Глава 27

На следующей неделе я как-то сидела на веранде, погрузившись в чтение одной из книг, которые взяла в библиотеке во время последнего посещения. Эти книги были в основном посвящены истории Венгрии времен Второй мировой войны – тем событиям, свидетелями которых были Хелена и Бернадетт, но о которых предпочитали почему-то умалчивать. И чем больше я читала о страшных лишениях и смерти ни чем не повинных людей, тем больше начинала понимать причину этого молчания.

В середине стопки, между двумя толстыми книгами, я обнаружила брошюру, которую после недолгих размышлений в библиотеке добавила к выбранным книгам: «Католическая церковь и Холокост в Венгрии». Я выбрала ее, потому что вспомнила о серебряной шкатулке, когда-то принадлежавшей монахиням из ордена Сестер Спасителя, которые, видимо, бежали из Венгрии в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Понятия не имею, что я рассчитывала найти в этой невзрачной брошюрке. Оставалось только удивляться, откуда у меня, никогда не получавшей по истории оценок выше тройки, взялся такой неуемный интерес к прошлому.

Я подняла голову, когда на веранду вошел Финн с волосами, еще мокрыми после душа. От него приятно пахло мылом. После обеда он довольно долгое время провел с Джиджи на пляже в качестве компенсации за то, что вечером собирался оставить ее с сестрой Уэбер. Джиджи также пообещали нескончаемый марафон диснеевских фильмов про принцесс, и сестра Уэбер сказала, что она с таким же нетерпением ждет их просмотра, так как ее дочки уже ходят в колледж и давно уже вышли из возраста, когда девочки восхищаются диснеевскими персонажами. Финн и меня тоже приглашал сходить на пляж, но я вежливо отказалась, указав, что моя прямая обязанность – находиться с Хеленой, у которой был приготовлен для меня длинный перечень заданий. Надо сказать, втайне я даже была этому рада. Пребывание с Финном на пляже означало, что каждый раз при встрече с ним в офисе я буду представлять его полуобнаженным.

– Вы готовы? – спросил он, поправляя манжеты рубашки.

– Да, – ответила я, с удивлением обращая внимание на его костюм. – На вас костюм серого цвета!

– Как видите, – сказал Финн. – А в чем проблема? Этот ресторан на набережной не такой уж и фешенебельный, но я могу облачиться и в смокинг, если пожелаете.

– Нет, не в этом дело. Просто я обратила внимание на то, что ваш костюм не черный. Не думала, что у вас есть костюмы иного цвета.

Он слегка нахмурился.

– Мои отец и дед всегда носили черные костюмы и построили весьма успешный бизнес.

– Не сомневаюсь в этом, но ведь это вовсе не потому, что они выглядели как работники похоронного бюро.

Все еще хмурясь, он произнес:

– Вы что, на сей счет обменялись мнениями с Джиджи? Она все время твердит, что я похож на злодея Гру из мультфильма «Гадкий я».

– Какая наблюдательная девочка! – почти искренне восхитилась я. – Поэтому вы и купили новый костюм?

– На самом деле я купил его еще в прошлом году. Даже ни разу не надевал.

– Ну что сказать? Он вам очень идет, – произнесла я, любуясь тем, как серый цвет оттеняет его необычные глаза.

– Спасибо, что заметили, – мягко произнес Финн.

– Пожалуйста, – сказала я.

Положив книгу на кушетку, я встала, расправляя юбку. Это трикотажное платье когда-то принадлежало Еве, которая почти со скандалом заставила меня его сегодня надеть. Оно было сапфирового цвета с запахом по лифу и широким поясом, который выгодно подчеркивал мою фигуру. Мне очень нравилось, как юбка мягкими волнами колышется вокруг ног, а насыщенный синий цвет оттеняет мой цвет глаз. Платье мне очень шло, и именно поэтому я и хотела отклонить предложение Евы. Однако очень сложно спорить с женщиной в инвалидном кресле.

Мы с Финном должны были повезти Хелену на ужин в ресторане, чтобы отметить ее именины, но на самом деле собирались использовать эту ситуацию, чтобы поговорить с ней о прошлом. Я никак не ожидала, что Финн проявит такой живой интерес к той части жизни Хелены, о которой никто ничего не знал. Когда я положила фотографию Гюнтера в корзину и предложила снова спрятать все это под кроватью, он меня остановил. Его глаза были лишены всякого выражения, когда он смотрел на меня в тот момент, и я поняла, что он, видимо, не в первый раз видит эту корзинку и, более того, что-то недоговаривает.

А теперь, когда он стоял на веранде и смотрел на меня серьезными серыми глазами и все его движения говорили о том, что ему не терпится скорее отправиться в путь, я поняла, что моя догадка верна.

– Мне нравится ваше платье.

Я покраснела от смущения, но тем не менее была польщена, что он обратил внимание на мой наряд.

– Одолжила у Евы, – как можно небрежнее постаралась сказать я. – Она надевала его на вечеринку в честь помолвки. Понимаете, мы почти одного размера. Она его хранила все эти годы, и я посчитала, что оно подойдет для сегодняшнего случая, у меня нет приличных платьев на выход, а тут ничего не надо переделывать… вот я и подумала, а почему бы мне его и не надеть…

Он поднял руку.

– Пожалуйста, остановитесь. Вижу, чрезмерное общение с Джиджи вам не совсем на пользу. – На его губах появилась легкая улыбка. – Вы сегодня просто великолепно выглядите. И поверьте, принимать комплименты – это нормально.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но снова смутилась и просто сказала:

– Спасибо!

– Она уже готова, – крикнула с крыльца Джиджи. Я подняла пакет с подарками для именинницы и первой вышла из комнаты.

Надо сказать, я еле узнала даму, стоящую в холле. Волосы Хелены были тщательно расчесаны и уложены в элегантный пучок на затылке. Голубые глаза подчеркивали искусно нанесенные тени и тушь, а щеки и губы были чуть тронуты румянами и помадой. На ней было старомодное платье из зеленого цветастого шелка, которое, впрочем, выглядело вполне по-королевски, несмотря на слишком длинную юбку и скромные туфли на низком каблуке.

– Вы выглядите просто потрясающе, – совершенно искренне сказала я. И правда, Хелена здорово изменилась в лучшую сторону с тех пор, как я впервые увидела ее. Тогда она была прикованной к постели старухой с потухшим взглядом. А теперь передо мной стояла элегантно одетая дама весьма примечательной наружности, и, глядя на нее, вполне можно было представить, какой красивой она была в молодости.

– И вы тоже отнюдь не выглядите сегодня неприметной мышкой, Элеонор. – Она махнула рукой, словно призывая на этом покончить на сегодня со всеми комплиментами. Повернувшись к Финну, она произнесла:

– Я ужасно проголодалась. Если бы ты поинтересовался, то, несомненно, знал бы, что я обычно обедаю в пять часов, и не заказал бы места в ресторане на шесть часов вечера, что меня не очень устраивает.

– Хорошо, тетя Хелена, – мягко произнес Финн. – В следующий раз я обязательно приму это во внимание.

Ее глаза светились, как у юной девушки, когда Финн проводил ее к машине и усадил на пассажирское место.

Я обняла на прощание Джиджи, опасаясь, что она снова будет сетовать, что ее не взяли в ресторан, даже несмотря на грядущий просмотр любимых диснеевских мультфильмов.

– У нас тут все будет отлично, – сказала Тери Уэбер, махая нам рукой из двери. – Мы сначала будем мастерить корону с блестящими камнями, и я испеку свои знаменитые шоколадные пирожные, так что, будьте уверены, скучно нам не будет.

– А я и не сомневаюсь, – пробормотала я, и дверь за ней закрылась.

Ресторан «Прибрежный» находился на Джангл-роуд, у пляжа Эдисто на самом конце мыса, уходящего в Атлантический океан. Несмотря на то что кухня там была великолепная, в «Прибрежном» не было особых требований к одежде. Мы выбрали именно это заведение, так как предложение Финна отвезти Хелену в один из многочисленных фешенебельных ресторанов в Чарльстоне было немедленно отвергнуто нами с Хеленой, так как ей было бы сложно выдержать столь долгое путешествие.

Мы уселись за столиком у входа в ресторан, откуда открывался вид на маяк, который казался совсем игрушечным. Надо сказать, мы в нашей нарядной одежде выделялись на фоне остальных посетителей – туристов и местных жителей в шортах и майках, но Хелена высказала пожелание поужинать где-нибудь недалеко от дома, где подали бы приличное жаркое и десерт. Быстро ознакомившись с меню, я поняла, что мы попали в нужное место.

К нам подошла официантка – девушка школьного возраста по имени Дженн, которая приняла заказ на напитки и пообещала скоро вернуться, чтобы мы заказали основные блюда. Пока мы ждали, Хелена с любопытством посматривала на мешок с подарками, который я положила на незанятый стул.

– Вы хотите, чтобы я дождалась десерта, прежде чем открыть подарки? – спросила она.

– Конечно же, нет, – сказала я. – Но если откажетесь от салата, я, пожалуй, передумаю.

Финн достал пакет и положил его перед Хеленой.

– Должен признаться, что идея подарка принадлежит Элеонор, и она же его упаковала.

– Ты меня заинтриговал, – сказала она, подняв брови. – Наверное, это один из любовных романов, которые она мне вечно навязывает для чтения.

Я внимательно смотрела, как она разворачивает блестящую бумагу. Я постаралась завернуть подарок так, чтобы Хелена не испытывала труда, разворачивая его.

– Осторожно, это очень хрупкая вещь, – сказала я, сидя на краешке стула в полной готовности помочь ей.

Она поставила сверток на стол и начала снимать бумагу. Наконец перед нашими глазами появилась сине-белая фигурка петушка из херендского фарфора, украшенная теми же самыми узорами, что и сломанная статуэтка, но этот был изображен в другой позе, теперь эту парочку можно было бы поставить рядом как комплект. Петушок стоял, наклонив голову, словно клевал зернышки.

Хелена какое-то время молчала, и я уже было решила, что совершила большой просчет.

– А того я сама разбила, – тихо сказала она, разглядывая фарфоровую фигурку в руке. – Нечаянно уронила.

– Да, вы мне рассказывали. Я вовсе не предлагаю заменить ту статуэтку, просто думаю, что эта составит ей хорошую компанию.

Мы с ней встретились взглядами, но я вовсе не была уверена, что она сейчас видит перед собой меня, или Финна, или зал ресторана, который видели мы.

– Той ночью в доме было так темно. Мне было велено не включать свет. Американцы бомбили наш город, и с неба падали бомбы и листовки. Почему мы решились бежать именно в ту проклятую ночь?

Прежде чем я успела ее спросить, о чем она говорит, вернулась Дженн с чаем для нас с Хеленой и виски с содовой для Финна. Тут Хелена вдруг вспомнила, где находится, и откинулась на спинку кресла.

– Я не заметила ее в темноте, вот и разбила. Это была замечательная безделушка, а я ее разбила. – Хелена улыбнулась Финну. – Мама была бы счастлива, что петушок обрел нового приятеля. Благодарю тебя, дорогой. И тебя тоже, Элеонор.

Мне хотелось бы услышать больше о событиях той ночи, и Финну, как я подозревала, тоже, но Хелена уже вернулась из того мира, где был темный дом, падали бомбы, а на полу валялись осколки фарфоровой статуэтки.

Мы заказали выбранные блюда, и Хелена снова запустила руку в пакет и извлекла завернутую в блестящую бумагу фотографию Бернадетт и Бенджамина в рамке. Я помнила, как затряслись ее руки, когда я показала ей эту фотографию, но, казалось, она обрадовалась, когда я предложила поместить ее в рамку, чтобы поставить на прикроватной тумбочке. Однако, вспоминая выражение ее лица, когда она развернула фарфорового петушка, я уже не была так уверена, что поступила правильно.

Бумага упала на пол, но никто из нас не наклонился, чтобы ее поднять. Лицо Хелены слегка побледнело, рот приоткрылся, словно она хотела обратиться к людям, изображенным на фотографии, сообщить им что-то, что давно хотела сказать.

Хелена начала озираться, словно ища бумагу, а потом просто поднесла рамку к груди, прижав фотографию к зеленому шелку платья.

– Что такое, тетя Хелена? – осторожно спросил Финн.

Хелена не спешила показывать ему фотографию, как будто внезапно осознала, по какому поводу мы здесь собрались, а фотография означала возврат к первой главе давно прочитанной книги.

После недолгих размышлений она положила фотографию в рамке на стол, чтобы Финн смог ее разглядеть.

– Элеонор нашла эту фотографию в одном из нотных сборников Бернадетт. На ней Бернадетт со своим Бенджамином.

Он некоторое время смотрел на фотографию, а потом поднял голову и взглянул на Хелену.

– А кто такой этот Бенджамин?

Она медленно подняла на него глаза и произнесла:

– Сейчас это не имеет никакого значения, верно? Слишком поздно менять то, что уже случилось.

Финн взял ее за морщинистую руку, и между ними словно воцарилось молчаливое понимание, от чего у меня мороз пошел по коже, потому что во всем этом было нечто темное, тайное, недоступное для моего понимания.

– Имеет. Для Джиджи, – спокойно сказал Финн. – И для меня тоже. Нам надо знать правду. – Они обменялись взглядами, и мне стало ясно, что они говорят не только о далеком прошлом.

Хелена очень осторожно подняла стакан с холодным чаем и начала потягивать его через соломинку.

– Ты что, думаешь, я скоро умру?

Несмотря на ее легкомысленный тон, Финн поморщился.

– Ну уж нет, тетя Хелена. Джиджи уже подбирает тебе розовое платье, которое ты наденешь на ее свадьбу, а она еще не скоро состоится. – Он ласково улыбнулся. – Но мы с тобой знаем, что поток жизни непредсказуем и мы не силах остановить его течение.

Она положила руку на ладонь Финна и сжала ее, а я поняла, что они думают о смертельной болезни, не щадящей даже детей, которая, словно чудовище, прячется во тьме, следя за жертвой жадными глазами.

– И все же кто этот Бенджамин? – снова спросил он.

Откинувшись на спинку стула, Хелена глубоко вздохнула.

– Бернадетт не хотела больше говорить о нем после того, как… – Она пожала плечами. – Думаю, сейчас это уже не важно. Мертвые ведь не могут причинить нам боль, правда?

– Не знаю, – сказал он. – А ты иного мнения?

Она тяжело дышала, и я посмотрела на Финна, удивленная металлом в его голосе. Мне хотелось напомнить ему, что перед ним всего лишь беспомощная пожилая женщина.

– Он был участником антифашистского Сопротивления.

Финн откинулся на спинку стула, лицо его приобрело задумчивое выражение.

– И они с тетей Бернадетт…?

– Да, они любили друг друга. Это сейчас звучит так просто, а тогда их любовь несла смертельную опасность. Он был евреем и сотрудничал с подпольным движением Сопротивления, тайно переправляя лекарства и еду для членов подполья, которые прятались по всему городу. А она была католичкой, преподавала музыку маленьким сиротам и инвалидам в местном монастыре. Их союз был обречен с самого начала.

Я посмотрела на нее.

– Поэтому вы сказали мне, что лучше бы они никогда не встречались?

Ее губы беззвучно шевелились, словно в сердце скопилось слишком много слов и все они одновременно готовы были вырваться на волю. Однако в последний момент она сдержалась, вероятно, осознав, что эти слова – ее последняя страховка и если начать говорить, то все тщательно скрываемые тайны выйдут наружу.

– Нет, Элеонор. Было еще множество причин.

– А Гюнтер? – спросил Финн. – Он тоже был знаком с Бенджамином?

Глаза Хелены расширились от изумления.

– Откуда ты знаешь про Гюнтера?

Мы с Финном переглянулись.

– Элеонор и Джиджи обнаружили его фотографию, когда искали ноты Бернадетт. Элеонор сказала, ты призналась ей, что Гюнтер был единственной любовью в твоей жизни.

Она посмотрела на свои судорожно сжатые руки.

– Да, это так. Я никогда бы не могла полюбить никого другого. Поэтому так и не вышла замуж. Просто никогда этого не хотела.

Финн, очевидно, ждал, что она расскажет что-нибудь еще, но она ограничилась ответом на его вопрос.

– Бенджамин и Гюнтер были знакомы друг с другом?

В ее глазах появилось жесткое выражение.

– Да, они встречались. Один-два раза, не больше.

– А Гюнтеру было известно, кто такой Бенджамин? – продолжал допытываться Финн.

Я дотронулась до его руки, удивленная тем, что он не замечал бесконечную усталость в глазах Хелены и то, как она пощипывала изуродованными пальцами кожу на ладони.

– Мы это с ним не обсуждали, – сказала она. – Мы с Гюнтером говорили только о его семье, проживающей в городе Линдау в Баварских Альпах у озера Констанца. Он рассказывал, что даже летом мог видеть из окна спальни снега на пиках далеких гор. Его отец был мясником и держал лавку на одной из центральных улиц города. – Выражение ее лица смягчилось. – Мы говорили о том, что после войны он откроет лавку в Америке или же мы сможем жить в Линдау и любоваться луной, поднимающейся по ночам над озером. – Последние слова она произнесла с надрывом, словно прощаясь с последними надеждами. – Мы говорили о детях, которые у нас родятся, и подбирали для них имена. Но мы никогда не обсуждали царящий вокруг нас ужас.

Дженн подошла к нашему столу с корзинкой кукурузных оладий и салатами, но никто и не подумал взять в руки вилку или салфетку.

Стремясь сменить тему разговора, я сказала:

– Наверное, при всей вашей близости с сестрой вам было очень трудно смириться с мыслью, что вы влюблены в таких разных мужчин, которые, впрочем, в другое время могли бы стать друзьями, но тогда это для них было совершенно невозможно.

Уголки ее губ поднялись в легкой улыбке.

– Бернадетт тоже так говорила. Я иногда думаю, как сложилась бы наша жизнь, если бы мы все вместе после войны уехали в Америку. Жили бы одной семьей. Думаю, у нас бы это получилось. – Хелена сидела, уставившись в тарелку с салатом, и грудь ее тяжело вздымалась. Мне казалось, что я слышу, как захлопывается прочитанная книга.

– Что-то я неважно себя чувствую. Прошу прощения, но, думаю, вам следует увезти меня домой. Пожалуй, мы можем забрать еду с собой.

Финн нежно коснулся ее руки.

– Прости меня, тетя Хелена. Я вовсе не хотел тебя расстраивать. Обещаю, сегодня вечером больше не будем говорить о прошлом. Давайте лучше поговорим о Джиджи и попробуем придумать, как сделать так, чтобы она изменила свои цветовые пристрастия.

Хелена взглянула на Финна, и ее лицо осветила слабая улыбка.

– Хорошо. Предлагаю заранее заказать десерт. Попросим его завернуть и возьмем домой, чтобы полакомиться им там.

Ужин прошел в не слишком веселой атмосфере, так как каждый из нас был погружен в свои мысли. Меня же больше всего волновала та недосказанность, которая чувствовалась между Финном и Хеленой. Во время недолгой поездки домой мы в основном молчали, и в машине слышался лишь шорох, его издавали пакеты с десертом, который мы, по пожеланию Хелены, везли домой. Казалось, в этой тишине можно услышать звуки прошлого, в то время как перед нашими глазами проносились старые воспоминания.

Сестра Уэбер и Джиджи были удивлены тем, что мы так быстро вернулись домой. Джиджи казалась даже слегка разочарованной, так как посмотрела «Красавицу и Чудовище» лишь наполовину, а пирожные все еще пеклись в духовке. Я порадовалась при виде двух усеянных стразами корон, которые сушились на кухонном столе.

Я собрала свои вещи, готовясь к отъезду, а потом отправилась на поиски Финна. Обойдя весь дом и крыльцо, я обнаружила его на причале, с телескопом, направленным в звездное небо.

Он удивленно посмотрел на меня, когда я подошла к нему.

– Прошу прощения за испорченный ужин. Я и не думал расстраивать Хелену.

– Я не в том положении, чтобы выражать свое мнение по поводу вашего поведения с членами семьи. Ведь я всего лишь наемный работник.

Его лицо было скрыто в тени, но я чувствовала, что он пристально смотрит на меня.

– Вы действительно так считаете, Элеонор?

Мое сердце бешено заколотилось.

– Разумеется, – сказала я, страшась дать иной ответ.

Он подошел к телескопу и посмотрел в окуляр.

– А вы знаете, что Земля не идеально круглой формы? Поэтому она совершает колебания, как крутящийся волчок, когда вращается вокруг своей оси. Это означает, что примерно через четырнадцать тысяч лет полярной звездой станет Вега, а еще через четырнадцать тысяч лет нынешняя Полярная звезда снова станет путеводной.

Он выпрямился.

– И все же это обнадеживает – что бы ни происходило во Вселенной, всегда будет существовать Полярная звезда, указывающая нам путь.

Я подошла поближе и посмотрела в окуляр. Яркий свет звезд почти ослепил меня, а снизу, с океана, доносился шум волн, явно не сочетавшийся с близостью светил. Я словно парила в некоем пространстве между небом и землей, где время остановилось, и казалось, что твои возможности безграничны.

Я подняла голову от телескопа и увидела, что Финн стоит совсем рядом со мной, но не отстранилась.

– Почему же вы продолжали задавать ей эти вопросы? Разве вы не видели, что Хелена расстраивается?

Его глаза сверкнули.

– Потому что именно я нашел их тогда. Бернадетт умерла, а Хелена готова была последовать за ней на тот свет. Я до сих пор не знаю причину этого стремления, и никто ничего не может мне рассказать, а я просто не могу это оставить так. – Он замолчал. – Мы же с вами так устроены, правда?

Я подумала обо всех неотвеченных вопросах, которые задавала отцу после его смерти, и о том, как невозможность получить ответы доводила меня до исступления.

– Пожалуй, – ответила я, откинув голову назад, чтобы видеть лицо Финна. – Странно, что Бернадетт за несколько месяцев до смерти перестала играть на рояле.

Он ничего не ответил, словно знал, что я скажу дальше.

– Почему вы перестали брать уроки пилотирования?

– Потому что Джиджи заболела.

– Вот именно. Думаю, что-то случилось в жизни Бернадетт. Может быть, это говорит моя слишком романтичная натура, но что, если предположить, что она через столько лет получила какое-то известие о Бенджамине?

Он некоторое время молчал.

– Вот уж никак не думал, что вы романтичны.

– Была когда-то. Много-много лет назад. А теперь, когда Джиджи выздоровела, почему вы не возобновите занятия?

Я чувствовала его взгляд на своем лице, и блеск его глаз в свете луны и звезд был еще ярче.

– Потому что я забыл, для чего мне хотелось летать.

После этих слов он меня поцеловал, прикасаясь ко мне лишь губами. Они были мягкими и теплыми, вкуса летней ночи, и я не хотела, чтобы он останавливался.

Я вдохнула его запах и, внезапно осознав, с кем я целуюсь, отстранилась, накрыв его губы ладонью.

– Ой, – глупо сказала я, испуганно глядя на него. – Ой, – повторила я снова, отступая назад, чтобы увеличить расстояние между нами, и сердце наполнилось странным чувством, что я изменяю чему-то или кому-то.

– Спокойной ночи, Финн, – сказала я, повернулась и быстро пошла с причала. Прибой бил о доски, и они качались, отчего я шла нетвердой походкой, глядя на звезды, чтобы удержать равновесие, и мне чудилось, что земная ось колеблется и две звезды меняются в небесах местами.