Книга: Между прошлым и будущим
Назад: Элеонор
Дальше: Глава 37

Глава 36

Элеонор

Я лежала в своей спальне в «Лунном мысе», слушая мерный гул кондиционера, и из головы у меня не выходили слова, которые произнесла пожилая женщина на безлюдном кладбище. Пустая комната Джиджи по соседству со мной просто кричала об одиночестве, и страх затаился там, словно зверь, готовый к прыжку.
Мы с Финном созванивались по нескольку раз в день, и каждый раз он сообщал об улучшении в состоянии Джиджи. Гематома спала почти полностью, и врачи уже готовились вывести ее из искусственной комы. Следующим шагом было выяснить, в состоянии ли она дышать самостоятельно, но так далеко мы заглядывать боялись.
Наконец я выбралась из постели и открыла окно, чтобы вдохнуть пряные ароматы летней ночи, надеясь, что музыка прибрежных болот сотрет воображаемый стук дверей, которые открывались и закрывались в моем сознании. Я замерла, гадая, не послышался ли мне шум приближающейся машины, из окон которой доносились призрачно легкие звуки фортепьяно, они словно совершали в ночном воздухе свой причудливый танец.
Звук становился все ближе, и я высунулась из окна, прислушиваясь, пока не заметила свет двух фар, движущийся между пекановыми деревьями по направлению к дому. Я оторопела, узнав звуки мазурки Шопена, и сразу поняла, кто приехал.
Я сбежала по ступенькам, пробежала через холл к входной двери и распахнула ее как раз в тот момент, когда машина остановилась перед домом и музыка умолкла вместе с мотором, но свет фар по-прежнему лился, словно два белых светящихся туннеля, идущих вдоль дороги и заканчивающихся там, где темнота сливалась с водой.
Финн открыл дверь и вышел из машины. Щебенка на дорожке скрипела под его ногами. Я медленно пересекла крыльцо, ступая очень осторожно. Лунный свет бросал на поляну серебристые тени и рассыпался тысячью бликов на поверхности бухты, там, где она сливалась с рекой.
– Финн? – Вопрос растаял в ночном воздухе вместе с надеждой и страхом, которые меня переполняли.
– Она пришла в себя. Понимаешь, Джиджи уже в сознании. Она разговаривает и задает вопросы. Сканирование мозга показало, что повреждений нет.
Его голос сорвался на последнем слове, но я видела, как сверкнули в темноте его белые зубы, когда он улыбнулся, пытаясь взять себя в руки.
Я сбежала по ступенькам, не чувствуя под собой ног, не чувствуя ничего, пока не оказалась в его объятиях и не прижалась лицом к теплой груди.
Он обхватил ладонями мое лицо, освещенное лунным светом, и принялся целовать мокрые щеки, пробуя на вкус слезы, которые я даже не заметила. Его губы прижались к моим, давно не бритые щеки царапали лицо, и я ответила на его поцелуй. Я без слов говорила ему, как счастлива, что с Джиджи все будет в порядке, словно торопясь высказать все, что накопилось у меня на душе с того самого момента, когда он впервые поведал мне о той звездной ночи в детстве, которую он провел под моими окнами и с восторгом слушал музыку, рождающуюся под моими пальцами.
Я отстранилась и прислушалась к нашему прерывистому дыханию, видя в его глазах немой вопрос, а потом взяла его за руку и повела в дом, беззвучно закрыв за нами входную дверь. Мы так и поднялись по лестнице, держась за руки, и я помедлила секунду, прежде чем распахнуть дверь в его спальню.
Мы стояли в полутемной комнате, лунный свет лился из окна, освещая лицо Финна и отражаясь в удивительных серых глазах. Он прикоснулся пальцами к моей щеке, губам, а я отступила назад, стянула футболку, и она упала на пол у моих ног.
Я отбросила покрывало на постели и легла, наблюдая в полутьме, как он сбрасывает свою одежду, а на его коже играет лунный свет. Он скользнул под одеяло рядом со мной, и я почувствовала тепло его тела, когда он склонился надо мной, покрывая поцелуями.
Наши ласки были неторопливыми, мы прикасались друг к другу нежно и уверенно, словно ждали этого момента уже очень давно и знали, каково это будет – ощущать под руками обнаженную кожу и слышать биение наших сердец. И теперь мы знали, чувствовали, что впереди целая жизнь, наполненная счастьем и единением.
Потом, когда мы лежали в объятиях друг друга, с переплетенными ногами, на узкой односпальной кровати, я посмотрела на потолок, с которого свешивались реликвии его детства – ракеты, несущиеся сквозь бескрайнее космическое пространство, и вспомнила, что он сказал, когда я впервые переступила порог этой комнаты. «Я хотел быть астронавтом».
– Тебе надо бы снова начать учиться пилотированию, – прошептала я, уткнувшись в его грудь.
– Зачем?
– Почему бы не попробовать?
Он тихо рассмеялся прямо мне в ухо.
Я поднялась, опираясь на локоть.
– Потому что ты этого всегда хотел. А если не знаешь почему, то есть вероятность, что понимание придет в процессе.
– Ну хорошо, – мягко сказал он. – Но только в том случае, если ты составишь мне компанию.
– Зачем? – передразнила я его.
– Потому что это как раз в твоем духе.
Я улыбнулась, подставляя лицо лунному свету, чувствуя на щеках прикосновения его прохладных пальцев.
– Хорошо, я согласна.
Он снова притянул меня к себе, и наши губы слились в долгом поцелуе, а потом отстранил мою голову, обхватив ее ладонями, и посмотрел мне в глаза.
– Люблю тебя, Элеонор Мюррей. Думаю, я полюбил тебя уже тогда, когда тетушка Бернадетт привела меня к бухте Рассела и я услышал твою божественную игру на пианино. Ты вкладывала в музыку все свое сердце, и это было восхитительно.
Я перекатилась на спину, увлекая его за собой. Теперь его лицо находилось над моим.
– А мне кажется, я влюбилась в тебя, когда ты признался, что снова пришел к моему дому, чтобы услышать, как я играю.
Он опять начал меня целовать… мы любили друг друга под планетами и космическими кораблями – воплощением мечты его детства, парящими под потолком в серебристом свете луны и Полярной звезды, которая указывает заблудшим душам путь домой.
Когда я наконец пробудилась, было уже позднее утро и комнату заливал яркий солнечный свет. Финна в комнате не было, но подушка еще хранила отпечаток его головы и запах. Когда я села в кровати, моя рука наткнулась на листок из блокнота, на котором было что-то написано рукой Финна. Он, должно быть, нашел блокнот в ящике детского письменного стола. Представляя, как он ищет ручку и бумагу в детском столике, чтобы написать мне записку, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить меня, я невольно улыбнулась.
«Еду в больницу навестить Джиджи. Ты так сладко спала, что я не решился тебя разбудить. Позвоню позже, и мы решим, когда мне лучше за тобой заехать, чтобы ты могла с ней повидаться. Люблю тебя».
Я зажмурилась, наслаждаясь теплом его слов и солнечных лучей на моем лице, но тут же спохватилась, осознав, что уже позднее утро, и принялась поспешно искать часы. На тумбочке стояли старые электронные часы со слегка выцветшими, но все еще различимыми оранжевыми цифрами. Девять двадцать три.
Я с трудом вылезла из постели, путаясь в простынях. Давно уже мне не приходилось спать так долго, а после этой ужасной аварии меня все время терзала бессонница. На этот раз мне, видимо, позволило уснуть то облегчение, которое я испытала при известии об улучшении состоянии Джиджи. Причем уснула я так крепко, что меня не разбудили даже уход Финна и яркие солнечные лучи.
Быстро приняв душ и надев чистую одежду, я бегом бросилась вниз по лестнице, в комнату Хелены, но обнаружила там лишь сестру Уэбер, стоявшую на лестнице-стремянке перед одним из окон с измерительной лентой в руках.
Сиделка спустилась на пол и быстро записала в блокнот несколько чисел.
– Хелена на застекленной веранде, – сказала она на мой безмолвный вопрос. – Она сегодня поднялась ни свет ни заря и все ждала, когда вы появитесь. – Она добродушно улыбнулась и передвинула стремянку на другую сторону окна.
Я обнаружила Хелену на веранде, сидящую за старинным чугунным столиком. Перед ней стояла соломенная корзинка со снятой крышкой, а на столике в несколько рядов были разложены фотографии, словно Хелена раскладывала пасьянс. Она даже не соизволила поднять голову, когда я вошла.
– Не думаю, что Финн платит вам деньги за то, чтобы вы целый день валялись в постели.
Я вздохнула почти с облегчением, радуясь, что снова вижу перед собой прежнюю несносную, язвительную Хелену. Я подтащила стул к столику и села рядом с ней, догадываясь, почему она снова пребывает в воинственном настроении.
– Полагаю, Финн сообщил вам новости о Джиджи?
Она закрыла глаза, и на ее лице расцвела улыбка.
– Да. Я видела его сегодня утром, когда он отправлялся в больницу. Отличные новости. Для всех нас. – Она взглянула на меня своими пронзительными голубыми глазами. – Между прочим, он давно уже не выглядел таким счастливым. И сдается мне, что это не только из-за Джиджи.
Я посмотрела ей в лицо, стараясь не моргать, хотя чувствовала, как кровь приливает к щекам. Воцарилось молчание. Я ждала, что же произойдет дальше, и изо всех сил старалась не показать своего волнения.
Хелена опустила глаза и принялась рассматривать фотографии на столе.
– Остается надеяться, что вам пригодились все эти приемчики из библиотечных любовных романов, которые вы мне с таким энтузиазмом читали.
Мои щеки запылали еще больше.
– Я… я… – Мне было нечего сказать, и я замолчала.
– А что? Я, между прочим, вовсе даже и не против. Финн мог сделать и гораздо худший выбор, с него станется.
Я закатила глаза, но Хелена уже переключила внимание на корзинку. Она сунула в нее руку и извлекла серебряную шкатулку с четками и Библию, достала еще несколько фотографий и начала их просматривать, пока не остановилась на фотографии неизвестного малыша. Хелена протянула ее мне.
– Это и есть Самюэль.
Я невольно улыбнулась при виде ангелоподобного ребенка с темными волосами, который улыбался во весь свой беззубый рот, и мое сердце сжалось от боли, словно я знала его и горевала о нем целых семьдесят лет.
– А это Гюнтер, – сказала она, протягивая мне фотографию молодого солдата в военной форме.
– Знаю, – сказала я. – Мы с Джиджи нашли корзинку, и я видела имя, написанное на обратной стороне.
Она посмотрела мне в глаза, ничего на это не ответив, а потом продолжила раскладывать старые фотографии, позволяя им падать на стол, словно осенние листья.
– Боюсь, когда я умру, все эти воспоминания исчезнут, как и истории жизни этих людей, как будто они никогда и не жили.
Я на секунду задержала дыхание, собираясь с духом, чтобы задать еще один вопрос.
– Значит, Финн ничего не знает?
Хелена покачала головой:
– Конечно, не знает. Мне было слишком стыдно признаться ему. Я знаю, что он очень переживал из-за самоубийства Бернадетт. Он сделал все, что мог, чтобы почтить ее память, и поэтому не дал просочиться в прессу слухам о самоубийстве. Но я не могла признаться ему, почему она это сделала. Прошло так много лет, и я уже свыклась со всей этой ложью. Магда и Бернадетт унесли наши тайны в могилу.
Я с облегчением вдохнула, зная теперь, что Финн понятия не имел обо всей этой истории, но в то же время испытала глубокую грусть. Я покачала головой.
– Нет, Хелена. Воспоминания не будут потеряны. Расскажите все Финну. – Я закрыла глаза, вспоминая слова, которые произнесла Ева. – Вы же умная, сильная, красивая и отважная. Ваша история должна сохраниться для семьи, ведь это то, чем когда-нибудь будет гордиться Джиджи, источник силы для нее. – Наши взгляды снова встретились, и я увидела в ее глазах новые тени, словно облака, закрывающие солнце.
– Мне бы хотелось, чтобы именно вы рассказали все Финну. Я бы сделала это сама, но, боюсь, у меня уже не будет возможности. Мне бы не хотелось отнимать его внимание в столь сложное время.
Я взглянула на нее с удивлением.
– Я, конечно, расскажу ему, если вы хотите. Но у вас достаточно времени, чтобы самой все ему поведать. И разве вы забыли о том, что Джиджи уже прикидывает фасон розового платья, в котором вы будете щеголять на ее свадьбе!
На ее лице промелькнула слабая улыбка, но глаза наполнились слезами.
– И все же я считаю, что будет лучше, если ему все расскажете вы. Я боюсь увидеть разочарование и боль в его глазах, а у меня на этой земле уже не так много времени, чтобы суметь это забыть. – Она похлопала меня по руке прежде, чем я смогла возразить. – Благодарю вас, Элеонор. За все, что вы для меня сделали.
– За что? – искренне удивилась я.
– За то, что заставили меня рассказать свою печальную историю. Ваша сестра на днях произнесла такие замечательные слова. Что-то насчет шансов на новую жизнь, которые существуют везде и всегда, стоит только задаться целью их найти. Все, что случается с нами, не имеет никакого значения, если никто не извлекает из этого никаких уроков. А еще за то, что терпеливо выносили мою грубость, а я ведь просто хотела заставить вас снова играть на пианино. Признаюсь, сначала мне было безумно тяжело слушать, как вы играете, ведь вы так напоминали меня в молодости – я тоже воспринимала музыку сердцем. Но это ваша собственная история, и вам тоже нужно было ее рассказать, чтобы исцелиться.
– И какова же моя история?
Хелена посмотрела через стекло веранды на реку, которая всегда стремилась к океану, казалось, она существует вечно, и даже безжалостное время не властно над ней.
– Она о том, что тяготы жизни вовсе не означают, что ваше сердце должно перестать чувствовать красоту. Благодаря испытаниям вы учитесь петь новую песню своей судьбы.
Я взяла старушку за руку и сжала ладонь, разделяя с Хеленой боль по потерянным годам жизни и сожаление о сделанном когда-то выборе, об ошибках, которые, как мы думали, невозможно было исправить. Мой взгляд упал на фотографии, и тут я вспомнила слова, которые когда-то произнесла Хелена.
– Вы вроде бы упоминали, что Бернадетт хотела составить для Джиджи альбом с фотографиями?
– Да. Но она умерла до того, как успела это сделать.
Я улыбнулась.
– Но у вас-то времени предостаточно. Кстати, и у меня тоже. И у самой Джиджи. Мы можем заняться этим вместе. Вы будете рассказывать все эти истории Джиджи, а я их запишу, и мы вставим фотографии в альбом и приложим к ним текст, чтобы Самюэль, Бенджамин, Гюнтер и все остальные никогда не были забыты. Джиджи должна унаследовать это достояние. И, поверьте, ей есть чем гордиться.
Глаза Хелены затуманились, и она часто заморгала, а я наблюдала, как она старается взять себя в руки.
– Ну если Джиджи примет в этом участие, то придется купить альбом с розовой обложкой.
Я сделала вид, что обдумываю это предложение.
– Не исключено. Надеюсь, нам несложно будет найти нужную расцветку.
Мы рассмеялись в один голос, и звук нашего смеха поднялся через стекло веранды в утреннее небо, где, раскинув крылья и купаясь в теплых солнечных лучах, парила большая белая цапля.
Хелена снова взяла в руки фотографию Гюнтера и откинулась на спинку стула, разглядывая ее.
– Мне так хотелось стать женой мясника, – со вздохом сказала она. – Мне бы нравилось жить на берегу озера Констанца и в разгаре лета любоваться вечными снегами на вершинах Альп. Думаю, я была бы счастлива там.
– А сейчас вы счастливы? – спросила я, повторяя вопрос, который однажды задал мне Финн и на который я так и не смогла тогда ответить.
– Да, думаю, сейчас я счастлива, несмотря ни на что. Или, вернее, буду счастлива, когда Джиджи вернется домой. Все мои ошибки и мой выбор, который я когда-то сделала, привели меня сюда, на остров Эдисто. К Финну, Джиджи и к вам, Элеонор. Как я могу считать, что моя жизнь не исполнена благодати?
Она осторожным движением положила в корзинку фотографии Гюнтера и Самюэля, а потом начала собирать другие фотографии, Библию, серебряную шкатулку и ключ. Затем я взяла крышку и закрыла корзинку – «Хранителя тайн», пусть тайн там больше и не осталось.
Назад: Элеонор
Дальше: Глава 37