К тому времени, как дрезина со штандартом смотрителя достигла станции, Ион все еще не мог понять, в чем ему предстоит участвовать. Мыслями он все еще был на Лукьяновской, на своем месте в шатре, при этом почему-то объясняя детям запретную тему о «Красном варианте». Небольшая лекция, только что прочитанная им секретарю, являлась для самого учителя частью то ли реальной истории, то ли мифологии, и он не мог допустить в самой бурной фантазии, что ему придется говорить о Красной линии метро как о чем-то реальном, пугающем, неизведанном. Всю жизнь красные были для него детской страшилкой, которую он воспринял как очередной вызов. Для Иона перспектива встретиться с красными, стать свидетелем их экспансии в сторону Креста, была скорее угрозой его внутреннему миру, нежели родной станции. Пока что эта сказка о выживших обеспечивала ему необходимую зону комфорта за счет надежды, что за пределами метро осталась жизнь. Да еще и совсем рядом. Мечты о светлом будущем, а там – чем черт не шутит, – может, красные действительно скинут Кипариса, хотя Ион, как мог, противился любым силовым методам. Он стал цепляться за возможность собирать вокруг себя малолетних слушателей, обмениваться с ними энтузиазмом. Именно «Красный вариант» фактически сделал его жизнь, дал смысл искать, держаться, не сдаваться. Но теперь весь привычный образ жизни следовало оставить на Лукьяновской.

Ион приближался к Датаполису – столице, столь часто его раздражающей из-за того, что посещать ее учителю требовалось только для решения разных проблем. Чаще всего – с негативным результатом. И ни разу – для торговли или просто для души. По сути, каждый визит в Датаполис был для Иона равносилен изнурительной командировке. Он покидал свой дом и двигался черт знает куда, чтобы изображать из себя просителя. И тем сильнее выводило из себя учителя то, что любая победа ему давалась через бой. По возвращении домой Ион все чаще подозревал, что его желание общаться с детьми вызвано вовсе не мечтами о светлом будущем, а банальной неспособностью находить общий язык с людьми взрослыми.

Станция Дворец Спорта встретила Иона стандартной суетой, атаковав его органы чувств всем, чем можно. Если бы не стук колес дрезины, то в первую очередь Ион услышал бы дикую какофонию звуков. Ввиду особой акустики все столичные звуки каким-то образом накладывались друг на друга, смешивались, отражались от пилонов, чтобы залететь в туннель невнятным шумом. Затем появлялись запахи противного топлива, уборной, пороха, гари, дыма. Если же путник, вышедший из дальних уголков Креста, мог выдержать подобный прием, то его окончательно добивали условия освещенности. Света на станциях центра было не то чтобы больше – он распределялся очень неравномерно. Относительно светло было в переходах. Самыми темными местами стали, разумеется, жилые бараки. Обитающая в пилонах элита имела в своем распоряжении гораздо больше киловатт-часов. Но все равно умела их экономить – как и подобает любому богачу. И самыми освещенными участками Датаполиса были блокпосты, за исключением, пожалуй, выхода в Шлюз. Там уже производственными мощностями заведовал лично Дементьев, предпочитавший не расходовать электричество понапрасну.

Однако Ион прибыл совсем с другой стороны, северной. От проникших в створки дверей дрезины лучей света учитель закрылся руками, наплевав на то, что со стороны этот жест выглядит жалким. Свои защитные очки он забыл – они так и остались лежать в шатре. Просить же новые ему не позволила гордость.

– Приехали, – сказал Арсений, выбираясь на платформу и не скрывая облегчения. Конечно, здесь же его дом. Уж секретарь точно считал яркий свет чем-то само собой разумеющимся. Интересно, видит ли он что-нибудь в жилых точках?

На станции их, разумеется, уже встречали – целых шесть хмурых охранников с автоматами и в бронежилетах. Этого хватило, чтобы Ион не на шутку испугался. Автоматы – еще куда ни шло, но бронежилет? Нательная броня говорила о том, что ожидаемая опасность определенно носит человеческий характер. Против когтей бронежилет не спасет. Эти меры приняты против врага двуногого и разумного.

У противоположного туннеля копошилось еще с десяток человек, спешно наваливая мешки с песком на специально созданный шаткий мостик над ним. Видимо, для того, чтобы можно было, выдернув подпорки, завалить путь в юго-восточную ветку. Это учителю совсем не понравилось. Зеваки пока еще не столпились поблизости. Вероятно, их пока что и не будет. Ион знал, что Кипарис любил проводить учения на случай появления нежданных гостей, и для граждан столицы такие приготовления были не в диковинку. Только в случайность организации таких учений именно сегодня Ион не верил.

– Арсений, – обратился он к секретарю. – На станции уже введено какое-нибудь чрезвычайное положение?

– Пока нет, – ответил секретарь.

– Пока? То есть вы чего-то ждете?

– Кипарис не принимает поспешных решений. Он все взвесит и тогда определится.

Ион еле поспевал за Арсением в лабиринте построек.

– Такими темпами вы поднимете панику раньше времени, – предупредил учитель. – В метро секреты долго не живут. Забыли?

– Не забыл, – ответил секретарь. – Именно поэтому у нас еще меньше времени. Нас ждут в лазарете.

Переход между обеими частями Датаполиса Ион не любил больше всего. Сидящие на ступеньках нищие в один голос принялись клянчить у него «жетончик». Ион раньше удивлялся, откуда, собственно, взялись нищие в Датаполисе – месте, позиционировавшемся как оплот гражданских прав. Они никак не вписывались в стерильную административную систему.

Ввиду перенаселения с недавнего времени любой, кто хотел поселиться в столице, мог это сделать только одним путем – разработать план оптимизации жилищных условий всех остальных. К тому же воплощение этого плана должно было стать базовой работой его автора, основной оплачиваемой занятостью. Если ты умел строить, то ты был обязан внедрить, к примеру, использование нестандартного строительного материала, вплоть до жеваного картона, или придумать оригинальный способ скрепления досок без металлических деталей. Причем твои достижения должны были работать не на будущие поколения, а на настоящее – здесь и сейчас. Самый лучший водопроводчик южных станций, возжелав поселиться в Датаполисе, должен был бы не просто наладить водоснабжение по всей столице – ему бы следовало постоянно ломать голову над тем, как перестроить всю систему, чтобы более богатые жители получали воду лучшего качества. С другой стороны, успех этого дела мог сделать богатым и самого водопроводчика. А там, глядишь, и один из пилонов освободят.

Иначе говоря, поселиться в столице имел возможность любой творческий человек, занятый в чем-нибудь общественно полезном и не боящийся практического каждодневного труда.

Однако человеческая природа в итоге взяла свое. Заоблачные требования прописки лишь разрушили возможность любых усовершенствований, заставив кандидатов усиленно искать альтернативные пути угодить верхам. В один прекрасный момент все планы по «расширению потенциала столицы» свелись к одному – вытеснить соседа. Ведь творческим вкладом может считаться не только создание чего-то нового или хотя бы конкурентоспособного, но и критика того, кто уже придумал все нужное раньше. Так что относительно светлые идеи были каждым восприняты в меру своей испорченности. Вскоре после реформ столица Креста превратилась в немыслимый клубок труб, проводов, каналов, мостиков и прочих узлов – и вся эта мешанина требовала каждодневного обслуживания. Кто-то в своей погоне за прогрессом не учел, что любой творческий подход требует пространства для экспериментов, а в такой замкнутой системе, как Датаполис, не осталось квадратного метра, в котором можно было бы спокойно отдохнуть.

Когда выяснилось, что граждане начали мешать друг другу, резко повысилась агрессивность. Кипарис распорядился освободить от любых объектов переход между станциями, сделав его нейтральной территорией. Так появилась своеобразная ничья земля – зона равенства. Немыслимая попытка разрядить напряжение неожиданно увенчалась успехом, поскольку жители столицы, несмотря на различия, единодушно дрожали и трепетали над самой идеей незыблемости социальной системы и прочного общества, сохранность которого была превыше личных удобств. В результате обе станции оказались перенаселены настолько, что желающих переехать в столицу стало гораздо меньше. Город перестал развиваться, Кипарис пообещал новые реформы. Но вместе с тем никто из урвавших зубами место в Датаполисе уже не желал его покидать. В пределах города хотя бы был шанс на лучшую жизнь. За выходом в любой из туннелей – никакого шанса.

Продираясь сквозь толпу, Ион чуть ли не проклинал себя за то, что волей случая воспользовался дрезиной смотрителя. Надо было бежать сзади, наверное. Теперь в глазах половины жителей столицы учитель являлся некой вип-персоной, с которой можно было стрясти денег на еду. Тем более что едой тут пахло весьма недурной. Знакомого аромата жареного мяса Ион уже не ощущал. За год жизни под землей люди не утратили чувства прекрасного – или, во всяком случае, того, что животные инстинкты воспринимали как прекрасное. Помимо грибов, свинины и всяких паршивых, неизвестно из чего сделанных колбас, есть было особо нечего. Поэтому в ход пошли приправы, соусы, красители и прочие вкусовые добавки, призванные разнообразить опостылевший вкус некачественной еды. Когда Ион составлял личный рейтинг полезных нововведений в метро, то наравне с ручной очисткой воздушных фильтров он поставил соусы. Смотритель безоговорочно отдал бы один из пилонов тому, кто придумал способ производить любые соусы ресурсами метро. Однако изобретатель-кулинар так и остался неизвестным, сгинув в туннелях по дороге на Контрактовую.

– Арсений, – не утерпел Ион. – Откуда здесь нищие? Зачем они вам здесь?

– Как это – зачем? – удивился секретарь.

– Они у вас работают?

– Конечно. Они попрошайничают. Это тоже работа. Все, что приносит доход, можно назвать работой. К тому же они платят налог. Взамен мы их не прогоняем. В чем тут проблемы?

Ион хотел на это возразить, но ничего не придумал. Между станциями Креста транзитный проход осуществлялся бесплатно – это был один из постулатов, позволявших Кресту оставаться единым государством. Никого не могли просто так выдворить со станции или запретить ему вход, если тот соблюдал местные законы. Несмотря на наличие местных органов власти на каждой станции, налоги и поборы на проход были строго запрещены. Зато право на работу следовало заслужить или хотя бы оплатить из своего кармана. Обычно все именно так и поступали – платили, чтобы иметь возможность снова заработать и снова потратить здесь же, на месте. Какой еще мог быть смысл тащиться в страну огней, соусов и сверкающих дрезин, если не принести оттуда что-нибудь?

Очевидно, нищие нашли способ легализоваться и обойти некоторые ограничения. Зайти на станцию – пожалуйста. Выйти – никаких проблем. А вот найти на ее территории занятие – уже сложнее. Будь добр заплатить. Схема простейшая, как пустая гильза, но работает.

Пришлые считали разумным не обижать местных. В принципе, эта социальная игра была далеко не единственной, на которой базировался шаткий порядок метро. Сам Ион никогда не подавал нищим из принципа. Но все же, с грустью понял учитель, в глазах смотрителя именно он, просящий себе шатер для школы, как раз и выглядел таким же нищим. Грязные оборванцы на ступеньках являлись достаточно значимым звеном местной экономической системы. Он же, чужак с Лукьяновской, не приносил ничего, кроме проблем.

– Книги, покупаем книги на растопку! – орал смуглый заросший мужик с жилистыми руками. – Игральные карты, довоенные плакаты! Есть «Флора» с шестьдесят восьмой страницей!

Возле мужика мигом образовалось двое дежурных. У одного на рукаве красовалась тонкая коричневая повязка – признак принадлежности к младшему офицерскому составу. По меркам элиты Площади Льва Толстого – почти ничто, молодой человек с коричневой «однополоской» не имел права даже заходить к Баобабу без приглашения. И все же у него была власть – к примеру, право на задержание и арест имущества сроком на час, пока не появятся новые данные. Не прошло и минуты, как продавца топливных материалов уже вели прочь, в то время как дополнительно вызванная пара дежурных, уже без повязок, сворачивала арестованную торговую точку.

– Ну, ты смотри, какой проходимец, – покачал головой Арсений. – Фальшивой «Флорой» торговать надумал. Полного собрания нет ни у кого, однако люди все еще готовы покупать эти книги, даже не глядя, есть ли там нужная страница. На Площади Независимости за полный том все еще предлагают новенькую дрезину с позолоченным корпусом и полным багажником патронов. Неудивительно, что мошенники штампуют подделки. Лично я видел не менее десятка, и некоторые сделаны мастерски.

– Что теперь будет с торговцем? – спросил Ион.

– Да ничего особенного. Сортир почистит пару дней. Хотя, если он ранее попадался, то это может растянуться на месяц.

Громкий хохот со стороны изолятора возвестил о том, что грязной работы продавец не боялся. Ион подозревал, что рано или поздно ему точно удастся продать фальшивую книгу.

– Вот мы и на месте, – сказал Арсений.

У входа в лазарет стоял один из сталкеров. В прошлом Иону приходилось видеть всех «Птиц», наблюдая из толпы. Тогда он запомнил черты каждого из них, так что сейчас мог без труда опознать, кто есть кто.

– Мир вам, люди добрые, – поприветствовал Аист. – Милости просим.

Ион наклонил голову и вошел внутрь. Он никак не ожидал увидеть здесь столько народу. Хотя, вероятно, именно так и должен был выглядеть штаб заговорщиков. Но столь странного собрания вовлеченных в тайну он себе и представить не мог.

Пятеро сталкеров, смотритель, секретарь и сидящий в центре под яркой лампой неизвестный молодой мужчина плотного телосложения, привязанный к стулу. Однако больше всего Иона поразила сидящая за хирургическим столом девушка, закутанная в одеяло. Ее мокрые каштановые волосы были аккуратно расчесаны, от нее сильно несло хозяйственным мылом. Перед ней стояла тарелка супа из стандартного ежедневного продовольственного пайка Датаполиса. Девушка поглощала суп большой ложкой с завидным аппетитом. На Иона она не обратила внимания.

– Кто это? – спросил учитель, поразившись, что именно такой вопрос пришел ему в голову в первую очередь. Почему-то девушка удивила его больше всего.

– Это Эльза, – ответил Арсений. – Местная беспризорница. Она ненормальная.

– Эльза? – переспросил Ион, догадываясь, зачем его вызвали.

Когда Арсений по дороге в столицу сказал, с кем ему придется разговаривать, учитель даже не подумал об Эльзе. Он иногда встречал эту девушку во время визитов в столицу. Хотя она выглядела, как остальные нищие, но никогда не клянчила жетоны, пусть даже и не отказывалась, если ей их давали. Ее можно было видеть на самых тяжелых физических работах, с которыми могла справиться молодая женщина ее сложения. И даже в свободное время она вечно что-то делала. Чаще всего Эльза занималась такой чепухой, как полировка шпал. Она делала многое из того, что никто делать вовсе не просил. Но, по крайней мере, ей не мешали.

– Вы что, ее искупали? – спросил Ион, пытаясь представить эту картину.

– Не мы, – ответил Воробей. – Татьяна искупала. Еще пыталась разговорить. Перед тем, как ехать к тебе.

– Так, – Ион перевел взгляд на пленного. – Это и есть ваш красный?

– Никто и не говорил, что он красный, – осторожно поправил Феникс. – Хотя…

– Тише, все! – приказал Кипарис. – Он как раз приходит в себя. Давайте послушаем.

Воробей задорно пихнул Иона локтем.

– Слушай, – сказал он. – Это интересно.

Пленник чуть запрокинул голову. Вполне осмысленно посмотрел вверх. Сталкеры встали вокруг него.

– Ты меня понимаешь? – спросил Кипарис.

Пленник закашлялся.

– Да, – ответил он.

– Это хорошо. Знаешь, где ты находишься?

– В метро, – ответил пленник.

Стук ложки Эльзы нарушал таинственность сцены, однако Ион такой расклад только приветствовал. Никаких конфликтов, вполне себе домашняя беседа.

– Кто вы? – спросил пленник. – Зачем я здесь?

– Я – Кипарис, начальник этой станции. Как твое имя?

– Меня зовут… – раненый умолк на несколько секунд. – Я… я не знаю.

– Ты решил разыграть дурака? – спросил смотритель.

– У него была травма головы, – предупредил Кондор. – Он вполне может ничего не помнить.

– Да? – нахмурился смотритель. – Ну, допустим. Что ты делал снаружи?

– Снаружи?

– На поверхности. Что ты делал на поверхности?

– Я не знаю. Голова болит. Я хочу лечь.

– Ты хоть что-то помнишь? – спросил Воробей. – Просто скажи, что ты помнишь. Поделись любым воспоминанием.

Пленник попытался встать и дернулся.

– Почему я привязан? – спросил он. – Кто вы все? Что вы хотите?

– С меня хватит, – сказал Кипарис. Он повернулся к Эльзе и рывком поднял ее из-за стола. Девушка вскрикнула, продолжая сжимать ложку в руке.

– А это кто? – спросил смотритель. – Говоришь, память потерял? Ее ты знаешь?

– Эльза, – произнес пленник.

– Откуда ты ее знаешь? – спросил Кондор. – Парень, тебе лучше признаться. Иначе станет совсем плохо.

– Я не помню, – пробормотал пленник. Было видно, что каждое движение причиняло ему боль. – Я никого из вас не знаю. Не помню своего имени. Я только знаю, что ее зовут Эльза. Но кто она – не знаю.

Девушка посмотрела на него и заулыбалась.

– Давид, – произнесла она и облизала ложку. – Давид, Давид, Давид.

– Что это значит? – спросил смотритель. – Это что, имя?

– Больше похоже на позывной, – заметил Воробей.

– Более чем, – согласился Феникс. – Если этот парень был наверху, то он наверняка не один. Должно быть, Давид – его имя. Ну, или почти.

– Зачем ему позывной, если при нем не было рации? – засомневался Ворон.

– Тебе имя «Давид» о чем-нибудь говорит? – спросил Кипарис пленника. – Ты слышал про Метроград? Ты один из людей Шестакова?

Тот покачал головой, скрыв гримасу боли.

– Я не знаю, – твердил он. – Я стараюсь вспомнить, честно. Но не могу. Послушайте меня. Я не знаю, кто вы, но никому не наврежу. Отпустите меня, и я что-нибудь вспомню.

– Свобода, парень, тебе не светит, – возразил Кондор. – Пока мы не будем знать, кто ты и с какой станции.

– Что значит – станции? – спросил пленник. – Кто вы такие? Что я сделал? Где вы меня нашли?

– Хорош дурку гнать, а? – поморщился Воробей. – Мы тебя нашли наверху, в защитном костюме, без сознания. Ты можешь это как-то объяснить?

– В каком еще костюме? – не понял Давид. – Вы о чем говорите?

– Прекратите, – вмешался Ион. – Угрозами здесь не поможешь. Кипарис, можно вас на пару слов? Наедине.

– Конечно, – согласился смотритель и решительно вышел из лазарета. По всей видимости, ему и самому осточертело находиться здесь.

Оказавшись на крыльце, учитель собрался с мыслями.

– Вы меня выдернули с Лукьяновской не для того, чтобы выложить все секреты, – начал он. – Понимаю, что я услышу здесь не больше того, что вы мне позволите. Но все же – зачем вы меня позвали?

– Ты видел Эльзу? – спросил Кипарис. – С ней нужно поговорить. Девушка явно знает этого человека. Но у нее разум маленького ребенка. Мне нужно, чтобы кто-то, умеющий обращаться с детьми, пообщался с ней.

– И ради этого вы вызвали меня? – не поверил Ион. – У вас была Таня. Все, что могу я, может и она. Таня уже была здесь, она знает Эльзу намного лучше, чем я. Она хороший врач. Кроме того, она женщина. Так чем я лучше?

– Тут не все так просто, – вымолвил Кипарис. – Учитель, на самом деле Татьяна может далеко не все из того, что можете вы. Поверьте, если бы мы могли обойтись услугами нашего местного доктора, то про вас бы вспомнили в последнюю очередь. Но дело в том, что это не вы должны поговорить с Эльзой. Ваша задача – доставить ее к тому, кто может это сделать.

– Объясните, – потребовал Ион.

Смотритель кинул беспокойный взгляд в сторону двери.

– Мы только что присутствовали при допросе, так? – заметил он.

– Ну, и что с того? Давид, или как его там, ничего не сказал.

– В этом вся и суть. То, что я вам сейчас скажу, возможно, покажется вам диким, но… Это был не первый его допрос.

– Что?

– Мы допрашиваем этого парня с тех пор, как отправили за вами дрезину. И каждый раз все идет по одному и тому же сценарию. Он просыпается от света лампы, не узнает никого вокруг себя и одинаково отвечает на одни и те же вопросы. Его ответы всегда идентичны по интонации, настроению, эмоциям. Тот допрос, на котором вы присутствовали, был по счету шестым.

– Подождите, – попросил Ион. – А то у меня тоже крыша поедет. Вы хотите сказать, что этот парень не помнит ничего из того, что говорил пять минут назад?

– Да, примерно это я и хочу сказать, – подтвердил смотритель. – Я не знаю, кто перед нами – красный, местный или вообще инопланетянин. Но перед нами человек, чья память перезагружается каждый раз, когда он оказывается в темноте.

– В темноте?

– Но мы же не зря перед ним лампу поставили. Стоит нам ее выключить, как он падает в обморок. Включаем – он просыпается и ни черта не помнит.

Ион медленно облокотился о перила крыльца.

– А Эльза? – спросил он.

– Эльза, чтобы вы знали, живет в Датаполисе уже четыре года. Она попала к нам уже умалишенной. И эти двое психов, там, внутри, откуда-то друг друга знают. К разуму Давида мы пробиться не можем. Но с Эльзой у нас есть шанс. Мафусаил. Знахарь с Бориспольской станции.

– Тот самый знахарь по проблемам с головой? – произнес Ион в ошеломлении.

– Именно. Лучший, если не единственный, специалист по психиатрии в Кресте. Вы знали, что он получил квалификацию еще до Катастрофы?

Ион потерял дар речи.

Смотритель в волнении вытер лоб.

– Ион… – проговорил он, и его взгляд неожиданно подобрел. – Учитель. Я позвал вас для того, чтобы просить о помощи. Поручить крайне ответственное задание. Я хочу, чтобы вы провели Эльзу к Мафусаилу, чтобы узнать, откуда ей известен Давид.