Книга: Сотник. Так не строят!
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 2

Часть вторая

Глава 1

Август 1125 года. Михайлов Городок. Пойма реки Пивень
Ночь Сучок проворочался без сна. Хотелось одного – чтобы этот кошмар поскорее рассеялся, ну или, на худой конец, чтобы все оставили раба божьего Кондратия в покое. Несколько раз плотницкий старшина пытался заставить себя уснуть, мол, ночь пройдёт – утро присоветует. Шиш! Ни сон не пришёл, ни утро не присоветовало.
Так что назад в крепость мастер отправился ни свет ни заря и в подавленном настроении, хоть виду старался не подавать, особенно перед Алёной, да разве бабу в таком деле обманешь? Вот и провожала она его, как на войну…
Как ни странно, именно это и потянуло старшину из тёмной меланхолии – выезжая из ворот, он нашел в себе силы улыбнуться и почти весело сказать своей хозяйке на прощание:
– Ничего, Алёнушка, я живучий! Выкручусь, не боись!
Он даже сам в это почти поверил. Правда, ненадолго – ровно до тех пор, пока не остался один на один с собой. Безрадостные мысли навалились с новой силой. Сучок как бы не впервые смотрел на себя и свою жизнь со стороны. Ох, и не нравилось ему увиденное: пьянки, драки, бабы… Только норов свой всем показывал. Вот и вышло, что не Кондратий Сучок собой управлял, а норов да упёртость баранья Кондратием Сучком. Мстил всему свету, за то, что мелким и хилым уродился, за то, что в одночасье семьи лишился, за то… да неважно, за что!
Одно лишь доброе дело в жизни сделал – мастером знатным стал, да и то не впрок. Мало оказалось мастерства, чтобы прочую дурь его перевесить. Вспомнил он, как волхва сказала, мол, не красоту ты созидаешь, а Чернобогу требы кладёшь!
Вот и выходило у плотницкого старшины по здравому размышлению, что правильно решила Волхва – тому, кто с Чернобогом спутался, дорога только в прорубь.
Да и не нужна была Сучку такая жизнь. Без красоты, без мастерства, без умения видеть в мёртвом камне и брёвнах живую душу. А ведь именно это ему волхва и сулила…

 

Вот тут рабу божию Кондратию до скупых злых слёз, до перехваченного дыхания, до воя стало жаль себя и непутёвую свою жизнь, которую он сам, по дурости своей, загубил…
Однако не все про себя в этот раз понял старшина. Хотя, положа руку на печень, кому под силу про себя понять всё? И тем не менее, не дошло до него, болезного, что при всей своей любви к дракам, не любил он бить слабого. Не любил и все! Не интересно это, да и не честно. Гадостно даже! Оттого и встревал всегда, когда видел, что скопом на одного навалились. С самых соплячьих лет.
Вот с сильным – другое дело! Тут себя показать можно, да и красива такая драка, есть в ней мастерство мордобойное, а оно, если разобраться, любого другого мастерства не хуже. А уж про бой на смертном железе и говорить нечего: по кромке пройти и победить – это и вина, и баб слаще!
Дальше – больше: Сучок вдруг обнаружил, что слава задиры и забияки может не только его гордость тешить, но и приносить немалую пользу. Перестали люди лишний раз задевать не только его, но и артельных – мало ли что… Если старшина бешеный, так и остальные, небось, тоже не подарок, а с такими связываться себе дороже. Стало артели дела легче вести – при расчете прижать да сговоренное зажать дурных не находилось. Особенно после того случая, как Сучок жадного боярина при всем народе облаял матерно да вызвал на судное поле. Боярин подивился на такую наглость и выставил вместо себя поединщика – десятника своей дружины. И каково же было удивление боярское, когда его бойца с судного поля вперёд ногами унесли! И ведь не оспоришь – Суд Божий. Пришлось ему и зажитое артели отдать, и виру платить. А Сучок с тех пор старался, если строить приходилось там, где их ещё не знали, нарочно на драку напроситься, да не с кем-нибудь, а с видным местным мордобойцем, чтобы, значит, у заказчиков сребролюбие ненароком не взыграло. Грех это!
Не знал плотницкий старшина, что Средневековье – это время корпораций. Вернее, не знал, что в Средневековье живёт. Не придумали еще этот термин. А вот то, что одиночке в его мире не выжить, знал прекрасно. Ни в какое иное время не были так актуальны слова Маяковского о том, что «голос единицы тоньше писка». За человеком должна была стоять какая-то корпорация: род, вервь, сословие, цех, город, община и так далее, и тому подобное. Одиночка – это добыча, и только. В те времена между собой взаимодействовали даже не люди, а вот эти самые корпорации. Корпорация крестьян, корпорация рыцарей, корпорация священников, корпорация палачей, корпорация нищих. И все стояли за своих представителей и свои интересы горой. Нельзя было иначе – сожрут-с. Ровно так же любой представитель корпорации ставил её интересы выше личных – условие выживания. Собственно, даже монарх в средневековых реалиях нужен был для того, чтобы конфликты между корпорациями разруливать. И закон для того же.
А еще корпорации прекрасно умели приспосабливать любые, даже самые экзотические таланты своих членов себе на пользу. Вот и драчливость Сучка пригодилась. Так что ошибался Кондратий, думая, что, рихтуя морду самого крутого чужака, он его ломает и запугивает. Нет, не его персонально, а общину, к которой его противник принадлежит. И небезуспешно, надо сказать.
Только во всем следует знать меру. А Сучок не знал. Или не хотел знать – таким уж уродился: душа богатырская, а тело досталось мелкое. Вот и не вмещалась душа. Однако дорогой Вселенной на сей примечательный факт плевать с высокой вышки – у нее свои законы и резоны. А потому в конце концов и случилось то, что должно было случиться: Сучок нарвался на отморозков похлеще, чем он сам, и звались эти отморозки Мишка Лисовин и село Ратное. И если первый решил Сучка смирить и все-таки к делу пристроить, то ратнинское общество, взвесив возможную пользу и соспоставив ее с убытками от дурного Сучкового нрава, посчитало за лучшее списать опасного пришлеца в расход. Именно за то, что опасен и способен нанести ущерб общине. Причём сделало это без страха, с холодной головой и пониманием, что возможны потери. Ничего личного или, если обратиться к Библии, «мене, текел, фарес» – «исчислено, взвешено, разделено».
Вот это с кристальной ясностью и донесли до Сучка единственные близкие ему жители Ратного – Алёна и Серафим Бурей. Так что депрессия у плотницкого старшины случилась вполне обоснованная, но…
Ах, это вековечное «но», умеющее прикидываться всеми тремя законами диалектики одновременно! Всегда оно лезет из любой, казалось, предельно ясной ситуации и ставит всё с ног на голову. И законы диалектики туда же – берут и выворачивают все наизнанку. И действуют, паразиты! Везде и всегда. Даже на тупо пялящегося в лошадиную задницу Сучка и то действуют, и плевать, паршивцы, хотели на то, что Гегель их ещё не сформулировал.
Р-раз – и закон единства и борьбы противоположностей пнул плотницкого старшину по вместилищу главного чутья плотника, заставив вспомнить, что есть ему для чего жить и за что бороться. И против чего – тоже.
Два – и закон отрицания отрицания заставил вспомнить, что есть способы борьбы, отличные от доброй драки, и об этом ему уже все уши прожужжали. Даже с занесением в грудную клетку.
А вот три пока не случилось – переход количества в качество Сучку предстояло осуществить самостоятельно.
* * *
Словом, спасибо диалектике – к крепости плотницкий старшина подъехал уже в настроении более-менее боевом. Но судьба просто так своих когтей не разжимает. Что она ему и показала.
Перво-наперво отроки, управлявшие паромом, смотрели сквозь Сучка, будто и нет его. Лошадь есть, телега есть, а Сучка нет. И были отроки из тех, что волхва в пополнение прислала…
Возле ворот тоже случилась оказия – Кондратий заметил, как наставники Филимон и Макар оживлённо беседуют с мастером Нилом. И, что самое поганое, наставники слушали Шкрябку очень внимательно и даже издали было видно, что с уважением. А тот и рад стараться – сыпал, как горохом, да руками махал, что твоя мельница крыльями, речи свои поясняя.
А уж совсем добило Сучка то, как глянула на него Плава. Как на покойника, который уже пованивать начал по летнему времени.
Вот тут-то раб божий Кондратий вновь вспомнил, что ему зазноба и дружок сердечный говорили, и стало ему от того снова донельзя муторно. Смертная тоска снова взяла за горло. Как распрягал, как конягу к коновязи вел, как телегу Илье сдавал, Сучок не запомнил. Где шлялся после того – тоже.
Осознал себя плотницкий старшина возле Девичьей башни. На брёвнах и в обнимку с Буреевым подарком.
«Едрит тебя суковатым, Кондрат! Совсем охренел – жопием на брёвнах сидишь и колоду себе на домовину выбираешь! Без тебя изладят, коль до того дойдёт! И вообще хрен вам в грызло – не полезу в прорубь, волхва там или не волхва! Да и упреждала она меня всё же… И Лис… И Корней с Аристархом! И учили, только я, дурень, не понял. И Серафим сказал, что везучий я! Так что мы с тобой, Кондрат, побарахтаемся ещё! Нужным, значит, стать надо? Стану!
Одним словом, за науку всем спасибо, но делать я для себя и своих буду! И для Алёны с Серафимом! С болотниками замириться надо – замирюсь! Мастеров из них, косоруких, сделать – сделаю! Мать твою, это что ж получается – из моих артельных тогда старшин лепить надо? А как? А хрен его знает – по ходу разберусь! И никакие бабы меня под лёд не спровадят! Да и Шкрябка скорей сам за мной в полынью прыгнет, чем на моих костях в старшины! Не таковский он!
Так что зови, Кондрат, Шкрябку – жить будем!»

 

Плотницкий старшина тряхнул головой, избавляясь от морока, и огляделся.
– Эй, поди сюда!
Парень из лесовиков подвернулся весьма кстати.
– Чего тебе, дядька Сучок? – Молодой – борода едва-едва начала кучерявиться пухом на гладких, почти что девичьих щеках – лесовик опасливо покосился на мастера, оставаясь на безопасном расстоянии.
Старшине до боли захотелось вскочить, поймать наглого сопляка, дать ему несколько оплеух и в подходящих для того выражениях объяснить «чего», но вспомнил слова волхвы и сдержался.
– Слышь, малый, беги, найди мастера Шкрябку, пусть ко мне сюда идёт, а потом скажи вашему старшому, мол, старшина плотницкий подойти просит. Разговор к нему есть. Понял, парень?
Юный лесовик застыл с открытым ртом. Вежливый Сучок явно не укладывался у него в голове.
– Да ты рот закрой, малый, ворона залетит! Непонятно чего? Так валяй, спрашивай, отвечу, – старшина постарался говорить как можно ласковее.
– Всё понял, дядька Сучок! Я мигом! – Очнувшийся парень умчался куда-то в глубь крепости.
Мастер присел на бревно и вытер пот.

 

«Шкрябка подойдёт – к Плаве зашлю. Она ему бражки и закусить никогда не откажет. Серафимов подарок хорош, но на троих и на долгий разговор мало. А там найдём, где посидеть. Мириться с лесовиками надо. Ну, ведьма!»

 

Первым появился Нил. Ещё издали он увидел, что со старшиной творится неладное, и к бревну, служившему Кондратию Епифановичу троном, приблизился лёгкой рысью.
– Сучок, что с тобой? На покойника похож! Зашибся? Лекарку кликнуть? – в голосе мастера слышалась тревога.
– Не надо! Лучше бы ты, Шкрябка, хмельного добыл да пожрать. С болотниками мириться придётся. Да и вообще надо! Сбегай к Плаве, а? – старшина сопроводил свою просьбу непроизвольным глотательным движением.
– Случилось чего?
– Случилось, Шкрябка, ох, случилось! Не трави душу, без тебя муторно! Лучше браги достань да к нам тащи. Там и обскажу всё.
– Да как я к Плаве-то подойду? Третьего дня только…
– Шкрябка! Кончай мне зубы заговаривать! Хоть роди, но брагу достань! Отработаешь потом, Плаве-то, – в конце фразы Сучок блудливо ухмыльнулся.
– Фу, оттаял хоть! Глазом зыркает! Ладно, добуду я тебе всё, но ко мне с Плавой не лезь! И языком своим не шкрябай! – со стороны было неясно, всерьёз или нет рассердился Нил.
– Шкрябка! – Прежний плотницкий старшина потихоньку возвращался.
– Всё, бегу. Но смотри у меня! – Шкрябка показал Сучку кулак и широким шагом двинулся в сторону кухни.

 

Старшина снова остался один. Впрочем, это даже радовало. В кои-то веки появились потребность и возможность спокойно поразмыслить, помечтать о чём-то хорошем, например, о невиданном каменном тереме, одетом в каменное же кружево искусной резьбы, столь соразмерном, что казаться он будет не творением рук человеческих, а навеки вознесённым к небесам столпом застывшего в камне морозного узора. Будто в детство вернулся…
Когда-то, сопливым ещё мальцом, глядя на то, как весело летит щепа из-под отцовского топора, как растёт светлый, ещё не посеревший от времени сруб, как возносятся под самое небо стропила и конёк, как облегают новую избу, а то и терем покрытые дивной резьбой петухи и наличники, мечтал Кондраша о том, что вот вырастет он, станет наилучшим во всём свете мастером. И артель себе наберёт таких же. И уж тогда он простые избы рубить не будет – только узорчатые терема, да такие, чтобы у князей да бояр шапки от изумления наземь валились, а простой люд дивился на красоту и после вслед шептал: «Вон идёт сам мастер Кондратий, искусник великий!»
Ему тогда казалось, что время это рядом – рукой подать. Всего-то и надо, что научиться владеть топором не хуже отца, а там и превзойти его. Только потом стало ясно, что научиться легко махать топором совсем не так просто, как кажется, а чтобы мастером и артельным старшиной стать, столько знать и уметь требуется, что и перечислять замучаешься…

 

Эх, мечты детские… Что в веке двенадцатом, что в двадцать первом. Хотя так, наверное, и надо – видеть только внешнюю, привлекательную сторону профессии. Вырасту – буду строителем! Ого-го какие дома строить стану! Стану лётчиком – летать в небе и форма красивая! Стану космонавтом…
Не всем суждено пронести свою мечту через жизнь, и не каждая мечта выдержит столкновение с реальностью. Стать, как отец – не просто, ой, не просто. Для начала надо «Вознестись главою непокорной хотя бы выше нужника, хотя б на метр над уборной, на средний уровень пока». Овладеть ремеслом, набить множество шишек и стать – нет, пока не равным отцу или наставнику, это уж у кого как, – а просто добиться, чтобы коллеги начали твоё мнение просто слышать. Это первый этап.
Потом будут и второй, и третий, и сто двадцать пятый… И пока ты растёшь, становишься специалистом, а потом и мастером, только мечта и благородное упрямство не дадут тебе утонуть в море рутины, опустить руки, перестать учиться. И тогда, спустя немало лет доведётся тебе услышать за спиной: «Смотри, он не хуже своего батьки, нет, не хуже!»
Досталось похлебать этой каши большой ложкой и Сучку. Не то что топором владеть пришлось учиться – от заезжего грека язык греческий перенимать! И ремесло своё не столько талантом постигать, сколько чугунной задницей. А иначе никак – если хочешь удержаться на месте, приходится быстро бежать. И таланта в успехе только пять процентов, а остальные девяносто пять – упорство и усидчивость. И пять процентов без этих девяносто пяти – ничто.
Так что всего вдоволь досталось: пальцев отдавленных, мышц сорванных, усталости смертной, ругани и с заказчиками, и с артельными, и с помощниками. И всё на нём – старшина. Вот так-то терема дивные строить – грязный, злой, невыспавшийся, отгавкивайся от всех, да умей зажитое для себя и своих людей из глотки вырвать, не то всяк норовит получить с тебя побольше, а заплатить поменьше. Или вообще не заплатить. Так уж повелось от сотворения мира. Автор из двадцать первого века может подтвердить.
И всё равно мечта поддерживает, не даёт оскотиниться, заставляет шевелиться, идти, преодолевать. Вот и мечтал зодчий Кондратий Сучок о невиданном тереме…

 

– Чего звал?! – каркнул над ухом скрипучий голос.
«Тьфу, пропасть! Ну почему, как только о хорошем подумаешь, так тут как тут какая-нибудь сволочь влезет и всё испортит! А терем я всё равно построю! Только артель выкуплю. Жизнь положу, а построю!»
Сучок с усилием вырвал себя из мечты, поднялся с бревна и, будто в первый раз увидел, уставился на обладателя каркающего голоса – высокого, жилистого и загорелого до черноты лесовика. Самым запоминающимся во внешности пришельца были заметная сутулость и нос. Нет, не так – Нос! Этот орган торчал вперёд из обрамления пегих редких волос и такой же пегой клочковатой бороды, подобно клюву. Одним словом, голова Нинеиных работников походил на грача настолько, что хотелось спросить, в каком родстве он состоит с этой птицей.
«Ну, чисто грач: головёнку набок склонил да глазом косит – сейчас червяка из-под сохи ухватит! Попробуй не спроси такого, мол, хороши ли червячки ныне? Ну, я и спросил давеча. И добавил, что крепость строить – не червяков клевать. А он мне в рыло! Обиделся, понимаешь, хрен косорукий! А там и завертелось… И с таким разговоры разговаривать? А придётся!»
– Здрав будь, Гаркун! – старшина неловко поклонился.
– И тебе не хворать. – Лесовик ещё больше ссутулился и вытянул свой клюв вперёд на целую пядь, так, что Сучок смог в подробностях рассмотреть память о предыдущей беседе – уже желтеющий синяк, что украшал заплывший правый глаз собеседника. – Чего надо?
– Не держи на меня зла, Гаркун, винюсь, что словом тебя поносным облаял и в рыло заехал! – Сучок поклонился куда более изящно. – Не со зла, за дело болею!
– Крха! – удивленно прокашлялся «грач». – Зла, говоришь, не держать?
– Да едрит твою! – Старшина, несмотря на недавние благочестивые мысли, начал привычно закипать. – Мне что, лбом в землю побиться, чтоб ты, князь светлый, снизошёл?! Ну, облаял тебя и твоих, в хохотало заехал, было дело, так за то и прощения прошу! Я ж не по злобе, работу работать надо, а твои только галдят да друг на дружку кивают! Мы ж с тобой люди подневольные – быстрее построим, быстрее по домам пойдём! Тебя ж твоя боярыня мне в помощь прислала, а от вас толку – круглое таскать да плоское катать! Мне давеча от неё влетело, не знаю, как жив вышел. Так что кончай ломаться, как девка по первому разу на сеновале, да пошли, поговорим за чарочкой, как нам дальше-то быть.
– И ты меня прости, Сучок, – прокаркал в ответ Гаркун. Неизвестно, что повлияло на его решение сменить гнев на милость – упоминание о волхве или магическое слово «чарочка», но выражение надменности на его лице мгновенно сменилось озабоченностью. – Куда идти-то? Поговорить, оно, верно, надо. Пошли, что ли?
– Давай за мной! – Сучок призывно махнул рукой и направился в сторону казармы, служившей плотникам временным жильём.
Нил уже их ждал. С видом заговорщика он, хитро подмигнув, указал на два туго набитых небольших мешка.
– Угу, вижу! – Сучок сразу «врубился» в ситуацию. – Где сядем, Шкрябка?
– На лесопилке, там чужих нет, – плотник мотнул головой куда-то в сторону. – Чего встал, хватай мешок и веди гостя, а я следом.
– Вы чего тут удумали? – подал голос лесовик.
– Здрав будь, Гаркун, – Нил как равному кивнул голове Нинеиных плотников. – За чаркой посидеть старшина наш решил, да тебя в гости позвать – разговор есть. А чтоб не беспокоили разные, у нас на лесопилке сядем.
– Здрав будь, Шкрябка, – «грач» расплылся в улыбке.
– Да не стойте столбами! – Нил сунул Сучку один мешок, сам подхватил другой, а Гаркуна осчастливил свёртком. – Ходу, ходу, пока камиданта этого или ещё кого на нашу голову не принесло, шевелите мослами. Да не скопом, дурни, по одному!
Два старшины согласно кивнули головами и двинулись в разные стороны каждый со своей ношей. Нил подождал немного и направился прямо к воротам, которые и миновал без всяких затруднений.
Гаркуна он застал на месте, а вот Сучок запаздывал. Ждать пришлось не то чтобы очень долго, но заметно.
– Тебя где носило? – возмущение объединило Нила и Гаркуна.
– Не орите, дуболомы! Надо было! Лучше гляньте, что мне друг мой Серафим как раз для этого случая дал, – Сучок показал бочонок.
– Да ты с ним с самого приезда, как с бабой, милуешься! Чего там? И что за друг Серафим у тебя завёлся? – Нил подпустил в голос яду.
– Мы пить будем или языками молоть?! – каркнул в свою очередь Гаркун.
– Будем-будем! Для того подарок Серафимов очень даже годится! Сам еще не пробовал, но дух от него – дыши и закусывай! – Сучок с шумом втянул в себя воздух. – А Серафим – это Бурей. Один у меня друг из ратнинских есть!
– Бурей?! Упырь этот?! – лесовик аж поперхнулся.
– Сам ты упырь! Знал бы ты, какой он золотой человечище! Кремень! А ещё красоту понимать может!
– Да ну тебя к лешему! – Гаркун не на шутку рассердился. – Пошли, накатим да поговорим, а то свихнусь тут с вами! Ишь, Бурей у него добрейший!
На этой оптимистичной ноте спор прекратился, и компания дружно переместилась в «лесопилку» – длинный сарай, служивший одновременно машинным залом, мастерской, складом готовой продукции, конторой и клубом. Правда, сами плотники классификацией функций своего владения не озадачивались. Для Сучка и Нила хватало того, что это единственное место на свете, где они полноправные хозяева и никто, включая даже их заимодавца Никифора, над ними не властен, а Гаркун смотрел на лесопилку, как на очередное диво, к которым он уже начал привыкать в крепости.

 

Свершилось! «Высокие договаривающиеся стороны» разместились за давно не скоблённым столом, на котором в художественном беспорядке громоздилась добытая у Плавы снедь. Впрочем, определённая упорядоченность всё же наблюдалась, а именно: перед каждым из участников стояла глиняная миска и глиняная же чарка, рядом с Сучком возвышался тот самый бочонок, а перед Нилом – жбан с брагой. Три обтянутые холщовыми портами задницы одновременно коснулись лавок.
– Ну, чего глазёнками лупаете? Подставляйте! – Сучок выбил затычку из бочонка.
Над столом поплыл Запах. Именно так, с большой буквы. Человеческий язык не в силах описать его чистоту, богатство оттенков, глубину и изысканность. Такое под силу только поэтам, но Гаркун им не был.
– Это из чего вы делаете-то? Из яблок, никак? – прокаркал он и подставил свою чарку к бочонку.
– Из яблок, Гаркуша, из яблок, – Сучок наклонил дубовый сосуд, содержащий в своих недрах «сок плодов земных», и бледно-желтая струя хмельного ударила в дно чарки. Аромат дошёл до высшей точки.
– Эх, и духовитая! – облизнулся лесовик.
– А то! – Сучок тем временем налил Нилу и себе. – Сами сейчас узреете, какой золотой души человек Серафим! Ну, со свиданьицем!
Три чарки со стуком сошлись в воздухе, бороды задрались вверх и…
– Кха! Хрр! Ыыы! Пшш! – Гаркун и Нил, не в силах вымолвить ни слова, судорожно вращали глазами, пытались втянуть в себя воздух, сучили в воздухе пальцами, но всё же смогли бережно поставить посудинки на стол. Пустые. Нил хлопал глазами, а по носу Гаркуна катилась слеза.
Сучок вовремя вспомнил наставление Бурея, которым тот сопроводил свой подарок, потому пережил знакомство с яблоневкой с меньшими потерями, чем его приятели. Опрокинув чарку, он резко выдохнул, скривился, наугад схватил со стола кусок еды и сунул в рот, после чего приступил к спасательным мероприятиям. Первым делом сунул закуску в судорожно сжимающиеся и разжимающиеся пальцы сотоварищей и, проследив, чтобы они донесли её до ртов, занялся чарками. Резво разлив брагу из стоявшего возле Нила жбана, старшина подсунул чарки поближе к Гаркуну и Нилу. Те тут же ухватились за них и опрокинули в себя. Краснота начала медленно сходить с их лиц.
– Крепка, зараза! – первым опомнился Гаркун. – Как делаете такое?
– Не знаю. Серафим за болотом в добычу взял и вот, угостил. Сказывал, что мастера по этому делу тоже с собой привели. Теперь понимаете, какой он золотой человек? – Сучок подмигнул приятелям.
– Да-а, княжеский подарок! – отдышавшийся Нил вытер слёзы. – Как железом калёным продрало! И жрать охота! – с этими словами плотник вцепился в кусок копчёного мяса.
Все последовали его примеру. Некоторое время слышалось только сосредоточенное чавканье.
«Эх-ма, пошло вроде! Спасибо тебе, Серафимушка, спасибо, друг сердешный! Под такое пойло и правда с медведем договоришься! А мне договориться с грачиком этим кровь из зубов надо! На нём все завязано. Не сумею – и мне не жить, и моим никогда не выкупиться… А сумею – в гору пойдём. Всей артелью. И я тоже.
А Серафим-то прозрел всё как! Ведь прав он – замирюсь с этой птичкой лесной, так всех этим ублаговолю. И ведьму, и Лиса, и Аристарха с Корнеем, и наставников! А главное, артельных моих и баб ихних…
Не бывало со мной такого, чтобы кто из дружков, а не из семейных, спину мне прикрыл, да ещё так! Ну и я теперь за него костьми лягу!»
– Ну что, по третьей? – Сучок первым нарушил молчание. – Только вы, други, перед тем как пить, выдыхайте. Это меня Серафим научил.
– Давай! – чарки со стуком встали перед бочонком.
– За что пить будем, старшина? – Гаркун, предусмотрительно вооружившись закуской, решил вспомнить о традициях.
– А за то, чтоб нам больше не ругаться и морды друг другу не бить! – язык Сучка уже начал чуть заметно заплетаться. – Вот ты, Гаркун, муж правильный, можно сказать, нарочитый!
– И ты, Сучок, не промах! – не остался в долгу тот.
– Ну, чтоб не лаяться! – подытожил Нил. – Вздрогнули!
В этот раз все старательно выдохнули и питьё пошло в глотки плотников гладко. Закусив, собеседники откинулись от стола и переглянулись. Надо было о чём-то говорить, но о чём? Две пары глаз сошлись на Сучке, как будто говоря: «Ты сюда на разговор созвал, так не томи».
Старшина понял невысказанный вопрос. Подарок Бурея замечательным образом обострил его разум и привёл в полное согласие со всем миром. Сейчас плотницкий старшина любил всех: старого друга Нила, Гаркуна, даже Швырка, поганца эдакого, и то любил. Вот такое волшебное зелье содержалось в бочонке. Оно-то и подсказало нужные слова:
– Ты прости меня, Гаркуш, что облаял тебя да в рыло съездил! Уж больно зло взяло, что твои, ровно бараны, блеют только… Ты б с ними построже, а?
– Да ладно тебе, Сучок, что было – быльём поросло! Я ж тоже в долгу не остался. Как водичка-то? – Гаркун каркающе хохотнул, разлил из бочонка и кивком головы показал, что предлагает ещё раз выпить за примирение.
Сучок в свою очередь усмехнулся, выцедил чарку, занюхал корочкой и ответил:
– А ничего, тёпленькая! Ну что, мир?
– Мир!
– А коли мир, так давай думать, как нам жить дальше? Меня боярыня твоя так ухватила – как мыш мокрый от неё ушел! Грозна-а-а! И ведь кругом права! Не поверишь, впервой кого-то из бояр видел, чтоб всё по делу…
– Боярыня, она да-а! Может! Она ж… – Гаркун оглянулся по сторонам, понизил голос и закончил, – Волхва Великая, вот! Позвала к себе и говорит, мол, хозяин я хороший, муж уважаемый, вот мне и над всеми начальствовать. А как? Я и спросил – как? Хоть робел – ууу! А она ка-ак глянет! Верите, честные мужи, чуть по-дитячьи в порты не опозорился!
– А она что? – Сучок от любопытства налёг грудью на стол.
– А она мне и говорит, мол, вспомни, как родовичей своих в узде держишь, как в роду работу назначаешь, да всех, кто под рукой твоей будет, как семейных своих, пойми – и справишься. Во как! – Гаркун, от избытка чувств, хлюпнул носом. – Не знаю, как и ушёл-то от неё!
– Дальше-то что? – хором спросили плотники.
– Да ничо! Тут же все из разных селищ собраны! Я и знать-то, почитай, толком никого не знаю – только на ярмарке и видимся! Со своими-то оно и добро, а с остальными… – Лесовик безнадёжно махнул рукой. – То ору, то уговариваю, то умасливаю, а толку чуть. Работают, чтоб отстал, да дни до зимы считают! И как мне быть?! Боярыня за сто вёрст на сажень в землю всё видит! Ну как осерчает, что наказ её плохо исполняю? Скажет слово заветное, и буду бабе рассказывать, что висячий лучше стоячего, или ещё чего похуже удумает…
– Да, мне вот тоже не легче! – Сучок с горестным выражением лица подпёр голову кулаком. – Мне знаешь, что сказала? Если не смогу норов свой унять, так мастером быть перестану, красоту видеть не смогу! Для меня это смерти хуже! Меня вон Корней Лисовин повесить обещал, если ещё драку затею! Только если я красоту понимать не смогу – пусть вешает! Не жизнь мне тогда!
– Корзень? Он может! – согласно кивнул Гаркун. – Давайте выпьем, что ли, с горя!
Чарки вновь новь наполнились.
– Ну, чтоб нам худа избежать! – подал голос молчавший до того Нил.
Выпивка уже привычно обожгла горло, горячей волной спустилась в желудок, а оттуда ударила в голову, но как!
«Едрит твою налево! Чего жалимся-то сидим? Думать надо! У этого грача лесного почитай та же беда! Со своими сладить может, а с чужими никак. А если вместе взяться? Моих лесовики хоть как-то слушают, а он своих болотников знает и сказать, кто там у них кто, может! Если их по селищам на артели разбить, да артельных из их же родовичей приставить? Кого Гаркун присоветует. И одну артель Шкрябке, другую Гвоздю, третью Плинфе… А тех, кто останется, к Гаркуну – землю рыть. И пригрозить Дёмкой, камидантом недоделанным, а ещё лучше волхвой – как миленькие засуетятся!
Это что ж получается, я тогда своими артельными распоряжаться буду, а они лесовиками? И пойдёт дело! Мне о том и Лис, и Корней, и волхва толковали – как пальцами на руке! Ну, Серафимушка! Спаси тебя бог, сокол ты мой ясный! Не твоя бы яблоневка – не допетрил бы!»
– Избежим худа, Шкрябка! – Старшина от избытка чувств хватил кулаком по столу.
– Не бей по столу! – Гаркун неодобрительно покосился на Сучка. – То Велесова ладонь, хлеб с неё едим!
– Ты удумал чего или в сердцах брякнул? – Нил вопрошающе взглянул на своего старшину.
– Придумал! Вот те крест, яблоневка Серафимова помогла! – Сучок размашисто перекрестился.
– Так говори! – Гаркун решил брать быка за рога.
– Выкладывай, – поддержал его Нил.
– Значит так, други сердечные – тараканы запечные, – вдохновение охватило Сучка и попёрло наружу, как тесто из бадьи. – Перво-наперво ты, Гаркун, расскажешь мне, кто у вас откуда, чего делать умеет и, самое главное, кто среди односельчан старший.
– Ну?
– Хрен гну! Потом по селищам всех на артели разобьём и старших по твоему слову назначим, а вот эти артели уже к моим старшим мастерам в подмогу приставлять будем, где какая нужда. А артельных упредим, что не уследят за своими – боярыне вашей пожалуемся. Что ты там про висячий и стоячий давеча сказывал?
– Ха! – идея Гаркуну явно понравилась.
– Годится, старшой! – Нил одобрительно кивнул головой. – Слышь, Гаркун, ты узнай, кто в плотницком ремесле у вас порукастее или в кузнечном там. Из таких отдельные артели собрать надо, а старших пусть себе сами выберут.
– Дело говоришь, Шкрябка! – одобрил Сучок, – Гаркуш, узнаешь?
– Будь в надёже, узнаю. Ещё и с их вятшими переговорю.
– Добро! А тех, кто к мастерам не попадёт, под твою руку поставим. Им я сам буду через тебя указывать, что делать. Так что, Гаркуш, ты теперь тоже, считай, мастер! – Сучок перегнулся через стол и хлопнул новоиспечённого подручного по плечу, да так, что чуть не снёс его с лавки.
– Чтоб у тебя руки отсохли! От земли не видать, а колотишь, что наш кузнец! Не сваи, чай, забиваешь! – беззлобно ругнулся лесовик, возвращаясь в устойчивое положение. – Дело придумал! Давай, наливай по такому случаю!
– Погоди! Значит, согласны по-моему делать?
– Согласны! – хором ответили Нил и Гаркун.
– Тогда с вечера будем собираться и решать, какую артель на завтра куда ставить, чтоб утром сразу по работам идти.
– Сучок, а если заартачатся мои? – Гаркун почесал в затылке.
– А ты мне скажи, а я Демке Лисовину поведаю, он им враз яйца до пят вытянет и промеж ушей узлом завяжет. Он тут для того и приставлен, чтоб яйца того, значит.
– Это которому?
– Камидант который. Сопляк, а прирежет, как высморкается! Раз вставит, второго не понадобится! А он не справится, Лису и боярыне вашей скажем. Или дружка моего лепшего, Серафимушку попрошу ещё раз к нам наведаться – все его давеча видали? Вот он и побеседует. Ла-асково.
– Годится! – Гаркун улыбнулся настолько широко, что перестал походить на грача.
– А раз годится, подставляй чарку, птичка божия! И ты, Шкрябка, не зевай!

 

У Сучка, когда он затевал посиделки, и мысли не было напиться – хотел просто посидеть, побеседовать. Пьянке, когда, что называется, лыка не вяжут, на работе не место – это артельный старшина хорошо усвоил еще в отрочестве, а потому, хотя любил погулять от души, в крепости, среди рабочей недели, никогда такого не допустил бы. Меру, когда надо, он всегда знал. Но чёртово зелье, ранее не известное ни Сучку с Нилом, ни лесовику, сыграло с ними дурную шутку. Так что умеренно выпить не получилось – рубеж, когда надо остановиться, все трое не то что не заметили – проскочили, даже не вспоминая.
Постепенно пьянка переросла из стадии пития в стадию бития. Правда, пока только по столу. К чести стола, надо сказать, что удар он держал молодцом. Собеседники уже мало слушали друг друга, говорили одновременно, заплетающимися языками, стараясь перекричать соседа, и, для придания веса своим словам, то и дело впечатывали кулаки в стол. Словом, лыка мастера и их гость уже не вязали.
– Не, петь у вас не умеют! – Сучок сплюнул прилипшую к губе капустину. – И в Ратном не умеют! Только у нас в крепости! Артюха – ы-ы-ы! Тоже красоту понимать может! Чего лыбишься? Вона, как у него девки поют, чисто ангелы небесные! О как! Давеча в нужник шёл, услышал, так и забыл, куда собрался!
– Гыы, помню, как ты потом бежал, чтобы порты не измарать! – зашёлся в хохоте Нил. – Не поверишь, Гаркуш, скачками, что твой козёл!
– Ы-ы-ы, добёг?! – хрюкнул в ответ лесовик.
– Да ну вас, жеребцы стоялые! Я ж про песни! Ты слыхал, пень лесной, какие песни Артюха с Лисом сочиняют? То-то! А что ты слыхал? А там и про тебя есть!
– Про меня? А ну, спой!
– Погоди, сначала хряпнем! Шкрябка, наливай!
– Стол держите, вертится зараза! И чарки прыгают! Наливай ему, боярин нашёлся! – Нил двумя руками вцепился в жбан с брагой.
– Счас я их! – Сучок раздулся как жаба и гаркнул: – Сми-и-ирна!
– Етит твою! Действует! – Нил разлил брагу, ухитрившись почти не пролить. – Это что ж, тут так часто орут, что даже стол слушается? Дела-а-а!
– Да у вас тут всё не как у людей! – Гаркун схватился рукой за свой покрасневший от возлияний клюв. – Даже нос всё в стол воткнуться норовит! Только вы вроде не тронувшиеся. Ну, чтоб всё!
Выпили и опять принялись закусывать, правда, Нил сперва вместо закуски схватил Сучков кушак, лежавший на столе среди объедков.
– Ты про меня спеть обещал, что там ваш сопляк поющий сочинил. Давай пой! – Гаркун, оказывается, умел быть приставучим хуже банного листа.
– А не обидишься? – Сучок косо-вопросительно взглянул на собеседника.
– Какие меж своими обиды?! – Лесовик утробно икнул, перевесился через стол, облапил Сучка и полез целоваться, но не преуспел, а только окунул плотницкого старшину физиономией в миску с капустой.
– Пусти, лешак! Спою! – возвестил из капусты мастер.
– Кондраш, ты её ротом, ротом! – закатился Нил.
– Да иди на хрен! – Сучок наконец-то выбрался из овоща. – Счас спою!
Ты не вейся, чёрный ворон,
Над моею головой,
Ты добычи не дождёшься,
Чёрный ворон, я не твой!

– Это не про меня! Меня с беспортошных времён грачом кликали, – махнул рукой Гаркун.
– Нишкни! – шикнул на него Нил и присоединился к своему старшине.
Что ж ты когти распускаешь,
Над моею головой?
Иль добычу себе чаешь?
Черный ворон, я не твой!
Иль добычу себе чаешь?
Черный ворон, я не твой!

Голоса плотников слились и окрепли, а по щеке Нила скатилась слеза, которую, впрочем, никто не заметил в горнице, освещённой одной-единственной лучиной.
Завяжу смертельну рану
Мне подаренным платком,
А потом с тобою стану
Говорить всё об одном.

Двое мужей пели неслыханную ранее песню, а третий, подперев кулаком щёку, слушал их.
Калена стрела венчала
Среди битвы роковой.
Вижу, смерть моя приходит —
Чёрный ворон, я не твой!
Вижу, смерть моя приходит —
Чёрный ворон, весь я твой…

Последние слова растворились в тишине. Некоторое время все сидели молча.
– Эхма! Вроде звери, порубить да пограбить, даже живут, как звери, не говорят, как псы лают, – Сучок первым решился нарушить молчание. – А потом как подумаешь… Каково оно со стрелой-то в брюхе лежать да смерти ждать?! А тут даже ребятишки на смерть ходят. Вон из-за болота скольких вперёд ногами привезли…
– А и без них никак, Кондраш, – вступил в разговор Нил. – Вон, сказывают, за болотом тамошний боярин на холопов, как на скотину, тавро ставил. Гераську-то видел, что при Рудном обретается? Вот у него на руке такое тавро и есть?
– Да неужто? – вытаращил глаза Гаркун.
– Есть-есть, не сомневайся. Сам видал, – ответил мастер и снова обратился к Сучку. – А если б нас так? Это ж они нас прикрывают…
– Да знаю я! Знаю, что без воев да без войны на свете не бывает! – вызверился Сучок. – А то мы с тобой, Шкрябка, в ополчении не стояли! Только неправильно это! Не должно так быть! Лучше, когда никого не убивают, а детишек в особенности!
– Лучше-то оно лучше, только где такое сыщешь? За тридевять земель разве, да и там, небось, друг дружку режут…
– Да ну вас к лешему шишки собирать! Развели тут! – Гаркун с видимым усилием сбросил опутавшую приятелей тоску. – Лучше послушайте, какую мы стерлядь по весне взяли.
– В вашей-то переплюйке? У нас в Пивени и то таких отродясь не ловили! – Сучок сам не заметил, что заговорил о Михайловом Городке как о чём-то своём.
– Ловить потому что не умеете! Хошь, счас пойдём и словим?
– Пошли! У меня тут бредень припасён! – подхватился Нил.

 

Весёлая троица выкатилась в августовскую ночь. Звёзды крошками голубого льда усеяли небо. Луна укрылась за небольшим облачком, и в звёздном свете недостроенная крепость смотрелась не как творение человеческих рук, а, скорее, как спина неведомого чудища, вынырнувшего подышать из глубин Пивени. И что с того, что существо такого размера могло поместиться в невеликой речке исключительно вдоль? На дворе стояла ночь – время, когда грань между явью и навью особенно тонка, когда над миром властвуют лешие, русалки, водяные и домовые, когда на чёрный свой промысел выходят оборотни и вурдалаки…
Они и не заметили, что засиделись дотемна, но не трем же отважным мужам бояться темноты? А если вурдалаки всякие попадутся – тем хуже для вурдалаков! Не вставай на дороге!
Три смелых рыболова отважно двинулись вперёд. Правда, почему-то в сторону от реки, зигзагами и изредка падая. Проделки лешего, не иначе! Но не по силам ночной нечисти остановить трёх сильных и целеустремлённых мужей, что-то твёрдо решивших для себя. Так что Сучок, Нил и Гаркун, преодолев бесчисленные препоны, вновь вышли к воде примерно в полуверсте от крепости.
– От тут ловить будем! – Гаркун решительно взял руководство рыбалкой на себя.
– А чего здесь? Гляди, как заросло-то всё! – Сучок поправил зажатый под мышкой бочонок с яблоневкой и не менее решительно вступил с самозваным начальником в прения.
– А нам того и надо! Во-о-от такая стерлядь, она, того, хитрющ-щая! В траве прячется! – лесовик виртуозно отмёл возражения оппонента и вытер рукавом нос.
– Гаркуш, ты чего? – Нил качнулся, как мачта в бурю, но ни равновесие, ни мысль не потерял. – Это стерв…, стерб…, стер…лядь на этом… как его… на течении живёт, во!
– Не-е-е… там которая дура. А на хрена нам такая? А умная вся тут! Прячется… Понял? Умная потому… Тут она… А ну, ти-ха!!! Спугнёте! – окончательно посрамил сомневающихся Гаркун и в ознаменование своего триумфа вручил товарищам крылья невода. – Порты… эта, того… скидывайте, сейчас ловить будем, но ти-и-ихо-о-о…
Заинтересовавшаяся происходящим луна краем выглянула из-за облака и тут же спряталась обратно, не в силах сдержать хохота. В процессе разоблачения охотники на «во-о-от такую стерлядь» умудрились плотно запеленаться в бредень. На земле. Все втроём. И теперь доблестно пытались выбраться.
– Водяной шалит! Стерлядь прячет! – лесовик сумел высвободить руки и принялся выпутывать товарищей из объятий рыболовной снасти.
– Угу, значит, точно тут стоит и уйти не может, вот! – Нил рванулся в нетерпении и угодил пяткой точно в нос Гаркуну.
– Уы-ы-ы! Тварь подводная! Всё равно поймаем! – с этим воплем главный рыболов вырвался из тенет бредня.
– Точно, Гаркуш, видать, сильно умная, зараза… Но мы-то умнее! Всё одно поймаем!… И сожрём! Под… яблоневку! – решительно согласился Нил и, в свою очередь, шустро выполз на четвереньках на волю. – Сучок, яблоневка где? Чтоб под стерлядь? Она же у-у-умная… а умную…ик… только на яблоневку и приманишь…
– Хррр! Хррр! – Плотницкий старшина так утомился борьбой с неведомой нечистью, что уснул прямо в сети, нежно обнимая бочонок.
– Ах… ик… ты… ик… стерва плешивая! – Нил не смог не воспользоваться случаем и влепил своему старшине смачного пендаля.
– Алллё-о-ону-у-ушка-а-а, ну что ты дерё-о-ошься! – Сучок зевнул во весь рот, перевернулся на другой бок и одной рукой обнял Нила за ноги.
– Ты что удумал?! – взревел тот и наградил старшину новым пинком.
Сучок сел. Некоторое время он ошалело вертел головой, судорожно ощупывал драгоценный бочонок, потом успокоился, собрался с силами и встал. Однако какая-то мелкая нечисть оказалась тут как тут и подставила старшине подножку…
– Ты…ик…чего про… это… яблоневку? – отозвался мастер уже из «партера».
– Дык… эта… того… для стерляди, – окончательно вытряхнул Сучка из бредня Гаркун.
– За каким… ик… хреном?
– Дык… эта… Кондраш… она… эта… умная, вот! – рубанул рукой воздух Нил. – Только, эта, на яблоневку… ик… и приманишь!
– Да ну?!
– А то! – Гаркун отодвинул Нила. – Ты, Сучок, раньше… того… бражку без яблоневки пил?
– Ну пил… – утвердительно кивнул старшина.
– Вот… И я пил! А хоть раз вот та-а-акую стерлядь ловил? – Гаркун развёл руки чуть не на сажень, едва не рухнув при этом на спину, но Нил успел ухватить его за рубаху.
– Не, не ловил… – всхлипнул Сучок.
– Во! – наставительно изрёк Гаркун. – А тут такая… Её только на яблоневку… Доставай!
После яблоневки дело пошло веселее. Не прошло и получаса, а Сучок с Нилом уже развернули бредень и принялись героически продираться с ним сквозь осоку, причём яблоневку старшина из рук так и не выпустил, а Гаркун стал загонять рыбу в сеть, со всей дури молотя кругом себя предусмотрительно захваченным с лесопилки дрыном.
Сгорающая от любопытства луна давно вышла из-за облака, и её серебристый свет щедро лился на заполненную ночным туманом низину. Над молочно-серебристым покрывалом виднелись лишь головы и плечи неутомимых рыболовов, размеренно перемещавшихся в разных направлениях.
– Ну и где она, стерлядь твоя?! – раздражённо вопросил Сучок.
– Мужи, вы гляньте! – Гаркун вместо ответа лязгнул зубами и вытянул дрын, указывая им куда-то.
Сучок и Нил подняли глаза в указанном направлении. Над туманом в ночном небе плыл свет.
– Это что? – Нил разом побледнел.
– Русалки! – громким шёпотом отозвался Гаркун. – Заманивают!
– Нельзя мне к ним! Да ещё без портов! – Сучок побледнел ещё больше Нила. – Алёна прознает – убьёт!
– Глядите, и там тоже! – зубы Нила уже заметно стучали. – Окружают!
– Ох, утянут на дно! Пропадём! – Гаркун схватился за голову. – Наговор надо, а не помню ничего!
– Ох, тут уже! – Нила охватывала паника.
– Алёна убьёт! – мотнул головой Сучок.
– Откуда узнает? – Нил сумел взять себя в руки.
– А я почём знаю? Пронюхает!
– Чего делать-то?! – Гаркун щёлкнул пальцами, тщетно пытаясь вспомнить наговор от русальего лиха.
– Ныряем! – рявкнул вдруг Сучок и, навалившись на приятелей, увлёк их вниз, в туман.
«Ух, как дно-то близко! Рожей с размаху, ууу!!! Глубже ведь было! Водяной воду увёл! Стерлядь прячет! Ничо, в траве пересидим! Только б эти раньше времени… Брыкаются, заразы!»
– Тихо! – старшина зашипел не хуже гадюки. О том, каким образом ему это удаётся под водой, Кондратий Епифанович не задумался.
– Кондраш, вода где? – спросил Нил полузадушенным шёпотом.
– Водяной увёл! – отрезал Сучок. – Гаркун где?
– Тута я, – лесовик на карачках выполз из клубов тумана, – русалки где?
– Пока спрятались от них, только надолго ли? Ты заговор вспомнил? – Сучок с надеждой посмотрел на товарища.
– Неа, отшибло! Пропадём теперь! – Гаркун в отчаянии плюхнулся на задницу.
– Молиться надо! – просипел Нил.
– Точно, Шкрябка! Молитва святая, она того, нечисть отгоняет! – Плотницкий старшина мгновенно обрёл уверенность. – Русалок отгоним, сами не сгинем и Алёна мне ничего не отобьет… и не оторвёт!
– Вы чего? – Гаркун в недоумении развёл руками.
– Ж… наши спасаем, вот чего! – снизошёл Сучок. – Давай, повторяй за нами! Не боись, поможет! Средство верное! Начали, Шкрябка!
– Чего начали-то?
– Да «Тресвятие», чего ещё-то! Гаркун, гляди за русалками и повторять не забывай!
Туман легко поглощал слова молитвы, несмотря на то, что «рыболовы» орали её во весь голос заплетающимися языками. Сила святого слова оказалась велика.
– Уходят, чтоб меня, уходят! – громким шёпотом возвестил Гаркун, старательно крестясь вслед за товарищами. – Действует!
– А то! Молитва – это дело такое! – Нил ухмыльнулся с видом победителя.
– Назад повернули! Заметили никак! Опять надо! Наговор ваш Христов им глаза отводит!
– Снова! Начали! – распорядился Сучок и первым завёл. – Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный – помилуй нас!
– Сучок, действует, но не совсем! Нырять надо! Мы ж прошлый раз под водой сидели! Тогда совсем добро! – Гаркун в свою очередь свалил приятелей в туман.
Некоторое время из-под полога тумана раздавались слова молитвы, а потом осторожно показалась голова.
– Фу, ушли! Сильный у вас, христиан, наговор! Только нырять ещё надо! Без ныряния, того, не действует! Собака серая, всю харю об дно разбил – мелко! Ладно, давайте стерлядь ловить, а чуть что, так под воду и того! Всё, бредень берите!
«Три смелых рыболова», кряхтя и охая, нашарили бочонок и бредень, развернули последний и опять приступили к ловле. Некоторое время они ходили взад и вперёд по туману, а потом, когда концентрация винных паров под влиянием ночного холода немного уменьшилась, в их головы начала закрадываться мысль, что что-то здесь не так.
– Э, а вода-то где? Тут воробью по яйца! – первым озвучил общие сомнения Нил.
– Водяной, не иначе! Стерлядь бережёт! – выдал гипотезу Гаркун. – Это он воду увёл!
– Так искать надо! – махнул рукой Сучок. – Чего встали? Пошли!
– А куда? – Нил поскрёб в затылке. – Где она, вода-то?
– Там! – Старшина указал рукой то ли на север, то ли на запад.
– Двинулись, ик! – Гаркун вцепился в серёдку бредня.

 

Долог и тернист был путь через туман. Осока заплетала ноги неутомимых добытчиков, камни и коряги норовили свалить наземь, туман застилал глаза, но разве эти мелочи могли остановить доблестных мужей, твёрдо решивших преодолеть козни водяного и поймать так тщательно оберегаемую подводной нечистью стерлядь? Да никогда! Никакие препоны и жертвы на пути к великой цели не имели сейчас значения, даже оставленные где-то в ночной тьме порты и поршни…
Три товарища шли твёрдым шагом, а если их и мотало при этом из стороны в сторону, то только потому, что нечисть из последних сил тщетно пыталась помешать отважным ловцам. Гаркун с Нилом даже затянули какую-то бодрую песню, правда, никак не могли вспомнить слова, а потому энергично мычали.
– Левой, левой! Ррраз! Ррраз! Раз-два-три! – подсчитывал ногу Сучок, вспомнив, как это делали на плацу Михайловы отроки. Для пущего веселья он ещё в такт стучал по бочонку.
– Вода-а-а-а! – от вопля Нила в крепости проснулись все Прошкины щенки.
– Бредень заносите! – распорядился Гаркун, в свою очередь поняв, что стоит по колено в реке.
– Ну, держись, водяной! – Сучок вцепился в сеть.
– Глядите! – Лесовик вытянул руку вперёд.
Плотники взглянули в указанном направлении и обомлели. В ночном небе опять плыл огонь.
– И там! – Гаркун снова исполнил роль «чёрного вестника».
– Русалки! Опять выследили! Меня ж Алёна убьёт! И вас тоже! – Сучок схватился за голову.
– Наговор! – от рёва Гаркуна заложило уши. – Ныряем!
– Святый Боже… – начал Нил, уже летя головой в воду.
– Святый крепкий… – подхватили за ним старшина и лесовик.
– Буль-буль-буль, – отозвался из-под воды Нил, а потом с шумом вынырнул, с хрипом втянул в себя воздух и продолжил: – Святый бессмертный, помилуй нас!
– Буль-буль-буль, – поддержали его Сучок и Гаркун.
Так продолжалось довольно долго. Первым опомнился Нил.
– Всё, вылазьте! Отогнали! – возвестил он, улучив момент, когда все оказались над водой.
– Фу-у-ух! – Гаркун, пошатываясь, выбрел на берег и упал на землю.
За ним выбрались остальные. Все трое в изнеможении растянулись на прибрежной траве – борьба с нечистью отняла все силы. Даже говорить не хотелось. Становилось холодно, и зубы приятелей начали ритмично постукивать.
– Студёно, – пожаловался Гаркун.
– Согреться бы! – поддержал его Нил.
– Сейчас! – ответил Сучок и зашарил руками по траве.
Говорят, бог бережёт пьяных. По крайней мере, плотницкого старшину он точно решил поберечь. Через несколько мгновений пальцы мастера нашарили заветный бочонок. Товарищи по очереди приложились к нему. Ласковое тепло разлилось по их телам, наполняя члены силой, а сердца мужеством. Друзья переглянулись, кивнули друг другу и вновь полезли в воду.
Наконец-то появился улов. Заброс бредня принёс кучку серебристой мелочи.
– Шалишь, тинобородый! Стерлядь давай! – Гаркун аж приплясывал от нетерпения, вытряхивая сеть.
– Не боись! Словим! – Нил снова полез в воду.
– Что, опять? – Сучок устало вытянул руку в сторону вновь появившихся в небе огней. – Ну что, мужи, начали?
– Святый Боже… буль-буль-буль, – отозвались Нил и Гаркун.
Лов, периодически прерываемый душеспасительно-водными процедурами, продолжался долго. Только волшебная яблоневка придавала ловцам силы. Едва они выбрались в очередной раз на берег, как в ночной темноте заголосил петух. Морок, насланный нечистью, потерял силу, ведь каждому несмышлёнышу известно, что власть у ночной нави только до первых петухов.
Сучок, Нил и Гаркун с облегчением уселись на землю. Напряжение отпускало. Яблоневка полилась в глотки. Она-то и стала последней каплей: первым опрокинулся и захрапел Гаркун, за ним тут же последовал Нил. Старшина пытался удержать ускользающее сознание, но не смог. Последнее, что он успел увидеть, прежде чем ухнул в омут сна, была лежащая на траве шагах в шести от воды стерлядь.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 2