Глава восьмая
— Да-да, — сказал полковник Мирвезер, — запах отвратительный. Не стану с вами спорить. Но нам встречалось и похуже, правда, Мэвис?
— Пожалуй, да, — согласилась госпожа Мирвезер. Она повернулась к мужу и мило улыбнулась. — Та уборная на вокзале в Пондишери, например.
— Ха! — воскликнул полковник Мирвезер, широко улыбаясь. — Ты права. — Он повернулся ко мне. — Вот где действительно клоака. Это еще розы в сравнении с тем, как воняло в сортире на вокзале в Пондишери. Что-то страшное. С нами был парнишка, младший офицер, забыл, как его звали…
— Уивер, — живо подсказала госпожа Мирвезер.
— Точно. Малый из Шропшира. Так он грохнулся в обморок еще в дверях. Так и не смог туда войти и валялся там на кафеле, как старый матрас. Понадобилось трое сипаев, чтобы выволочь его на свежий воздух. Бедняга еще долго приходил в себя. — Он нахмурился и повернулся к жене. — А что с ним было потом, Мэвис? С этим Уивером?
— Подал в отставку, дорогой. Наверное, вернулся в свой Шропшир.
— Так-то вот. Никакой выдержки у бедняги. Учтите, против Шропшира я ничего не имею. По опыту знаю, таких слабаков можно ждать откуда угодно. Это чисто семейный бич. Какой-то дефект в этой, как ее, наследственности. Где угодно может случиться. Вы точно не хотите паштета? Чертовски вкусно.
— Нет, спасибо, — сказал я.
— Тогда еще бордо, господин Бомон?
— С удовольствием.
— А вы, господин Ледок?
— Буду признателен, полковник.
Полковник налил еще вина в наши хрустальные бокалы.
Лодка как будто появилась прямо из сказок «Тысяча и одна ночь», Мягкие сиденья обшиты плотным красным бархатом. Днище покрыто пушистым ковром. Все детали бронзовые, начищенные до матового блеска. Рудничные лампы бросают бледный свет на груду деликатесов, которые полковник с женой извлекли из плетеной корзинки и разложили на обтянутом кожей столе, — баночки с паштетом, головки сыра, маленькая баночка с икрой, бутылки с вином и булки.
Ледок объяснил мне, что такая лодка называется bateau-vanne. Затем он повернулся к полковнику.
— А я думал, муниципалитет запретил подобные туры два года назад, после того как в канализационную систему стали сливать человеческие экскременты.
— Может быть, может быть, — сказал полковник. — Нам все устроил приятель, а его друг работает в военном министерстве. Мы с Мэвис всегда хотели попробовать. Понимаете, хотя я с полком был здесь во время войны, но пообещал Мэвис, что без нее сюда не сунусь. — Он улыбнулся жене, и она мило улыбнулась в ответ.
Мы медленно двигались по течению вдоль длинного сводчатого туннеля! Ламп на стенах прибавилось, они образовывали огромную гирлянду из световых пятен, уходивших, казалось, в бесконечность, причем число ламп удваивалось за счет их отражения в черной воде туннеля.
— Конечно, — сказал полковник, выставляя на стол бутылку вина. И постучал своим длинным костлявым пальцем по своему длинному костлявому носу, нависшему над густыми седыми усами. — Нюх у меня уже не тот, что был раньше. — Он намазал паштет на хлебную корку. — У Мэвис тоже. И все из-за карри, да, дорогая? И куриного виндалу, а?
При упоминании о курином виндалу Ледок взглянул на господина Мирвезера, поморщился, но тут же принял обычный вид.
Госпожа Мирвезер снова улыбнулась.
— Ерунда, Говард. Это от старости.
— Ха! — довольно воскликнул полковник. И снова повернулся ко мне. — Всегда вещи своими именами называет.
Я отпил глоток вина. В окружавшей нас вони его вкус было не разобрать, но мне, собственно, было без разницы.
Полковник сунул корку хлеба в рот. С минуту тщательно жевал, потом проглотил.
— Я вот что хочу спросить. Конечно, я не собираюсь лезть в ваши дела. Если сочтете меня излишне любопытным, кончим на этом, и все. Но как вы, ребята, здесь оказались? Не самое подходящее место для прогулок, а? Понимаете, нам показалось, будто мы слышали выстрелы. Хотя поклясться не можем. Эти туннели сильно искажают звук. Но нам показалось, это были выстрелы, да, Мэвис?
Госпожа Мирвезер уверенно кивнула.
— Да, выстрелы, — подтвердила она. Я разбираюсь в выстрелах, Говард.
— Ха! — сказал полковник и повернулся ко мне. — Это точно, она разбирается.
— Да, — в свою очередь подтвердил я, — это были выстрелы.
Я коротко рассказал им, кто мы и что с нами случилось.
— Невероятно! — заметил полковник. — Так, говорите, вы пинкертон? Наслышан о вас, разумеется. А тот, в кого вы стреляли. Он мертв?
— Вероятно, да, полковник. Я не стал его вылавливать, чтобы пощупать пульс.
— Понятно, — сказал он. Кивнул. — Понятно. — И покачал головой. — Невероятно! Ну, мой мальчик, ваш путь прям, как древко пики. Позвать полицию, а?
— В обычной ситуации я бы так и сделал, — согласился я, — но не думаю, что в данном случае это годится. Думаю, полиция, но крайней мере, один ее представитель, также причастна к этому делу.
Он поднял пушистые седые брови.
— Надо же! Невероятно! — Он нахмурился и взглянул на жену. — Такого никогда бы не случилось в Англии, верно, Мэвис? — Он быстро повернулся к Ледоку. — Извините. Не обижайтесь, старина. Я ничего не имею против французов. Весьма приличная публика, когда узнаешь их поближе. Участвовал вместе с ними в битвах против гуннов. Бьются, как тигры, когда их заведешь.
Ледок улыбнулся.
— А я и не обиделся. — Он твердил это или что-то подобное весь вечер.
— И эти ребята, Пьер с Жаком, или как их там, — полковник ткнул большим пальцем назад, на двух мужчин на корме лодки, — прекрасные помощники. Соль земли.
Он повернулся ко мне.
— Может, вам чем-нибудь помочь? Что-нибудь разведать? Разузнать? А?
Я улыбнулся.
— Нет, полковник, благодарю. Нам бы только отсюда выбраться, а так все в порядке.
Полковник явно огорчился.
— Ну, раз так… — Вдруг он снова оживился. — Но вот что. — Он полез в карман пиджака, достал оттуда серебряный футляр для визиток и вытащил одну. — Моя визитка, а? На всякий случай. Мы с Мэвис остановились в «Рице», будем там до четверга. Дороговато, конечно, но чай заваривать умеют.
Я взял карточку.
— Спасибо, полковник.
— Понадобится подкрепление, дайте знать.
— Непременно.
Он посмотрел на меня и слегка нахмурился.
— Вот еще что. Извините, что вмешиваюсь, но у вас какое-то пятно вот здесь. — Он постучал костлявым пальцем по своей впалой щеке.
Я достал носовой платок.
Через пятнадцать минут мы уже были на улицах Парижа, недалеко от Елисейских полей и Сены. Никогда городские огни не казались мне такими яркими — Эйфелева башня к югу от нас сверкала, как маяк, и никогда городской воздух не казался мне таким свежим.
Мы распрощались с полковником и госпожой Мирвезер. Полковник отверг наше предложение внести свою лепту в оплату услуг канализационных рабочих.
— За мой счет, парень. Небольшой вклад в военную операцию, а?
Они уехали на одном такси, а Ледок остановил для нас другое. Как только мы сели в машину, водитель громко втянул воздух, и лицо его немедленно съежилось, словно сжавшись в кулак. Он принялся размахивать руками и кричать на отвратительном французском. Ледок начал тоже махать руками и кричать. Наконец водитель что-то проворчал и кивнул. Но, прежде чем отъехать, он демонстративно открыл оба своих окна. Я не мог на него обижаться.
— Придется накинуть ему пять франков, — сказал Ледок, откидываясь на сиденье. — За то, что после нас он будет вынужден чистить машину.
— Годится.
Ледок сунул руку в карман и вынул часы.
— Всего-то двенадцать часов.
— Да, — сказал я, — но какого дня?
Он улыбнулся.
— Мы можем переодеться и успеть на баржу, чтобы поговорить с этой Лавинг.
— Сперва надо бы кое-что обсудить.
— Да?
— Рейли. Он знает ваше имя. И, думаю, легко вас разыщет.
— А! — Ледок посмотрел на мелькающие фонари, поглаживал бородку. — И он действительно может это сделать.
— Наверное, шишка на голове ему очень мешает.
Ледок взглянул на водителя. И небрежно сказал:
— Вы, надеюсь, догадываетесь, что водитель этого такси педераст и изменник родины. А жена его проститутка и больна сифилисом.
Водитель, похоже, и бровью не повел. Ледок довольно улыбнулся.
— Не надо забывать и джентльмена, которого вы оставили отдыхать в канализации.
Я вдруг вспомнил как бешено металось световое пятно, как тяжело, со всплеском рухнуло в воду тело, вспомнил тьму, неожиданную вспышку выстрела, сперва его пистолета, потом моего.
— Рейли, — продолжал Ледок, — наверняка воспринял это как личную обиду и решил, что должен отомстить. — Он немного подумал. — Возможно, нам обоим стоит переехать.
— Он же не знает, где я остановился.
— Зато мсье Лагранд знает. Он пытался скрыть кое-какие факты, вы не забыли? И появление мадам Нортон в отеле вполне может быть не самым серьезным из них. Кто знает, если мы обнаружим другие факты, еще менее привлекательные, он может принять меры и положить конец нашему расследованию.
— Анри, завтра я встречаюсь с одним из инспекторов. Если Лагранд хочет меня схватить, он сможет это сделать, как только я появлюсь у него на горизонте.
— Вы меня неправильно поняли. Сомневаюсь, чтобы он начал действовать открыто. Вы ведь пинкертон, так? За вами стоит крупная, серьезная организация. Мсье Лагранд вряд ли захочет с ней ссориться. Но к завтрашнему дню, самое позднее, он будет знать, что Рейли вас разыскивает.
— И он подскажет ему, где я остановился. Возможно. Но у меня такое чувство, что Лагранд хочет, чтобы мы продолжали расследование. Его ведь никто не вынуждал отдавать нам эти отчеты. И ему не было нужды устраивать завтрашнюю встречу. Мне кажется, он хочет посмотреть, что мы откопаем. И насколько хорошо он замел свои следы.
— Куда бы эти следы ни вели?
— Да.
— И вы готовы, mon ami, рисковать жизнью ради такого предположения?
Я улыбнулся.
— Нет, конечно, если не вынудят обстоятельства.
— Bon. Так уж вышло, одна моя хорошая подруга сейчас уехала за город. И оставила мне ключи от своей городской квартиры. Это в одиннадцатом округе, не самое роскошное место, но нам сгодится. Там хватит места для двоих. А за углом есть маленькое бистро, и там готовят превосходное poulet sauté à l’estragon. То есть цыпленка под соусом из эстрагона и лука-шалота.
— Угу. А что ваша подруга делает за городом?
— Гостит у мужа.
— Гостит?
— У него поместье в Нормандии, а она Нормандию не выносит. Она навещает его в апреле и мае, чтобы полюбоваться, как цветут яблони, и еще раз в декабре, на Рождество. А на лето она уезжает в Канны. Одна.
— Странный у них брак.
— Причем для обоих. У него веселые, безропотные деревенские девицы, пахнущие яблоками и сливочным маслом, а у нее… — Он лукаво улыбнулся. — Ну, кроме всего прочего, у нее есть я.
— Удачная сделка.
Ледок кивнул.
— И очень удобная.
— Кто-нибудь знает о ваших с ней отношениях?
Ледок даже оскорбился.
— Mon ami, она у меня не из болтливых. Помимо всего прочего, она дама замужняя.
— Ладно, рискнем.
— А теперь, — спросил Ледок, — скажите-ка, что вы думаете о том колоритном американском парне из «Дыры в стене»?
— По-моему, он рассказывал интересные вещи.
— Какие именно? Что к смерти Форсайта имеют отношение важные люди? Или что Сабина фон Штубен была знакомой Рейли?
— Он сказал — «подругой», и как раз это любопытно.
— Но он мог преувеличить насчет их близости. Многим богачам и аристократам нравится общаться с такими, как Рейли. Это придает их жизни пикантность. Легкую остроту.
— Возможно. Но, по словам Джепсона, можно сделать вывод, что фон Штубен общалась с ним постоянно.
— И что из этого следует?
Мимо проносились уличные огни.
— Не знаю. Но мне хотелось бы побольше узнать о фон Штубен. — Я повернулся к нему. — Откуда она взялась вообще?
— Кажется, из Мюнхена.
Я кивнул.
— Завтра пошлю телеграмму в Лондон. Посмотрим, что агентство на нее найдет.
— А как насчет тех важных людей, о которых говорил Джепсон?
— Не думаю, что на это стоит обращать внимание.
Ледок нахмурился.
— Но мне казалось, вы хотели доказать, что мсье Форсайт не совершал самоубийства. Неужели намеки Джепсона показались вам неинтересными?
— Я хочу выяснить, что же на самом деле произошло в том гостиничном номере. Джепсон — так, мелкая сошка. И, похоже, наркоман. Все свои сведения он получает из третьих или четвертых рук.
— Мелкая сошка, — повторил Ледок и улыбнулся. — Très bon. — Он взглянул на меня. — И все же Джепсон знал, что полиция не проявляет большого рвения в расследовании смерти мсье Форсайта.
— Мы тоже знаем. Хотя, возможно, Лагранд просто хочет не впутывать в это дело Сибил Нортон.
Сначала мы отправились ко мне в отель. После долгих пререканий с Ледоком водитель все же согласился нас подождать. Я дал Ледоку денег и вошел в лифт, а он отправился платить по счету за мое пребывание в отеле. Я сбросил с себя грязную одежду, свернул ее комом и сунул в мусорную корзину. Ботинки, в которых я путешествовал по канализации, были у меня единственными, так что я вычистил их, как мог. Затем залез в ванну и вычистил уже самого себя, тоже как мог. Была бы у меня мочалка из проволоки, я бы с радостью ею воспользовался.
Я снова оделся, сунул пистолет Ледока в карман, сложил все вещи в чемодан и спустился вниз. Стоило мне войти в холл, как я уже почувствовал исходивший от Ледока запах.
Когда мы снова уселись в такси, я тут же опустил окно со своей стороны. Ледок повернулся ко мне и грустно спросил:
— Вам что, совсем дурно?
— Да уж, извините, Анри.
Он вздохнул.
Я повернулся и посмотрел в заднее стекло. От тротуара отъехала маленькая черная машина, стоявшая метрах в шести от входа в отель. Я снова сел прямо и откинулся на сиденье.
— За нами слежка.
Ледок взглянул на меня.
— Полиция?
— Думаю, Лагранд вряд ли успел нас продать. Но даже если успел, Рейли наверняка не смог бы так скоро приставить к нам хвост.
— А мне позарез нужно попасть к себе в квартиру, — сказал он. — Я просто должен все это с себя снять.
— Мы туда и едем, — сказал я. — Да и какая разница. В полиции про вас уж точно все знают. И там наверняка уже кто-нибудь крутится.
Ледок нахмурился.
— Мы от них отвяжемся, — пообещал я. — Потом. Как только вы возьмете из дома самое необходимое.
Он уставился в окно и задумчиво погладил бородку.
— Простите, что втянул вас в эту историю, Анри, — сказал я. — В заваруху с Рейли. И с полицейскими.
Ледок повернулся ко мне.
— Нет, нет, mon ami. Я не сержусь. Просто пытаюсь сообразить, что мне нужно взять с собой. Очень трудное решение в нашем положении. Какой галстук больше подходит к канализационным стокам? — Он засмеялся и хлопнул меня по колену. — Нет-нет, я получаю большое удовольствие от нашего приключения, честное слово.
— Анри, — напомнил я, — ведь я убил человека.
Он печально кивнул.
— Да, согласен, тут нам не повезло. Но ему-то пришлось куда хуже, а? А нам еще нужно разгадать эту загадку.
— Не слишком далеко мы продвинулись.
Ледок широко улыбнулся.
— Зато мы прекрасно провели время, разве не так? Поразмышляли, подрались, побегали ночью по канализации Парижа. Все просто замечательно. — Он нахмурился. — Если не считать смерти. К тому же раза два мы с вами вполне сносно поели. — Ледок пожал плечами. — Разве можно требовать большего? А, вот мы и приехали.
Такси остановилось у дома, мало чем отличавшегося от соседних домов в этой части города. Ледок взялся за ручку дверцы и повернулся ко мне.
— Вернусь через минуту.
— Анри, берите вещи на несколько дней.
— Ясное дело, — сказал он. — Трудно сказать почему, но меня его слова не убедили.
Он вышел из такси, а я повернулся и глянул в заднее стекло. Маленькая черная машина остановилась примерно в тридцати метрах от нас. Я откинулся на спинку сиденья и стал ждать.
Через несколько минут водитель посмотрел в зеркало заднего вида и сказал:
— Vous parlez français, m’sieur?
— Нет, — ответил я, — извините.
Он печально кивнул. Как и старик у отеля, он этого как будто ожидал.
Ледоку понадобилось на сборы полчаса, но наконец он вышел из парадной двери в новом черном костюме и с большими чемоданами в руках. Судя по напряжению, с каким он их нес, они были нагружены пушечными ядрами. Водитель что-то пробормотал, открыл свою дверцу и вылез, чтобы помочь Ледоку погрузить чемоданы в багажник.
Они еще несколько минут стояли, что-то обсуждая. То повышали голоса, то говорили потише, затем вдруг снова переходили на крик, а потом опять приглушали голоса. Наконец переговоры закончились, водитель сел на свое место, а Ледок открыл дверцу и плюхнулся на заднее сиденье. От него уже попахивало ромом.
— Это все на два дня? — спросил я.
— Лучше иметь запас, чем потом сожалеть, — ответил он. Водитель завел машину и выехал на дорогу. Стоявший неподалеку черный автомобиль тоже тронулся с места.
Ледок повернулся ко мне.
— У вас найдется двести франков?
— Зачем?
— Заплатить водителю.
— За такси?
— Я обещал доплатить только за чистку машины. А теперь придется ему доплачивать еще за проворство и за отрыв от слежки.
— Хорошо, я заплачу две сотни.
— Bon. Не могли бы вы дать мне сто франков прямо сейчас?
Я достал пачку денег, отсчитал при свете мелькающих фонарей сто франков. И отдал их Ледоку. Он наклонился, тронул водителя за плечо и передал ему деньги. Тот взял их, не оборачиваясь и не отрывая глаз от дороги, и спрятал в карман.
Ледок снова откинулся на сиденье и улыбнулся.
— Все будет в порядке, — сказал он.
Вскоре мы снова переехали через реку. Ледок посмотрел в окно.
— Ах, — вздохнул он. — Ночной Париж. Правда, красиво?
Он был прав. Париж красив и днем, но при солнечном свете в глаза бросается грязь, покрывающая все это великолепие. А ночью она незаметна. Все выглядит четким, чистым и прекрасным. Ослепительные, полные надежды огни города ярко отражались в чёрной водной глади. Выше по реке мелькнул и исчез красный огонек какой-то баржи, когда она скрылась за плавным извивом реки.
Неужели канализационные стоки сливают прямо в реку, подумал я. А коли так, есть ли у выпускных отверстий защитные решетки, не позволяющие крупным предметам, вроде трупов, попасть в реку?
— А сейчас держитесь, — предупредил Ледок. — Если шофер не преувеличил своих водительских способностей, нас ожидает занятное приключение.
Мы проезжали через реку по самому западному мосту на острове Сите, где располагались парижская префектура и собор Парижской Богоматери. Выехав на правый берег, мы оказались на Севастопольском бульваре, ведущем почти прямо на север. Водитель ехал нормально, пока пересекал широкую улицу Риволи, где еще сегодня утром мы с Ледоком с наслаждением пили кофе, — казалось, это было неделю назад. Улица была прекрасно освещена, ярко горели фонари, сверкали огнями витрины кафе. Даже сейчас, в час ночи, хорошо одетые люди беспечно гуляли по тротуарам. Наверняка никто из прохожих даже не думал о канализации, которая бурлила и пузырилась у них под ногами.
Через два квартала от Риволи водитель вдруг резко повернул руль влево и прямо перед встречным транспортом юркнул в узенькую боковую улочку.
Шофер не преувеличил своих способностей. Он был мастер.
Мы промчались по улочке, стремительно объехав большой, еле ползущий грузовик, при этом такси заехало на тротуар, балансируя на левых колесах, затем снова подпрыгнуло, когда колеса встали на мостовую, отчего мы с Ледоком аж подскочили. Водитель грузовика оглушил нас воем клаксона. Я глянул в заднее стекло. Черная машина все еще сидела у нас на хвосте, силясь объехать грузовик, хотя расстояние между нами значительно увеличилось.
Нас с Ледоком бросило в сторону, когда такси опять резко свернуло налево, еще в одну боковую улицу. Здесь грузовиков оказалось еще больше, но водитель и не думал сбросить скорость. Мы довольно долго то выскакивали на тротуары, то соскакивали обратно на дорогу под оглушительную какофонию автомобильных гудков. Но оторваться от черной машины нам все никак не удавалось.
— Подъезжаем к «Ле Заль», — сказал Ледок, — центральному парижскому рынку. А рядом есть ресторанчик, открыт всю ночь, там готовят отличный луковый суп.
Меня бросило на Ледока, когда такси в очередной раз круто, с визгом свернуло влево. Еще больше грузовиков и сплошные тротуары. И несмолкающие гудки.
— Рецепт, — сказал Ледок, — до смешного прост. Нужно всего лишь порезать лук и обжарить в сливочном масле, пока он не станет коричневым. Потом — добавить щепотку муки и помешать, чтобы не было комков, и залить крепким светлым бульоном. Хотя, говорят, годится и темный бульон. Но лично я…
Такси с визгом вписалось еще в один крутой поворот, проскочив в пяти сантиметрах от грузовика, ехавшего в противоположном направлении.
— …считаю, что суп тогда получается слишком густой. Важно, чтобы бульон был светлый. Затем щедро добавляете хорошего портвейна…
Мы снова летели по тротуару, обгоняя очередной грузовик. Он показался мне знакомым, как и сама улица, и, когда взвыл его клаксон, я понял — это та самая, первая машина, которую мы обогнали. Мы сделали полный круг.
— … или мадеры. Варите все это на слабом огне около получаса. Затем кладете в глиняный горшок кусок хлеба, который…
Мы петляли по огромной площади примерно в два километра шириной, посреди которой возвышалось огромное здание из сварочного железа и стекла. Оно напомнило мне железнодорожный вокзал «Виктория» в Лондоне, только это сооружение было куда более внушительным. Остроконечная крыша центральной части вздымалась на три-четыре этажа, а крылья здания, с плоскими крышами, были всего на один этаж ниже. Все строение целиком занимало никак не меньше тридцати — сорока акров. Со всех сторон оно было окружено грузовиками и повозками; они тянулись ко входу, а там, в желтом свете уличных фонарей, дюжие молодцы выгружали тяжелые мешки, корзины и коробки. Но некоторые грузовики петляли между шаткими штабелями деревянных ящиков и поддонов. Между ними осторожно сновали люди — большинство их несли на спинах мешки, корзины и ящики. Такси принялось лавировать в этом хаосе, сворачивая то влево, то вправо, под непрерывные сигналы водителя. Люди впереди, завидев нас, изумленно замирали на месте, потом бросали свою ношу и мгновенно разбегались врассыпную.
— …надо предварительно подсушить в духовке, и voilà — супчик готов. Soupe à l’oignon. В том ресторане, о котором я говорил, придумали изумительную приправу. Сверху они посыпают суп толстым слоем тертого сыра и…
Теперь уже надрывались другие клаксоны, ржали лошади, вскидывая головы, люди орали на нас, потрясая кулаками, срывая кепки и швыряя их на землю. Мы увернулись от одного грузовика и едва не столкнулись с другим. Нас занесло влево, и левым краем бампера мы задели штабель пустых деревянных ящиков — такси аж вздрогнуло от удара, — и они разлетелись в разные стороны. Водитель прекрасно справился с поворотом, удержав машину, и мы снова помчались, разгоняя толпы людей.
— …ставят горшок на сильный огонь и держат, пока сыр не станет коричневым.
Мы уже почти объехали всю площадь кругом, оставив за собой несколько сотен разозленных людей и кучу трясшихся от страха лошадей. Я оглянулся, но черной машины не заметил.
— К этому супу, — продолжал свое Ледок, — очень подходит белое сухое вино.
Внезапно такси резко затормозило у поворота в очередную узкую улочку. Впереди под фонарем какие-то мужчины выгружали плоские квадратные ящики из припаркованного грузовика и складывали их прямо на улице. Наш водитель открыл свое окно, сунул пальцы в рот и свистнул. Мужчины оглянулись. Один из них, грузный, в черном свитере, подбежал к такси.
Я взглянул на Ледока.
— Его кузен, — объяснил он.
Я посмотрел в зеркало заднего вида. Черная машина только сворачивала за угол на площади, в сотне метров от нас.
Водитель что-то быстро протараторил по-французски, обращаясь к мужчине в свитере, отдал ему мою сотню, затем вдавил педаль газа в пол и резко свернул в боковую улицу.
Мы мчались по улице. Наблюдая в зеркало, я успел заметить, что черная машина подъехала к перекрестку как раз в тот миг, когда двери кузова грузовика распахнулись и оттуда вывалились пятнадцать или двадцать квадратных ящиков, заполонивших дорогу. В свете фонарей их содержимое сверкало серебром и золотом. Черная машина въехала в эту сверкающую гущу, ее занесло, и больше я ее уже не видел.
— Рыба, — объяснил Ледок, повернувшись, чтобы тоже глянуть в заднее стекло. — Напомните мне завтра рыбу не заказывать.
Такси мчалось по переулку, но, когда мы подъехали к следующему широкому проспекту, водитель сбавил ход и по всем правилам повернул направо. Некоторое время мы ехали на север, во всяком случае мне так казалось, пока не доехали до следующего проспекта, где свернули направо.
Я обратился к Ледоку:
— Можно вопрос?
— Ну конечно, mon ami.
— Вы случайно не сказали водителю, чтобы он высадил нас где-нибудь поблизости от той квартиры?
— Естественно, нет. Я назвал ему другой адрес, неподалеку от того дома. Когда он нас туда привезет, мы пересядем в другое такси. А может, потом и в третье. Полиция наверняка уже знает номер этой машины. И еще до завтрашнего утра арестует этого сумасшедшего.
Как и у Сибил Нортон, квартира подруги Ледока располагалась на верхнем этаже. Довольно долгий подъем для человека с чемоданом Ледока.
— Что там у вас? — поинтересовался я, когда мы остановились передохнуть на лестничной площадке. — Эта штука весит не меньше пятидесяти килограммов.
— Мои гантели, — сказал он. — Зарядку делать. Я не пропускаю ни одного дня. — Он сжал пальцы в кулаки и замолотил ими по воздуху для наглядности. — В здоровом теле здоровый дух.
— Угу. — Я сунул руку в карман, достал пистолет и протянул ему. — Тогда можете прихватить и это.
— Благодарю, дружище. — Он сунул пистолет в карман.
— Спасибо, что не забыли взять с собой, — сказал я.
Мы снова подняли чемоданы и поползли дальше вверх по лестнице.
Квартира оказалась большой, просторной и обставленной по-женски. Мебель только антикварная: хрупкие кривые деревянные ножки у кресел и диванов, обивка — в оборках. На стенах — обои в цветочек. Абажуры на лампах — с бахромой. Над белым камином — картина маслом в золоченой раме: пестро разодетые пастушки поигрывают на флейтах, отдыхая на мшистом берегу пенного ручья. Тут же дремлют овечки. В воздухе квартиры помимо слегка затхлого запаха ощущался аромат дорогих духов.
Ледок уронил чемодан на персидский ковер и упал в одно из кресал. Я поставил чемодан, который нес, на пол и сел в другое кресло.
— Ничего, что зажгли свет? — спросил я.
— Нормально, — ответил он. — Матильда иногда пускает сюда друзей — переночевать. Соседей этим не удивишь.
— Она часом не приглашала гостей на ближайшие два дня?
Ледок улыбнулся.
— Завтра я ей позвоню и позабочусь, чтобы она и не думала об этом. — Он полез в карман и достал часы. — Только половина третьего. У нас еще есть время съездить на баржу и поговорить с Астер Лавинг.
— Анри, сегодня выдался слишком длинный день. Давайте подождем до завтра.
Но завтра будет поздно. Впрочем, и сейчас было поздно. В половине третьего, когда мы сидели в гостиной, Астер Лавинг была уже мертва по меньшей мере пять часов.
* * *
Остров Сен-Луи, Франция
11 мая 1923 года
Дорогая Евангелина!
Какой выдался денек! И он все еще продолжается!
Подозреваю, сейчас я самая занятая женщина в Париже; события чередуются с такой быстротой, что я совершенно не успеваю все разложить по полочкам. Я напоминаю сама себе белку в колесе. Хотя, думаю, куда лучше провожу время, чем белка в колесе или без оного.
Писать пространное письмо сейчас некогда. Сегодня попозже, когда мы вернемся от Гертруды Стайн, я напишу другое. Если верить Эжени, там должен быть Эрнест Хемингуэй, и я с нетерпением жду возможности с ним познакомиться. Как говорит Эжени, мисс Стайн тоже писательница и даже, по парижским свободным меркам, несколько эксцентрична. К тому же она лесбиянка. Кстати, Эжени тоже. Как и, похоже на то, большая часть женского населения Парижа.
Хотя, возможно, я что-то перепутала. Если тебе в гиды по Парижу попадает карлик, это вовсе на значит, что в Париже живут одни только карлики.
Но подробнее об этом позже. В смысле — о лесбиянках.
Вот тебе краткий отчет за сегодняшний день; утром я ездила на машине (на огромном «Роллс-ройсе»), угощалась улитками, немного захмелела за обедом, и все это первый раз в своей жизни; зашла в несколько замечательных маленьких бутиков, включая тот, где заправляет Коко Шанель, которая оказалась совсем крошечной, chic и совершенно изумительной; побродила по «Бон Марше», моему самому любимому магазину в Париже, и таращилась во все глаза подобно вестготке в римских чертогах.
Когда я спросила у Эжени, не можем ли мы туда зайти, она заморгала и стала чуть бледнее, чем обычно. Ведь «Бон Марше» — торговый оплот буржуазии, а Эжени, как дочь графа, подозреваю, привыкла смотреть на буржуазию искоса (впрочем, это вовсе не означает свысока). Но когда я рассказала, что ходила туда много лет назад с мамой и что это одно из самых дорогих моих воспоминаний, она отправилась туда почти с такой же радостью, как и я.
Мне нужно рассказать тебе еще кое-что. Если помнишь, когда-то я упоминала о Филе Бомоне, американце, который устроил меня на работу в свое агентство. И о том, что он может когда-нибудь вернуться в Европу. Так вот, сегодня, когда мы бродили по «Бон Марше», я краем глаза заметила движение справа. Посмотрела в ту сторону и увидела удаляющегося мужчину — я не разглядела его лица, но сзади он очень напоминал господина Бомона: те же темные волосы, те же широкие плечи. На мгновение у меня даже перехватило дыхание и затрепетало сердце.
(Правда. Затрепетало. Справа налево. Но, кто знает, может, это все от устриц?)
Только я подумала, что это наверняка господин Бомон, как Эжени с улыбкой спросила меня, не кажется ли мне какая-то брошь spirituelle и отвлекла мое внимание. Когда я снова посмотрела в ту сторону, мужчины уже и след простыл.
Скорее всего, это был не господин Бомон. Если бы он находился в Париже, меня бы об этом предупредили. И, знаешь, почему-то я не могу представить его себе в «Бон Марше», среди всяких безделушек и мишуры.
Но мне показалось забавным, что он мне привиделся, да еще в «Бон Марше». Похоже, я надеялась на его возвращение больше, чем мне казалось.
Но тебе-то, думаю, все казалось правильно. Ева, я тебя ненавижу.
Так, что же еще было сегодня? Да. Я узнала кое-что очень интересное и, не исключено, очень важное о Сабине фон Штубен. Помнишь, это та женщина, которая умерла вместе с Ричардом Форсайтом. (Жизнь пинкертона состоит не только из походов по магазинам.) Еще я узнала кое-что не менее интересное и, не исключено, не менее важное о Сибил Нортон, которая пишет детективы и тоже, как и я, родилась в Торки. Я знаю, тебе нравятся ее книги, но, возможно, ты в них разочаруешься, когда узнаешь, что я расскажу.
Да, а кроме всего прочего, я получила предложение от одной на редкость красивой американской наследницы, которая пишет и говорит на прекрасном французском.
Больше нет времени. Опущу это письмо на выходе из отеля.
С любовью, Джейн
Р. S. Я взяла напрокат костюм для завтрашнего бала. Но пока не решаюсь признаться тебе, что это такое.
Твоя
Д.
