Глава девятая
Я спал в комнате горничной. Горничная явно была меньше меня ростом, потому что обе мои ноги свешивались с матраса. И на кровати не было подушки — только валик, круглый, как телефонный столб, но намного жестче. Я сбросил его на пол, выиграв в длине кровати сантиметра два, но все равно мне казалось, что уснуть не удастся, хотя казалось недолго, потому что через пять минут я буквально отключился.
Когда я проснулся, сквозь щель между задернутыми шторами пробивался тонкий луч света, рисуя на кружевных занавесках замысловатый желтый узор. Где-то вдалеке послышался глухой автомобильный гудок. Я взглянул на часы. Девять. Поздно.
Я откинул простыню, сбросил ноги с кровати и встал. И вдруг почувствовал острую боль в спине, прямо под лопаткой.
Может, дело в слишком маленькой кровати. Я уже слишком стар, чтобы спать в маленьких кроватях.
Или, может, вчера я потянул какую-то мышцу, когда бросал француза через плечо.
Я порылся в чемодане, нашел халат, надел и пошел искать Ледока.
Он сидел на диване в гостиной, уже полностью одетый, склонившись над газетой на журнальном столике, с чашкой кофе в руке.
— А, mon ami, — сказал он и поставил чашку на блюдце. — Никак вернулись в мир живых, а?
— Не совсем, — сказал я. — Пока не полностью.
Он улыбнулся. Сегодня на нем была легкая тройка из серой шерсти, такая же безукоризненно чистая, каким был и вчерашний костюм, правда, до нашего путешествия по канализации. Он умудрился сложить новый галстук и разложить его так, что на нем не осталось ни морщинки. Еще на нем была белая рубашка с жестким воротником, серая бабочка, черные туфли и белые, аккуратно застегнутые гамаши.
— Присаживайтесь, — махнул он рукой, а сам встал. — Какой кофе предпочитаете?
— Горячий. Черный. Два кусочка сахара. — Я уселся в одно из хрупких кресел. — Спасибо.
— Не желаете круассанчик? Я выходил на улицу и купил несколько штук в кафе по соседству. Вполне съедобные.
— Нет, спасибо, Анри. Кофе достаточно.
— Bon. — Он кивнул и вышел из комнаты. Я устроился поудобнее и принялся рассматривать нарядных пастушков на картине. Овцы все еще спали. Я им позавидовал.
Вошел Ледок с чашкой на блюдце. И передал ее мне.
— Спасибо, — сказал я. Он снова уселся. Я кивком показал на газету. — Что-нибудь насчет нашего приятеля из канализации?
— Non. Но, боюсь, плохие новости все же есть.
Я отпил несколько глотков кофе. Он был великолепный, что меня, впрочем, не удивило. Я придерживался мнения, что тот, кто знал, как приготовить лягушачьи лапки à la meunière, уж с чашкой-то кофе справится вполне.
— Какие именно?
— Астер Лавинг. Певичка. Умерла.
— Умерла? — как попугай повторил я.
— Передозировка героина, — объяснил он. — Вчера ночью.
Я опустил чашку с кофе.
— Надо было сходить на эту проклятую баржу.
— Мы бы все равно опоздали, дружище. Она умерла раньше, вечером. — Он поднял газету. — Перевести?
— Да. — Я глянул в сторону. — Черт!
Ледок откинулся на спинку дивана и принялся читать:
— «Астер Лавинг — прекрасная негритянская chanteuse, то есть певица, чье великолепное исполнение чудесной песни „Дрозд“ сделало ее…» — Ледок нахмурился. — Merde. Чушь. «…Сделало ее жемчужиной в короне парижской ночной жизни». — Он поднял голову. — Откуда они берут такие дикие словосочетания?
Я кивнул.
— Дальше.
Ледок снова обратился к газете.
— «…была найдена вечером во вторник мёртвой — смерть наступила от передозировки героина. Тело мисс Лавинг обнаружил в одиннадцать часов ее менеджер Жак Моррэ, который вызвал полицию и скорую помощь. Помочь певице уже не могли, и врач констатировал смерть. Как считают в полиции, мисс Лавинг умерла примерно между девятью и десятью часами утра».
Ледок пробежал глазами по статье.
— Здесь еще некоторые биографические сведения, с описанием ее бурной жизни в Соединенных Штатах до того, как она стала жемчужиной в парижской короне, и еще поэтический некролог на английском. «Прощай, дрозд», — говорится в ней. Дальше читать?
Я покачал головой.
— Черт бы все побрал, — сказал я. — Ничего себе совпадение. Только начали дознание, и тут нате вам, на следующий день она умирает.
Ледок погладил бородку.
— Согласен, очень любопытно. Но, mon ami, какое отношение ее смерть имеет к нашему расследованию? Мы говорили только с Розой Форсайт и Сибил Нортон, и ни одна из них не знала о связи мадемуазель Лавинг с Ричардом Форсайтом.
— Я им пока об этом не рассказывал.
Ледок нахмурился и на минуту задумался.
— Но вы же сами говорили, что не объясняли, какие между ними были отношения. По крайней мере, мадам Форсайт.
— Роза не такая уж дурочка, какой кажется. Я расследую смерть ее мужа, называю женское имя. Она вполне могла сообразить. Как и Сибил Нортон.
— Но зачем кому-то из них убивать Астер Лавинг? В газете пишут, она умерла от передозировки. И если она сидела на героине, разве не рисковала жизнью постоянно?
— Возможно. Но «постоянно» — понятие растяжимое, Анри. А она умерла вчера. В тот день, когда я объявился в Париже. Мне это не нравится.
Ледок молчал. Наконец он сказал:
— Мне пришла в голову еще одна возможность. Помимо мадам Форсайт и мадам Нортон.
Я напрочь забыл про кофе. Он уже не казался мне таким вкусным, как раньше, но все равно это был кофе, и я в нем нуждался.
— Вы о чем?
— О мсье префекте. Предположим, вы правы и Ричард Форсайт не покончил жизнь самоубийством. Вдруг Лагранд знал об Астер Лавинг? Может, она что-то знала о смерти Форсайта. И Лагранду стало об этом известно. Возможно, он боялся, что и вы узнаете о ее связи с Форсайтом, и решил от нее избавиться.
Я кивнул.
— Или же это сделал Рейли.
Ледок нахмурился.
— Не исключено, — продолжал я, — Рейли тоже что-то знал. Об Астер Лавинг и Форсайте. И когда увидел вчера, что мы разговариваем с Джепсоном, решил, что тот нам все выложил.
— Но Джепсон даже не заикнулся об Астер Лавинг.
— Но Рейли-то об этом не знал.
Ледок на секунду задумался.
— Да, конечно, вы правы. Но ведь все это только домыслы, так?
— Верно, только домыслы.
— Эта женщина могла умереть от передозировки по собственной вине — ввела себе слишком большую дозу. Несчастный случай.
— Угу. — Я отпил еще глоток кофе. — Ладно, — сказал я. — У нас в полдень в «Великобритании» встреча с инспектором. С тем, который вел дело о смерти Форсайта. Мне нужно заглянуть на телеграф и отправить телеграмму в Лондон — попросить их узнать побольше об этой Сабине фон Штубен в Мюнхене. А еще — в банк за чеком для Лагранда и его сироток. У вас есть адрес этого общества?
— Узнаем. Пока вы одеваетесь, я кое-куда позвоню по телефону.
— Договорились. Спасибо. А пока я буду бегать по городу, вы сможете разыскать менеджера Астер Лавинг? Как там его зовут?
— Жак… — Ледок порылся в бумагах. — Моррэ.
— Постарайтесь назначить с ним встречу днем, чтобы мы могли поговорить. Давайте на… сколько? Два часа подойдет?
— Конечно. Все устрою.
— Прекрасно. Спасибо, Анри.
Он отмахнулся.
— Не стоит благодарности.
Я вернулся в комнату горничной, вытащил из чемодана чистую рубашку, белье и носки и бросит все на кровать. В углу комнаты виднелась маленькая ниша, не больше стенного шкафа, где помещались ванна и умывальник. Ванна, как и кровать, не была рассчитана на мои габариты. Я мог сидеть в ней, только выпрямившись — больше никак не получалось — и чувствуя себя медведем в бочке.
Затем я побрился, надел все чистое и единственный оставшийся костюм. Прежде чем выйти из комнаты, я достал из чемодана остальные вещи, поднял двойное дно, вытащил автоматический «кольт» 32-го калибра. И положил его в карман брюк.
До банка «Барклай» я доехал на такси. Там я распорядился отправить чек на две тысячи франков на счет Общества сироток Лагранда. Банк находился на улице 4-го сентября, довольно близко от улицы Капуцинов и «Дыры в стене», так что все время приходилось оглядываться.
Мне показалось, что, когда я выходил из банка, за мной никто не следил, поэтому я взял другое такси и поехал на телеграф. За такси тоже никто не увязался. Я послал телеграмму в Лондон и проверил, не поступило ли на мое имя каких-либо сообщений, возможно, отчета другого агента, который работал в семье Форсайтов, тем более что он должен был переслать его через лондонскую контору. Но для меня ничего не было.
Была уже половина одиннадцатого. Мне предстояло как-то скоротать больше часа до своей встречи с Ледоком и инспектором в «Великобритании». Я решил прогуляться и спросил у клерка из «Вестерн Юнион», как туда пройти.
Погода снова выдалась хорошей — ясной, сухой и теплой. Несмотря на сажу и грязь, покрывающую все вокруг, Париж был очень красивым городом. Мне нравились плавные изгибы его бульваров, изысканно-величавые старинные здания, медленно-мерное движение судов по спокойной коричневой реке.
Вот город, о котором мне хотелось узнать побольше, и я бы сделал это с удовольствием, если бы не старался узнать побольше о вероятном убийстве.
Я остановился у кафе. Официант не говорил по-английски, поэтому я зашел внутрь и ощутил себя цирковым клоуном, показывая то на одно, то на другое и при этом то кивая, то качая головой. Потом я снова вышел на улицу, сел за столик и через минуту получил бутерброд, кофе и непомерный счет. Бутерброд был так себе. Хлеб вкусный, что отчасти возмещало недостаток вкусовых качеств мяса. К счастью, мяса оказалось не слишком много. Зато кофе был отменный.
Я пришел в «Великобританию» в пять минут первого. Анри Ледок стоял у конторки, опустив руку с перчатками и серой шляпой вниз и прижав другую, с часами, к груди. Он то и дело поглядывал на часы.
— Привет, Анри, — сказал я.
— А, вот и вы. — Ледок улыбнулся и опустил часы в карман.
— Инспектор здесь? — спросил я.
— Пока нет. Но я поговорил по телефону с менеджером Астер Лавинг и договорился встретиться с ним в два часа у него в конторе.
— Прекрасно. Спасибо, Анри.
Холл был огромный, с колоннами, растениями в кадках, дорогими гобеленами на стенах, дорогими коврами на мраморном полу и легким запахом дорогих сигар и еще более дорогих духов. Кругом мягкая красивая мебель, чтобы постояльцам не пришлось подниматься в свои номера, если им вдруг взбрело бы в голову посидеть и посчитать деньги.
Если бы Лагранд разозлился на нас за то, что мы накануне сбросили хвост и устроили беспорядок в «Ле Заль», он вполне мог бы посадить здесь филеров. Но он этого не сделал. Хотя какой-то тип все же сидел на диване в одиночестве. Вот он поднялся и направился к нам. Он не носил вокруг шеи цепочки с табличкой «ПОЛИЦЕЙСКИЙ», но у него не было в том никакой надобности.
Он был в черном костюме, белой рубашке с галстуком в полоску, в тяжелых черных ботинках и держал в руке мягкую черную шляпу. Крупный, широкоплечий, степенный. Черные волосы с пробором слева. Лицо мясистое, нос слегка картошкой, нижняя губа слегка обвисшая. Лицо некрасивое, но довольно интересное. Глядя на него, казалось, что выражение на нем было установлено еще в детстве и с той поры не менялось — скрытное, сонное лицо человека, который видел все, на что способны люди, и выслушал все причины их деяний.
— Господин Бомон? — обратился он ко мне.
Я отозвался.
— Мсье Ледок?
Анри тоже отозвался.
Инспектор кивнул, затем представился сам. Руки он нам не подал, мы с Ледоком со своей стороны — тоже.
— Спасибо, что пришли, — сказал я.
Выражение на его лице не изменилось.
— Пожалуйста, следовать за мной, — предложил он на ломаном английском.
Он неспешно направился к лифтам. Их было два, и двери одного из них открылись как по мановению волшебной палочки, стоило нам приблизиться. Мы вошли. Лифтер, паренек, одетый на манер южно-американского генерала на параде, произнес что-то по-французски. Инспектор буркнул что-то в ответ. Никто больше не вымолвил ни слова, пока мы поднялись на седьмой этаж, вышли из лифта, прошли по застеленному ковром коридору и остановились у двери справа.
Инспектор сунул руку в карман брюк, вытащил казенный ключ. И повернулся ко мне.
— Это не та дверь, что была раньше. Ту разбили, когда мы пытались попасть в номер.
— Понял, — сказал я.
Инспектор вставил ключ в замочную скважину и повернул. Дверь распахнулась. Он отступил и легким движением большой руки предложил нам войти. Мы последовали его жесту. Инспектор вошел следом.
Он уже закрывал дверь, когда я сказал:
— Простите, инспектор.
Он повернулся ко мне, не отпуская ручку двери.
— Позвольте взглянуть? — сказал я, показывая на дверь.
Он поднял брови на три миллиметра, слегка пожал крепкими плечами и отступил в сторонку.
На торце двери я увидел собачку и задвижку, закрепленные на бронзовых пластинах. Собачка, как и все собачки, реагировала на поворот дверной ручки, задвижка же была сейчас утоплена. Я попросил у инспектора ключ, который он мне протянул без всякого выражения на лице, только сунул руки в карманы и уставился на меня. Я сунул ключ в замочную скважину и повернул влево; защелка, в виде прямоугольного бронзового язычка, тут же выскочила.
Я взглянул на инспектора.
— Задвижка была закрыта, когда вы сюда пришли?
Инспектор нахмурился.
Я повернулся к Ледоку, который стоял в сторонке, заложив руки за спину.
— Как это будет по-французски? Задвижка?
— La pène dormant, — сказал он.
— Qui, — сказал инспектор. — Она была закрыта.
Я повернул ключ в противоположном направлении на два полных оборота, и задвижка ушла внутрь. Я прикрыл дверь и оглядел щеколду.
Она тоже была бронзовая, с закругленной ручкой, и выступала с левой стороны в семи-восьми сантиметрах от края двери. Паз в двери, куда она входила, тоже был бронзовый и привинчен к двери шестью бронзовыми винтами. Я поднял закругленную ручку и задвинул щеколду. Подергал дверь. Она не поддалась. Я провел пальцем по косяку сначала над щеколдой, потом под ней. Примерно в четырех сантиметрах от нее я с трудом нащупал в дереве большое неровное углубление — бесформенную дыру, замазанную шпаклевкой, затертую и покрашенную сверху. Как ни старайся зачистить дыру, сделать это, не оставив следов, практически невозможно.
Я повернулся к инспектору.
— Дверь была закрыта на щеколду. Вышибая дверь, вы вырвали винты и куски дерева. Вот здесь.
Он кивнул.
Значит, дверь и в самом деле была закрыта на щеколду. Мое предположение, что она была закрыта, подтвердилось. Если только полицейские не проделали дыру специально. Я вернул инспектору ключ.
— Благодарю, — сказал я. Он кивнул и убрал его в карман. Я повернулся и стал внимательно оглядываться.
Гостиная была раза в два-три больше той комнаты, где я провал прошлую ночь. Белый ковер, белые стены. У одной, под знакомой фотографией Эйфелевой башни в рамке, стояла длинная, молочного цвета, довольно мягкая софа. Перед ней — сияющий кофейный столик красного дерева. Еще там были два кресла с такой же обивкой, как и софа, рядом с каждым — по столику красного дерева. Между креслами — большой радиоприемник того же красного дерева и так же начищенный, как и кофейный столик. Противоположную стену занимали две балконные двери. Белые шторы были раздвинуты, и мне был виден узкий балкон с кованой решеткой, а за ним — освещенные солнцем верхние этажи здания напротив.
Я повернулся к инспектору.
— Тут все, мебель и остальное, стоит так же, как раньше, когда вы обнаружили тела?
Инспектор кивнул. Он полез в правый карман и вытащил старую вересковую трубку, а из левого кармана достал кожаный кисет с табаком.
Я подошел к балконным дверям. Попробовал открыть одну. Заперта. Под ручкой увидел маленькую задвижку. Щелкнул ею, снова попробовал отрыть дверь. На этот раз она открылась. Я повернулся к инспектору.
— Была заперта? — спросил я.
Он набивал трубку табаком. Посмотрел на меня и кивнул.
Я вышел на балкон и осмотрел двери снаружи. Открыть или закрыть их с той стороны было невозможно. Я вернулся в комнату, закрыл двери, щелкнул защелкой и повернулся к инспектору.
— Ничего, если я тут как следует осмотрюсь?
Трубка была уже набита. Он пожал плечами и равнодушно махнул трубкой, как бы давая понять, что ему все равно, чем я намерен заняться.
Я вышел по ковру в коридорчик. Первая комната сплошь сверкала белизной. Там располагались унитаз, раковина и биде в окружении кафеля, который сиял так, будто над ним изрядно потрудился дантист. В следующей комнате помещались большая эмалированная ванна, другая раковина и косметический столик. Здесь тоже все сверкало. Дальше размещалась спальня — те же белые стены, тот же белый ковер, два прикроватных столика красного дерева, два больших шкафа красного дерева и огромная кровать — сверкающая бронза и белое покрываю. Еще две балконные двери, выходящие на тот же балкон, на котором я уже побывал.
Когда я вернулся в гостиную, там пахло жженой веревкой. Инспектор сидел в одном из кресел, расставив ноги во всю ширь, и дымил трубкой. Над его головой, точно венок, плавало облако синего дыма, похожее на маленькую тучку.
Ледок сидел в углу дивана. Я сел на диван с другого конца.
И спросил:
— Двери в спальне, что ведут на балкон, тоже были заперты?
Инспектор кивнул и выпустил другое облако дыма.
— А где было тело? — спросил я. — Форсайта?
Инспектор вынул трубку изо рта и показал ею на другое кресло.
— А Сабины фон Штубен?
На этот раз трубка указала на пол перед креслом. Затем он снова сунул ее в рот.
— Какие-нибудь вещи нашли? Чемодан? Саквояж?
Он покачал головой, уже не вынимая изо рта трубки.
— Разве у фон Штубен не было сумки?
— Была.
— Что в ней было?
Он вынул трубку изо рта.
— Так, всякая мелочь. Косметика.
— При вскрытии в желудке Форсайта обнаружили алкоголь. Вы нашли бутылку?
Инспектор медленно положил ногу на ногу — правую на левое колено, а руку с трубкой — на бедро.
— Бутылку абсента, — сказал он.
— Полную? Пустую?
Он несколько секунд смотрел на меня молча. Потом сказал:
— Бутылка была почти пустая.
— Выяснили, где они ее взяли?
— Господин Форсайт купил. Тут, в соседнем магазинчике. Перед тем как зарегистрироваться в отеле. — После столь бурного потока слов он снова сунул трубку в рот и опять задымил.
— Тут были бокалы, из которых они пили? — спросил я.
— Два. Один пустой, другой наполовину полный.
— У фон Штубен губы были накрашены? — спросил я.
Он два раза пыхнул трубкой, наблюдая за мной, затем снова вынул ее изо рта и положил руку на бедро.
— Полупустой бокал был в помаде мадемуазель фон Штубен.
— А наркотиков здесь случайно не находили?
Инспектор посмотрел на трубку, потом на меня.
— Мы обнаружить в кармане мсье Форсайта серебряный… — Он задумался, подбирая слово поточнее, — …серебряную коробочку для кокаин. В форме черепа, но плоскую. А в этой коробочке — маленький серебряный соломка.
— Отпечатки пальцев в номере снимали?
— Не я, — ответил он, — эксперты.
— Установили, кому принадлежат отпечатки?
Он сунул трубку обратно в рот и кивнул.
— Горничным и служащим отеля? — сказал я.
Он кивнул.
— И ни один отпечаток, — заметил я, — не принадлежал Сибил Нортон?
Несколько секунд инспектор сидел неподвижно. Потом сказал:
— Non. — Снова вынул трубку и улыбнулся закрытым ртом. — Вы беседовали с мадам Нортон.
— Да. Послушайте, инспектор, где бы вы сейчас находились, если взять ваш обычный день?
Он слегка поднял брови.
— Pardon?
— В это время, в любой день, где бы вы были? Чем занимались?
Он задумчиво попыхтел трубкой. И через несколько секунд ответил:
— Ел. Возможно, бутерброд в пивной «Дофин» рядом с набережной д'Орсэ. А может, пил пиво.
— Понимаю, вы вправе сердиться на нас за то, что мы оторвали вас от вашего бутерброда. Понимаю, вас могут раздражать мои вопросы по поводу вашего расследования. Уверен, вы добросовестно выполнили свою работу, не хуже любого другого полицейского.
Я набрал полную грудь воздуха.
— Но у меня тоже, работа. Мать Ричарда Форсайта живет не в Париже. И ничего не знает о департаменте парижской полиции, как и о вас. Она знает только, что ее сын умер. И хочет узнать, почему. Думаю, ее можно понять. Она наняла пинкертонов, поручила им заняться расследованием, и агентство отрядило меня сюда.
Я вздохнул еще раз.
— Я знаю, в тот день Сибил Нортон была здесь. Но есть много того, чего я не знаю, и вы — единственный человек, кто может меня просветить. И я был бы очень признателен, инспектор, если бы вы согласились мне помочь.
Во время моего короткого монолога он никак не реагировал. Просто сидел и пыхтел трубкой. Когда я закончил, он пыхнул еще раз, вытащил трубку изо рта и снова положил руку с нею на бедро. И еще раз улыбнулся, не разжимая губ.
— Мне очень понравилось, — сказал он, — ваше… — Он повернулся к Ледоку и произнес французское слово.
— Обращение, — подсказал тот.
— …обращение к моему сердцу с этой историей про мамашу.
Я улыбнулся.
— Я пытался возместить вам отсутствие бутерброда.
— И пива, — добавил он.
— Я куплю вам пиво. И бутерброд впридачу.
Еще одна слабая улыбка. Он снова вложил трубку в рот, затянулся разок-другой, затем вынул трубку и положил руку на бедро.
— Вы должны понять, я всего лишь инспектор. Маленькая рыбка. Там, надо мной, плавает много других, покрупнее. Одному подавай то, другому это. И я должен следить, чтобы все были довольны, так? Возможно, есть вопросы, на которые я не мочь вам ответить. Понимаете?
— Да.
Он кивнул.
— Но я попробовать.
— Спасибо, — сказал я. — Но я все равно куплю вам бутерброд с пивом.
Он небрежно отмахнулся.
— Нет-нет. Спасибо, не надо. Когда мы закончим, я на час пойду домой. Моя жена приготовить coq au vin у меня уже слюнки текут.
— Она берет красное вино? — спросил Ледок.
— Нет, — ответил инспектор, поглядывая на него. — Она берет белое. Рислинг.
— А! А как насчет lardon? — Он повернулся ко мне. — Ломтиков сала, — пояснил он.
— Спасибо, — сказал я. Поскольку ради меня они оба говорили по-английски, было невежливо их прерывать.
— Нет, — сказал инспектор. — Она обжаривает курица на сало, затем убирает его со сковорода. Добавлять морковь, лук-шалот и немного чеснок. Разумеется, все мелко нарезанное.
— Да, разумеется, — согласился Ледок.
— Все это румянит, снова кладет курицу на сковородку и добавляет равное количество рислинг и крепкий куриный бульон.
— А, понятно. Бульон. А специи еще добавляет?
— После того как она делать соус гуще с помощью куриного желтка, смешанного с немного сливки, она добавлять лимонный сок и немного сливового бренди.
— Сливовое бренди. Очень интересно. — Ледок задумчиво кивнул. — Спасибо.
— Пожалуйста, — сказал инспектор.
Сунул трубку в рот и повернулся ко мне.
— Вы упоминать о Сибил Нортон, — сказал он, не вынимая изо рта трубки. Слова вырывались вместе с маленькими облачками дыма.
— Да, — подтвердил я.
— Она рассказать, что пришла к номеру господин Форсайт в три часа. И слышать выстрел. Она решить, что господин Форсайт застрелился, так она сказала. Она ушла. Но потом передумать и позвонить другу, который… давайте скажем, важный персона. Он звонить мне. — Инспектор снова улыбнулся. — Я очень славиться умением держать язык за зубами, а?
Я кивнул.
— Я взять с собой несколько офицеров и приезжать сюда. Она ждать внизу. Мы все подниматься в лифте. Дверь заперта. Мы ее взломать. Там… — он снова показал трубкой — находиться господин Форсайт и Сабина фон Штубен, оба мертвые. Госпожа Нортон сообщить мне некоторая информация про обоих. Я задавать несколько вопросов. Потом поблагодарить ее и сказать, что она может идти.
Инспектор снова пожал плечами.
— Все остальное я уже рассказать.
— Сибил Нортон заходила в другие помещения?
Трубка погасла. Он начал копаться в карманах в поисках спичек.
— В спальню. Я быть с ней. Она искать какие-то бумаги. Они принадлежат ей, так она сказать.
— Она нашла? — спросил я.
— Non. — Левой рукой он взял трубку за чашечку и поворошил в ней спичкой.
— Вы проверили ее слова?
Он примял табак большим пальцем, сунул чубук в рот, чиркнул спичкой и поднес ее к чашечке трубки.
— Да, — сказал он. Трубка разгорелась. Он затянулся, загасил спичку. И, склонившись в сторону, бросил спичку в пепельницу на столике.
— Дежурный и одна из горничных говорить, что она появиться в отель около трех часов, — сказал он. — Другая горничная говорить, что она ушла через несколько минут, а еще через пятнадцать минут вернулась. Вскоре прибыть и мы.
— Значит, теоретически она могла убить Ричарда Форсайта.
— Да. Теоретически. Но до трех часов ее никто не видеть, а фон Штубен к этому времени уже быть мертва. И я думать, что было бы очень глупо с ее стороны убить Форсайта и затем звонить… ее важный друг.
— Может быть, она видела, что ее заметили. Может, она так прикрывала себя.
Инспектор пыхнул трубкой и пожал плечами.
— Может быть. Но вопрос о смерти фон Штубен все равно оставаться.
Я кивнул.
— Теперь насчет дежурного, — сказал я. — Это тот, что звонил по просьбе Форсайта.
— Да, — подтвердил он, попыхивая трубкой. — Тот самый.
— Разве здесь принято, что дежурный занимается телефонными звонками?
— Только в это время суток. Когда телефонистка уходить на обед.
— Кто-нибудь видел, как он звонил?
— Еще одна горничная. Она и рассказать нам об этом. Он до того об этом не упоминать. Говорить, что забыл. Когда он искать запись, ее нет. Как говорить горничная, он звонить около часу дня.
— Примерно тогда, когда умерла фон Штубен.
Еще одна затяжка.
— Может, немного раньше. А может, позже. Мы же не знать точное время смерти. До минуты.
— И дежурный не мог вспомнить, кому звонил?
— Non.
— И вы никак не могли это узнать?
Инспектор снова опустил трубку.
— Телефонная компания проверять их данные. В тот день из этот отель между двенадцать и час быть несколько телефонных звонков. Один звонок был сделан в маленький табачный лавка на левом берегу. Возможно, именно это и быть звонок из номера господин Форсайт. Владелец лавки не помнить, кто звонить.
— Это похоже на правду?
Он еще раз улыбнулся своей безрадостной улыбкой. И пожал плечами.
— Тот человек отказался изменить свои показания.
— Как его зовут? Владельца лавки?
— Мартен Сарду. Но он уехать из Парижа. Мы не можем его найти.
— И вас это не беспокоит?
— Это меня беспокоит, да.
— Когда он уехал?
— Через две недели после смерть мсье Форсайт. Он продал лавку и исчез.
— Ладно. Вернемся к горничной. Она знала о звонке. Она в это время была там. Но из номера Форсайта могли быть и другие звонки, о которых она не знала.
— Между двенадцать и час, да. В час телефонистка возвращаться на коммутатор. Из номера больше не звонить.
Я кивнул.
— Каким образом дежурный умудрился потерять запись об этом звонке?
— Сказать, что записал на бумаге и положить ее в книгу со счетами. Наверное, она выпала, так он сказать.
— Вы ему поверили?
Он пожал плечами.
— Как и владелец лавки, он отказаться изменить свои показания. У меня не было возможности доказать, что он лжет.
Я ждал более конкретного ответа на мой вопрос.
— Он умер неделю спустя, — сказал я.
Инспектор снова сунул трубку в рот.
— Да.
Он опять перешел на отрывистые ответы.
— Вы расследовали его гибель?
— Да.
— Это был несчастный случай.
— Его раньше видеть пьяным. Его видеть, как он шел рядом с рекой. Когда его видеть в следующий раз он был в воде. Мертвый. — Инспектор пожал плечами. — Такое и раньше случаться.
— Вскрытия не делали?
Инспектор вынул трубку изо рта и мрачно сжал губы. Не считая безрадостной улыбки, это было первым проявлением эмоций с его стороны.
— Non.
— Почему?
Он снова сунул трубку в рот, немножко попыхтел ею и вынул изо рта.
— Посчитать, что это не нужно.
— Кто так посчитал, вы?
— Нет, не я. Я предложить провести вскрытие.
Я кивнул.
— Что-нибудь необычное насчет этого несчастного случая?
— Не сам несчастный случай. Как я сказать, такое случаться и раньше, такие несчастья. Но в ту ночь он широко тратить деньги. И в предыдущие вечера он тоже тратить большие суммы денег.
— Вам так и не удалось выяснить, где он их взял?
— Нет.
— Ладно, — сказал я. — Теперь насчет женщины. Сабины фон Штубен.
— Да?
— Кто забрал ее тело?
Инспектор опустил трубку и еле заметно кивнул.
— Это очень интересный вопрос, — сказал он.
— Почему?
Он улыбнулся своей привычно скупой улыбкой.
— Потому что я думать, что на него есть очень интересный ответ. Тело забрали двое мужчин. Сказали, что друзья семьи. Немцы. Из Мюнхен. Они солдаты, офицеры. Они не были одеты в военная форма, но по их походке, речи… Я ведь воевал. Я знать немецких офицеров.
Инспектор снова затянулся трубкой.
— И они отказаться отвечать на мои вопросы. Они были… грубые. Я просил, чтобы их задержать. — Он снова сжал губы. — Но это было не можно.
— Почему вы хотели их задержать?
— Из рассказов, которые я слышать, Сабина фон Штубен была дочь немецкого аристократа. Барона. Я разговаривать с послом Германия и выяснять, что такой барон не существовать в природе. В тот день, когда я с ним говорить, этот посол быть очень общительный. На следующий день он уже не быть такой общительный. Он позвонить мне и сказать, что двое мужчин будут забирать тело. Как и немецкие офицеры, он отказаться отвечать на мои вопросы. Мне показаться, что он нервничать. Мне показаться, что он испугаться.
— Чего?
Инспектор пожал плечами.
— Чего-то, что может испугать послов.
— Тело выдали без всяких осложнений?
— Без всяких. И без задержки. — Он вынул часы, взглянул на них и сунул обратно в карман. — Мне кажется, я сказать достаточно. Возможно, даже слишком.
— Инспектор, — спросил я, — вы знаете Астер Лавинг?
— Певицу, которая умереть? Да. Это не мое расследование, но я слышать о ее смерти. — Он внимательно посмотрел на меня. — Почему вы спрашивать?
— У нее была связь с Ричардом Форсайтом.
— Да? — удивился он и снова поднял брови на три миллиметра. — На момент его смерти?
— Пока не знаю. Но узнаю.
— Прекрасно. И когда узнаете, вы мне сказать. — Это не был вопрос.
— Да, — сказал я.
— Прекрасно. — Он встал, за ним поднялись и мы. Он полез в карман, вытащил бумажник, открыл, извлек визитку. И протянул мне. Простая карточка, только имя и номер телефона. Я положил ее в карман пиджака.
Инспектор вернул бумажник на место и некоторое время смотрел на меня.
— Мне казаться, господин Бомон, что вам надо быть очень осторожным. — Он улыбнулся своей скупой улыбкой. — Я вчера слышать о событиях в «Ле Заль». Очень может быть, что не всех, кто интересоваться вами и вашими вопросами, можно легко задержать с помощью грузовик с рыбой.
— Спасибо, инспектор. Еще один вопрос?
Он слегка поднял брови.
— Да?
— Вы верите, что Ричард Форсайт покончил жизнь самоубийством?
Он снова улыбнулся своей привычно скупой улыбкой.
— Я не знать, как доказать другое.
