Глава одиннадцатая
— А пинкертоны! — ухмыльнулся сержант Биберкопф. — А я-то думать, они носить большие белые шляпы и за поясом у них большие шестизарядные револьверы. — Он поднял руку, вытянул ее вперед и нацелил палец мне в грудь, как будто это был настоящий шестизарядник.
— Пах-пах, — сказал он, дважды дернув пальцем.
— Пах, — подтвердил я.
Он засмеялся, большие плечи заходили ходуном. Ему было немногим за тридцать, ростом с меня, но шире в груди и в талии. Красное мясистое лицо, светлые волосы, почти белые и коротко стриженные. Поверх белой рубашки — черная шерстяная безрукавка. Черный галстук ослаблен у ворота, рукава закатаны, толстые темно-розовые руки обнажены. На самом деле он был не таким уж толстым, а походил, скорее, на человека, который ни за что на свете не откажется от кружки пива. Он был до того весел, что я даже заподозрил, что минут десять назад он тоже не смог отказать себе в кружке пива.
Сержант повернулся к мисс Тернер.
— Вы когда-нибудь носить большую белую шляпу, фрейлейн?
— Только на пляже, — ответила она и улыбнулась.
— И не носить с собой шестизарядный пистолет?
— Почти никогда.
Он снова засмеялся и хлопнул ладонью по столу.
— Почти никогда, — повторил он. Ответ явно пришелся ему по душе.
Мы находились в криминальном отделе Центрального полицейского участка на Александерплац, с виду напоминавшем пещеру. Если бы люди за соседними столами не разговаривали по-немецки, можно было подумать, что находишься в полицейском участке любого большого города где-нибудь в Штатах. Те же низкие потолки, вызывающие клаустрофобию. То же ощущение неспешного, нескончаемого упорства. В воздухе тот же застарелый запах пота и страха, а также дешевого одеколона, который призван заглушать все другие запахи, но тщетно.
Перед уходом из гостиницы я послал Куперу в Лондон телеграмму обычным служебным кодом. Думал даже позвонить по международному телефону, но это, как правило, отнимает слишком много времени.
Затем вместе с мисс Тернер и с «Бедекером» вместо провожатого я взял прямо у гостиницы такси, обогнул Рейхстаг и Тиргартен и направился к вокзалу Лертер. С трудом протиснувшись сквозь толпу к главному входу, мы выскользнули из бокового выхода, взяли другое такси, и оно доставило нас прямиком сюда. Как я успел заметить, хвоста за нами не было.
— Теперь по делу, сержант, — сказал я.
Он взял с края стола зеленую папку, положил ее перед собой. И раскрыл.
— Знаменитое дело под гриф «совершенно секретно», ja? — Он вынул из папки несколько листков. Не густо. — Кто-то стрелять в кого-то из винтовки в середине Тиргартена. В самом центре Берлин, ja? Обычно должно быть много суеты. Люди бегать вокруг, задавать вопросы. Допросы, ja? Дознание, ja? Статьи в газетах, ja? Ничего подобного. Я давать одно интервью этой маленькой… — Он повернулся к мисс Тернер. — Вы знаете, что такое Schweinehund?
— Свинячий пес, — ответила она. — Свинья. Дрянь.
— Дрянь, ja. Мой английский никуда не годится.
— Вы прекрасно говорите, — возразила мисс Тернер. — Где вы научились?
— Немного в средней школе. Но свой диплом, я его делать в Хандфорте, в Чешире.
Она, похоже, удивилась.
— В Хандфорте? Разве там есть университет?
Сержант улыбнулся.
— Ваш коллега, он в курсе насчет Хандфорта. По его глазам вижу.
Он был на высоте. Я и не подозревал, что мое лицо хоть что-нибудь выражало.
— Там был лагерь для военнопленных, — пояснил я мисс Тернер. — Для немецких военнопленных.
— Ja-ja, — весело подтвердил он. — Томми взяли меня у Вердена. Охранники в Хандфорте, они все были англичане. Мой любимый был Альф, из Ливерпуля. Мы много разговаривать. Он давать мне книги. Вы когда-нибудь бывать в Ливерпуль, фрейлейн?
— Нет. Мне очень жаль, что вам пришлось…
— Нет-нет, — сказал он и усмехнулся. — Мне повезло. Некоторые из моей роты, кое-кто из друзей, им не так повезло. Верден очень плохо, очень, но лагерь более или менее ничего. И я сделать лучше свой английский.
— Нет, правда, вы очень хорошо говорите, — сказала мисс Тернер.
Сержант довольно кивнул.
— Спасибо.
Я спросил:
— О какой дряни вы говорили, сержант?
— Ja, ja, — сказал он, — ближе к делу. Прекрасно, прекрасно. — Он кивнул в восторге от того, что можно вернуться к делу. — Я говорю об этот маленький Wiesel, Гитлер из Мюнхена. По-вашему — хорек, ja? И вы знать, с кем этот хорек должен был встретиться в середине Тиргартен, в центре Берлин?
— С генералом фон Зеектом, — ответил я.
— Ага! — обрадовался он. — Вы им нравитесь, а? Этим нацистам? Они раскрыли вам секретное имя генерала. Очень хорошо! Отлично!
— Они хотят, чтобы я выяснил, кто стрелял, — объяснил я. — Так что им пришлось открыть мне его имя.
— Ну, разумеется, разумеется. Они наняли знаменитых пинкертонов, чтобы сделать дело. Я знать это имя только потому, что мой осведомитель, который за ним следить, решил, что мне тоже нужно его знать. Естественно, он дал генералу уйти, прежде чем я там появиться, но имя его он мне назвал.
— Вы беседовали с генералом?
— С генералом? Ну, конечно, конечно. Мы великолепно побеседовали, я и генерал. Прямо у него в кабинет. Он, естественно, был готов сотрудничать с берлинская полиция. — Сержант взял в руки листок бумаги. — Видите? Вот, сотрудничать ровно пятнадцать минут. Очень щедрый генерал. — Он взглянул на листок и начал читать: — Вы знаете, кто стрелял? Nein. У вас есть подозрения, кто мог стрелять? Nein. Можете что-то добавить? Nein. — Сержант весело взглянул на нас. — Не правда ли, замечательная беседа?
— Он не сказал, зачем встречался с Гитлером?
— Это было важное государственное дело, так он говорить. Ну, разумеется, я понимать, что такой большой начальник, как он, генерал, не может говорить о большом государственном деле с таким мелким полицейским, как я. — Он усмехнулся и наклонился ко мне. — Но всем известно, что этот маленький хорек собирается устроить путч против правительства. Как тот жирный итальянец, журналист из Рима, Муссолини. Вы знать Муссолини?
— Лично незнаком.
— Лично незнаком! — Он засмеялся и хлопнул ладонью по столу. Мое остроумие его поразило. — Здорово. И теперь, ja, все знают, зачем сюда явиться маленький хорек — спросить у генерала разрешения устроить путч. «Пожалуйста, папочка, разреши мне устроить путч». — Его широкие плечи затряслись от смеха.
— Откуда все узнали? — поинтересовался я. — Про путч?
— В Мюнхене об этом только и говорить. Им там всем не нравится Веймар, никому, вот они и придумать путч.
— Вы сказали, что беседовали с Гитлером?
— Ja, разумеется. Я разговаривать с этим хорьком в гостинице, где он остановился. У него есть теория. — Он наклонился вперед. — Хотите послушать?
— Очень.
— По его теории, за ним гоняются красные.
— А разве этого не может быть?
— Конечно, может. У нас в Германии красные убивают много немцев. Между девятнадцатым и двадцать первым годами у нас были красные, мерзавцы левого толка… — Он обратился к мисс Тернер. — Прошу прощения, фрейлейн. Уж так я выражаюсь, ja?
Она улыбнулась.
— Мне и раньше случалось слышать такое.
Сержант снова повернулся ко мне.
— Некоторое время, опять-таки между девятнадцатым и двадцать первым годом, у нас было другое крыло, настоящие негодяи, они убили больше трехсот человек. Два года назад они прикончить Эрцбергера, знаменитого католического священника. А в прошлом году они убить Вальтера Ратенау, крупного государственного деятеля. Министра иностранных дел. Пристрелить прямо на улице. — Он улыбнулся и пожал плечами. — Но ведь он был всего лишь жидом, так что всем было наплевать, правильно?
— Но ведь организовать покушение на Гитлера могли и коммунисты, — возразила мисс Тернер.
— О да, конечно. — Он усмехнулся.
Я сказал:
— У нас есть список людей…
— Тот самый знаменитый список! Он у меня тоже есть! Видите? — Он поднял другой листок бумаги. — Замечательный список! С некоторыми из них я разговаривал тут, в Берлине. Ганфштенгль, Морис, Зонтаг. Это быть потом, у них в гостиница. Естественно, они ничего не знать. А все остальные из этого списка, видите, они все в Мюнхен. Я послал им письма, записки, я писал: «Пожалуйста, сэр, я хотеть был поговорить с вами об этом инцидент в Тиргартен, этом инцидент с винтовкой и с господином Гитлером, не могли бы вы, пожалуйста, связаться со мной?» И знаете, что я от них получать?
— Ничего?
— Точно. Ничего. Тогда я пошел к своему начальству и сказать: «Послушайте, давайте я ездить в Мюнхен и говорить с этими другими людьми? По-дружески, такая товарищеская беседа, просто чтобы получить ответы на кое-какие простые вопросы». И вот что мне сказать начальство: «Забудьте об этот, Биберкопф. Армия не хочет, чтобы мы вмешиваться». Что тут поделать?
— Ничего.
Он засмеялся.
— Точно!
Мисс Тернер спросила:
— А как насчет винтовки?
— Ах, ja, ja. Мы нашли прелестная винтовка, очень милый «маузер», там, в Тиргартен. Мы нашли его сбоку у канал, так уж нам повезло. Вы слыхать про канал Ландвер? — спросил он у нее.
— Мы даже видели его, — ответила она.
— Вы нашли пулю? — спросил я.
Сержант нахмурился.
— Что?
— Die Kugel, — подсказала мисс Тернер.
— А, пуля. Ja, ja, мы нашли замечательная пуля. Но, понимаете, она попадать в землю, она splat, оказаться повреждена, такая вот незадача.
— И вы не смогли определить, от той ли она винтовки, — догадался я.
— Совершенно верно! Он усмехнулся так, будто большего удовольствия доставить ему я не мог. — У нас никак не получалось определить, от той ли она винтовки или нет.
— Но пуля, — возразил я, — наверняка была от «маузера».
— О да, наверняка.
— Винтовка, которую вы нашли, была обычным пехотным «маузером»?
— Ja, ja. Обычный «маузер». Модель 1898 года. — Он по-прежнему улыбался, но, как мне показалось, глаза его слегка сузились.
— Разве не существует укороченной модели этой винтовки? Карабин?
Его глаза вдруг расширились от удивления.
— Укороченная модель? — Он широко улыбнулся. — Ну, естественно, вы, пинкертоны, понимаете в винтовках больше, чем мы, а?
Я обратился к мисс Тернер:
— Как будет по-немецки дерьмо?
Она не успела ответить, как сержант сам мне подсказал.
— Scheisse. — Он усмехнулся. — Дерьмо было одним из любимых слов Альфа. То дерьмо, сё дерьмо. Все дерьмо. Знаете, бывают дни, когда я с ним совершенно согласен. — Он засмеялся.
— Ладно, сержант, — сказал я. — Так неужели мы не можем покончить со всем этим дерьмом?
