Всякий раз, когда на Зелёном Ожерелье ставила знамя дружина, а кощеи, помалу сползавшиеся с украин Андархайны, начинали сбиваться в поезд для долгого кочевья на север, выскирегская торговщина потирала руки. Быть барышу!

Сперва оживлялся Ближний исад. Сюда выходили те, кто загодя готовил на продажу дорожный припас, но побаивался чужаков. Барышники скопом забирали вяленую рыбу, дрова, тёплую мякоть – и торопились за пределы города, на Дорожное поле. В такие дни там шумел Дальний исад.

К разбитой челюсти островов несли свой товар и смелые горожане, уверенные, что слухи о бесчинствах кощеев распускают сами барышники.

Чем дальше от жилых круч Выскирега, тем крепче делался под ногами снег. В людском ручье щепками плыли двое мальчишек, одетых, может быть, чуточку приличней уличной босоты. Через прежнюю бухту, мимо срединного островка, где в крепостце былой мытни устроила свою бутырку расправа.

У невысоких стен по двое, по трое расхаживали стражники. Блестели железки копий, свободные от нагалищ. Вот вышел сам Гайдияр. С тяжёлым боевым шлемом на руке, в серебряной чешуе дощатой брони…

– Встал порядчик утром рано, – пробормотал Ознобиша. – Вынул стрелку из колчана…

Это он сочинил уже давно. Хотел сложить продолжение, в котором жадный порядчик нацеливал бы стрелу на исад: чей лоток поразит, там, стало быть, и кормиться. Дальше первых строк дело не пошло. Задор кончился, отбежало наитие.

К царевичу подоспел запыхавшийся отрок. Стал тыкать рукой в сторону Зелёного Ожерелья, заполошно что-то рассказывать.

– Любят покрасоваться… – проворчал внизу мужской голос.

– Не болтай! – зашипели справа и слева. – То заступники наши!

– Без храброго царевича городу не житьё!

– Ему нынче в оба глаза присматривать.

– Тревожится Гайдияр…

– С одной дружиной хлопот полон рот, а тут две сразу!

– Охти, дело небывалое…

– Чем плохо? Большой поезд поведут, расторгуемся.

– А завтра эти камбалы косые двойной оброк возвестят, – не унимался роптуша. – И так жрут, как не в себя!

Бабы кое-как угомонили недовольника, повлекли дальше.

Младший мальчонка цепко схватил за руку старшего:

– Дома сядем, сразу дяде Сеггару весть пошлём…

– Знающие купцы, – вдумчиво проговорил Ознобиша, – доносят, будто в счастливом Шегардае живут старинным обычаем. Кончане, крепкие сыновьями, посылают их обходить улицы. И этого довольно для поддержания в Озёрном городе кротости.

Эльбиз даже остановилась:

– Ты зачем всему прекословишь, что ни скажу?

– Я? – удивился Ознобиша. – Прекословлю?

– Тебя слушать, дяде Сеггару с братьями при нас и места не будет!

Это была злая неправда. Ознобиша упёрся:

– Я такого не говорил. Увидел порядчиков, вот и вспомнил, как шегардайцы город покоят. А про домашнее войско я тебе ни словом не возражал.

Советник и царевна давно стали неразлучны. Эрелис прекратил вылазки, оплаченные безвинной кровью Сибира. Сколько ни утешал его великан, наследник был непреклонен. «Лебедь пусть вылетает волюшкой подышать, пока брачным полотенцем крыльев не спутали. Ты, Мартхе, язык и нож наточи, чтоб с нею ходить. А я заслон держать буду…»

– Это правда, что Лишень-Раз у Неуступа прежде подвоеводой был?

– Правда. Вместе ходили. Потом дядя Сеггар выгнал его.

– Почему?

– Дядя Сеггар стоит на том, что воитель – мирянам защитник.

– А Ялмак?

– Он к завоеваниям опоздал, когда города грабили. Ему меч нужен золото высекать. Кичится, что богаче нас живёт! А славу перенять – руки коротки!

Сегодня Эльбиз была на себя не похожа. Спотыкалась на гладком тору, огрызалась по пустякам. Сколько бегала к глядному окну наверху, высматривала родное знамя вдали… – а узнала о появлении дружины самым обидным образом, на исаде, от мезоньки по имени Кобчик.

Братец Аро с Ознобишей еле отговорили её от немедленного побега за Ожерелье. Пока спорили, над островами было замечено второе знамя. Напротив Поморника поднялась Щука.

Когда объявили торг и народ потянулся на Дальний исад, Эльбиз впору сделалось запирать. Впрочем, Ознобиша драных рукавиц не поставил бы в кон за то, что царевну удержит даже замо́к. Воевода Сеггар прислал Невлину грамотку. Испрашивал встречи с царятами. Эрелису про то вчера вечером донёс Серьга, узнавший от всеведущих слуг. Мыслимо ли ждать позволения, мыслимо ли покориться отказу! Очень, кстати, возможному. С Невлина станется воспретить наглядышам выход даже в «Сорочье гнездо», и даже с охраной. А дружину кто ж пустит дальше кружала?..

Да ещё когда их возле города сразу две!

Эльбиз кусала губы, держась за руку Ознобиши. Тянула шею, заглядывала вперёд. Бегом помчалась бы, да нельзя.

Недовольный дядька, сопровождаемый двумя бабами, тянул санки с товаром. Сразу видно – семья была опытна в кощейской торговле. Оснастили короб с одного боку полозьями, с другого – парой колёс. Как удобней, так и вези. Доехал, ставь на попа́, отворяй крышку, покупщиков зазывай!

– Рыба онамедни уходила почём?

– По три денежки.

– А головы? За мешок?

– По две полушки.

– А верно бают, что у Дюдени с Затыльной гряды один мешок взрезали, глядь, с испода льду ради тяжести наморожено? И будто палками бились до синяков?

– Какое палками! В топоры кинулись.

– Ох, кощеи лютые… И что?

– А то, что гайдияровичи, хвала им, не попустили крови пролиться.

– Эй, мезонька! – это относилось уже к царевне Эльбиз. – Отрыщь-ка подалее! Нам возле нашего товара чужие пальцы не надобны!

«Братишки» живо прянули в сторону. Понятно, выскирегские уличники плохо лежавшего не пропускали, но праздных намёков терпеть было негоже. Ознобиша ответил, по обыкновению, за двоих:

– Кто голодным не даёт, с торга всё назад везёт!

Склочной бабе предстояло пожалеть, что с ним зацепилась… но в это время плавное течение людского ручья взялось вихрями.

Словно тяжёлый чёлн, рассекающий ряску и камыши, толпу возмутили два с лишком десятка бегущих порядчиков.

– Берегись! Сторонись!..

Люди уворачивались кто как успел. Падали в толкотне, ползали у опрокинутых санок, силились подгрести выпавшее добро. Сглазил барышников оговорённый мезонька! Неведомо как витало уже понимание: нынче не судьба прибытки считать.

Толпа опять всколыхнулась.

Впереди, под разбитыми башнями островов, рождалось чужое движение. Куда грозней за́верти, оставленной пролетевшими порядчиками. Те что! Отшвырнули дюжину коробов и корзин. Они что ни день на исаде их перевёртывают. Обтёр животки́, отряхнулся, дальше пошёл…

Сейчас впереди затевалось что-то страшное. Кровь, смерть!

Народишко оттуда не просто бежал. Пытался спастись.

От чего? За людскими спинами поди разгляди!

Но зря ли Ознобиша с царевной вместе лазили заповедными норами Выскирега! Он выставил колено. Эльбиз вспрыгнула, он подхватил. Девушка совсем ненадолго высунулась над головами.

С широкого поля, даже не нагибаясь за сбитыми шапками, удирали последние барышники и кощеи. Ибо там под боевыми знамёнами, с оружием наголо, молча и неотвратимо сходились две воинские дружины.

Одна в красных налатниках, другая в белых с чёрным.

Не часто такое бывает.

Но когда уж случается, никто не захочет оказаться посередине. Потому что хуже подобной схватки – только новая Беда. И то если подгадаешь в самое пекло.

…Железная была больше.

…Царская – пылала неистовой яростью, обжигавшей даже на расстоянии. И каждый воин её – опытный глаз это видел издалека – стоил нескольких ялмаковичей. Не исключая самого маленького витязя, что, пригнувшись, как будто не шёл – плыл, стелился рядом с вождём. Беловолосый, пренебрёгший и шеломом, и железной рубашкой. С каждым шагом этот воин всё ниже припадал к снегу, сжимаясь одной страшной пружиной. Ещё чуть, и взовьётся, разворачиваясь гибельным вихорем, и…

Ознобиша увидел: один молодой порядчик из тыльных замедлил шаг. Потом вовсе отвернул, преступая роту, покидая отряд. Сорвал, бросил полосатый налатник…

Хорошо в расправе служить. А живу быть – лучше!

Тягуна не заметили, некогда было. Почти безнадёжно опаздывая, порядчики на бегу перестраивались клинышком. В самом острие посвечивала царским золотом непокрытая голова.

Гайдияр!

Вожак – половина отряда. Тонкий клинышек одолевал последние сажени. Бесстрашно влагался меж наковальней и молотом.

Люди, стиснувшие двух бедно одетых подростков, начали оглядываться, лезть друг другу на плечи. Что, что там?

– Куда сунулся, оттябель!.. – вполголоса ругалась царевна. – Если дядя Сеггар клич кинул…

Гайдияр стоял посередине, разметав руки. Хрупкий распор, бессильный удержать стронувшуюся лавину. Царевич что-то кричал. Срывал голос. Взывал к одному воеводе, к другому. Всё без толку. Сейчас дружины схлестнутся. Играючи расшвыряют порядчиков, сметут Гайдияра. А чья рука первее ударит, не постыдится праведной крови – ищи ветра в поле!

– Люди добрые! Что делается? – слышались голоса. – Что будет?

Ознобиша переглянулся с Эльбиз.

Будет вот что.

Людской ход, густо протянувшийся через бухту, не разбирая дороги хлынет обратно и сам себя на четверть потопчет.

К побоищу устремятся кощеи. С ножами, с дубинками. С застарелой злобой на всех, кому живётся чуть лучше.

Помогать нанятым дружинам – это они вряд ли. Духу не хватит. Но вот беззащитных горожан пощипать… прикончить помятых…

И обезглавленная расправа не сможет отогнать лиходеев.

А после…

Стоит дрогнуть порядчикам – резня покатится в город. Кощеи устремятся на улицы. На якобы сказочно изобильный Ближний исад.

Всем гибель!

Толпа ходила непонятными токами, как суводь за перекатом. Кто-то, бросив чунки с добром, сверкал пятками в сторону города. Иные бестолково топтались: возвращаться несолоно хлебавши казалось слишком обидно. Третьих снедало неутолимое любопытство, способное вместо спасения устремить в пекло.

– Бьются там, что ли? – спрашивала маленькая юркая тётка. Нос длинный, красный от холода, голос пронзительный.

– Что расправа? Стоит или всех уже истоптали?

– А кровь пролилась? Кровь есть?

– Дура-баба! Это тебе не сосулька на голову сверглась…

Ознобиша вдруг заметил: они с Эльбиз были не сами по себе в скопище чужаков. Мелькнула, приближаясь, вязаная косынка, покоившая на груди недвижную руку. Харлан Пакша на удивление ловко сочился меж людьми, уклонялся, раздвигал, обтекал… К нему с разных сторон прокладывали путь люди, прежде виденные Ознобишей в «Сорочьем гнезде». Двое вышибал, дюжие работники – гордость стеношных битв. Их кулаки не оружие против дружинных мечей. Но сорвись бежать сходбище, заслонить царевну сумеют.

Эльбиз заступникам не обрадовалась. Кто под щит берёт, тот и неволит! Девушка зло прошипела, юркнула ужом в толкотню. Рванула туда, где бились на киянском ветру, хлопали серые крылья Поморника… Ознобиша ахнул, бросился следом.

Он тоже неплохо умел скользить в сплочённой толпе, но гонка не задалась. Чуть не на третьем шагу Эльбиз обхватили мощные руки. Девушка яростно трепыхнулась, метнула руку к ножу… задрала голову, притихла. Ношеный обиванец, седые волосы по плечам. Царевну взял в плен Машкара.

«Затверди несколько имён, – отдалось в памяти Ознобиши. – Эти люди не обманут, если понадобится помощь…»

Харлановичи слаженно взяли обоих в кольцо, молча, скорым шагом помчали к городу. Царевна выворачивала шею, до последнего силясь рассмотреть, что делалось вдалеке. Многоголосого клича, железного лязга пока не было слышно. Эльбиз поймала руку Ознобиши, отчаянно стиснула…

Позже он нашёл синяки повыше запястья. «Мне бы довелось эдак разминуться с братейкой… не попусти, Справедливая, нет, нет!»

Между тем крушащий удар, казавшийся неминуемым, как будто замешкался. Поверх голов качались два знамени. Поморник и Щука всё медленнее плыли встречь.

Гайдияр сотворил невозможное. Дружины остановились.