Глава 37
Было еще темно, когда я проснулась. Рядом раздавалось ровное дыхание Финна – мы приехали вместе после того, как навестили Джиджи. Мы молча поднялись по лестнице, но на сей раз он повел меня в мою спальню, так как не хотел провести еще одну ночь на узкой односпальной кровати. Я долго смотрела на него спящего, вдыхая его запах, а потом осторожно выскользнула из постели, стараясь не потревожить сон Финна, ведь ему так давно не удавалось выспаться.
Натянув футболку, я прошла через темную комнату в коридор и направилась в спальню Бернадетт. Я и проснулась-то от мысли о медном ключике, который Хелена уронила на каменную скамью, когда мы с ней были на кладбище, – ключе от запертого отделения шкафа, где Хелена прятала свое письмо.
Но ведь Бернадетт обнаружила письмо за несколько месяцев до смерти и, пока готовилась свести счеты с жизнью, собирала все памятные вещи в соломенную корзинку, поместив ключ в потайной карманчик в крышке, а потом спрятала корзинку под кроватью. Почему же дверцы шкафа все еще были заперты?
Я открыла дверь, очень осторожно закрыла ее за собой, а затем включила свет. Небольшая люстра осветила комнату слабым желтоватым светом, который даже не доходил до шкафа у дальней стены.
Хелена попросила меня спрятать корзинку в комнате Бернадетт до приезда Джиджи, до того момента, когда мы вместе начнем составлять памятный альбом. Корзинка стояла на тумбочке рядом с пустым стаканом, который я увидела, когда в первый раз пришла сюда, а я старалась не думать о женщине, умершей в этой самой комнате, и о ее сестре, которая хотела последовать за ней.
Я сняла крышку корзинки и увидела наверху ключик, лежащий между Библией и серебряной шкатулкой с четками. Я взяла его и подошла к шкафу, чувствуя в комнате чье-то незримое присутствие, словно кто-то направлял мои действия.
Ключ легко попал в замок, и я потянула за ручки обеих дверей, распахивая их. Я отстранилась, чтобы слабый свет мог попасть в темное пространство, и увидела конверт. Я вытащила его и долго рассматривала, словно все это происходило во сне и конверт в моей руке лишь чудился мне.
Сначала я подумала, что это письмо, о котором говорила Хелена, но ведь она сказала, что Бернадетт заставила сжечь его. На конверте были складки, как будто он был когда-то сложен вчетверо, чтобы уместиться в маленьком пространстве потайного карманчика. Я поднесла его ближе к глазам и прочитала имя адресата:
Мисс Бернадетт Жарка, остров Эдисто, штат Северная Каролина
Поднеся конверт к свету, я увидела, как пожелтели от времени бумага и трехцентовая почтовая марка. Не было ни почтового адреса, ни указания улицы. Я немного помедлила и, наконец решившись, вытащила письмо из конверта и развернула его.
На нем стояли дата – шестнадцатое июня тысяча девятьсот пятьдесят первого года, и обратный адрес – посольство Германии в Вашингтоне, округ Колумбия.
Уважаемая мисс Жарка,
Благодарим вас за письмо от 14 января 1951 года, в котором вы запросили информацию о солдате 13-й части бронетанковой дивизии Вермахта, которая летом 1944 года стояла под Будапештом.
С прискорбием сообщаю вам, что рядовой Гюнтер Ганс Рихтер из баварского города Линдау погиб при проведении военной операции во время второго наступления на Яссы и Кишинев в Румынии. К сожалению, нам ничего не известно о месте его захоронения.
Пожалуйста, обращайтесь к нам, если вам понадобится дополнительная информация.
Я даже не удосужилась рассмотреть имя и подпись чиновника, пославшего это письмо. Он представлялся мне строгим человеком в очках с металлической оправой и короткой стрижкой в армейском стиле, который даже не подозревал, что буквы, которые он печатал, могли навсегда изменить судьбу человека.
Я удивилась, почему Бернадетт так долго ждала, прежде чем направить запрос, но потом вспомнила, что Германия была оккупирована войсками союзников и посольство Германии открылось вновь лишь в начале пятидесятых годов. Я представила, с каким нетерпением она ждала восстановления дипломатических отношений между двумя странами, а потом тайком от сестры писала это письмо.
Бернадетт все знала. Она с тысяча девятьсот пятьдесят первого года знала, что Гюнтер погиб, и все же не сообщила об этом Хелене.
Я долго смотрела на письмо, и перед глазами стояла Бернадетт, пишущая запрос в посольство Германии в ожидании хороших новостей, которыми она поделилась бы с Хеленой. Она верила, что Хелена делала все возможное, чтобы найти Самюэля и Бенджамина. И когда ответ, наконец, пришел, Бернадетт научилась лгать, чтобы скрыть от сестры жестокую правду.
Сложив письмо и прижав его к сердцу, я думала о двух сестрах, каждая из которых пыталась скрыть от другой ужасную правду, зная, что иногда надежда – это все, что осталось в жизни, и потерять ее означает лишиться всякого смысла существования.
Я представила, как Бернадетт, прежде чем свести счеты с жизнью, вынимает письмо из тайника в крышке корзинки и прячет его в шкафу, а потом убирает ключ в тайник, как это делала Хелена. Как будто она хотела, чтобы его в конце концов нашел кто-нибудь другой, не Хелена. Это ведь часть истории их жизни, истории любви и стойкости перед лицом испытаний, наследие, которое они оставляют потомкам.
Мы никогда не узнаем, что случилось после того, как Гюнтер захлопнул дверцу грузовика и смотрел ему вслед, пока Хелена и Бернадетт не исчезли во тьме навсегда. Доставил ли он записку? Сумел ли предупредить обитателей монастыря об опасности? Удалось ли им воспользоваться этим предупреждением? Он любил Хелену и помог спасти жизнь Бернадетт, и Хелена считала, что он сделает все возможное, чтобы спасти маленького Самюэля и других детишек, если только ему не помешают непредвиденные обстоятельства, нарушая изначальные планы. Нам многое неизвестно, и вряд ли мы узнаем, как было на самом деле. Мертвые всегда хранят свои тайны.
Я повернулась на звук открывающейся двери и увидела Финна. В его серых глазах застыл вопрос. Он подошел ко мне, и я прильнула к нему, словно ища защиты и поддержки, все еще прижимая письмо к сердцу. Я положила голову ему на грудь и начала свой рассказ. Он гладил мои волосы, а я рассказывала ему историю о мужественной женщине с неистовым сердцем, историю любви сестер, которых не смогла разлучить даже смерть.
И где-то во тьме ночи, полной пьянящих запахов спекшейся глины и летних трав, среди криков ночных цапель и хора тысяч насекомых прозвучал стук одной захлопывающейся двери, а затем открылась другая, ведущая к новой жизни.