Глава 22

Мне снилось, что я шла по живописному Цепному мосту через Дунай и четыре каменных лежащих льва у концов моста пристально наблюдали за мной. Я вдыхала холодный влажный воздух, до моих ушей доносились гудки проплывающих внизу пароходиков. Мне казалось, что я призрак, видящий окружающий мир, но неспособный с ним взаимодействовать. А может быть, это состояние ничем не отличается от смерти – ты бесконечно скользишь в призрачном мире в поисках того, что никогда не может быть обретено. Или же мой сон просто отражает неприглядную реальность моей жизни.

Я посмотрела вниз, на мрачные бурые воды реки, и вдруг крошечная капелька воды начала постепенно превращаться в бушующий водоворот светло-голубого цвета, пока вся река не обрела цвет его глаз. Я хотела сжать от восторга свои призрачные руки, закричать, что Штраус в конце концов не ошибся и Дунай действительно голубой, но тут кто-то позвал меня по имени, и я подняла глаза, надеясь и молясь, чтобы это он наконец пришел за мной, и в давно угасшем органе, который когда-то был моим сердцем, звучали его последние слова: «Я вернусь за тобой».

Но вместо знакомой фигуры перед глазами предстал белый потолок моей спальни и на его фоне – сестра Кестер, склонившаяся над моей постелью. На какое-то мгновение мне даже показалось, что ее глаза тоже яркого светло-голубого цвета.

– С вами все в порядке? – спросила она, хмурясь от беспокойства. – Вы разговаривали во сне.

– И что же я говорила? – спросила я, прекрасно зная ответ.

– Я не поняла. Вы говорили не по-английски.

Я закрыла глаза и отвернулась к стене.

– Мне бы хотелось еще немного поспать.

Но эту бестию было не так-то просто провести.

– Вам пора позавтракать. И к тому же вчера, уже после того, как вы отправились спать, приехали Джиджи и Элеонор. Им просто не терпится с вами увидеться.

Мне хотелось рассмеяться от такого смелого заявления. Хотя почти половина из того, что она тут наговорила, было правдой. Я повернулась к сиделке, изо всех сил пытаясь изобразить на лице недовольство, но на самом деле была втайне рада, что они здесь. Мне не терпелось услышать жизнерадостный смех Букашки, от которого переставали болеть даже мои старые кости. Как ни странно, и Элеонор мне хотелось видеть, после того как она удивила меня столь выразительным исполнением пьесы Дебюсси. Хотя я и поддразнивала ее, говоря, что это не так уж ужасно. На самом деле это была блестящая игра, несмотря на то что она была к этому не готова и давно не упражнялась. Девушка играла так, как когда-то это делала я – до тех самых пор, пока мои пальцы не подвели меня и сердце не позабыло звуки музыки. В музыке, которая рождалась под ее пальцами, было нечто более высокое, чем простое звучание нот, что не могло скрыть ни отсутствие большого опыта, ни далекая от совершенства техника. Необыкновенная проникновенность ее исполнения многое рассказала мне о ее душе, открыла то, о чем она сама, возможно, не подозревала. Хотя Элеонор и продолжала утаивать какую-то часть своей жизни, нечто столь сокровенное для нее, чем она ни с кем не желала делиться, но именно эта глубина и способность полностью выразить себя в музыке обычно и отличают хороших музыкантов от великих.

Я тяжело вздохнула.

– Думаю, мне действительно стоит поесть, чтобы набраться сил. Они ведь останутся здесь на выходные. – Сиделка помогла мне сесть, подложив под спину подушки. – Я так устала от этой комнаты, от этого мрачного дома. Думаю, настало время для хотя бы небольших прогулок на свежем воздухе.

Сиделка понимающе улыбнулась.

– Полагаю, вы к этому вполне готовы. Но следует начинать с минимальной нагрузки. Вы же еще совсем недавно лежали в больнице.

Я махнула рукой, словно отметая ее опасения.

– На самом деле я великолепно себя чувствую. Думаю, мне следует попросить Элеонор вывезти меня на прогулку. Возможно, даже на пляж.

Я смерила сиделку надменным взглядом. По крайней мере, она меня уже достаточно хорошо знает, чтобы не пытаться разубеждать. Но она, как ни странно, сказала:

– Уверена, Элеонор будет от этого в восторге.

Я внимательно посмотрела на нее, чтобы понять, не иронизирует ли она, но на лице сиделки было самое невинное выражение.

– Я уже проголодалась. Надеюсь, что мой завтрак готов.

– Разумеется. Я сейчас вернусь. – Сиделка развернулась и направилась к двери. – Вас ждет ваша любимая овсяная каша.

Я уже собиралась выразить свое недовольство, но в этот момент она обернулась.

– Да, чуть не забыла. Вчера, когда вы отдыхали, к вам приходил посетитель. Это совершенно вылетело у меня из головы, я вспомнила только сегодня утром. На самом деле он приходил повидаться с Бернадетт, но я сказала ему, что она скончалась, и после этого он спросил, нельзя ли поговорить с кем-нибудь из ее родственников.

Я словно одеревенела.

– И кто это был?

– Посетитель сказал, что его зовут Джейкоб Айзексон. Он и визитную карточку оставил.

Она полезла в карман своих брюк, извлекла белую карточку и вручила ее мне. Прежде чем я успела пожаловаться, что не могу ничего прочитать, она взяла с прикроватной тумбочки мои очки и водрузила их на мой нос.

В нижней части карточки был указан адрес в Атланте.

Чтобы скрыть дрожь в руках, я положила карточку на тумбочку и прижала ладони к кровати.

– Он сообщил, что ему надо?

– Нет. Но сказал, что будет в Чарльстоне в выходные и вы можете связаться с ним по номеру мобильного телефона, указанному на карточке.

Я отмахнулась от нее.

– Уверена, он заявился сюда, прослышав о моей коллекции картин. Просто хочет прощупать, нельзя ли поживиться за счет старухи. Если он пожалует еще раз, пожалуйста, скажите, что картины не продаются. Надеюсь, вы не сообщили ему наш домашний номер, который знают только свои? Я не желаю, чтобы меня беспокоили.

Сиделка посмотрела на меня с отсутствующим видом, к которому часто прибегают люди, зависимые от других в отношении заработка, чтобы скрывать мысли или чувства, которые могут показаться неуместными их работодателям. Я-то хорошо это знаю, сама не раз пользовалась этими приемами.

– Конечно, мисс Жарка. Могу я пригласить Джиджи и Элеонор?

– Полагаю, да. Если только это не задержит мой завтрак.

Не успела она пройти на кухню, как они появились на пороге. Улыбка Джиджи, разумеется, была более искренней, чем улыбка моей компаньонки, и нельзя сказать, что я была этому очень уж удивлена.

– Доброе утро, тетя Хелена! – Желтый целлофановый пакет бил Джиджи по ногам, когда она бежала ко мне, чтобы обнять и поцеловать.

Элеонор была гораздо сдержаннее в изъявлении восторга при виде меня, но тем не менее улыбка не покидала ее лица. На миг мне даже показалось, что она вполне искренняя. В руках у нее была целая стопка книг – три толстых и одна тонкая, а на них стояла корзинка из стеблей зубровки. Элеонор положила все это на пол и уселась на стул рядом с кроватью.

– Доброе утро, мисс Жарка. Надеюсь, вы хорошо спали?

Я вспомнила свой странный сон, голубые воды Дуная и пару глаз того же цвета и чуть не сказала «да».

– Нет. Разумеется, нет. Когда доживете до моего возраста, поймете, что хороший сон – редкий гость. Всегда что-нибудь болит, и так тяжело поменять позу в кровати. И нет никакого смысла это делать, так как обязательно заболит что-нибудь другое.

Джиджи перебежала на другую сторону кровати, чтобы сестра Кестер могла положить мне на колени поднос с завтраком.

– М-м-м, овсяная каша, – сказала Элеонор, делая вид, что принюхивается. – Ваша любимая.

Я нахмурилась, но прежде чем я успела попросить ее покормить меня, она произнесла:

– Если вы достаточно окрепли, чтобы есть сами, то сестра Кестер считает, что вы вполне выдержите поездку на пляж или прогулку до причала. Или даже посещение церкви – вам выбирать.

Сестра Кестер заткнула салфетку за ворот моей ночной рубашки и подозрительно поспешно вышла из комнаты. Стараясь не потерять достоинства, я подняла ложку и равнодушно положила в рот кашу. Посмотрев на Джиджи, я спросила:

– А что там у тебя в пакете?

– Вчера исполнилось четыре года с начала моего выздоровления. Вот папа и купил мне этот подарок.

Она перевернула пакет, и на одеяло вывалилось нечто пушистое, сильно смахивающее на гирлянду из розовых плюшевых зверей с ленточками.

– Это модель Солнечной системы. Ее можно подвесить к потолку. Планетки такие мягкие и пушистые, и папа сразу понял, что они обязательно должны быть моими. Мы оба решили, что в моей домашней комнате и так слишком много розового, и подумали, что можно повесить ее здесь, в моей спальне. Так мне будет уютнее, когда я буду приезжать к тебе погостить.

Джиджи тараторила так быстро, что я положила в рот еще одну ложку каши, чтобы не отвечать ей, и кивнула, все еще пытаясь переварить все то, что сказала девочка.

– А Элли тоже привезла тебе подарок, просто так. Ну понимаешь, не на день рождения, не по случаю выздоровления – вообще без повода…

Элеонор подняла корзинку, встала и нежно коснулась руки Джиджи. Она поставила соломенную корзинку на мой ночной столик.

– Мы обратили на нее внимание в палатке на шоссе 171. Нам показалось, что она наверняка вам понравится. В эту корзинку удобно складывать очки и часы, когда вы ложитесь спать.

– Она называется «Сны реки». Так сказала леди, которая их плетет.

Джиджи осторожно сняла очки с моего носа и положила их в корзинку вместе с ручкой, записной книжкой и маленьким тюбиком крема для рук, который я держала на прикроватной тумбочке.

– Посмотри, как здорово! – воскликнула она.

– Услышав ее название, я подумала о вас, – спокойно добавила Элеонор.

Наши глаза встретились, и мне захотелось спросить ее, откуда она это узнала. Неужели она видит две реки, постоянно струящиеся сквозь мои сны? Но, полагаю, я уже знала ответ – возможно, с тех самых пор, как я впервые услышала ее поразительную игру на фортепьяно. Она во многом напоминала мне Бернадетт, но еще больше она была похожа на меня саму. Возможно, мое постоянное раздражение было вызвано именно тем, что я видела в этой девушке просто более молодую версию меня самой, той, которая была готова совершить те же самые ошибки.

– Благодарю вас, – произнесла я. – Какая очаровательная вещица. И полезная к тому же. – Это я уже добавила скорее ради Джиджи и снова перевела взгляд на Элеонор. – Вижу, вы принесли мне книги для чтения?

Она улыбнулась и подняла с пола три толстые книги.

– На самом деле их заказывала Бернадетт, но я подумала, что сначала следует показать их вам, чтобы вы сами решили, оставлять их или нет.

Я ощутила, как мои руки покрылись мурашками и по спине пробежал холодок. Как говорят в таких случаях, я почувствовала, что кто-то прошел по моей будущей могиле.

– Откуда вы знаете, что их заказала она? – спросила я, пытаясь сосредоточиться на поедании овсянки за неимением лучшего занятия. Рассмотреть названия на корешках я все равно не могла, ведь Джиджи сняла с меня очки.

– Я нашла на застекленной террасе вот эту книгу «Искусство оригами» и увидела, что ее давно уже пора сдавать в библиотеку. Я положила ее в машину, собираясь при случае вернуть, но забыла предупредить вас, поэтому просто заехала в библиотеку, чтобы продлить срок. Там мне сказали, что Бернадетт заказала несколько книг по межбиблиотечному абонементу и что эти книги все еще ждут ее. Поэтому я привезла их сюда, просто на тот случай, если они вас тоже заинтересуют. Если они вам не нужны, я с удовольствием съезжу завтра в библиотеку, верну их и возьму что-нибудь еще.

Элеонор положила книгу по оригами на скамейку и взяла две другие. Они были повернуты обложками ко мне, и я, сощурившись, тщетно пыталась рассмотреть их названия.

– Как они называются? – спросила я, едва ли не сгорая от любопытства. Меня не покидало ощущение, что через Элеонор со мной из потустороннего мира общается сестра.

– «Величайшие произведения искусства XVIII и XIX веков» и «Великие мастера голландской живописи».

Элеонор наморщила нос.

– Прямо скажем, это не самые подходящие книги для чтения вслух.

Я сидела, уставившись на книги. Казалось, время остановилось, и я снова была на нашей кухне в Будапеште, в те времена, когда у нас не было денег, даже чтобы нагреть воду. Я сижу в холодной жестяной ванне рядом с плитой, а мать льет на мою голову ледяную воду. Это было словно наяву, потому что от слов Элеонор мороз побежал по коже.

Элеонор внимательно наблюдала за мной, словно пытаясь оценить мою реакцию. Стараясь сохранять как можно более спокойное выражение лица, я небрежно махнула рукой.

– Понимаете, Бернадетт всегда отличалась весьма странными вкусами в выборе книг для чтения. Полагаю, их следует оставить, раз уж вы приложили столько усилий. Может, мне понравится рассматривать картинки.

Если Элеонор и разочаровала моя реакция, она ничего не сказала и положила книги на стул в ногах кровати.

– На тот случай, если вам действительно нужны книги для чтения, я захватила вот это. – Она подняла с пола роман в бумажной обложке с изображением мужчины и женщины в костюмах прошлого века, сжимающих друг друга в страстных объятиях. – Я увидела, что у вас уже есть несколько книг этой писательницы, вот и подумала, что вам захочется познакомиться с ее последним романом.

Судя по выражению ее глаз, она ожидала, я буду отрицать, что знаю о существовании подобных книг в доме, но я решила не доставлять ей удовольствия и не признаваться, как скрывала от сестры свою слабость к историческим любовным романам… – от моей до мозга костей добродетельной и богобоязненной сестры, которая не покладая рук работала волонтером при церкви и преподавала в воскресной школе. Но все же я еще помнила Бернадетт романтичной девушкой с любящим сердцем и прекрасным нежным голосом, которая любила модные туфельки не меньше, чем бога – милостивого и доброго бога, каким она его тогда представляла. Увы, если не проявлять осторожность, маски, которые мы выбираем, могут намертво прирасти к нашим лицам.

– Как мило с вашей стороны, – произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал холодно. – К сожалению, шрифт в таких литературных шедеврах обычно слишком мелкий, чтобы я могла читать их сама, так что придется вам читать мне вслух. Надеюсь, некоторые особенно смелые сцены не вызовут у вас смущения? Особенно если учесть, что вы незамужняя женщина.

– Вовсе нет, – ответила Элеонор, перенимая мой вызывающий тон. – Просто дайте мне знать, когда захотите, чтобы я пропустила кое-какие пикантные подробности, так как вы ведь тоже незамужняя женщина.

Она одарила меня приторно-сладкой улыбкой и положила роман на стопку книг по искусству.

Итак, счет сравнялся. Ха-ха! Я приложила нечеловеческие усилия, чтобы на поддаться искушению и не расхохотаться в голос, откинувшись на подушки. Она не должна была догадаться, что ее слова достигли цели. Ну и к тому же боль в шее не позволяла мне это сделать.

– Я хочу, чтобы вы сегодня снова поиграли для меня. Возможно, после занятий с Джиджи. После ужина мне хотелось бы покататься на машине с опущенными окнами. А когда мы уложим Джиджи спать, можем посидеть на веранде, и вы мне почитаете этот роман.

Элеонор хлопнула ладонями по бедрам.

– Приятно, однако, что вы так замечательно распланировали весь день. Это хороший знак.

Я метнула на нее резкий взгляд.

– Знак чего? Что сегодня в мои планы не входит умереть?

Она чуть покраснела и взглянула на Джиджи, которая в этот момент внимательно изучала книгу по оригами.

– Что вы, конечно же, нет. Я лишь обрадовалась, что у вас появилось желание выходить из дома и вести активную жизнь. Это означает, что вы выздоравливаете.

– А вы что, большой знаток по части выживания?

Элеонор замерла на месте, глаза ее яростно сверкнули.

– Вы ведь на самом деле ничего обо мне не знаете. И не стоит притворяться, что вы такая проницательная. Просто дайте мне делать мою работу.

– Я знаю о вас больше, чем вы можете представить. Мы с вами не такие уж и разные. За исключением того факта, что я живу на этом свете дольше вас и у меня было больше времени, чтобы осмыслить свои ошибки. А вы еще достаточно молоды, чтобы считать свои ошибки неизбежными, это вовсе не истина.

Ее грудь вздымалась и опускалась от подавляемого гнева. Но возможно, она просто решала, стоит ли оставить последнее слово за собой или просто встать и уйти. Меня не удивило, что она выбрала первый вариант.

– Эти книги по искусству… Вы знаете, что Бернадетт не поленилась проделать долгий путь до библиотеки в Маунт-Плезант и заказать эти книги там? К тому же она оставила распоряжение, чтобы их хранили, пока она не приедет, чтобы забрать их лично, и чтобы ни при каких обстоятельствах не звонили ей домой и не сообщали о том, что они прибыли. Полагаю, она не хотела, чтобы об этом узнали вы. Представить не могу, к чему такая секретность? Может, у вас есть какие-нибудь догадки?

Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза.

– Думаю, нет смысла разбираться в этом. Бернадетт уже нет в живых. Не стоит пытаться понять ее мотивы, – тихо сказала я.

Выражение ее лица смягчилось.

– Может быть, Финну что-нибудь об этом известно? Бернадетт просила его закончить какие-то ее дела.

В ее словах не было ни малейшего намека на язвительность, и мне стало ясно, что ее мысли больше занимает интерес к моей покойной сестре и ее незавершенным делам, а вовсе не желание пролить свет на темные уголки моего прошлого.

– Не надо отвлекать Финна на решение бытовых вопросов. У него и так забот хватает. – Я жестом указала на Джиджи, в глубине души надеясь, что бог простит меня за эту недостойную уловку.

Элеонор понимающе кивнула.

– Хорошо. Пойду скажу сестре Кестер, что вы закончили завтракать, а потом мы с Джиджи займемся музыкой.

– Мне бы хотелось послушать Мендельсона. Я особенно неравнодушна к его «Песням без слов».

Глаза Элеонор засветились от оживления.

– А вы знаете его «Песню венецианского гондольера»?

– Нет. Мне никогда не приходилось ее исполнять. Моя мать считала, что она звучит слишком по-иностранному.

– Вот и отлично. Ее я и сыграю. Может, тогда у вас будет меньше поводов для критики.

Элеонор протянула руку Джиджи, и они пошли к двери.

Я подождала, пока они скрылись из виду, и только после этого позволила себе улыбнуться.