсбольный клуб в западной части города и начинает регулярно туда ходить. Большинство клиентов – мужчины средних лет, которые пытаются держать себя в форме, или мальчишки-студенты, которым охота почувствовать себя Кеном Гриффи-младшим или Большим Хертом, причем всего-то за пять баксов. Иногда подружки студентов тоже берутся за биту, минут на пять… но чаще всего они просто стоят и смотрят. По-настоящему тренируются только несколько женщин, которым слегка за тридцать. Хотя «несколько женщин» – это сильное преувеличение. На самом деле там нет ни одной, кроме этой упорной барышни с короткими каштановыми волосами и бледным серьезным лицом. Поначалу ребята прикалываются, и отпускают дурацкие шуточки, и пихают друг друга в бок, и вертят головами, всячески стараясь изобразить из себя крутых парней, но она не обращает на них внимания, она словно и не замечает их смеха и их пристальных оценивающих взглядов… а они и вправду пялятся на нее. Ее тело уже обрело свою прежнюю стройность после рождения ребенка, и фигура у нее очень даже неплохая. Неплохая?! Да блин (говорят они), это просто потрясная телка. Супер-пупер и все дела.
А потом они перестают насмехаться. Потому что женщина в майке и свободных серых штанах после первых неуклюжих попыток отбить подачу (пару раз ей даже заехало резиновыми мячами из подающего автомата), начала попадать по мячу. А потом – попадать просто классно.
– А у нее хорошо получается, – замечает один из них, после того как Рози, взмокшая и раскрасневшаяся, отбивает три подачи подряд, зафигачив мячи по всей длине тренировочного коридора. Каждый раз, когда она бьет по мячу, она издает высокий пронзительный вопль, как Моника Селеш при подаче навылет. Она бьет по мячу с таким зверским остервенением, как будто резиновый мячик – ее заклятый враг.
– Интересно, кто первым сломается: она или эта машина, – говорит второй, когда подающий автомат в центре коридора выстреливает мячом, летящим со скоростью восемьдесят миль в час. Рози издает свой истошный вопль, склоняет голову набок чуть ли не до самого плеча и напрягает ноги. Мяч почти с той же скоростью отлетает назад, ударяется в сетку в двухстах футах дальше по коридору и падает на пол, где уже скопилось немало отбитых мячей.
– Да так, ничего особенного, – усмехается третий. – Чуть выше ниже среднего. – Он достает сигарету, сует ее в рот и чиркает спичкой. – Ей еще работать и рабо…
На этот раз Рози кричит уже по-настоящему – ее вопль похож на крик хищной птицы, завидевшей добычу, – и мяч летит низко над полом сплошной белой черточкой. Он ударяется в сетку… и пробивает ее насквозь. Дырка в сетке похожа на отверстие от пули, выпущенной в упор.
Парень с сигаретой застывает с отвисшей челюстью. Сгоревшая спичка обжигает пальцы.
– Так что ты там говорил? – тихо спрашивает первый парень.
7
Примерно через месяц, вскоре после того, как тренировочный центр закрыли на лето, Рода Симонс неожиданно прерывает чтение Рози – они сейчас записывают новую книгу Глории Нэйлор – и предлагает на сегодня закончить. Рози возражает: еще слишком рано. Рода не спорит, но говорит, что голос Рози теряет свою выразительность. Она говорит, что ему надо дать отдохнуть. До завтра.
– Да, но я бы хотела закончить сегодня, – говорит Рози. – Осталось всего двадцать страниц. Ро, я хочу дочитать эту чертову вещь.
– Все, что ты начитаешь сейчас, завтра придется записывать заново, – говорит Рода тоном, не терпящим возражений. – Я не знаю, сколько ты вчера вечером просидела с Памеласитой, но на сегодня работа закончена.
8
Рози встает и выходит, так хлопнув дверью, что она чуть не слетает с петель. Она направляется прямиком к режиссерскому пульту и хватает испуганную Роду Симонс за воротник ее чертовой блузки от Нормы Камали и прикладывает ее мордой о пульт. Какой-то переключатель протыкает ее римский нос, как шампур барбекю. Кровь хлещет фонтаном, стекает по застекленной перегородке противными струйками цвета розы марены.
– Рози, не надо! – кричит Керт Гамильтон. – Господи Боже, что ты делаешь?
Рози впивается ногтями в горло Роды и раздирает его. Подставляет лицо под струи горячей крови. Ей хочется искупаться в крови, как в купели крещения новой жизни – своей новой личности, против которой она так долго и глупо сопротивлялась. И ей вовсе не обязательно отвечать Керту; она и так знает, что делает. Она пытается отплатить – вот что. И спаси Бог того, кто окажется в списке ее должников… Спаси его Бог…
9
– Рози? – Голос Роды в динамике интеркома возвращает ее к реальности из мира кошмарных, но все же таких притягательных грез. – С тобой все в порядке?
Держи себя в руках, маленькая Рози.
Держи себя в руках и помни о дереве.
Она опускает глаза и видит, что карандаш, который был у нее в руках, сломан на две половинки. Пару секунд она смотрит на сломанный карандаш, глубоко дыша и стараясь унять бешеное сердцебиение. Наконец она чувствует, что теперь может говорить нормально, и произносит:
– Да, со мной все в порядке. Но ты права, я вчера поздно легла и не выспалась. Так что давай на сегодня закончим.
– Вот и умница, – говорит Рода, но женщина по другую сторону стекла – женщина, которая снимает наушники с микрофоном едва заметно трясущимися руками, – думает про себя: Нет. Не умница. Злюка. Ужасная злюка.
Я отплачу, шепчет голос в глубинах сознания. Рано или поздно, маленькая Рози, но я обязательно отплачу. Я отплачу, хочешь ты этого или нет.
10
Она боится, что ей не уснуть в эту ночь. Но она засыпает сразу после полуночи, и ей даже снятся сны. Ей снится дерево – то самое дерево, – и проснувшись на утро, она говорит себе: Неудивительно, что я не могла ничего понять. Вовсе не удивительно. Все это время я думала не о том.
Она лежит на спине рядом с Биллом, глядя в потолок и размышляя о своем сне. Там, во сне, она слышала крики чаек над озером и еще – голос Билла. С ними будет все в порядке, если они не заразятся, говорил Билл. Если они не заразятся и будут помнить о дереве.
Теперь она знает, что надо сделать.
11
На следующий день она звонит Роде и говорит, что сегодня ее не будет. Говорит, она себя плохо чувствует. Похоже на грипп. Потом она садится в машину и едет на озеро. На переднем сиденье лежит ее старая сумка, привезенная из Египта. На этот раз она едет одна. Сейчас не сезон, и поэтому в Шортленде никого нет. Рози здесь совершенно одна. Она снимает туфли, ставит их под стол для пикников, спускается к озеру и идет вдоль кромки воды, набегающей на песчаный берег – как в тот день, когда Билл привез ее сюда в первый раз. Она боится, что не сумеет найти тропинку наверх, но ее опасения напрасны. Пока она поднимается по заросшей травой тропинке, оставляя следы босых ног на песке, она размышляет, а сколько их было, снов, – снов, которых она не запомнила, но которые в конечном итоге и привели ее сюда, – с тех пор, как у нее начались эти приступы ярости? Вопрос интересный. Но он так и останется без ответа. Впрочем, это уже не важно.
Тропа выводит ее на поляну, в центре поляны лежит поваленное дерево – то, которое она наконец вспомнила. Она хорошо помнит все, что случилось с ней в мире картины, и теперь она видит, причем безо всякого удивления, что это дерево на поляне – совершенно такое же, как и то, которое преграждало тропинку в мертвом саду.
Под переплетением его корней виднеется лисья нора, но она пуста. Но Рози все равно идет туда и опускается на колени – все равно ноги дрожат и не держат. Она открывает свою старую сумку и высыпает остатки своей старой жизни на землю, усыпанную палой листвой. Среди смятых счетов из прачечной и просроченных рецептов, под листком со списком покупок со словами
СВИНЫЕ ОТБИВНЫЕ
вверху – подчеркнутыми жирной чертой, большими буквами и с восклицательным знаком (из еды Норман больше всего любил свиные отбивные) – лежит маленький сверток из голубой ткани в розовато-пурпурных разводах.
Дрожа и плача – отчасти из-за того, что ее старая жизнь прошла так бездарно и страшно, отчасти из-за того, что ей кажется, что ее новая жизнь тоже в опасности, – она вырывает в земле около лисьей норы маленькую ямку глубиной дюймов восемь. Потом она разворачивает голубой сверток. Зернышко все еще там – в ободке золотого кольца ее первого мужа.
Она кладет зернышко в ямку (оно до сих пор сохранило свою колдовскую силу: кончики пальцев опять онемели) и опускает туда же кольцо.
– Пожалуйста, – говорит она умоляющим голосом. И если это молитва, то Рози не знает – кому. Но все же, так или иначе, она получает ответ. Резкий короткий лай. В нем нет жалости, нежности или сочувствия. В нем одно озлобленное раздражение. Держись от меня подальше, как бы предупреждает он.
Рози поднимает глаза и видит лисицу. Она застыла на дальнем конце поляны, настороженно глядя на Рози. Рыжий задранный кверху хвост полыхает, как факел, на фоне хмурого осеннего неба.
– Пожалуйста, – повторяет она тихим и почему-то охрипшим голосом. – Пожалуйста, не дай мне превратиться в то, чего я так боюсь. Пожалуйста… пожалуйста, помоги мне помнить о дереве и остаться собой.
На этот раз никакого ответа нет. Вообще ничего, что можно было бы истолковать как ответ. Даже лиса больше не лает. Она просто стоит и смотрит, высунув язык и тяжело дыша. Рози кажется, что она усмехается.
Она опускает голову, в последний раз смотрит на зернышко в обрамлении золотого кольца и засыпает ямку влажной пахучей землей.
Одно – за хозяйку, вертится у нее в голове, одно – за мадам, одно – за девчонку, живущую там. И одно – за Рози.
Она встает и отходит к тропе, которая приведет ее обратно к озеру. Когда Рози встает на тропинку, лисица быстро подбегает к дереву, обнюхивает то место, где Рози посадила зернышко, и укладывается прямо там. Она по-прежнему тяжело дышит, и по-прежнему усмехается (теперь Рози уверена, что лисица усмехается), и по-прежнему смотрит на Рози своими большими черными глазами. Лисят больше нет, говорят эти глаза, и лиса, который мне сделал детей, тоже нет. Но я, Рози… я есть. И я жду. И я отплачу, если так будет нужно.
Рози ищет в этих глазах разум или безумие… и находит и то и другое.
Потом лисица оборачивается хвостом, кладет красивую морду на передние лапы и закрывает глаза. Кажется, будто она заснула.
– Пожалуйста, – шепчет Рози в последний раз и уходит. И уже по пути домой, возвращаясь обратно к своей настоящей, как она очень надеется, жизни, она открывает окно и выбрасывает на дорогу последний кусок прежней жизни – сумочку, привезенную из Египта.
12
Приступы ярости прекратились.
Дочка Памела еще совсем девочка, но у нее уже есть свои друзья, уже намечается грудь и недавно начались месячные. Она уже спорит с матерью, что надевать и можно ли ночевать у подружки. Ей уже нужно решать самой, с кем встречаться и когда приходить домой. Ураганный сезон созревания Пэм пока еще не набрал полную силу, но Рози знает, что оно скоро грянет. Впрочем, она это воспринимает спокойно. Потому что приступы ярости прекратились.
Волосы у Билла почти целиком поседели и стали редеть.
Волосы у Рози по-прежнему ярко-каштановые. Она их носит распущенными. Иногда собирает в хвост, но никогда не заплетает в косу.
Много воды утекло с того дня, когда Билл впервые повез ее на пикник на озеро. Сам Билл, похоже, забыл об этом. Во всяком случае, не вспоминал с тех пор, как продал свой «харлей». А продал он его потому, что, как он сам это объяснил, у него «уже не та реакция; а когда удовольствие превращается в рискованное предприятие, лучше вообще отказаться от этого удовольствия». Рози не возражает, но ей кажется, что вместе с мотоциклом Билл продал и большую часть своих воспоминаний, и от этого ей очень грустно. Как будто вся ее молодость осталась в седельных сумках «харлея», а Билл забыл их проверить, когда отдавал мотоцикл тому славному юноше из Эванстона.
Они больше не ездят на озеро, но каждый год – обязательно весной – Рози приезжает туда одна. Она смотрит на молодое деревце, что растет в тени старого, упавшего. Сначала это был просто побег, потом – тоненький прутик, потом – вполне крепкое молодое деревце с гладкой темной корой и красивыми раскидистыми ветвями. Она наблюдает за тем, как оно растет, год за годом, на той поляне, где больше уже не играют лисята. Она молча сидит перед ним, иногда даже по часу, обхватив руками колени. Она приходит сюда вовсе не для того, чтобы молиться или размышлять. Просто ей кажется, что это хорошее правильное место, и эти ежегодные посещения, ставшие уже своеобразным ритуалом, наполняют ее сознанием исполненного долга. После этих поездок она себя чувствует обновленной и умиротворенной. Может быть, именно эти поездки и не дают ей причинять боль близким людям – Биллу, Пэмми, Роде и Керту (о Робе Леффертсе можно уже не беспокоиться; когда Пэм исполнилось пять, он тихо скончался от сердечного приступа). И если так, то она приезжает сюда не зря.
Какое красивое растет дерево! Каждой весной его ветки уже покрываются темно-зеленой листвой, а последние года два Рози замечает и проблески красного среди этой густой зелени – еще через несколько лет из этих цветов завяжутся плоды. Рози знает, что если кто-нибудь по случайности набредет на эту поляну и отведает аппетитных с виду фруктов, он умрет. И его смерть точно будет нелегкой. Иногда это ее беспокоит, но с годами – все меньше и меньше. За столько лет Рози не видела здесь никаких следов пребывания людей: ни одной пивной банки, ни одного окурка, ни одного фантика от жвачки. Теперь ей уже вовсе не тяжело приезжать сюда, и сидеть на поляне, сложив на коленях гладкие, без единого пятнышка руки, и смотреть на дерево своей ярости в ярких мареновых вспышках цветов, которые пока еще только цветы, но через несколько лет из них народятся плоды сладостной онемелой смерти.
Иногда, глядя на дерево, она тихонечко напевает:
– На самом деле, я Рози… Настоящая Рози, вот так… Со мной шутки плохи, приятель… Прими это просто как факт…
На самом деле она не такая уж и крутая. И вряд ли кому-то есть до нее дело. Кроме самых близких людей, конечно. Но это вполне нормально. Потому что никто, кроме близких, ее особенно не интересует. Теперь мы в расчете, как сказала бы женщина в мареновом дзате. Она нашла свою безопасную гавань, и каждый год, ранним весенним утром, сидя вот так на заросшей травой поляне над тихим озером – на поляне, которая за все эти годы нисколечко не изменилась (как будто это вообще не живая природа, а написанная маслом картина – из тех не нужных никому картин, которые уныло пылятся на полках в ломбардах и сувенирных лавок), – она подчас ощущает прилив такой всеобъемлющей благодарности, которую просто нельзя удержать в человеческом сердце. Переполняющие ее чувства рвутся наружу, и она поет. Потому что она должна петь. Она просто не может не петь.
Иногда к краю поляны выходит лисица – теперь уже старая, словно поблекшая, и в ее рыжем хвосте с каждым годом все больше и больше серебряных прядей, – и стоит там, как будто прислушиваясь к песне Рози. Ее черные непроницаемые глаза глядят безо всякого выражения и без мысли, но Рози всегда безошибочно различает в них проблеск ума – опытного и мудрого.

notes

Назад: X. Настоящая роза
Дальше: Примечания