– Я вполне в состоянии сама вести машину.

Хелена стояла рядом со своим «Кадиллаком», воткнув трость в песчаную землю. Сестра Кестер уже уехала домой, а сестра Уэбер еще не прибыла, так что, кроме Джиджи, мне некому было помочь уговорить старуху сесть на пассажирское сиденье. Хорошо, что там была девочка, а то я могла бы разразиться потоком ругательств или бросилась бы в дом, заламывая от отчаяния руки. Конечно, странно осознавать, что только присутствие ребенка вынуждает взрослых вести себя достойно.

– Тетя Хелена, лучше садись рядом с Элеонор. Там кондиционер, и сиденье подогревается, если ты вдруг замерзнешь. – Джиджи улыбнулась своей двоюродной прабабушке, но лицо старухи лишь чуть-чуть смягчилось в ответ.

– Я хочу вести машину сама. Не вижу причин, почему не могу этого сделать. К тому же у меня больше водительского опыта, чем у Элеонор.

Она посмотрела на меня с вызовом, словно хотела, чтобы я начала оспаривать это абсурдное заявление. Но я решила не принимать все это слишком близко к сердцу – у меня просто не было на это сил! Поэтому я избрала другую тактику.

– Я уже позвонила Финну, и он сказал, что категорически против того, чтобы вы сели за руль. Особенно когда в машине Джиджи.

Хелена не сходила с места, судорожно сжимая рукоять трости.

– Но его же здесь нет. И он не узнает, если ему никто не скажет.

Я едва удержалась, чтобы в отчаянии не закатить глаза.

– Надеюсь, вы не станете просить меня и Джиджи лгать ее отцу. – Я сделала шаг по направлению к Хелене, вспоминая, как она, незаметно для бдительного ока сиделки, стащила еще одну порцию торта и мороженого на дне рождения Финна. – Давайте попробуем найти компромисс. Мы поедем на «Кадиллаке», но поведу его я. А потом, когда съездим туда, куда вы хотите, мы заедем в «Айленд Видео энд айс крим» и полакомимся мороженым. Мы съедим столько, сколько душе угодно, и сестра Уэбер ничего не узнает.

В глазах Хелены появился задорный блеск.

– Я не против. Но учтите, в следующий раз машину поведу я.

Я не стала спорить, а просто проводила ее до машины и усадила на пассажирское место. Джиджи залезла на просторное сиденье сзади и застегнула ремень безопасности. Я включила зажигание и посмотрела на Хелену.

– Куда направимся?

– Давайте навестим Магду.

Я пристально посмотрела на нее, не понимая, правильно ли я ее расслышала.

– Вы имеете в виду вашу сестру Магду?

– А вы знаете другую Магду? Конечно, я говорю о своей сестре.

Я продолжала смотреть на нее в ожидании дальнейших указаний.

Взгляд ее был полон раздражения.

– Я вовсе не предлагаю вам заняться охотой на привидения. Я в здравом уме, что бы вы там себе ни воображали. Просто хочу съездить к ней на могилу.

Я сдержала вздох облегчения и завела мотор. Мы медленно ехали по длинной подъездной алее, любуясь игрой солнечных лучей, пробивавшихся сквозь листву пекановых деревьев и вспыхивавших, словно электрические разряды, на поверхности бухты Стимбоут.

– Я и не знала, что она похоронена на Эдисто.

– Она любила остров, хоть и жила в Чарльстоне. Поэтому пожелала, чтобы ее похоронили здесь. Отец Финна доставил сюда немного земли из Венгрии, чтобы положить в могилу.

Я остановила машину в конце дороги, ведущей на Стимбоут-лендинг-роуд.

– Вы имеете в виду кладбище рядом с католической церковью?

– Нет. Она похоронена на пресвитерианском кладбище. Магда обратилась в пресвитерианство, когда вышла замуж за деда Финна. Я счастлива, что наша мать к тому времени уже умерла и не видела этого. Она была рьяная католичка и хотела, чтобы хотя бы одна из ее дочерей пошла в монахини, чтобы служить Господу.

– Но ведь вы с Бернадетт остались верными католической вере?

Хелена повернулась на сиденье и принялась внимательно разглядывать меня.

– Почему это вы решили, что мы остались католиками?

Я вспомнила о распятии, висевшем на стене в спальне Бернадетт, о четках, которые мы обнаружили в корзинке у нее под кроватью, и внезапно осознала, что не решусь рассказать Хелене о своих находках.

– Просто Джиджи сказала, что на Рождество и Пасху вы ходите в другую церковь, вот я и решила, что речь идет о католическом богослужении. Буду рада отвезти вас в воскресенье на мессу, если хотите, конечно.

– Может быть. Хотя мои отношения с богом уже давно оставляют желать лучшего.

Я внимательно следила за дорогой, не желая проявлять излишнее любопытство. В конце концов, я здесь всего лишь наемный работник, а вовсе не наперсница или подруга пожилой дамы. Приобщение к темным тайнам ее прошлого вовсе не облегчит бремя моих собственных тайн.

Я притормозила машину на пересечении с шоссе 174, а затем повернула направо.

– Я помню, что в детстве видела вас с Бернадетт в пресвитерианской церкви вместе с Финном. Мы с семьей всегда опаздывали, и нам приходилось занимать места в заднем ряду, потому что Ева всегда очень долго наряжалась для похода в церковь. Но вы неизменно сидели в первом ряду.

Хелена хмыкнула, и этот звук был столь неожиданным, что я вздрогнула.

– В какую бы церковь мы ни ходили, Бернадетт всегда вынуждала нас приходить туда на двадцать минут раньше положенного. До того, как на Эдисто появилась католическая миссия, нам приходилось посещать мессу в Чарльстоне. На Эдисто было множество церквей, и я всегда говорила ей, что мы просто можем посещать любую из них, но она была неумолима. – В ее голосе вдруг послышались нежные, теплые нотки. – Бернадетт всегда строго следила, чтобы мы не отступали от правил.

Наконец мы добрались до пресвитерианской церкви. Ее ослепительно-белые стены, шпиль и зеленые ставни создавали впечатление, что мы внезапно очутились в Новой Англии. Однако пальмы и испанский мох, в изобилии растущие вокруг, напоминали нам о том, где мы находимся на самом деле.

Церковь была безлюдна, когда я припарковалась рядом с кладбищем и помогла Хелене выбраться из машины. Я знала, что она не попросит о помощи, но все же поддержала ее за локоть и сделала вид, что не замечаю, как тяжело она на меня облокачивается. При ходьбе она опиралась на трость, но я подумала, что ей не помешали бы ходунки. Однако ни при каких обстоятельствах я не решусь предложить ей это.

Хелена держалась на удивление тихо, когда вела нас между почерневших надгробных памятников и склепов. Многие из надгробий покосились и стояли, наклонившись друг к другу, словно старые сплетницы, нашептывающие что-то друг другу на ухо. Я знала, что зданию церкви уже почти двести лет, но сама община и кладбище возникли гораздо раньше, о чем свидетельствовали знакомые имена на старых надгробиях – имена членов семей, основавших первые поселения на острове: Уэйли, МакКонки, Поуп, Бэйли. Встречалось много Мюрреев, которые были, очевидно, представителями более процветающих ветвей моего фамильного древа.

– Бернадетт тоже похоронена рядом с Магдой? – спросила я, наблюдая, как Джиджи проводит пальчиками по надгробию со стертой временем надписью. У меня промелькнула мысль, что, возможно, мне не следовало брать ее с собой в эту обитель смерти, что я испытываю судьбу, которая уже один раз ее пощадила.

Хелена помолчала некоторое время, прежде чем ответить.

– Нет. Она все время со мной, – едва слышно произнесла она.

Я в растерянности повернулась к ней, а потом до меня дошло, что она имела в виду.

– Значит, вы ее кремировали?

Хелена кивнула.

– Вот как? – сказала я в изумлении. – А я думала, что католики…

– Это было мое решение, – сказала она, пресекая вопросы с моей стороны. – Она так хотела вернуться в Венгрию. Надеюсь, в один прекрасный день ее мечта сбудется.

Мы остановились. Я поняла, что мы находимся на участке кладбища, где располагались новые захоронения – надписи на надгробных камнях были четкими, и время еще не оставило на памятниках свой неумолимый след. Я взглянула на мраморное надгробие и увидела надпись:

Вечная память

Магда Катерина Бофейн

1920–1988

Любимой жене, матери и сестре

В верхней части надгробия были выгравированы три тюльпана в разной стадии своей жизни.

– Почему именно тюльпаны?

Хелена раздраженно тряхнула головой.

– Вы, наверное, недостаточно внимательно читали книги по истории Венгрии. Тюльпан – национальный символ моей страны. И я очень надеюсь, что вы сообразите, почему изображены именно три тюльпана.

Я не удостоила ее желчную реплику ответом и просто сказала:

– Я знаю, что, согласно венгерской традиции, фамилия всегда ставится перед именем. Но на надгробии Магды это не так.

Хелена покачала головой.

– Уильям, дед Финна, не позволил бы это сделать. Слава богу, он не стал возражать против тюльпанов. – Хелена нахмурилась. – Я всегда приношу ей цветы, когда прихожу на кладбище. Если это не сезон для тюльпанов, приношу другие, но только красного цвета. Не могу поверить, что совсем забыла об этом.

Было видно, что она искренне расстроена, и я положила руку ей на плечо.

– Ничего страшного. Если хотите, я привезу вас сюда завтра или привезу цветы сама. Просто сообщите мне о своем решении завтра утром.

Хелена посмотрела на меня с благодарностью. Я, конечно, не ожидала от нее теплых слов в свой адрес, но взгляда было вполне достаточно.

– Почему именно красные? – спросила я.

Она пожала плечами.

– Красные чаще используются в качестве национального символа Венгрии, чем тюльпаны других цветов. А вам известно о том, что в Венгрии существует целых два слова для обозначения разных оттенков красного? И они считаются совершенно разными цветами.

– Как интересно, – сказала я, поднимая голову и вдруг осознавая, что мы с Хеленой вдруг оказались одни. – Куда подевалась Джиджи?

Я оглядела пустынное кладбище, еще не слишком беспокоясь, так как в детстве сама часто бродила по нему в компании Люси и Евы. Я искала розовое пятно на фоне темно-зеленой и бурой растительности кладбища и, когда ничего не обнаружила, позвала девочку по имени. Она отозвалась издалека, но я уже знала, где ее искать. Это было место, в котором рано или поздно неизменно оказывались все любопытные детишки на Эдисто. Я посмотрела на Хелену.

– Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы еще немного прогуляться? Или, может, лучше отвести вас к машине и включить кондиционер, пока я сбегаю за Джиджи?

Вместо ответа она смерила меня высокомерным взглядом, и я снова взяла ее под руку. Мы направились к старому участку кладбища за церковью, где между железной изгородью и густой растительностью находился огромный каменный склеп.

Над входом без дверей большими буквами было вырезано имя: J.B. Legare. Я была знакома с местной легендой, объясняющей отсутствие двери, согласно которой один из обитателей склепа был по ошибке похоронен заживо, и, когда много лет спустя склеп открыли, чтобы похоронить следующего члена семьи, его нашли лежащим на полу. После этого дверь никогда не оставляли закрытой, а потом просто сняли. Я бы покривила душой, если бы сказала, что никогда не бродила по кладбищу с Люси и Евой в надежде услышать стоны населяющих его привидений. Но разумеется, мне и в голову бы не пришло поделиться такими интересными подробностями своей жизни с впечатлительной Джиджи.

– Джиджи? – снова позвала я.

Ее голова высунулась из входа в склеп.

– Тут похоронены мама с папой и их маленький сыночек, которому было только шесть лет, когда он умер. Наверное, его родители очень грустили, – сказала Джиджи совершенно обыденным тоном, не соответствовавшим произносимым сочувственным словам.

Я взглянула на даты на трех надгробиях, стоявших у дальней стены склепа.

– Его мать умерла, когда ему было три года, а отец – через два года после его смерти. Какая трагедия!

– Папа говорит, что такое часто случалось в старые времена, когда не было лекарств, прививок и люди не имели привычки мыть руки. Химиотерапии тогда тоже не было, – весело добавила девочка, без запинки произнося сложное слово, звучавшее в устах ребенка весьма странно.

– Говорят, отец умер оттого, что сердце его было разбито, – сказала Хелена.

– А от этого сейчас есть лекарства? – спросила Джиджи, подняв глаза, поблескивавшие в неясном свете, заливавшем склеп.

– Увы, нет. – ответила Хелена. – Не думаю, что когда-либо найдут лекарство от этого недуга. Единственное, что его лечит, – это время. Но я всегда считала, что тем, кого судьба избавила от долгих страданий, неимоверно повезло.

Мне на ум тут же пришел молоденький солдат со светлыми волосами и загадочной улыбкой.

– Вы когда-нибудь были влюблены?

Хелена не отрывала взгляд от каменного подножия надгробия.

– Да, была. Но это было так давно.

– Тетя, а ты вышла за него замуж? – спросила Джиджи с энтузиазмом ребенка, который воспринимает бракосочетание исключительно как возможность надеть длинное красивое белое платье.

– Нет. Мы собирались пожениться после войны.

Я крепче придержала Хелену за руку, чувствуя, как она поникла, словно тюльпан в жаркий день.

– А вы, Элеонор? Вы когда-нибудь любили по-настоящему?

Я подумала о Глене и тех чувствах, которые я к нему испытывала, но, как ни странно, больше не была уверена в их глубине и истинности.

– Не знаю, – ответила я, отводя глаза.

– Не всегда все получается, как мы планируем, правда? Иногда самое сложное – это не просто пережить горе, но и переступить через него и начать жить заново. Легко идти вперед, когда чемоданы твои пусты. – Хелена глубоко вздохнула. – А вот теперь я не против отведать мороженого.

Она отстранилась от меня и медленно пошла к машине. А я осталась стоять рядом с казавшейся такой хрупкой Джиджи, наблюдая, как старуха идет по дорожке, и размышляя, к кому же были обращены ее слова – ко мне или к ней самой.

Я последней вышла с кладбища, где солнечные лучи бросали глубокие тени между каменными надгробиями, которые, словно призрачные руки, тянулись, пытаясь увлечь в обитель мертвых тех, у кого уже не было сил идти вперед.