Часть третья

С самого утра настроение у Кондратия Епифановича Сучка было препоганейшим, и это немедленно почуствовали на своей шкуре и артельные, и те из лесовиков, кто не ко времени попался плотницкому старшине на глаза. Досталось всем – мастер никого не обделил, каждого приголубил.

– С цепи он, что ли, сорвался? Зверь-зверем и, главное, на ровном месте! – выразил общее мнение Гаркун. – Нил, ты не знаешь, какая муха зодчего нашего укусила?

– Да хрен его знает! – сплюнул Нил. – Пошли жрать лучше. На обед звонят!

В трапезной всё разъяснилось: щека у Сучка заметно округлилась, да и жевал он очень осторожно, временами шипя и матерясь.

– Зуб, что ли, Кондрат?! – участливо спросил мастер Гвоздь.

– Угу, – кивнул Сучок.

– И давно?

– С вечера. – Старшина мотнул головой.

– Так это ты из-за зуба на всех кидаешься? – хмыкнул Нил. – Понятно! Дело такое – и на стенку полезешь! К Юльке ходил?

– Да ну её к бесу! – опять мотнул головой Сучок.

– Ну, давай я вырву, – предложил кузнец Мудила.

– Да иди ты! – старшина подпрыгнул на лавке. – Думаешь, я забыл, как ты старому Пахому зубы рвал?! Еле с того света его достали! Не лезь ко мне со своими клещами, убивец!

– Ну, как знаешь. – Даже сквозь запечённую у горна кожу кузнеца выступила краска.

– Во-во! Знаю! – скривился Сучок. – Понравилось ему, живодёру! Не-е, до моей пасти ты не доберёшься! Пусть вон другие дурни…

– Сучок, чего делать-то думаешь? Само ведь не пройдёт, – вмешался в разговор Нил.

– Один хрен в Ратное всем ехать, не забыли? Там Настёне отдамся – она хоть башку вместе с зубом не оторвёт, как некоторые! – Старшину аж передёрнуло от предвкушения. – А может, и пройдёт ещё! Ладно, жрите давайте, работы до хрена, а день короткий!

Ложки старательно заскребли по мискам.

– Ну что, всё слопали? – Сучок обвёл мастеров страдальческим взглядом. – Тогда пошли народ на работу выводить!

Мастера разом поднялись из-за стола и двинулись к выходу. Увидев, что начальство зашевелилось, зацыкали на своих артельные десятники, подгоняя отстающих.

Народ потянулся из трапезной.

– Слышь, Кондрат, ты, это, чеснока бы приложил, а? – тихо, так, чтобы слышал один Сучок, сказал Гаркун. – И науз на, повяжи. Он сильный! У нас в веси наузница добрая!

– Спасибо! – Сучок, воровато оглянувшись, повязал вервие с узлами вокруг левого запястья.

– Ну, бывай, я к своим пошёл, – Гаркун перепоясал полушубок кушаком, надел шапку и вышел.

Сучок вздохнул и поплёлся на кухню клянчить чеснок.

Когда старшина, распостраняя едкий чесночный дух, появился на крыльце, его перехватил Мудила.

– Сучок, тебе скобы когда нужны будут? Мы уже отковали, можешь забирать, – Мудила мотнул головой в сторону посада, где дымила артельная кузня.

– Добро! – волна аромата, произведённая Сучком, могла разорвать в клочья средних размеров вурдалака. – В Ратное съездим и заберу.

– Ладно, – кивнул кузнец. – Только скажи, жрёте вы их, что ли, зодчие хреновы? Где я вам железа столько возьму? Вроде ж от пращуров без них обходились?

– Обходились, – снова пустил волну чесночной вони Сучок. – Только пращуры камнемёты на башни не ставили. Сам же видел, что было, когда мы Оторву первый раз на сруб взгромоздили. Никак без скоб – не держат врубки! И землёй всю клеть забивать надо!

– Да знаю! – Мудила махнул рукой. – Только ты уж не разбегайся, а? Железа ж не напасёшься!

– Ладно, – кивнул старшина, – чай, не сопляк – понимаю! Ну, я пойду?

– Погодь…

– Чего?

– Зуб как?

– Ноет, погань, но всё ж полегче, – скривился Сучок, – то ли науз Гаркунов помог, то ли чеснок.

– Ну ладно тогда, – кивнул Мудила. – Ты, это, если совсем невмоготу станет, вот чего сделай, средство верное!

– Чего?!

– Возьми мочи, лучше от парня рыжего…

– На кой ляд?!

– Ты не ори! – насупился Мудила. – Средство верное! Значит, возьми мочи и полощи…

– Да иди ты! Что б я чужое ссаньё да в рот!

– Ну, дело твое, – пожал плечами кузнец. – Не хочешь чужую – можно и свою! Но от рыжего вернее!

– Шёл бы ты… в кузню! – Старшина сплюнул от избытка чувств.

Мудила задумчиво понаблюдал, как чесночный плевок прожигает землю, и подытожил:

– Видать, хреново болит. Ничего, припрёт – вспомнишь!

– Увидим! – зло дёрнул головой Сучок и спустился с крыльца.

Зимний день короток, и в водовороте забот старшина забыл о зубной боли. Но всё в этом мире имеет свой конец – едва запарка схлынула, как поганец-зуб с утроенной силой напомнил о себе.

Сучок не нашел ничего умнее, чем запустить пальцы в рот и нащупать своего мучителя…

Старшина, придерживая рукой щёку, быстро потопал в сторону Юлькиных владений.

Когда Сучок со стоном ввалился в лазарет, Юлька с помошницами как раз перебирала какие-то травы.

– Дядька Сучок, случилось чего?

– Зуб! – плотник выхаркнул это слово, как ругательство.

– Ты присядь. – Юная лекарка мгновенно оказалась рядом. – Вот сюда, потихонечку, полегонечку… Слана, свет!

Одна из помощниц метнулась к поставцу, запалила новую лучину и с ней подскочила к начальнице.

– Ты, дядька, рот открой, вот так, осторожно, сейчас посмотрим, что там такое деется, – продолжала меж тем журчать Юлька.

Сучок почувствовал, что от этого журчания его тело расслабляется, боль не то чтобы отпускает, а как-то отходит назад, веки, подчиняясь невесть откуда взявшейся истоме, тяжелеют, а рот сам по себе открывается…

Лекарка меж тем ухватила старшину за подбородок не по-девичьи сильными пальцами и повернула голову Сучка к свету.

– Слана, свети! Не туда! Вот! Вот так! Смотри, чтобы уголёк не упал! – и тут же совсем другим голосом обратилась к старшине: – Ничего-ничего, дядька, сейчас травок тебе дам, боль и утихнет…

– Ыго ам?! – прохрипел Сучок – закрыть рот Юлька ему не давала.

– Рвать надо, дядька Кондрат, – извиняющимся тоном произнесла лекарка. – Совсем сгнил. Сейчас мы за дядькой Мудилой пошлём…

– Нуегонуй! – категорически отказался Сучок, высвобождая челюсть из цепких Юлькиных пальцев. – Он деду Пахому зубы рвал, так чуть на тот свет его не спровадил! Не дамся! Завтра в Ратное идти – я уж тогда к матери твоей заверну…

– Ну, тогда я тебе сейчас отвара дам – он боль и снимет, – не стала спорить лекарка. – Поля, отвар сделай и остуди!

– Тот самый? – робко спросила вторая помощница.

– Да, ты его уже делала, знаешь, – Юлька ободряюще улыбнулась, но тут же прикрикнула: – Давай, не стой!

Девчонку ветром сдуло.

– Ты, дядька Сучок, отваром зуб полощи часто, а утром в Ратное, к матушке моей, слышишь? Как рассветёт – сразу!

– Понял, девонька, – кивнул Сучок.

– Сейчас посиди, а как отвар Поля принесёт, сразу к себе в избу ступай, по холоду не ходи. И щеку тёплым чем завяжи.

– Ага! – покорно кивнул Сучок.

Старшина вышел из лазарета, бережно придерживая за пазухой полушубка кувшинчик с отваром. Боль от лекарского голоса притупилась, и оттого жизнь казалась Сучку просто прекрасной. Так в чудесном расположении духа он и добрался до плотницкой избы, что стояла рядом с лесопилкой.

Сучок набрал отвара в рот и принялся с шумом гонять его во рту.

Старшина сплюнул отвар в помойную лохань, пристроил кувшин на полку и направился к ларю с одеждой.

– Ты чего, Кондрат, портянки на ночь глядя сменить решил? – Мастер Нил возник неизвестно откуда.

– Юлька велела щёку повязать, чтоб зуб в тепле, значит…

– А-а-а-а! – закивал головой Нил, – Нашёл чего?

– Да не портянками же рожу мотать?! – вызверился Сучок. – Какая-то сука запасной куколь попрятала!

– Э-хе-хе, Сучок, ступай-ка ты, голубь сизый в сени…

– На кой?!

– А там кадка с водой стоит!

– И что?!

– Так ты в неё загляни, вот и увидишь ту суку, что барахло твоё прячет! – ухмыльнулся Нил.

– Да чтоб тебя, Шкрябка! Задрал меня этот зуб – всё в башке путается! – Сучок вздел к потолку бороду и провёл ребром ладони по шее. – Вот как задрал!

– Ладно, сиди, страдалец, добуду я тебе, чем башку замотать! – Нил развернулся к выходу.

– Спасибо, Шкрябка!

– Не на чем! – ответил, не оборачиваясь, Нил и нырнул в сени.

– Охо-хохонюшки, чтоб тебя в лоб через дубовый гроб! – выругался Сучок и поплёлся за кувшином – полоскать.

Старшина лежал на лавке, баюкал на подушке распухшую вдвое щёку и мучительно думал.

В сенях хлопнула дверь.

Нил, ухмыляясь во весь рот, ввалился в горницу.

– Как жив, болящий?! – вопросил он, доставая что-то из-за пазухи.

– Не дождёшься! – прохрипел Сучок.

– Вот и ладушки! – преувеличенно бодро отозвался Нил, – Гляди, чего тебе Плава прислала!

С этими словами мастер извлёк из-за пазухи нечто мохнатое, тряпичное и совершенно бесформенное.

– Это что?! – Старшина в изумлении уставился на ком.

– Как что?! – возмущённо вскинулся Нил. – Плава тебе самонаитеплейший свой платок прислала и вот ещё чего – гляди!

Сучок сунулся к Нилу и разглядел в глубинах скомканного платка ещё один маленький свёрточек из чистой тряпицы.

– А там-то что? – устало спросил старшина.

– Так, Кондрат, Плава как узнала, что ты с зубом-то маешься, велела тебе вот это снести, – Нил сбился на скороговорку. – Средство, говорит, наипервейшее! К зубу приложить и как рукой!

– Точно? – с надеждой в голосе пролепетал Сучок.

– Точней не бывает! – усиленно закивал головой Нил. – Плава сказывала, что у них в Куньем волхв завсегда зубы им всем пользовал! Ты давай, пасть-то раззявь! Вот так, умница!

Сучок, как загипнотизированный, отщипнул тёмной рыхловатой массы, что содержалась в свёрточке, скатал в комочек и приложил к больному зубу. Нил только этого и ждал – не успел старшина закрыть рот, как платок будто сам собой обернулся вокруг головы и завязался на макушке узлом с кокетливо торчащими ушками.

– Слышь, Сучок, ну как оно, легчает?! – раздался голос Гаркуна.

Старшина поднял голову и увидел, что пока они беседовали с Нилом, в горницу набилась куча народу. В невеликом помещении, помимо Сучка, Нила и Гаркуна, обретались Гвоздь, Матица, Плинфа, Мудила, Скобель, Отвес, Струг, подручный Гаркуна Живун, а из сеней торчала рыжая башка Швырка.

– Ну, Кондрат, чего? – высказал общий вопрос Плинфа.

– Н-н-н-не зн-н-наю! Н-н-не п-п-понял ещё, – проблеял Сучок, прислушиваясь к ощущениям.

– Погодить надо. Оно ж не сразу, – рассудительно заметил Мудила.

Собравшиеся во главе с рабом божьим Кондратием сосредоточенно принялись «годить». Некоторое время спустя старшина почувствовал, что в едкий вкус нового снадобья начали вклиниваться некие необычные нотки, не сказать чтобы приятные. Он помотал головой – новый вкус усилился и начал уверенно забивать первоначальный. Сучок потрогал комочек снадобья языком. На это присмиревший вроде зуб отозвался резким всплеском боли, а новый вкус окончательно перебил старый и заполнил собой всё существо мастера. Ну, по крайней мере, то, что было свободно от боли.

– Шкрябка, а это зелье твоё, оно гной, часом, не оттягивает? – неразборчиво прошамкал старшина. – Больно у меня во рту погано.

– Оттягивает, как же не оттягивать! – бодро отозвался Нил. – Ты, давай, сплюнь, а я тебе ещё отщипну!

– Швырок, тащи сюда лохань помойную и кувшин, что на полке там стоит! – распорядился Гвоздь. – Видать, пошло дело.

– Сейчас, дядька Гвоздь! – метнулся кабанчиком Швырок.

Сучок сплюнул в лохань, прополоскал рот и спросил:

– Шкрябка, а что это за дрянь, что ты меня пользуешь?

– Кондраш, да какая ж это дрянь? – возмутился Нил. – Это ж наичистейший медвежий помёт с хреном перетёртый! Средство вернейшее! На вкус оно, конечно, дерьмо, так чего ты хочешь – оно дерьмо и есть, хоть и медвежье. Зато лечебно!

Плотницкий старшина побагровел:

– Ты что ж, меня тут говном кормишь?!

– Так тебе же его не жрать, а к зубу приложить! – раздалось сразу несколько голосов. – Сам говорил – гной оттягивает!

– Су-у-у-ки-и-и!!! – Помойная лохань полетела в толпу. – Дерьмом меня кормить?!!

Мастера бросились на пол. Бадья разбилась об стену и всех в горнице обдало помоями.

– Ты чего?! – начал было Мудила, но вдруг осёкся и резво бросился к выходу.

За ним рванулись и остальные. Каким-то чудом в дверь сумели проскочить все разом. Было от чего: Сучок, похожий на замотанного в бабий платок вурдалака, уже вздевал над головой лавку.

– Куд-а-а-а?! – старшина бросился за обидчиками. – Убью всех на …!

Осуществить кровожадные намерения Сучку помешала лавка, застрявшая в дверном проёме. Жутко матерясь, он перелез через неё, схватил незнамо как оказавшийся в сенях топор и с рёвом выскочил во двор. В темноте размытыми пятнами белели рубахи улепётывающих артельных.

– Куда-а-а-а?! – взревел старшина и бросился в погоню.

Некоторое время они носились вокруг лесопилки и артельной избы. Инстинкт самосохранения придал мастерам невиданную прыть. Неизвестно, сколько бы ещё продолжались большие гонки, но тут Сучок споткнулся и с громким плеском рухнул в лужу. Бодрящая послепокровская водичка покрыла невеликое тело старшины чуть не с головой и разом смыла всю злость. Зубострадалец вылез наружу, отсморкался, отплевался, выругался, подобрал топор, доковылял до завалинки и со стоном опустился на неё.

Артельные, заметив, что старшина оставил человеконенавистнические намерения, остановились, а потом начали с опаской приближаться.

– Всё, народ, не боись, опамятовал я, – Сучок устало махнул рукой, подзывая артельных к себе.

Мастера и Швырок ещё немного приблизились.

– Точно опамятовал? – Нил с шумом глотнул воздух и прижал руку к боку.

– Точно! – кивнул старшина. – Вы уж меня простите, люди добрые, не я это – зуб, сука! Вы ж меня не со зла дерьмом-то потчевали – думали, лечебно будет! Нешто я без понятия?

– Топор брось, а?! – просипел Мудила.

Сучок выронил топор.

– Мужи, вот вам крест, – старшина размашисто перекрестился, – бес попутал! Вы ко мне со всей душой, а я… Простите, а?!

– Когда зубы того, и не такое выкинешь! – сочувственно прокаркал Гаркун. – Пошли в тепло, что ли?

Пока переодевались, пока прибирались в забрызганной помоями избе, было не до разговоров, а вот когда закончили, всех заколотило. Как ни крути, а вечер вышел весёлый – чуть до смертоубийсва не дошло. Сучок молча полез в ларь и вытащил заветный бочонок, поднял к уху, встряхнул и удовлетворённо хмыкнул, услышав бульканье.

– Посуду подставляйте! Причаститься надо! – Старшина поставил яблоневку на стол.

Мастера развили деятельное шевеление. Услышав, что драки больше нет, подгоняемые любопытством, из соседней горницы потянулись ученики и подмастерья.

– А ну кыш! Не про вашу честь сегодня! – шуганул их Сучок. – А ты, Пимка, оставайся – заслужил!

Швырок покровительственно посмотрел на остальных подмастерьев, понуро потянувшихся к выходу. Те, в свою очередь, одарили его взглядами, далёкими от братских.

– Вы тут мне волками не зыркайте! – Нил заметил их переглядку. – А то мигом дрын возьму и всех помирю!

– А я добавлю! – поддержал Сучок.

Подмастерьев сдуло, а Швырок несмело пристроил кружку на стол.

– Ну что, садимся, что ли? – Из-за распухшей щеки получилось у старшины неразборчиво, однако все его прекрасно поняли.

Кружки и плошки собрались в круг, и Сучок принялся наливать. В горнице запахло солнцем и летом.

– Други, – возгласил он, поднимая кружку. – Обидел я вас, руку поднял! Простите дурня плешивого! Не в себе я был. Вы ж помочь мне хотели!

– Да не ты – зуб, – подал голос старший из мастеров Плинфа. – А с него какой спрос? Давай, мировую выпьем да за чаркой в кои веки посидим.

– Верно сказал, Плинфа! С недуга и спрос короток! Опамятовал и добро! Ты, Сучок, нрав свой вдругорядь держи, ладно? – раздалось со всех сторон.

– Значит, мир?!

– Мир, мир! Пей, давай – выдыхается! – загомонили мастера.

Яблоневка привычно обожгла рот и глотку, горячим комом провалилась в живот и оттуда принялась расходиться теплом по жилам.

Сучок проснулся задолго до первых петухов – зуб, немного угомонившийся с вечера, сейчас снова немилосердно ныл и дёргал. Старшина поворочался, стараясь поудобнее пристроить распухшую щёку, но ничего не вышло.

Мастер гонял во рту целебный отвар до тех пор, пока боль не притупилась. Боясь поверить своей удаче, Сучок на цыпочках добрался до лавки, осторожно, чтобы не спугнуть зуб, забрался под тулуп, служивший ему одеялом, блаженно выдохнул и закрыл глаза…

Не тут-то было – сон куда-то улетучился. Глаза не желали закрываться. Старшина покрылся холодным потом.

Отара, которую насчитал Сучок, способна была осчастливить своей численностью всех половецких ханов скопом, но сон не шёл, а зуб и вовсе потерял всякую совесть. Кряхтя, старшина выполз в сени поближе к кувшину с Юлькиным снадобьем – полоскание давало недолгое облегчение. Вдруг дверь на ученическую половину глухо бухнула, и на мост выполз Швырок во всём своём рыжем великолепии и, моргая спросонья, зашарил руками возле гашника.

– Стой! Не сметь! – рёв Сучка поднял бы и покойника.

Швырок в ужасе подпрыгнул и судорожно вцепился руками себе в пах.

– Т-т-т-тыы ч-ч-чего, д-д-дядька? – Глаза у парня стали как два добрых блюдца.

– Ссать не сметь! – отрубил Сучок, – Вот баклагу дам, в неё и валяй!

– Чего тут у вас? – Матица, недовольно сопя, вылез в сени.

– Дядька Матица, не дай пропасть! – всё ещё держась за пах и приплясывая, взмолился Швырок. – Дядька Сучок вконец ополоумел! Давеча чуть не порубал, а теперь это самое не велит! А я не могу больше – опозорюсь счас!

– Потерпишь до баклаги! Мудила сказал, что от тебя, рыжего, для зуба лечебно будет! – отрезал Сучок.

Целая гамма чувств отразилась на конопатой роже Швырка: сначала это была обречённая покорность судьбе, но по мере осознания особенностей лечения лицо его становилось всё светлее, а улыбка всё шире, пока уголки Швыркова рта не сошлись где-то на затылке – не каждый день подмастерью выпадает такой шанс, ой, не каждый!

– Чо лыбишься? Смотри, в порты напрудишь! – пресёк веселье Матица.

– Да я потерплю! – Ради мести парень готов был и пострадать.

– Я тебе потерплю! Ополоумели тут все! – рявкнул Матица. – А ну давай!

Швырок обречённо вздохнул и повиновался.

– Да, Кондрат, в Ратное тебе надо, пока ещё чего-нибудь не выкинул, зубом думавши! – Плотник зло сплюнул. – Бери этого сыкуна и поднимайте народ, а я запрягать пошёл!

– Погодь запрягать! – остановил его Сучок. – С телегой по темноте хрен знает когда дотащимся – я короткий путь через лес знаю!

– Да ну?!

– Знаю-знаю, не сомневайся! Не раз ходил! И ночью пройдём не споткнёмся и челнок – через Пивень перебраться – знаю, где припрятан!

– Ну ты, Кондрат, ходо-о-о-ок! – хохотнул Матица. – Пошли народ собирать! Швырок, опростался? Мухой собираться и малых поднимай!

Сучок, Нил, Гвоздь, Матица, Скобель, Пахом Тесло, Гаркун, Струг, Отвес, Швырок и мальцы-ученики – Утинок с Клинышком – плотной кучкой двинулись вниз по берегу Пивени. Вдруг из-за лесопилки, размахивая руками и чуть не кудахтая, выкатился убогий Простыня.

– Простыня, ты чего? Спать иди!

– Ходить! – уверенно заявил убогий.

– Чего тебе ходить? – Сучок начал потихоньку беситься.

– Туда! – Простыня глупо улыбнулся.

– Да твою мать! – плюнул старшина.

– Старшина, куда собрался?! – К месту действия подтянулся патруль из двух выздоравливающих после ранений отроков.

– В Ратное, господин младший урядник, – особо выделяя слово «младший» отозвался Сучок. – О чём воеводам нашим вчерась утром докладено, да, видать, недосуг им о том твоему урядницкому высокомордию поведать!

– Эх, дядька Сучок, вот борода у меня вырастет, так я у тебя язык займу – бриться! – беззлобно усмехнулся юный урядник, но самострела не опустил. – Нам бы тебя под Пинск – ты бы там языком своим, как Пе… Илья Пророк молоньями ляхов жарил!

– Это ты, Прокопка? – плотницкий старшина узнал парня.

– Я, – отозвался младший урядник. – Только ты мне зубы не заговаривай! Сказано было, что утром уйдёте, а вы ночью, да не к парому! Куда намылились?!

– Да етит тебя в лоб через дубовый гроб! Чтоб тебе сто лет точилом подтираться! Мало мне зуба, так тебя с Простыней ещё принесло! – Сучок хлопнул себя по бокам.

– Чего? – открыл рот отрок.

– Зуб у меня болит – спасу нет, – начал объяснять Сучок, – а тут Простыня!

– Тьфу, ни хрена не понимаю! – замотал головой урядник. – Николка, свисти! Пусть наставник Макар с вами разбирается!

Второй отрок издал заливистую трель, на которую со стен ответила стража, затем раздался звук отваливаемой воротной калитки и на мосту через ров загорелся факел.

– Чего тут? – недовольно буркнул наставник Макар, прихромавший в сопровождении ещё двух отроков от крепостных ворот.

– Господин наставник, – Прокопий бросил руку к шлему, – во время стражи мною были замечены плотники, уходящие по направлению от крепости. Будучи остановлены, вразумительных объяснений дать не могли!

– Орёл! – оборвал урядника Макар. – За службу хвалю! А теперь давай плотников послушаем.

– Слушаюсь! – обескураженно пролепетал Прокопка.

– Вы куда всей толпой прям с самого ранья, а, Кондрат? – Наставник подкрутил ус.

– В Ратное! – Сучок уже шипел рысью.

– А чего не с утра, как обговаривались?

– Зуб! – выхаркнул ненавистное слово плотницкий старшина.

– Чего зуб?! – удивился Макар.

– Да зуб у меня, с-с-сука! Или помру, или порешу кого-нибудь! – Сучок показал на перемотанную щёку. – Вот мы и решили короткой дорогой в Ратное, сначала к Настёне, а потом тын поглядим.

– Во-во, а то наш зубострадалец до утра совсем рехнётся, – вставил Матица.

– А чего не к парому? – не унимался Макар. – И доложить, что, святой Иосиф не велит?!

– Дык, Макарушка, я дорогу короткую знаю! Хошь на ушко скажу, а то твои разведчики тебе, небось, не доклали! – съязвил Сучок. – А доложить вон Простыня не дал – пристал, как банный лист к заднице, а тут его урядницкое высокомордие поспел!

– Тьфу, Кондрат, язык у тебя! – сплюнул Макар. – Младший урядник Прокоп, плотников пропустить!

– Слушаюсь, господин наставник! – отозвался отрок.

– Ходить! В Ратное! – встрял Простыня.

– А тебе там чего делать? – мягко, как с ребёнком, заговорил с ним наставник. – Кто ж вместо тебя на поварне пособлять будет?

– Не-е-е, ходить! – упрямо замотал головой убогий.

– Да плюнь ты на него, Макар! Хочет – пусть тащится, хрен упрямый. – Сучок устало выдохнул. – Ну, мы пошли?

– С Богом, топай, страдалец! – усмехнулся Макар.

– Двинулись, мужи, путь не близкий! – Старшина махнул рукой, указывая направление движения.

За плотниками, громко сопя, двинулся и Простыня.

Сучок не врал: челнок обнаружился на месте, идти по тропе через лес было вполне возможно и при свете факелов, да и сама дорога оказалась не в пример короче, так что с рассветом плотники выбрались на дорогу из Нинеиной веси в Ратное перестрелах в трёх от моста через Пивень. Не сговариваясь, решили передохнуть – шутка ли, почти десять вёрст по темноте через лес отмахали. Вот и присели кто на свою котомку, кто на поваленное дерево. Кто-то пустил по кругу флягу, кто-то сломал надвое сухарь и протянул половину товарищу, а старшина то и дело сплёвывал гной – по дороге нарыв на десне прорвался и боль стала вполне терпимой.

– А ты и впрямь ходок, Кондрат, – подначил Сучка Нил. – Правду Матица сказывал! Эвон, какую тропу протоптал!

– Это он к Алёне торопился, вот, значит, и озадачился, чтобы время не терять! – поддержал товарища Матица, смачно хрустя сухарём.

– Во-во! – хмыкнул Гвоздь. – Алёна, она баба такая! К ней и зверем-пардусом побежишь! Ох, пропал ты, Сучок – женит она тебя на себе, вот тут ты царя Давида и всю кротость его и вспомянешь!

– Да не один раз! – хохотнул Скобель.

– Будя ржать! – вызверился Сучок. – Мальцов бы постыдились!

Плотники покатились со смеху, а Пахом Тесло поднялся, подошёл к Сучку, пощупал тому лоб и во всеуслышание заявил:

– Фух, всё добро! Это у него жар от зуба прикинулся, а я уж думал – с чего это старшина наш столь благонравным заделался?

Тут мастера и вовсе закисли со смеху. Сучок изловчился и, не вставая с пня, пнул Пахома под колено. От неожиданности тот рухнул задом прямо в лужу.

– О! Бог шельму метит! – Сучок наставительно воздел палец к небу. – Сказано в Писании: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены!»

– Ни хрена себе! – удивился Пахом, выбираясь из лужи.

– Вот те и хрена! – отозвался старшина под общий хохот. – Внимай далее!

– Чего?

– В заднице черно! – пресёк дискуссию Сучок. – Сказано: «Противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие …», тьфу, едрит твою! Короче, не тявкай на артельного старшину, а то всю жизнь с мокрой задницей и проходишь – оно так по Писанию!

– Ой, Кондрат, чего я вспомнил! – заржал Матица. – Совсем я ещё мальцом был, и повёл дядька твой, Царство ему Небесное, всю артель вместе с семьями до церкви. Служба, значит, всё чин-чинарём, а аккурат после причастия залетает в церковь какой-то хрен с горы – не то иноземец, не то поганый, и к отцу Ферапонту – ты его помнить должен.

– Ну, помню! Здоров был, и голосина, что труба иерихонская! – кивнул Сучок.

– Так вот, подлетает тот задрыга к отцу Ферапонту и по щеке его хлесь! – Матица выдержал драматическую паузу. – Все, ясен хрен, опешили – попа да в Храме Божьем и по морде! А этот шпынь и говорит: «Что, поп, ударили тебя по правой щеке, так подставь левую!»

– А поп чего? Неужто спустил обиду? – прокаркал Гаркун.

– Ты, птичка божия, слушай, не перебивай! – Матица вошёл в раж. – Не таковский отец Ферапонт был! Он, значит, щёку-то подставил, да как засранцу справа залудил – того аж на паперть вынесло! А потом и говорит, тоже из Писания: «Какою мерою меряете, такою и вам отмерено будет!» Тут, значит, бабка Гликерья опомнилась и к дьяку: «Отче, чего тут деется?», а тот: «Евангелие толкуют, чесна жена!»

Плотники, повизгивая от избытка чувств, повалились на землю. Неизвестно, сколько бы ещё продолжалось веселье, но тут…

– Дядьки, стойте! – мальчишка указал рукой в сторону Ратного. – Чего там такое?!

Все прислушались. Со стороны скрытого лесом села слышался какой-то шум, крики и даже как будто лязг оружия.

– Чего там? – встрепенулся Сучок. – Пойду посмотрю.

– Сиди, – отозвался Гаркун, – нехорошим там пахнет, а вы по лесу прёте, что бычара на случку – только треск стоит! Сам схожу!

– Ладно, – не стал спорить старшина, – иди. А остальные давайте-ка от греха с дороги!

Гаркун вернулся быстро.

– Ноги надо уносить – обложили Ратное! – выдохнул он, неслышно возникнув из кустов.

– Как обложили, кто? Ляхи?

– А пёс их разберёт! С дрекольем всяким, с телегами, с бабами, но много! Не осилим! В ворота вроде долбить начали, да в них со стен стали стрелы кидать, они и откатились! О, слышите ор – опять, небось, полезли!

Будто подтверждая слова Гаркуна, в Ратном заполошно ударили в набат.

– Гаркун, погодь! – Сучок тронул лесовика за плечо. – Откуда ворота выносят и на тын лезут?

– Да с реки! Много их! Не прорваться!

– А со стороны леса?

– Да за селом особо не видать!

– Так есть холопы с той стороны или нет?

– Какие холопы? – этот вопрос плотники задали уже хором.

– А кто ещё с дрекольем и бабами может быть? Колено израилево?! – Сучок выматерился. – Есть кто с той стороны?!

– Вроде нету, – развёл руками Гаркун, – не видать за селом.

– Как хотите, мужи, а я в Ратное! Возле Настёниной избы брод есть – глядишь, и проскочу! – Сучок поклонился плотникам. – Ежели что – не поминайте лихом и простите за все!

– Я с тобой, дядька Кондрат! – Швырок выступил вперёд.

– Совсем охерел, молокосос! – вызверился Сучок. – На кой ты мне сдался? А о Глашке своей ты подумал, выпороток?!

– Я себе сдался, дядька! – Швырок полоснул старшину по-мужски твёрдым взглядом. – В Ратном Глашка!

– М-мать! – только и сказал Сучок.

– Погодь, Кондрат! – Матица выпростал из-за пояса топор. – Мы тебя одного не бросим. Вместе пришли, вместе и дальше пойдём.

– Ты чего?! Это ж смерть верная, а у тебя детишки! – Плотницкий старшина просто опешил.

– Верно Матица говорит. Ни тебя, ни их, – Гвоздь мотнул головой в сторону Ратного, – не бросим. К нам тут с добром, а за добро платить надо!

– Эх, хотелось детишек иначе выкупить, да, видать, не судьба! – дёрнул щекой Скобель. – Нас тут пригрели, надежду дали, дом, на службу поверстали, а детишек Лис не бросит!

– Угу, он сам сказывал: «Кто голову сложит, семье того воля и корм, пока дети в возраст не войдут», – согласно кивнул Пахом Тесло. – А Лис не врёт… Ну чаво, пошли родню из кабалы выкупать? Не деньгами – кровью выпало, бывает.

Остальные плотники согласно загомонили.

– Твёрдо решили? – Сучок тяжёлым взглядом обвёл мастеров.

– Твёрдо! – Нил ответил за всех. – Ты не зыркай, командуй давай, господин десятник!

– Гаркун, бери сопляков, Простыню и что есть мочи дуйте в крепость – может, успеете подмогу привести! – Старшина махнул рукой в сторону тропы. – Остальные давайте за мной!

– Погодь, старшина, – каркнул Гаркун, – чего меня отсылаешь? Не пойду!

– Гаркуш, мы ж скорее всего живыми не выйдем, – с грубоватой нежностью произнёс Сучок. – Сам слышал, почему на это пойдём, а тебе-то зачем? Не твоя война!

– Моя не моя, то не тебе решать! – отрезал лесовик. – У меня здеся тоже должок имеется, а какой, если выживем, расскажу.

– И я не уйду, дядька, – твёрдо сказал Швырок.

– Мы тоже! – хором заголосили Утинок с Клинышком.

Швырок, ни слова не говоря, отвесил им по затрещине, развернул и пинками направил в сторону Михайлова Городка. За ними, горестно ухая, потянулся Простыня.

– Бегом! – напутствовал ребятишек Нил. – Быстро за подмогой!

– Ладно, народ, – обратился Сучок к своему войску, – поссать надо, а то там некогда будет, и двинулись. Я первый, остальные за мной. Как брод перейдём, так Шкрябка справа от меня, Гвоздь слева, Пахом, Скобель, Тесло и Матица следующие, Гаркун, Швырок, Струг и Отвес сзаду. Идём тесно, клином, топоры наготове. Если там нет никого – лезем через тын. Если есть, прорываемся к воротам. Все поняли?!

– Так точно, старшой! – хором отозвались плотники.

– Ну, тогда опростайтесь и с богом!

Ледяная вода залилась Сучку в сапоги и мерзко обжала икры.

Плотники плотной кучкой выбрались на противоположный берег Пивени.

– Бегом давай! Шевелись! – старшина погнал своих мимо леса к селу.

Хлюпая водой в сапогах, плотники побежали. Вдруг со стороны брода раздался громкий плеск и какое-то непонятное уханье. Сучок на бегу обернулся и в сердцах выматерился – через брод, гоня волну, что твоя рыба-кит, пёр убогий Простыня.

– Сучок! Ходить! – вопил на ходу дурень. – Ам!

– Твою мать! – хором выдохнули плотники.

– Они туда, ты сюда! – Простыня, демонстрируя чудеса резвости, уже настигал Сучково войско. – Догоняй!

– Стой, сука! – во всю мочь заорал Сучок.

– Тама! Тама! – Кто знает, что пригрезилось убогому, но он ещё наддал и выскочил на поле между лесом и селом. Сзади, отчаянно матерясь, неслись плотники.

Плотницкий старшина со товарищи обогнул опушку леса и встал, как вкопанный: перед погостными воротами, всего-то саженях в ста от Сучка, деловито сновала толпа разнообразно вооружённых мужей. Там было всё: ослопы, топоры, вилы, луки, мелькнули даже несколько щитов и мечей. Нападавшие явно собирались под прикрытием стрелков высадить ворота – несколько человек уже тащили здоровенное бревно.

Простыня в это время что-то нечленораздельно заорал и бросился по направлению к находникам.

– Стой, погань! – заорал во всё горло Сучок, срываясь с места и увлекая за собой плотников. – Стой! Держи его!

Высокий воин обернулся на шум, одним взглядом окинул сцену погони, рванул с плеча лук – Простыня споткнулся на ходу, обернулся, по-детски всхлипнул и упал – в груди у него по самое перо засела стрела.

– Вы от речных ворот?! – крикнул воин. – От Горюна?

Сучок ничего не ответил, а только прибавил ходу. Воин, видимо, решил, что десяток мужей несёт какую-то важную весть, и торопливо зашагал навстречу.

– Чего там стряслось? – переспросил он и, вдруг догадавшись, ощерился, выхватил меч и перебросил щит со спины.

Но было уже поздно – Сучок налетел на него, обухом топора отбил меч, концом топорища отклонил щит, крутанулся и на противоходе вогнал узкий плотницкий топор между шеей и ключицей противника.

– К воротам! – заорал старшина. – Скопом! Оружных и лучников выбивай!

Плотным кулаком Сучков десяток вклинился в опешивших находников. Нескольких противников зарубили сразу, пока они ещё не опомнились, но вои с настоящими мечами быстро навели порядок. Вот тут-то плотникам пришлось солоно. Первым упал Пахом Тесло – нагнулся добить ворога, а спину открыл, ему туда рогатину и вогнали. На Скобеля уполовиненные им бревноносцы это бревно и скинули, а потом скопом добили. Швырка сбили с ног, но тот, визжа от ужаса, умудрился укусить одного из супротивников за ногу, а второму воткнуть нож в пах и на четвереньках пробился к своим. Неведомо как, но плотники, разменяв двоих своих на дюжину находников, пробились к воротам. Ни один из Сучкова воинства невредимым не остался.

Больше ничего Сучок подумать не успел – об окантовку отобранного у ворога щита сломалась прилетевшая с заборол Ратного стрела.

– Глаза разуй, корова недоенная! – заорал во всё горло старшина. – Чтоб тебя леший попользовал в зад и перед, лежмя, плашмя и всякоразно! Ты в кого стрелы мечешь, лярва слепая?!

– Сучок, ты? – раздался с заборол женский голос. – А я…

– Головка от… – закончить фразу Нилу не дали.

Уцелевшие вои построили остальных и погнали их вперёд.

– Бабы, прикрывайте! – крикнул Сучок и повел своих навстречу. Он нутром понял, что в таком бою можно только ответить ударом на удар. Иначе сомнут.

Нескольких нападавших уложили стрелы ратнинских баб, а потом плотники сошлись грудь в грудь со штурмующими. В первом ряду шли пятеро неведомых ратников. С ними-то и столкнулись плотники. Пришлые вои явно щи лаптем хлебать были не обучены – за каждым из них, как привязанные, следовали по два-три холопа поздоровее, и, пока ратник связывал кого-нибудь из сучковцев боем, его подручные норовили достать противника.

Кое-кого и достали: первым зашатался Струг, его подхватил Отвес, срубил одного из нападавших, но и сам рухнул с рассечённой головой. Убийцу Отвеса достал Швырок и опять из «партера». Он же, тыкая кинжалом направо и налево, сумел оттащить стонущего Струга к самому тыну. Окровавленные Гвоздь и Гаркун рубились, прикрывая друг друга. Несколько раз их от неминучей смерти спасали метко пущенные с тына стрелы. Те же стрелы не давали остальным взбунтовавшимся холопам отрезать плотников от ворот. Сучку даже показалось, что летят они теперь куда гуще, чем в начале схватки, и оттого ворог заколебался.

– Шкрябка, Матица, за мной! – приказал Сучок. – Прикрывайте!

Троица плотников рванулась вперёд. Сучок метил в похожего на крысу воя, который явно командовал взбунтовавшимися холопами.

Им удалось. Почти. Противник ждал чего угодно, но не атаки. Вот только крысовидного срубить не удалось. Матица свалил чернобородого бугая, прикрывавшего крысолюда, отпрыгнул от другого, чуток зацепил третьего.

– Тороп, сзади! – заорал кто-то из врагов.

Крысомордый сделал шаг назад, разрывая дистанцию, щитом отвёл топор Сучка, извернулся и самым кончиком клинка прочеркнул Матицу поперёк живота. Кишки ослизлой серо-желтоватой массой выпали плотнику прямо под ноги. Ещё влекомый инерцией своего топора, Матица сделал шаг прямо в окровавленный ком у своих ног. Глаза его широко распахнулись, он пронзительно и тонко завизжал, рухнул на колени, потом на бок и, не переставая визжать, принялся запихивать свои внутренности обратно в живот. Жесточайший спазм свернул тело плотника в плотный клубок, а визг перешёл в хрип. Дальше Сучок не видел – убивший Матицу похожий на крысу вой прикрылся щитом и бросился на старшину, а с боков навалились ещё трое. Сучок отшатнулся назад и завертелся, парируя удары.

– Сука! – хрипло взревел старшина и очертя голову рванулся в атаку.

Он не понял, как проскочил под двумя топорами, не увидел, как Нил убил своего противника и тут же припал на одно колено раненый, не почувствовал, как меч крысомордого погрузился в его собственное тело. Всё это было не важно – главное, убить крысолюда, отомстить за Матицу, а там всё будет хорошо. Даже об Алёне Сучок в тот момент не вспомнил.

Звякнуло столкнувшееся железо, в руку ударило отдачей от топорища, а в лицо старшине плеснуло чем-то вонючим и серо-красным. Он машинально обтёр лицо рукавом, и тут на него рухнул мир – под ногами валялся предводитель находников с разнесённой в клочья головой, возле тына Швырок рубился с каким-то холопом, не подпуская того к раненому Стругу, а вокруг валялось несколько битых стрелами бунтовщиков, Гвоздь и Гаркун, пугая выставленными топорами вдруг оробевших мятежников, тащили к воротам Нила.

– Сучок, к тыну давай! – хрипел окровавленным ртом Гвоздь.

Над ухом свистнула стрела и сбила сунувшегося было к Сучку холопа.

– Кондраша, уходи!

Раздавшийся с тына голос Сучок узнал бы из тысячи.

Старшина, неловко припадая на раненую ногу, начал пятиться к тыну. Ему почему-то казалось совершенно невозможным показать врагу спину на глазах любимой. Так он и доковылял до самых ворот. Его не преследовали. Холопы откатились назад на добрую сотню шагов и пустили оттуда несколько стрел. Бабы ответили.

Попали в кого или нет, Сучок не видел – перед глазами маячила кровавая пелена. Он стоял, прислонившись спиной к шершавым брёвнам, и пытался заставить бессильно повисшую руку поднять щит. Это почему-то казалось очень важным. Рядом с ним, прикрывая раненых, стояли Гвоздь, Гаркун и Швырок. От речных ворот тоже долетали звуки боя, но и там со временем стало потише. Сколько всё это продолжалось – бог весть. Голову Сучка заполнила звенящая пустота.

Вдруг со стороны Пивени раздались последовательно вопль ужаса, который издают беспощадно избиваемые люди, торжествующий бабий вой, конский топот и воинские команды. Услыхав это, последний оставшийся в живых ратник находников бросился в лес. За ним дали стрекача и остальные.

Больше ничего подумать Сучок не успел. В глазах потемнело, и он рухнул лицом вперёд. Гвоздь выронил топор и сполз спиной по брёвнам.

– Дядьки!!! Кондраша!!! – крики Швырка и Алёны слились в один.

Швырок бухнулся на колени возле Гвоздя, а Алёна, как была с луком, так и сиганула вниз с тына – только юбка выше головы взвилась. Тем временем изнутри Ратного кто-то уже со стуком вынимал из проушин воротный брус.