Часть III. Врата Наккиги
Огромный конус Наккиги заполнил собой почти весь обзор. Располагаясь в центре неровного плато, он напоминал присевшую фигуру облаченного в мантию человека. Священный пик означал для Вийеки несколько важных понятий: убежище, родителя, сурового и недовольного учителя. Теперь, когда гора час за часом становилась все больше и выше, он чувствовал перед ней немного нелепое, но нараставшее чувство вины. Они, дети Сада, возвращались домой в безумном смятении; не как спасители, а как чудом уцелевшие жертвы непредвиденных обстоятельств. Словно они тонули, уже оставив любые надежды, однако были выброшены волнами на берег.
Их отряд вела генерал Суно’ку. Она скакала перед неказистым катафалком, на котором покоился деревянный гроб ее предка Экисуно Великого – героя дюжины битв, а теперь просто еще одного мертвого хикеда’я, убитого смертными. Вийеки вспомнил о Сердце Того, Что Было Утеряно – древнем драгоценном камне, висевшем на шее мастера Яарика.
«И это все, чем наши люди могут похвастаться на закате своего существования? – изумился он. – Новыми потерями? Мы привели назад несколько сотен воинов из тех тысяч, которые отправились на юг. Разве подобный факт не является очередной демонстрацией предначертанной нам судьбы – такой же пафосной и нелепой, как гемма, напоминающая об исчезнувшем Саде? Неужели только это у нас и осталось – воспоминания о том, что нам не удалось спасти?»
Вийеки не видел будущего для своего народа – даже в том случае, если им удастся уцелеть в битве со смертными. «Мы отступаем. Мы прячемся. Наша численность уменьшается. Пройдут годы, и мы исчезнем, оставив лишь след в старых историях. Хотя это будут не наши истории».
Казалось, только генерал Суно’ку, единственная среди равных, думала иначе. Лишь она дарила ему слабую надежду, но сейчас они возвращались домой, а там их ожидала суровая реальность, где главными факторами будут проигрыш в войне, всеобщий траур и сожаление об огромных потерях.
Он посмотрел на своего мастера, гадая, о чем думал Яарик. Возможно, их мысли в чем-то совпадали? Лицо магистра, как обычно, ничего не выражало. Оно походило на каменную маску, гладко отшлифованную веками ветров и дождей. Вийеки не мог представить себе, каким образом он однажды заменит собой лидера – человека такой мистической непроницаемости и глубины познания.
«Я недостоин этой чести, моя великая королева, – подумал он. – Тебе нужны герои, а не обычные Каменщики. Я недостоин».
Отряд, растянувшись, петлял между развалин давно покинутого города – Наккиги-Какой-Она-Была. Им приходилось выискивать более ровные участки на выщербленной и заваленной камнями дороге, носившей некогда гордое название: Королевский Путь! Лишь несколько больших плит осталось от древнего проспекта, настолько широкого, что прежде по нему могла скакать шеренга из дюжины всадников – причем не касаясь друг друга. Большую часть плит давным-давно унесли внутрь горы, когда хикеда’я, спасаясь от враждебного мира, созданного смертными, решили расширить город-убежище.
Однако величие прежней столицы по-прежнему сохранялось в беспорядочных руинах и кольцах камней, отмечавших места, где в старину стояли монументальные здания. Замки кречетов, некогда гнездившиеся на склоне горы, исчезли, но их каменные фундаменты сохранились – по крайней мере, опытный глаз Вийеки различал контуры замков. Небесный Дворец превратился в поле валунов на мертвой замороженной траве. Были времена, когда его открытый купол обрамлял ночное небо, к восторгу ученых-наблюдателей. По всему городу, словно реки ртути, ветвились протоки Канала Лунного Фестиваля, где прежде изящные лодки доставляли солдат, придворных и влюбленные пары в различные заведения с их собственной историей.
На миг Вийеки показалось, что он действительно видит те трогательные моменты прошлого и великолепный город, который считался соперником самого Асу’а. Реальность словно раздвоилась. Перед ним возвышались две фундаментальные арки Королевской Галереи, какими они выглядели прежде, и их давно разрушенные колонны нынешних дней; грациозные изгибы Моста Исхода и утрамбованная заледеневшая грязь, отмечавшая место этого шедевра зодчих. Там, где располагались прекрасные высокие дома лордов – поэмы в камне на фоне звездного неба, – теперь торчало несколько выступавших глыб, похожих на сломанные зубы в челюсти скелета. Владельцы прежних особняков давно лежали в древних залах Безмолвного Дворца под Наккигой. Единственное, что сохранилось от той славной эпохи, была сама гора и высокие врата, предлагавшие темноту и безопасность всем тем, кого они приветствовали.
«Мы выходим на солнечный свет только для того, чтобы сражаться», – подумал Вийеки. Бывают такие идеи, которые, однажды возникнув в уме, уже не уходят. – Мы называем темноту нашим другом, но когда древние рассказывали нам истории о Саде, они упоминали лишь святой и бесконечный свет. Как тьма стала нашим единственным жилищем?»
Когда они пересекали замерзшее болото у подножия горы, некогда бывшее Полем Знамен – огромной площадкой для тренировок и парадов Ордена Жертв, – Вийеки заметил, что высокие врата Наккиги стояли открытыми. На миг все его размышления вылетели из головы в страхе перед тем, что они пришли домой слишком поздно. Неужели смертные как-то обогнали Вийеки и его воинов и в городе не осталось тех, кто мог встретить вернувшихся с войны сородичей? Неужели внутри горы их ждали только трупы и кровь? Затем он увидел редкие ряды Жертв по обе стороны массивных ворот из ведьминого дерева. Его сердце успокоилось. Смертные еще не пришли. Люди Наккиги готовились приветствовать воинов.
Проезжая мимо караульных, Вийеки не мог не заметить, что большинство из этих воинов были слишком юными или старыми для регулярной армии. Смертные вряд ли нашли бы отличия между ними. Вийеки видел туго натянутую кожу стариков и лучившиеся энтузиазмом глаза молодых солдат, которые еще не понимали, как много разбитых и побежденных армий годами возвращались через врата Наккиги – с каждым разом во все меньшем количестве.
Когда генерал Суно’ку остановилась между рядами почетного караула, из ворот вышла толпа певчих, ведомая всадником на черном коне. Этот мужчина, салютуя, поднял ладонь, и даже со своей удаленной позиции Вийеки увидел, что его лицо было закрыто маской из полупрозрачной высушенной кожи.
Вийеки почувствовал холод в районе груди. Их встречал Ахенаби – Лорд Песни. Он вернулся из южных стран с одним из первых отрядов. По идее, Вийеки должен был радоваться тому, что такая могущественная фигура выжила в битве со смертными. Вместо этого ему почему-то вспомнилась одержимость Тзайин-Кха в Башне Трех Воронов, и он содрогнулся от ужаса. Генерал Суно’ку проигнорировала приказы Ахенаби и убила его верную помощницу. Какое наказание вызовет подобное непослушание? Коснется ли оно только Суно’ку или его распространят на всех остальных? Вийеки слышал множество историй о Холодных Снежных Залах. Он скорее согласился бы на сто ударов расщепленным посохом палача, чем на встречу с мастерами боли из ордена Ахенаби.
Хотя хриплый голос сохранял обычный повелительный тон, Лорд Песни старался говорить доброжелательно и вежливо:
– Вы вернулись к нам целой и невредимой, генерал Суно’ку, и, как я вижу, привезли останки вашего славного предка – маршала Экисуно. Сейчас мы перенесем его на Поле Черной Воды, где мои люди вознесут молитвы благодарности за принесенную им жертву. После этого гроб будет доставлен в Безмолвный дворец.
К изумлению Вийеки, Суно’ку ответила:
– Вы очень добры, верховный магистр Ахенаби, но мы поступим иначе. Тело моего предка перенесут во внутренний двор кланового дома Ийоры, потому что таков наш обычай.
Момент неловкой тишины показал, что Лорд Песни тоже удивился отказу генерала. Он быстро справился с замешательством.
– Давайте не будем обсуждать здесь такие вопросы, словно вы чужаки у нашего порога. От имени королевы я приветствую вас. Хорошо, что вы вернулись. Нам многое нужно обсудить.
– Разве королева проснулась? – спросила Суно’ку. – Я считала, что, доблестно потратив почти все силы на противодействие смертным, она погрузилась в кета-джи’индра.
– Да, конечно, – ответил Акхенаби с едва уловимой напряженностью в голосе.
Никто в собравшейся толпе, кроме Вийеки и нескольких других представителей знати, даже не заметил этого.
– Наша мать по-прежнему спит в джи’индра, восстанавливая силы. Только я говорю от ее лица. Мы потерпели поражение в великой войне. Наккига находится в смятении. В такое тяжелое время кто-то должен был взять управление на себя.
Ахенаби резко замолчал, осознав, что защищается перед младшей по рангу. Вийеки мог поклясться, что даже там, где он стоял – фактически в нескольких шагах, – до него доходили волны холодной ярости Лорда Песни.
– И, как всегда, Наккига благодарна вам за это, магистр Ахенаби.
Суно’ку повернулась к воинам, стоявшим в почетном карауле:
– Спасибо вам, верные Жертвы. Мы храбро сражались с врагами, зная, что при любой опасности вы защитите наших близких.
Она снова повернулась к Ахенаби и стае его певчих в малиновых мантиях:
– Разрешите нам войти, мой лорд. Мы предвестники бури, и у нас не так много времени, чтобы растрачивать его.
Ахенаби махнул рукой, и певчие освободили дорогу, но, когда Суно’ку подъехала к воротам, он натянул поводья черного коня и, развернувшись, поскакал рядом с ней. Вийеки почувствовал мгновение беспомощной ревности. Верховный магистр Яарик присоединился к Ахенаби и генералу Суно’ку. Он въезжал в Наккигу на прекрасной лошади, принадлежавшей благородному воину, погибшему в Башне Трех Воронов. Они с Яариком были почти ровней, пока скитались по землям смертных. Теперь же Вийеки шел пешком, и ему, как остальным вернувшимся хикеда’я, предстоял долгий путь к центру города.
«Я слишком уверовал в ту благосклонность, которую Яарик показывал мне, пока нам угрожала опасность. Он сказал, я буду его преемником. Он действительно так сказал. Я не мог ошибиться».
Когда они вошли в Наккигу, Вийеки с удивлением обнаружил, что в широком Мерцающем проходе их ожидали шеренги из сотен сородичей – в основном обычных хикеда’я из самых низших каст. Как и караульные солдаты, они выглядели либо слишком юными, либо очень старыми. Одетые в рванье и тощие от голода, они, увидев Суно’ку, взбодрились, словно она была самой королевой. Не только низшие касты приветствовали вернувшихся воинов. Более благополучные жители Наккиги наблюдали за их процессией с балконов высоких жилищ. Многие из них тоже одобрительно аплодировали Суно’ку и ее Жертвам.
Вийеки торопливо зашагал вперед, пока не поравнялся с Яариком, ехавшим последним в когорте вернувшейся знати.
– Похоже, лорд Ахенаби разозлился, – сказал он тихо наставнику. – Его никто еще не приветствовал подобным образом.
– Ты думаешь, ему есть дело до каких-то приветствий?
Яарик был явно не в духе.
– Лорд Песни привык действовать в тишине и темноте. Ему не нужна красочность парадов. Он жаждет только силу.
– Ему явно не нравится то воодушевление, с которым люди радуются Суно’ку.
– Мне оно тоже не нравится.
Яарик сделал жест, пресекавший другие возможные вопросы подчиненного.
– Запомни, что я говорю тебе сейчас, старший помощник Вийеки. Враг твоего врага не всегда является другом.
Не сказав ничего другого, верховный магистр пришпорил лошадь и поскакал вперед. Вийеки оставалось лишь гадать, что означали слова его мастера.
* * *
Наконец, они достигли Поля Черной Воды – огромной площади у подножия каскадного Водопада Слез, где большие лестницы поднимались из главной части города к жилищам знати на втором ярусе и далее к домам мертвых и королевскому дворцу на третьем. Толпы следовали за ними, однако всеобщее веселье затихало. Чем глубже они входили в город, тем напряженнее становились лица изможденных людей, будто они ожидали какое-то откровение. Суно’ку приказала установить гроб маршала Экисуно на большой каменной платформе рядом с монументом, известным как Алтарь Друкхи. Он был возведен в честь погибшего сына королевы, но на самом деле считался памятником всех мучеников, погибших в войнах Наккиги.
Когда катафалк опустили, Суно’ку какое-то время стояла над гробом, словно вела безмолвную беседу с предком. Затем она повернулась и подошла к передней части платформы, представ перед собравшейся толпой. На изгибе локтя генерал держала шлем с серебряной совой. Ее белые волосы сияли в свете факелов. Встав на краю платформы, Суно’ку как бы заняла место между лордом Ахенаби и людьми на площади.
– Хикеда’я! – произнесла она громким и мелодичным голосом, напоминавшим звуки боевой трубы. – Благородные касты! Беспрекословно выполняйте данные вам приказы. Нужно многое сделать, чтобы подготовиться к предстоящей осаде. Остальным из вас скажу: не бойтесь! В грядущие дни вы должны работать на пределе своих сил, и вам уготовлена не меньшая слава. Вместе мы добьемся триумфа! Сначала в битве с армией, которая желает уничтожить нас, а затем в сражении против мира смертных. Мы вернем свои земли! Мы победим. За Сад!
Генерал не стала ждать, когда затихнут одобрительные возгласы. Она жестом велела носильщикам поднять катафалк и последовать за ней на площадь, заполненную простым народом. Вийеки, как и многие другие представители знати, мог лишь в изумлении наблюдать, как она и ее свита проходили сквозь толпу – неимоверно близко к людям из бедных кварталов, которые теснились с каждой стороны. Это были отбросы общества, пытавшиеся прикоснуться к генералу. Некоторые даже бросали цветы – не только на гроб Экисуно, но и на саму Суно’ку, – бледные соцветия снегосолнца и вечнобела, украденные из ваз для подношений давно погибшим героям. Другие выкрикивали ее имя и умоляли спасти их. Вийеки никогда не видел, чтобы люди низших каст так пламенно выражали чувства к кому-то, кроме королевы.
Продвигаясь в толпе, как волна, генерал и ее приближенные достигли края площади. Их процессия начала подниматься по лестнице на второй ярус города, направляясь к дому их великого клана. Обычные люди не могли последовать за ней. На ступенях остался след из цветов.
После того как Суно’ку ушла, люди стали расходиться по кварталам, но они покидали площадь медленно и неохотно, с лицами, выражавшими сожаление. Казалось, их пробудили от радостного сна, с которым люди не хотели расставаться.
* * *
Несмотря на ужасное состояние древней норнской дороги, тянувшейся от Башни Трех Воронов, их продвижение по вражеским землям проходило без особых происшествий. Эндри настолько ослаб от постоянного жара, что больше не мог держаться в седле за спиной Порто, поэтому тот сажал раненого друга перед собой, как ребенка, и придерживал парня одной рукой в прямом положении.
Легкое кружение снежинок сменилось густым снегопадом. Из-за оледеневшей грязи древняя дорога стала почти непроходимой. Армия герцога медленно продвигалась вперед между малыми пиками Норнфеллса, неуклонно приближаясь к зловещему конусу огромной горы, которую смертные называли Пиком Бурь. Никто уже не напевал походные песни. Солдаты притихли. Разговоры велись полушепотом. Все испытывали благоговейный трепет от вторжения в страну, так долго считавшуюся территорией страшных сказок, которыми взрослые пугали непослушных детей. Облачное, грифельно-серое небо – низкое, словно потолок в хижине бедняка – висело над их головами. Порто, как и многие другие воины, чувствовал, что за ним наблюдали откуда-то сверху. Казалось, высокий Пик Бурь имел глаза… недобрые глаза.
«Похоже, они видят нас, – подумал он. – Следят за нами с помощью каких-то магических устройств. Интересно, что они сейчас думают?»
– Это ты, Порто? – спросил Эндри, с трудом произнося каждое слово.
– Да, приятель. Кто же еще?
– Я хочу вернуться домой. Мне холодно.
– Знаю. Мы все хотим вернуться домой.
Он чувствовал дрожь, сотрясавшую тело молодого человека, хотя с тех пор, как они пересекли границу Риммерсгарда, этот день был одним из самых теплых.
– Потерпи. Осталось немного. Вот разберемся с норнами, и я повезу тебя в Анзис Пелиппе. Прямо в Гавань.
– Скажи, а лето еще не кончилось?
Порто воспрял духом. Эндри давно уже не говорил так много. Возможно, потемневшее место на его спине понемногу начало исцеляться. Возникшая надежда тут же уступила место разочарованию. Ветер поменял направление, и Порто почувствовал запах разложения, исходивший от раны молодого солдата.
– Еще не кончилось.
Эндри молчал какое-то время.
– Там проводили соревнования по гребле, – сказал он наконец. – У нас в Гавани. Один раз их выиграл мой дядя. У него были самые мускулистые руки, которые я когда-либо видел. Как у борца. Дядя утонул.
– Как же он мог выиграть соревнование, если утонул?
Порто склонился вперед, надеясь увидеть улыбку Эндри, но лицо парня, с открытым ртом и воспаленными глазами, больше походило на посмертную маску.
«Сохрани меня Бог, – подумал Порто. – Сколько мертвецов я уже видел. Мне бы еще раз посмотреть на моих родных и близких. Как бы я хотел взглянуть на мою Сиду, живую, веселую и такую далекую от норнских замороженных земель. Хвала святому Рансомеру за мудрость графа Стрива, который удержал Пердруин от худших ужасов войны».
– Дядя тогда еще не утонул… Это случилось в другое время.
Эндри вздохнул и судорожно закашлял. Порто чувствовал через две кольчуги, как рвались воспаленные легкие его раненого друга.
– Все было в другое время, – восстановив дыхание, прошептал молодой человек.
Его голос был таким тихим, что Порто пришлось склониться вперед. Эндри больше не произнес ни слова. Вскоре его голова упала на грудь, и молодой человек задремал, убаюканный медленной поступью лошади.
Они продолжали двигаться по ухабистому тракту, который некогда был такой же большой и величественной дорогой, как Аллея Триумфа, ведущая к наббанскому дворцу Санцеллана Махистревиса. Порто мало знал о норнах и не мог судить о времени, когда этот путь пришел в негодность. Он вообще не слышал о том, чтобы северные фейри занимались чем-то серьезным: строили дороги или возводили города. По его мнению, они только и делали, что скрывались в заснеженных пустошах и планировали пакости для смертных людей. На миг, представив всю глубину его невежества и непостижимую обширность истории, Порто почувствовал приступ головокружения. Он посмотрел на ближайших всадников – риммеров и наемников с юга, таких же, как и он сам. Неужели они думали о том же? Судя по лицам, мысли всадников тоже были мрачными.
* * *
Изгримнур уже устал смотреть на гору. Однако его взгляд постоянно возвращался к ней. Казалось, пока они приближались к огромному темному конусу Пика Бурь, тот распухал и расширялся, закрывая горизонт и угрожая проткнуть вершиной низкое небо. Из трещин на склоне горы поднимались клочковатые шлейфы пара. Они сплетались вверху в сплошную облачную дымку, которую ветер раз за разом уносил куда-то вдаль, оставляя лишь несколько лоскутьев, обвивавших серые скалы.
Седые брови на лике горы не старили ее. Она возвышалась над небольшими холмами, как огромный тан в окружении коленопреклоненных хускарлов. Полосы снега, тянувшиеся вниз от белой шапки на вершине, лишь подчеркивали безмерность пространства, занятого черными скалами. Создавалось впечатление, что сама Природа, попытавшись ограничить эту гору, потерпела неудачу. Тем не менее Изгримнур и несколько тысяч его смертных воинов намеревались подчинить гору своей власти.
– Мы наивные олухи, – произнес Слудиг, ехавший прямо за его спиной.
Изгримнур обернулся и вопросительно посмотрел на него:
– Олухи? Почему?
– Ради Бога, мой лорд, посмотрите на гору. Это вам не башня и не обветшалая стена. Перед нами работа Создателя. Шедевр первых дней Творения. Она все еще дышит Его огнями. Как мы будем покорять ее?
Изгримнур огорчился тем, что сомнения Слудига были эхом его собственных мыслей. Нахмурившись, Изгримнур сказал:
– Если мы делаем богоугодное дело, нам не нужно бояться творения Бога. Потом, мой друг, мы не хотим покорять эту гору. Нам нужно лишь добраться до существ, прячущихся внутри нее. От норнов нас отделяют врата, созданные не Богом, а руками людей.
– Руками фейри, – мрачно поправил его Слудиг. – И их проклятой магией.
Изгримнур взглянул на женщину-ситху, которая ехала на белом коне неподалеку от них. Ее мягкие серые одежды трепетали на ветру. В отличие от других всадников, съежившихся в седлах от холода, с капюшонами, натянутыми до бровей в надежде защититься от летящего снега, она, казалось, абсолютно не беспокоилась о таких мелочах, как ветер и ненастная погода.
– Эй, леди Аямину! – крикнул Изгримнур. – Можно вас на пару слов?
Казалось, ситха никак не отреагировала на призыв, но ее конь ускорил шаг, и вскоре она оказалась между герцогом и Слудигом.
– Слушаю вас, – сказала она.
– Я хотел задать вам несколько вопросов о воротах.
Изгримнур знал о ее снисходительности к норнам, но Аямину еще ни разу не обманула его. Она была лучшим источником информации в тех вопросах, которые герцог не мог прояснить с помощью разведчиков.
– Они действительно такие крепкие, как говорят истории? Их защищают какие-то чары? Или норны используют для обороны ворот особые хитрости?
Губы ситхи изогнулись в снисходительной усмешке.
– Вы все равно не поймете технологии наших народов, герцог Изгримнур. Огромные створки ворот были сделаны в глубокой древности из бронзы и ведьминого дерева. При их создании использовались специальные инструменты, которые вы называете «чарами». Они являются частью ворот, и их не накладывают, словно слой побелки на стену глиняной хижины.
– То есть вы хотите сказать, мы не пробьем их, даже если починим нашего Медведя? Железный таран сминает бронзу любой толщины. Это ваше ведьмино дерево…
Он покачал головой.
– Я действительно не понимаю, как дерево, пусть даже магическое, может быть крепче кованого металла.
Аямину сделала быстрый жест рукой. Казалось, она схватила птицу в полете и затем отпустила ее, позволив лететь дальше.
– Все можно пробить. Ведьмино дерево тоже ломается. В последних битвах вы разбили несколько мечей хикеда’я, поэтому знаете, что их можно разрушить. Чем старше ведьмино дерево – чем ближе оно располагалось в Саду к своим корням – тем труднее его сломать. Ворота очень древние. Они стояли тут тысячи лет. Сможете ли вы пробить их одним железным тараном? Только Танец скажет.
– Танец?
Изгримнур увидел улыбку на лице Слудига. Его вассал презрительно относился к чарам и магии. Он считал глупым учитывать их при подготовке к сражению.
– Танец Времени, – ответила ситха, изобразив пальцами некий символ, который герцог не успел запомнить. – Танец-Того-Что-Должно-Произойти. Он действует на все, что окружает и наполняет нас. Иногда кажется, танец проходит по определенному плану, но, честно говоря, это не постоянный узор.
Изгримнур нахмурился.
– Другими словами, вы не знаете, сможем ли мы пробить ворота?
– Конечно, не знаю.
На этот раз ситха действительно улыбнулась.
– Хотя поток времени, похоже, сопутствует вам. Если врата и могут пасть, то именно в этот период. Однако многие факторы по-прежнему подлежат рассмотрению, и некоторые предпосылки должны быть испытаны танцем.
Прежде чем Изгримнур успел высказать мнение по поводу бесполезности ее ответов, Аямину указала на кольцо высоких полуразрушенных колонн, стоявших на краю древнего внешнего города.
– Посмотрите на то разрушенное здание без крыши, – произнесла она. – Когда-то это был великий Небесный Дворец. Так называлась обсерватория, где королевские церемониймейстеры наблюдали за звездами.
– Что случилось с Небесным Дворцом? Почему вы указали на него?
– Что случилось? Он пришел в запустение, как и вся Наккига-Какой-Она-Была. Пока численность свирепых смертных увеличивалась, хикида’ев становилось все меньше и меньше. Почувствовав нараставшую опасность, они переселились в город, расположенный в недрах горы. Я указала вам на развалины этого здания, потому что лучшего места для лагеря вам не найти. Вы же не хотите оказаться слишком близко к горе, пока не подготовитесь как следует к сражению?
– Конечно, не хочу. Нам сначала нужно произвести разведку местности.
– Тогда Небесный Дворец будет хорошим местом для лагеря. Там все еще сохранились помещения с уцелевшими крышами. Ваши люди и лошади найдут защиту от холодного ветра. Это далеко от Пика Бурь и шпионских глаз.
– Ваш полуразрушенный дворец больше похож на западню, чем на укрытие, – проворчал Изгримнур. – Будь я Белым лисом, то устроил бы там засаду.
– Не думаю, что вам нужно бояться засады. У ваших врагов осталось мало воинов. Хикеда’я не будут сражаться с вами, пока вы пересекаете эти земли, потому что их первостепенным объектом обороны является сама гора. Королева Утук’ку находится в глубоком сне. Его недаром называют «опасным сновидением». Хикеда’я никогда еще не были так слабы, как в данный момент. Вы вряд ли поймете меня, Изгримнур, но когда вы станете лагерем в Небесном Дворце, ваша армия попадет под защиту древнего духа обсерватории. Это дух мира и гармонии. Вот почему его обитель была местом для размышлений о таинствах Небесного танца. Ваша армия будет там в безопасности. Настоящая опасность впереди – у подножия горы. У ворот Наккиги.
Изгримнур перевел взгляд с женщины-ситхи на Слудига, а затем на внушительное скопление гигантских плит и камней, все еще сохранявшее смутные очертания древних стен, строений и арок, ныне почти полностью разрушенных. Летние дни в этих северных пределах были холодными и очень длинными. Всадники и пехотинцы проводили в пути больше времени, чем при обычных условиях, – их дни переходов растягивались на час или два.
– Ладно, я принимаю ваш совет, – наконец сказал герцог. – Слудиг, скачи к ярлу Вигри и скажи ему, что мы устраиваем лагерь в том месте. В Небесном Дворце, как назвала его леди.
Слудиг, прожевав невысказанные слова, бросил на Изгримнура мрачный вгляд, который можно было бы принять за полное неподчинение. Ему не нравилась магия, и он имел хорошие причины, чтобы презирать или бояться ее. Изгримнур ждал от Слудига каких-то возражений, но тот только кивнул и помчался на поиски Вигри.
Герцог повернулся к огромному конусу Пика Бурь. Тот походил на наконечник копья, торчащий из скалистой земли и нацеленный в небо. В этой горе ощущалась молчаливая угроза, которую нельзя было игнорировать, как бы сильно ему ни хотелось вернуться в любимые и знакомые края.
«Какое одинокое место, – подумал герцог. – Мы пришли в унылый замороженный ад».
* * *
– Муж, вернись в постель, – сказала Кхимабу. – Колокол еще не звучал.
Она была права: огромный каменный колокол в Храме Мучеников еще не пробил первый утренний час, хотя Вийеки давно уже не спал. В его голове жужжал рой беспокойных мыслей.
– Я должен идти, жена. Мне нужно быть на заседании Военного совета.
Когда муж зажег тонкую свечу, Кхимабу прикрыла глаза изящной ладонью.
– Муж, ты же не член Военного совета. Зачем тебе туда идти? Ты оставляешь меня ради того, чтобы стоять снаружи у ворот дворца в ожидании каких-то новостей? Вместе с рабами и людьми из народа? Скажи, Яарик объявил тебя своим преемником?
– Об этом рано говорить. Я только знаю, что он велел мне прийти на Военный совет.
Кхимабу села, отбросив покрывало в сторону. На мгновение – а так бывало всегда – красота жены ошеломила Вийеки. Он восхищался ее изумительным телом и идеальным узким лицом. Пока он смотрел на Кхимабу, его рот пересох от нахлынувших чувств. Просто удивительно, что она – представительница прославленного клана Даеса – согласилась стать его женой.
– Тебя не было несколько месяцев. Почему же ты так быстро начинаешь проявлять ко мне безразличие?
Жена опустила на пол длинные ноги и встала, не стыдясь своей наготы, словно прекрасное лесное существо! Глядя на нее – не отрывая взгляда, пока Кхимабу одевалась, – Вийеки метался между двумя противоположными настроениями. Он до сих пор не мог поверить, что этот безупречный росток одного из древних кланов Наккиги теперь принадлежал ему. Впрочем, как обычно, вслед за этим удивлением возникал изводящий вопрос: почему ее родители и члены клана назначили его получателем столь щедрого дара. Конечно, некоторые знатные люди, не считая верховного магистра Яарика, видели в нем большой потенциал. Однако до своего последнего продвижения по службе Вийеки долго работал на благо ордена в неблагодарной второсортной безвестности.
– Жена, – сказал он и нерешительно замолчал.
Кхимабу повернулась и увидела, что Вийеки любуется ее телом.
– Возможно, сейчас ты думаешь о чем-то другом, кроме чести, оказанной тебе стариком? – с улыбкой спросила она. – Может, ты тоже считаешь, что этот день хорош для зачатия нашего наследника?
Утренний наряд жены еще не был закреплен лентами и поясом. Поведя плечами, Кхимабу позволила ему упасть на пол, открывая фигуру, будто выточенную из слоновой кости.
– Надеюсь, я буду желанной…
– Жена, сейчас не до утех. Давай не будем думать о наследнике. Во всяком случае, не этим утром.
Вийеки был удивлен своим отношением к ней: его совсем не тянуло к жене; он не желал ее, хотя мог бы чувствовать себя триуфатором.
– Меня пригласили на Военный совет. Нас осаждает армия смертных. Я не могу позволить моим личным эгоистическим делам отвлекать меня от содействия верховному магистру Яарику. Там будут главы всех орденов. Как я могу оказаться последней персоной, входящей в зал совета?
Кхимабу ответила ему холодным взглядом, которого Вийеки всегда боялся. Злость вскипела в ней, как внезапная буря у самого пика горы.
– Ну, да! Как ты можешь? У тебя же поручение от магистра! Но только не думай, что и у других не найдется важных дел! Нужно торопиться жить. Ты сам сказал, это война!
Она смотрела на него, словно он был не ее супругом, а только слугой низкого сословия.
– Мне приходится поддерживать наш дом, который ты так редко посещаешь. Я кормлю нашу прислугу и нахожу жилье для рабов, чьи дома находились вблизи ворот. Они теперь опечатаны по приказу твоего магистра.
– Это для того, чтобы нам было лучше обороняться, – ответил Вийеки, стараясь проявлять спокойствие, которого он не чувствовал.
Внезапный гнев жены всегда настигал его врасплох и оставлял беззащитным.
– Что еще можно было предпринять? Мы ведем войну, и именно там враг будет атаковать наш город.
– Конечно, муж. Я лишь сожалею, что твой любимый мастер не позволяет тебе отпраздновать возвращение домой, а ведь я и слуги соскучились по мужу и хозяину. Где же объявление о твоем давно заслуженном продвижении по службе?
– Кхимабу, это не так…
– Я понимаю.
Она отвернулась от него, уходя от неприятного разговора.
– Твоя жена может подождать. Зачатие наследника тоже не является важным для тебя. Ты еще хочешь наследника, Вийеки сей-Эндуя? Или страх перед смертными у нашего порога изменил твои планы?
– Не говори глупостей! – крикнул Вийеки, но, увидев выражение лица Кхимабу, смягчил тон: – Ты же знаешь, я хочу ребенка. Если Сад пожелает, а судьба позволит это, то да, моя жена, мы сделаем все, чтобы зачать наследника.
Хотя после многих Великих лет бесплодия он уже сомневался, что они добьются успеха – с войной у порога или без нее.
– Тогда иди на совет, – сказала она, словно речь шла о чем-то менее важном, чем ласки в постели. – Я займусь делами и подумаю о том, как лучше сообщить нашим слугам и моей родне о твоем повышении.
– Кхимабу, не говори им пока ни слова! Мой наставник еще не информировал церемониймейстеров! Он может передумать.
– Ты считаешь старого Яарика настолько глупым?
Даже в уединении их спальных покоев слова Кхимабу обеспокоили Вийеки.
– Нет, конечно, он не глуп.
– Тогда не передумает. Он должен дать моему мужу все, что тот давно заслужил. Если мой муж помнит, что важно для нашей семейной жизни, то я тоже буду помнить об этом.
Кхимабу перестала хмуриться и придвинулась к нему, остановившись в полушаге. Взяв ладонь Вийеки, она положила ее на свою грудь, прикрытую только тонкой тканью утреннего наряда. Он мог чувствовать удары ее сердца – ровные и медленные.
– Я тоже пока буду помнить об этом.
* * *
Колокол Храма Мучеников снова ударил, отмечая средний утренний час. Этот низкий звук всегда напоминал Вийеки стук захлопнувшейся тяжелой двери. Пришло время для начала заседания.
Он редко посещал Зал советов и был удивлен, каким пустым выглядело это огромное помещение с колоннами. Осмотрев архаический стол из ведьминого дерева и его орнаментальную вазу с аранжировкой из камней и живых растений, символизирующих Сад, который породил их расу, Вийеки заметил, что многие ордены не прислали на Совет своих лидеров и представителей. Он не увидел Люк’кая, верховного собирателя из Ордена Урожая, и главу могущественного Ордена Эхо.
Во главе стола сидел Зунияб, глава церемониймейстеров. Рядом с ним располагались старшие помощники из благородных семейств. Без Зунияба это заседание не было бы королевским Военным советом, потому что он считался главным авторитетом по традициям и основополагающим принципам их народа.
Лорд Ахенаби отсутствовал, но его место занимал старший помощник Джиккио, чьи слепые белые глаза воплощали в себе тайное знание, связанное с Орденом Песни. Его сопровождало несколько певчих. Джиккио сообщил Зуниябу, что лорд Песни был очень занят, заботясь о спящей королеве Утук’ку.
Орден Жертв был представлен генералом Суно’ку и новым верховным маршалом Мюяром, заменившим покойного Экисуно. Широколицый строгий Мюяр приходился Суно’ку дальним кузеном. Несмотря на славу и растущую популярность генерала среди младших каст Наккиги, он являлся ее командиром.
Когда верховный церемониймейстер предложил начать заседание, мастер Яарик развел пальцы в стороны в жесте вежливого вопроса.
– Что случилось с главами орденов Урожая, Вызывателей и Эхо? – спросил он. – Я не вижу их. Им нечем помочь нашему Совету?
– Мы решили провести заседание малым составом, – так, чтобы можно было говорить открыто, как только можно, – ответила Суно’ку, прежде чем Зунияб или ее командир успели открыть рты.
Вийеки заметил, что маршал Мюяр выглядел немного смущенным, когда он заговорил:
– Генерал Суно’ку права. Нам нужны представители только тех орденов, которые будут напрямую задействованы в решении насущных проблем. Самой главной проблемой сегодняшнего дня являются смертные, которые уже сейчас готовятся к атаке на наш город.
– Тогда позвольте начать с самой важной темы, – произнес Зунияб. – Магистр Яарик, что вы можете рассказать о подготовительных действиях вашего ордена?
Яарик выдержал небольшую паузу, сверяясь с лежащей перед ним связкой информативных бирок.
– Прошу прощения. В моем возрасте уже трудно помнить все детали намеченных планов. Вот почему я привел с собой старшего помощника Вийеки. Думаю, вы знаете его.
Собравшиеся члены Совета кивнули головами. Певчий Джиккио со слепой улыбкой повернулся в направлении Вийеки.
– Мы не встречались, но я слышал ваше имя. Добро пожаловать на наше заседание, старший помощник.
Вийеки сделал ритуальный жест благодарности, хотя он чувствовал себя так, словно его поприветствовала змея, которая еще недостаточно согрелась, чтобы укусить, но уже размышляла над этим.
Формальности закончились. Магистр Яарик перешел к подробному описанию различных работ, которыми занимался Орден Каменщиков. Речь шла об укреплении оборонительных позиций по периметру ворот, о создании мест для лучников над входом в город, об очищении старых туннелей, которые вышли из употребления, но могли пригодиться в грядущие дни. Кроме прочего, прозвучали дюжины других подобных задач. Вийеки помог магистру раз или два. Однако он сомневался, что старый мастер действительно мог что-то забыть. Просто на публичных встречах Яарик старался выглядеть более рассеянным и забывчивым человеком, чем был на самом деле.
– Как наши храбрые Жертвы? – спросил Зунияб, когда Яарик закончил. – Как вы готовитесь к сражению, маршал?
Мюяр сделал знак, что понял и принял вопрос. Верховный церемониймейстер обладал такой же властью, как и лидер любого другого ордена, и он определенно не шел ни в какое сравнение с Ахенаби, но, будучи хранителем традиции, придавал таким собраниям торжественную и значимую форму.
– В полном соответствии с нашими планами и ожиданиями.
Мюяр кратко взглянул на свиток, который развернул на столешнице.
– Как вы знаете, мы понесли на юге ужасные потери. Сейчас в Наккиге находится примерно полтысячи обученных Жертв. Даже если другие уцелевшие воины попытаются вернуться в город, они вряд ли смогут пройти через осадное кольцо смертных. Мы отчаянно уступаем им в численности.
Момент тишины, который последовал за этими словами, не продлился долго.
– Грозящая нам опасность велика, но мы не можем жить только нынешней борьбой, – произнесла Суно’ку. – Нам нужно думать и о будущем.
Хотя она говорила негромко, сильные и ясные тона ее голоса быстро отвлекли внимание собравшихся людей от маршала. Казалось, он внезапно исчез.
– Что вы хотите сказать, генерал? – поинтересовался Джиккио.
Руки слепого певчего были сложены перед ним на столе. Его слепые глаза смотрели на открытые ладони, словно он находился в глубокой медитации, но нельзя было игнорировать резкость голоса певчего.
– Если мы не добьемся успеха в настоящем, будущего у нас не будет. Или я слишком пессимистичен?
– Мне хотелось бы согласиться с вами, лорд Джиккио, – ответила Суно’ку. – Однако о проблемах завтрашнего дня не следует забывать даже в гуще сегодняшних ужасов.
– Тогда просветите нас, пожалуйста, – вмешался Яарик.
Любой, кто не знал магистра, посчитал бы его выпад грубым, но Вийеки уловил в словах мастера скрытые нотки озорства. Окруженный такими почтенными и могущественными представителями знати, Вийеки даже не надеялся понять, какие глубокие течения бурлили здесь. Он с восхищением следил за тем, как Суно’ку без колебаний преодолевала опасные воды.
– Да, я вам все расскажу, – ответила она. – Пусть только сначала мой командир Мюяр закончит отчет о подготовке наших отрядов.
Суно’ку повернулась к нему:
– Верховный маршал?
Суно’ку, несмотря на юность и ранг, фактически отдавала приказ начальнику – старшему члену ее клана. Однако вместо холодного негодования, которое ожидал увидеть Вийеки, маршал лишь кивнул и затем спокойно описал, каким образом его малочисленные отряды намеревались перекрыть максимально возможное количество опасных мест. Маршал отвечал на вопросы других участников Совета с леденящей честностью – как будто уже не желал тратить силы на притворные увещевания. Он точно знал, что их положение было не просто сложным, но абсолютно безнадежным.
Завершив отчет, маршал Мюяр обратился к Джиккио и Яарику с вопросом:
– Лорды, меня беспокоит состояние ворот. Как долго они могут выстоять под ударами тарана?
Джиккио расцепил пальцы и изобразил сложный знак, смысл которого Вийеки не понял. Певчие имели свой собственный язык жестов, сохраняемый в тайне от других орденов.
– Ворота, как и другие важные элементы обороны, всегда защищались волей королевы. Когда она окрепнет, нашему народу будет гарантирована полная безопасность. Здоровья и долгой жизни Матери Всего!
Остальные покорно повторили его последнюю фразу.
– В этом и заключается наша главная проблема, – мягким голосом произнес Джиккио.
Он выглядел милым старым человеком, чьи манеры и внешний вид никак не вязались с теми темными историями, которые Вийеки слышал о нем – о ритуалах, проводимых за закрытыми дверьми его древнего особняка, и об ужасных судьбах некоторых из соперников Джиккио. Конечно, это были только слухи, но Вийеки не сомневался в их правдивости. Только существо несокрушимой воли и великой силы могло подняться так высоко в Ордене Песни.
– Как вы знаете, – продолжил Джиккио, – после поражения в Асу’а королева погрузилась в глубокий сон. Может пройти много времени, прежде чем она проснется. Мы, сидящие за этим столом, не являемся детьми или рабами, чтобы довольствоваться успокоительными сказками. Поэтому давайте говорить начистоту. Наш разгром на юге был ужасным. Это причинило королеве большие страдания. Мой мастер Ахенаби говорит, что она когда-нибудь вернется к нам, но даже он в своей благоговейной мудрости не может сказать, когда произойдет пробуждение королевы. Все мы сомневаемся, что это событие случится скоро. Поэтому ворота города слабы. Да, они укреплены ведьминым деревом и закалены могущественными песнями. Однако без воли королевы ворота остаются только вещью: могучей и прочной, но тем не менее вещью. Любая вещь может быть сломана.
Закончив речь, он снова сплел пальцы и повернул незрячие глаза к потолку, словно размышлял о чем-то более высоком и находившемся за пределами их великой горы.
– Я могу только повторить слова лорда Джиккио, – произнес магистр Яарик. – Мои Каменщики делают все, чтобы усилить оборону города, но наши ресурсы и время ограниченны.
Меланхолическая тишина воцарилась в Зале Совета.
– Так что вы хотели обсудить, генерал? – спросил Зунияб. – Мы готовы выслушать вашу идею. Пусть Сад одобрит ее и принесет нам надежду.
– Я не предлагаю вам надежду, которая часто бывает уклончивой и ненадежной подругой, – ответила Суно’ку. – Мой замысел реален и прост. На тот случай, если ворота будут разрушены, мы должны вооружить каждого жителя нашего города – людей из высших и низших каст. Потому что, если смертные войдут в Наккигу, одних Жертв для обороны будет недостаточно.
Несколько членов Совета заговорили одновременно, но верховный церемониймейстер настойчивым жестом призвал их к тишине.
– Вооружить наших рабов? – спросил Зунияб.
Было видно, что его легендарное спокойствие уже на пределе.
– Вы действительно предлагаете нам вооружить людей из низших каст? Какой в этом смысл, генерал? Если Жертвы падут, дома знати останутся без защиты. Возможно, нам действительно удастся выбить смертных из города, но что мы получим взамен? Беспорядочную вооруженную толпу рабов, которая в конце концов даст выход глупой ярости!
– Возможно, позже нам придется учреждать новый порядок, – согласилась Суно’ку, – но это лучше, чем позволить смертным захватить Наккигу. Ворвавшись в город, они начнут убивать, насиловать и порабощать наш народ.
У многих членов совета появились вопросы. Некоторые их замечания напоминали обвинения. Спор быстро начал накаляться. Внезапно выяснилось, что маршал Мюяр, хотя и не был полностью за высказанное предложение, но все же одобрял идею младшей родственницы.
– Если мы вооружим людей низших каст, они будут сражаться против смертных вместе с Жертвами, – сказал он. – Ими будут командовать обученные воины нашего ордена. Нам лишь нужно будет поддерживать дисциплину в их рядах. Как верно заметила генерал Суно’ку, наши отряды малочисленны. Если ворота падут, мы не сможем сопротивляться нашествию смертных.
Зунияб развел руками в стороны, демонстрируя разочарование.
– Мне не нравится это признание нашей слабости. Как и лорд Джиккио, я вижу неминуемые беды, исходящие от такого предложения.
– Мы живем в беспрецедентные времена, – ответила Суно’ку. – Если вы закончили выражать свой гнев относительно моего плана, я скажу вам нечто большее: нам нужно думать не только о сегодняшнем дне, но и о будущем.
Яарик, молчавший во время предыдущего спора, снова заулыбался.
– Генерал, вы раскрасили наш день интересными идеями. Пожалуйста, не останавливайтесь.
Какое-то время она пристально смотрела на Яарика, словно пыталась решить, на какой стороне в пантеоне врагов и союзников, собравшихся вокруг стола из ведьминого дерева, находился магистр Ордена Каменщиков.
– Отлично. Я хочу обсудить с вами вопрос, который был спорным и в прошлую эпоху – когда несколько Великих лет назад наша королева послала благородных воинов Сутекхи и Омму на помощь Инелуки – королю Асу’а. Я хочу поднять важную тему о размножении нашего вида с помощью смертных.
Слова Суно’ку породили абсолютную тишину. Даже Мюяр выглядел пристыженным, хотя он по-прежнему не противоречил ей. Вийеки мог только догадываться о том, какие странные переговоры между маршалом и ее родственницей предшествовали этому совету.
– Неужели я понял вас правильно? – возмутился Зунияб. – Ушам своим не верю! Вы хотите спариваться со смертными? Родниться с ними? Какое богохульство…
– Прошу вас, верховный церемониймейстер, не путайте острую потребность с богохульством.
Суно’ку явно направляла Совет к теме, которую она планировала озвучить с самого начала. Вийеки с изумлением наблюдал, как она силой воли взяла под контроль все собрание. Как странно было видеть, что такое чудесное создание появилось именно в годы войны, словно время хаоса действительно служило литейным цехом для порождения людей с необычными качествами.
– Как я уже говорила, данная идея была высказана раньше – в дни предыдущего верховного церемониймейстера Хикхи.
– И ее незамедлительно отвергли! – вскричал Зунияб. – Сама королева сказала, что такого не было и никогда не будет.
– Конечно, наша королева всегда права, – ответила Суно’ку. – Если бы она проснулась сейчас, то увидела бы, что плохая ситуация с рождаемостью стала просто кошмарной. Подумайте, мои лорды, подумайте. Наша численность сократилась до крайности. Когда-то в далеком прошлом мы начали использовать смертных для того, чтобы они надзирали за другими рабами. В свою очередь, хикеда’я низших каст присматривали за этими людьми, создавая, таким образом, автономную систему управления. Нам, благородным, некогда было заниматься этими вопросами, потому что мы остаемся малочисленной группой, и наши дети рождаются очень редко. Однако смертные, внутри и снаружи горы, размножаются неимоверно быстро. Если нам не удастся изменить отношения к росту популяции, мы скоро вымрем. Нас уничтожат либо северяне, штурмующие городские ворота, либо смертные рабы, устраивающие бунты в Наккиге. Все мы – наши мужья и жены, дети и представители родовых кланов – умрем или в своих постелях, или на позорных столбах, выставленные напоказ, как проигравшие неудачники, после чего их разорвет на куски мятежная толпа.
Она склонилась вперед, и ее голос стал более тихим и менее требовательным:
– Подумайте о том, что я сказала. В городе осталось только пятьсот окровавленных и опаленных смертью Жертв. Сколько из них уцелеет после осады – даже в том случае, если мы выживем? Половина от этого числа? Или еще меньше? Мои лорды, мы кормим здесь в Наккиге, около десяти тысяч крестьян и смертных рабов. После двух кровавых и проигранных войн нас, членов правящих орденов, уже можно пересчитывать по пальцам. Если бы наши рабы не боялись смертных у подножия горы, мы – городская знать – оказались бы в ужасной опасности.
Вновь наступила тишина, хотя Вийеки чувствовал, что атмосфера заседания стала наэлектризованной, как воздух перед бурей. Прежде чем Зунияб или кто-то из присутствовавших успел перевести разговор в череду смертельных оскорблений, магистр Яарик начал насвистывать старую песню из тумет’аи, называвшуюся «Музыкант и солдат». Другие участники Совета, настолько же изумленные, как и Вийеки, повернулись к нему. Вместо объяснения Яарик закончил припев и с улыбкой сказал:
– Мне любопытно, генерал Суно’ку, как мы будем регулировать такие случки. Неужели знати из благородных семейств придется спускаться на улицы первого яруса и спариваться там с людьми из низших каст? Или будут какие-то ярмарки с аукционами и играми чести, чтобы члены наших кланов могли выбирать для себя менее отвратительных рабов?
Суно’ку почти не удалось скрыть раздражение.
– Прошу вас, верховный магистр, не принуждайте меня к излишней откровенности. Мы с вами прекрасно знаем, что многие благородные мужчины и женщины уже давно используют смертных в качестве любовников. Иногда от таких союзов рождаются дети. Вы отрицаете этот факт или считаете его отвратительным?
Яарик снова улыбнулся:
– Для меня уже ничто не является отвратительным. Разве что только смерть, генерал. Впрочем, с недавних пор и она начинает выглядеть более знакомой и доброй, но дети рабов всегда оставались рабами. Вы измените этот порядок?
Суно’ку покачала головой:
– Какими бы необычными и беспрецедентными ни показались вам мои слова, я предлагаю взять таких детей в семьи благородных родителей. Да, несмотря на их смешанную кровь! Они будут расти быстрее, чем наши дети, – гораздо быстрее, насколько мы знаем по наблюдениям ученых. Именно так смертные распространяются по землям, которые некогда принадлежали нам. Если полукровки будут воспитываться благородными кастами и обучаться в наших орденах, из них получатся такие же лояльные подданные королевы, как и остальные хикеда’я.
– Вы заявили, что я перепутал богохульство с острой потребностью, – прервал ее верховный церемониймейстер Зунияб.
В его голосе было больше удивления, чем гнева.
– Я думаю, именно вы запутались, генерал. Как могут полукровки иметь возвышенные чувства настоящих хикеда’ев?
Суно’ку пожала плечами, продемонстрировав весьма вульгарный жест для человека ее ранга и касты.
– Мы подвергнем их способности проверке. Как и все вступающие в орден кандидаты, они будут входить в Короб Джедада. Ничто не говорит, что мы должны принимать их всех в свои ряды. Фактически, чем труднее им придется добиваться того, что получают истиннорожденные, тем больше они будут ценить награду за заслуги. Мы дадим королеве тысячи новых Жертв.
– Уважаемый Джиккио, что вы думаете об этой безумной идее? – сердито спросил Зунияб. – Я не нахожу слов от возмущения. Как отнесется к такому предложению лорд Ахенаби?
Джиккио выдержал долгую паузу, прежде чем заговорить:
– Мне неизвестны помыслы моего мастера. Он утонченный ценитель доступных нам узоров времени. Возможно, у древа этого плана найдутся достойные ветви, которые мне пока неведомы. Хотя в целом я согласен с вами, Зунияб. В настоящий момент мне бы не хотелось принимать участие в данной дискуссии, но когда мой мастер примет решение, я ознакомлю вас с его мыслями.
Суно’ку, сидевшая напротив, сделала жест «терпеливого согласия». Все члены Совета, включая Вийеки, понимали, что даже если Орден Жертв и все другие лидеры одобрят предложение генерала, такая линия поведения не будет принята без одобрения лорда Песни.
– У меня остался последний вопрос, – сказал Яарик. – Маршал Мюяр, если мы согласимся на такие рискованные и беспрецедентные перемены, нам придется решать сотни новых задач. Например, что мы будем делать с таким количеством полукровок? Если мы будем порождать их с такой же быстротой, как плодятся смертные, настанет время, когда наша священная гора не сможет укрывать нас от внешнего мира.
Мюяр развел руки в стороны. Казалось, он весьма неохотно принимал позицию родственницы.
– Возможно, это время и придет. Было бы прекрасно возродить былую мощь нашего ордена.
– Уважаемый магистр Яарик, похоже, вы забыли кое о чем, – добавила Суно’ку. – С пополнением Жертв и усилением других орденов мы можем снова повернуть наши сердца к желанной мечте – захватить земли, которые у нас украли смертные. Тогда у нас появится столько места для полукровок, сколько будет нужно.
– Еще одна война? – тихо спросил Яарик.
– Да, – ответила Суно’ку. – До окончательного уничтожения наших врагов!
На миг Вийеки почувствовал тот твердый камень, из которого она была сделана, – ту непреклонную решимость, порожденную ее воспитанием и благородством древней крови.
– Мы не можем делить эту страну с жестокими варварами, – продолжила она. – Я уверена, в данном вопросе со мной все согласны. Со временем одна из рас должна погибнуть. Оставаясь верной клятве, которую Жертвы дают королеве, я обещаю вам, что это будут смертные.
* * *
Его отец, умерший девять лет назад, был плотником. Большую часть детства Порто провел в районе Скал, где он целыми днями поднимался и спускался по лестницам, носил инструменты и придерживал доски в нужных местах. Вот почему он добровольно вступил в отряд армейских плотников, которым поручили подготовить новое тело для головы великого Медведя.
Железная насадка тарана была огромной. К счастью, разведчики Изгримнура нашли в дальнем конце заброшенного города древнюю рощу реликтовых деревьев. Некоторые стволы достигали невероятной длины. Начальник плотников – тихий, но вспыльчивый мужчина по имени Бреньяр – выбрал пятнистую березу свыше шестидесяти локтей в высоту. Она вполне подходила для древка боевого тарана. Древесина было очень крепкой, но Порто и дюжина других умельцев с топорами срубили березу меньше чем за день. Пока они отсекали ветви, другие солдаты валили небольшие деревья, из которых изготавливали остальные детали стенобитного устройства.
Порто нравилась работа, но на самом деле он напросился в плотники по другой причине. Ему хотелось отдохнуть от Эндри – хотя бы на какое-то время. После того как их армия разместилась у подножия горы, Порто большую часть каждого дня проводил с раненым другом – ухаживал за ним, очищал от гноя его рану, поил и кормил, держал в тепле. Еще Порто слушал его жалобы, слушал и слушал, потому что, несмотря на слабость, Эндри почти не переставал говорить. Половину времени его не было слышно. Друг что-то шептал и печально вздыхал, но затем наступали периоды, когда Эндри выл от боли и умолял свою мать забрать его домой. После нескольких дней такого безумия Порто понял, что это скоро доведет его до бешенства.
Теперь он помогал дровосекам и плотникам. Прежде чем пойти на работу, Порто накормил Эндри скудным утренним пайком, добавив к мясному отвару несколько крохотных картошин и горстку грибов, которые он собрал в реликтовой роще. Его радовало, что пища задерживалась в желудке молодого парня. Это давало Порто какую-то надежду. Зная, что тяжелая работа согреет его, он укутал Эндри в свой плащ и пообещал приятелю добыть что-то получше для их кухонного горшка. Однако вечером Порто настолько устал, что уже не смог гоняться за кроликами и белками. Он обменял у одного из лесорубов небольшой кусок солонины, отдав за него горсть картофелин. Конечно, это усложняло приготовление ужина. Требовалось много времени, чтобы сушеное мясо размягчилось и напитало соками похлебку. Что еще, кроме времени, имел Порто в этой холодной и серой пустоши на самом краю земли?
Эндри спал, когда Порто вернулся в лагерь. Он не стал будить товарища. Подбросив дров в костер, Порто поставил на огонь мятый котелок и начал кипятить талую воду. Здесь это тоже занимало больше времени, чем дома. Он специально выбрал место подальше от остальных костров – не хотел, чтобы бред и стоны Эндри мешали спать другим солдатам. В поисках приправ для похлебки Порто осмотрел небольшую поляну и наткнулся на растения, похожие на перья лука. Осторожно попробовав эту поросль и, к своему восторгу, найдя ее вкусной, он нащипал большой пучок растений и вернулся к костру. Вода в котелке только начинала кипеть.
– Я приготовлю замечательный суп, – сказал он, устраиваясь у костра. – Эндри, ты уже проснулся? Такую вкуснятину ты не отведаешь даже в шатре герцога Изгримнура.
Эндри ничего не ответил, поэтому Порто подошел к нему и мягко потрепал за плечо.
– Просыпайся, парень. Если ты не встанешь, то пропустишь настоящий пир.
Что-то показалось ему неправильным: словно кто-то подменил Эндри на твердого деревянного истукана. Он быстро перевернул юношу на спину. Лицо Эндри обмякло. Открытые глаза уже покрылись пленкой. Друг не выглядел умиротворенным, но и не казался испуганным и больным. Хотя бы это приносило небольшое утешение. Эндри умер несколько часов назад.
Вода напрасно кипела в котелке. Забыв о еде, Порто грузно опустился на колени рядом с телом друга. Он плакал, и холодный ветер обжигал его мокрые щеки.
* * *
Порто не хотелось хоронить Эндри в прямой видимости устрашающей горы, поэтому он оттащил тело в реликтовую рощу. Там, в подлеске, среди вечнозеленых молодых деревьев находилась небольшая поляна. Пока долгие северные сумерки приближались к полуночи, он рубил топором твердую землю и выгребал промерзший грунт руками. Ему удалось сделать достаточно глубокую канаву, чтобы уберечь труп Эндри от падальщиков. Порто неохотно забрал свой плащ, чувствуя себя бессовестным грабителем, поэтому он сделал ложе из сосновых веток и, нарубив еще ветвей, накрыл ими тело товарища. Поначалу он хотел взять спортивный шарф Эндри и вернуть его матери погибшего друга, однако в конце концов не стал этого делать. Эндри никогда не снимал свой шарф и гордился им, как символом портовой команды. Воспоминания о Гавани всегда грели его душу и сердце. Теперь же, будучи погребенным в холодной и блеклой стране, без надгробного камня, он, по крайней мере, мог войти в следующую жизнь с предметом его гордости, напоминавшим о доме.
Становилось все темнее. Звезды, словно робкие дети, появлялись на небе и, мигая, наблюдали за ним. Уложив друга в могилу и накрыв его ароматными сосновыми ветками, Порто аккуратно засыпал их землей. Затем навалил наверх тяжелые камни, которые должны были защитить это место упокоения от зверей. Где-то неподалеку солдаты герцога устраивали стоянку на ночь. Их тихие беседы оставались за пределами слуха Порто, но голоса журчали, как река. Он отстраненно подумал о том, как много его соратников будут погребены в земле под этими холодными небесами, прежде чем война с норнами закончится. Наконец, когда ночь опустилась на север, Порто встал на колени рядом с могильным холмиком и произнес те несколько молитв, которые он помнил.
* * *
«И тогда началась осада Наккиги.
Тысячи смертных роились на равнине у подножия горы, устроив лагерь в разрушенных домах наших предков. Их, словно змей, манили древние стены. Собираясь атаковать городские врата, они привезли с собой огромный таран и другие стенобитные машины. Сначала Жертвы и другие ордены пребывали в замешательстве. Но затем маршал Мюяр из клана Ийора и его младшая кузина, генерал Суно’ку, собрали оставшихся Жертв и начали тренировать хикеда’я – мужчин и женщин, старых и малых, – подготавливая их к защите Наккиги.
Другие ордены тоже не тратили время впустую. Многие примеры невоспетого героизма были показаны Каменщиками лорда Яарика, укреплявшими уязвимые места в обороне города. Сборщики урожая под руководством леди Люк’кая неутомимо работали в глубинных садах горы, запасая провиант для людей, пострадавших от долгой войны и ее тяжелых испытаний. Церемониймейстеры и Дети Эха связали все ордены одной общей великой идеей. Наряду с этими мерами Ахенаби, лорд Песни, планировал нанести мощнейший удар по армии смертных. Его орден намеревался ослабить сердца врагов и превратить вкус ожидаемой победы в горечь пепла в их ртах.
Сначала наши люди сражались с захватчиками, атакуя их сверху из амбразур у ворот, а также в древних туннелях и шахтах, вырубленных Каменщиками прошлых времен. Хикеда’я поднимались на склоны горы по тайным ходам, которые долго оставались заброшенными, но ныне были снова очищенными. Из скрытых мест умелые лучники из Ордена Жертв сеяли смерть среди северян, убивая их в куда больших количествах, чем сами теряли.
Каменщики Яарика совместно с мастерами певчих и инженерами-чародеями создали машины, которые бросали шары огня и пылающие стрелы с каменных карнизов над воротами. Поначалу эти новые механизмы очень хорошо показали себя в бою и убили сотни нападавших воинов. Три раза северяне пытались подвести к городским воротам свой огромный таран, и трижды они были отброшены прочь. Пламя прожигало защитные перекрытия над их стенобитным устройством, уничтожало команду обслуживания или наносило врагам ужасные ожоги.
Однако северяне не желали упускать шанс на победу. Они люто хотели уничтожить хикеда’я. Поэтому герцог Изгримнур выбрал лучших скалолазов из своих воинов и приказал им расправиться с защитниками горы. Ужасные стычки проходили на крутых горных тропах, в самых темных расщелинах и даже в паровых шахтах, которые тянулись из пламенного сердца Наккиги. И хотя наши Жертвы сражались отважно, они неимоверно уступали в численности смертным. Северяне же тратили жизни людей, как дешевые монеты. В конце концов им удалось подвести свою огромную машину к воротам Наккиги. Они довольно быстро нашли почти все наши туннели вдоль склона горы, и там состоялось множество решительных схваток – везде, где тайные проходы из пещер горы вели наружу. Когда секретные маршруты раскрывались смертными, королевские Каменщики тут же производили там обвалы, иногда даже отрезая путь защитникам, еще сражавшимся на горных склонах. Делалось все, чтобы северяне не могли пройти в Наккигу. В свою очередь, смертные тоже засыпали камнями найденные туннели, не позволяя нам использовать их вновь. Постепенно они разрушили бóльшую часть оставшихся путей, по которым Жертвы поднимались на склоны. Мы уже не могли изводить смертных внезапными и точными выстрелами. Туннели, ведущие наружу, были перекрыты, и битва далее ведась около ворот.
Переделанный таран накрыли широкой крышей, обитой пластинами из черного железа. Ни стрелы, ни копья уже не достигали обслуживающей команды. Телом тарана стал ствол огромной березы – самой старой из тех, что росли в Священной роще древнего города. Эта роща некогда считалась нашим Садом на скудной неплодовитой земле у горы. Ее тысячелетиями освящали кровью предателей и непокорных рабов в начале каждого Великого года. Затем, когда в глубинах горы был обнаружен Колодец вечности, необходимость в этом отпала.
Сами ворота Наккиги были возведены до эпохи Разделения – еще до того, как королева впервые вошла и завладела городом. Будучи наполнены старыми песнями, они сохранили свою прочность до наших дней. Даже могучий таран смертных, с железной головой в форме свирепого медведя, не мог разрушить их, но северяне уже почувствовали запах хикедайской крови. Они упорно добивались своей цели.
Час за часом, день за днем таран бил по створкам ворот, укрепленным балками из ведьминого дерева. Каждый удар эхом разносился по площадям Наккиги, сотрясая стены городских домов, словно поступь какого-то гигантского ужасного существа. Все понимали, что ворота скоро падут, если северян не отбросить назад.
В тот ужасный час один из наших благородных воинов попытался спасти город. Генерал Некханейо из клана Шудры, величайший сын своего прославленного семейства, собрал шестьдесят отважных Жертв, каждый из которых был героем множества сражений в Войнах Возвращения. Посовещавшись с церемониймейстерами и специалистами других орденов, он повел отряд добровольцев по последнему проходу, все еще скрытому от северян – по секретному пути через корни горы. Никто не бывал там с тех пор, как наш народ одержал свою первую победу в Ур-Наккиги.
Мы никогда не узнаем, каких ужасных существ они обнаружили в таинственных глубинах и с какими страхами им суждено было встретиться. Но когда отважные воины вышли в свет дня из забытой пещеры у основания горы – на береговом откосе озера Румия, – их количество уменьшилось наполовину. Многие из уцелевших были смертельно ранены или обожжены.
Тем временем ежечасные удары тарана по уже поврежденным воротам все больше и больше приближали великое бедствие, поэтому командир отряда не дал воинам отдыха. Некханейо сказал своим Жертвам: «Мы уже мертвы, и наша кончина воспета в песнях народа! Пусть то, что мы потеряем, принесет свободу нашим родным и любимым! За королеву! За Сад!»
Рассказы об их героической атаке будут передаваться через поколения до тех пор, пока живет наш народ, – так же долго, как воспоминания о Саде. Под прикрытием ночной темноты Некханейо повел свой отряд к лагерю врагов. Говорят, они скакали так быстро, что копыта коней высекали искры из камней на разрушенном тракте. Наши воины налетели на северян перед рассветом. Пользуясь неожиданностью, они сотнями убивали спящих смертных. Некханейо планировал сжечь таран, однако герцог Изгримнур из Элвритсхолла восстановил порядок в своих напуганных отрядах и повел их в контратаку.
Смертные роились, как крысы, и хотя Некханейо доблестно пробивал себе путь через их бесконечные множества и почти добрался до лидера северян, он пал, изрубленный и окровавленный всего в нескольких шагах от герцога. Остальные его отважные Жертвы были вскоре окружены и убиты. Так закончился Рейд Некханейо. В тот момент казалось, что погибель Наккиги стала неминуемой и скрепленной печатью небес.
Люди, узнав о гибели Некханейо, окружили Зал Совета. Причитая о том, что все потеряно, они требовали унести спящую королеву в глубины горы, чтобы сохранить, по крайней мере, Мать Всего. Но генерал Суно’ку – великая любимица народа – встала на ступенях зала и, назвав собравшихся трусами, устыдила их простыми словами. Она спросила, как Наккига может проиграть в сражении, если так много жителей города были еще живыми.
«Разве нет камней, чтобы вы могли их бросать? – вопрошала она. – Разве нет палок, чтобы заострить концы и превратить их в копья? Неужели в ваших домах не осталось мечей из древнего ведьминого дерева, которые висят на стенах в виде украшений? Так снимите их и дайте им возможность еще раз омыться кровью смертных! Неужели все хикеда’я уже уничтожены и я вижу перед собой только призраков, которые вопят и стенают?»
Утихомирив людей, Суно’ку укрепила их сердца. Она сказала, что лучше умереть стоя, чем преклонить колени перед победителем и затем погибнуть или, того хуже, превратиться в рабов. Суно’ку напомнила им о великом Хамакхо, который прошел весь путь через Тзо с дюжиной стрел, застрявших в нем. Генерал привела в пример имена своих предков, включая самого Экименисо.
«Если сейчас я сложу руки и позволю смертным делать, что им хочется, как мне потом смотреть на тень моего великого предка – супруга нашей королевы, – когда мы встретимся однажды в Саду? Вы думаете, я вынесу его взгляд, зная, что позволила страху превратить меня в слабую тварь? Восемьсот сезонов назад я убила смертного раба, чтобы заслужить мой ранг в Ордене Жертв. Почему бы мне не убить еще несколько дюжин, защищая мое отечество?»
Дух людей воспрял от ее слов, и они разошлись по своим домам и жилым кварталам, решив сражаться до последнего вздоха и до последней капли крови. Некоторые свидетели утверждают, что в тот час Суно’ку обрела такое же величие, каким славился ее легендарный предок Экименисо Задумчивый Взгляд».
– Леди Миджа сейт-Джинната из Ордена Летописцев.
* * *
Эрлинг Стойкий был жилистым темнобородым риммером с ладонями, выглядевшими слишком большими для его длинных рук. Когда Порто попросил принять его в отряд скалолазов, хмурый мужчина задал только два вопроса.
– Ты можешь карабкаться по скалам?
– Я поднимался на крыши высоких домов. Мой отец был плотником.
– Падение с крыши отличается от падения с горы. Ладно, посмотрим. Ты умеешь выполнять приказы командира?
– Да, сэр.
Эрлинг осмотрел его с головы до пят.
– Немного высоковат, чтобы перемещаться в туннелях, которыми мы пользуемся, но, по крайней мере, ты худощавый. Это хорошо.
Он сузил глаза.
– Ты не испытываешь благоговейного трепета перед трупокожими норнами?
– Нет. Я ненавижу их.
Застывшее лицо Эндри снилось ему каждую ночь. Молчаливый призрак друга всегда выглядел смущенным и печальным.
– Будь моя воля, убил бы каждого.
– В этом вопросе у нас с тобой нет разногласий.
Эрлинг закончил затачивать нож, вытер точильный камень о штаны и бросил его в тюк.
– Просто помни, они только выглядят бессмертными, а на самом деле такие же живые, как ты и я. Норны ловкие и хитрые, но когда ты рассекаешь их плоть, льется та же красная кровь. Стоит нанести им несколько серьезных ран, и они умирают, как обычные люди.
– Вы сражались с норнами в Хейхолте?
Эрлинг покачал головой:
– Не довелось. Я был на севере, а там мы имели собственные битвы. Когда Скали Острый Нос подох в Эрнистире, мы отправились в Калдскрик, чтобы отбить городок и вернуть его герцогу Изгримнуру. При нашем приближении местные жители открыли ворота. Они уже были по горло сыты Остроносым, но Джели, сын Скали – этот интриган и трус, – не сдавался. Он со своей свитой поднялся на вершину башни в церкви Святого Азла. Завалил две лестничные клетки камнями и, используя хорошую позицию, начал расстреливать воинов герцога, осмелившихся пробираться в центр города. Тан Уннар послал туда мой отряд.
– Но вы же говорили, лестничные клетки были завалены камнями.
– Мы поднялись на башню не по лестницам, дылда. Знаешь, как у нас в Остейме карабкаются по отвесным скалам? С помощью веревок, парень. Если ты не умеешь вязать узлы, то тебе нужно скорее научиться этому. Ты же не хочешь распутывать перетянутый узел, пока кто-то целится стрелой тебе в глаз?
Эрлинг еще раз осмотрел Порто, затем потянулся к наплечному мешку и вытащил свернутый моток крепкого шнура.
– Держи. Видишь того парня с обгоревшей бородой? Нет, не спрашивай его, где он подпалил ее. Иначе этот бес утомит тебя длинной и скучной историей. Его зовут Старый Драги. Передай ему мой приказ. Пусть Драги покажет тебе, как вязать и развязывать узлы. Ну, и несколько других штучек, которые иногда бывают очень полезными. Завтра вечером вернешься ко мне и покажешь, чему научился.
– А что случилось в той башне?
– В какой башне?
– В церкви Святого Азла. Вы сказали, что поднялись туда.
– Конечно, мать твою, поднялись.
– Что случилось?
Эрлинг фыркнул:
– Прикинь! У Скали был герб с какой-то птицей. Мы думали, это имело какой-то смысл. На самом деле оказалось, что Джели, его сын, летать не научился!
* * *
Вийеки с грустью понял, что неформальное общение, которому он радовался в беседах с лордом Яариком во время их возвращения из южных земель, теперь безвозвратно закончилось. Приходя к магистру, Вийеки каждый раз был вынужден ожидать в приемной комнате, как и любой другой представитель Ордена Каменщиков.
Еще он заметил возросшее внимание к себе. Взгляды коллег задерживались на Вийеки дольше обычного. Некоторые смотрели на него с любопытством, другие едва скрывали ревнивое возмущение. Он начал предполагать, что Яарик уже раскрыл кому-то свои планы о преемнике. Тем не менее магистр, похоже, не спешил увидеться с ним. Вийеки провел в приемной долгое время.
Наконец дверь во внутреннее святилище распахнулась, и из кабинета вышли несколько персон. Их возглавляла генерал Суно’ку. Ее белокурые волосы были связаны в тугие косы. Совиный шлем располагался под рукой. Когда Суно’ку и другие Жертвы с решительными лицами проходили мимо, она увидела Вийеки и, сделав жест формального приветствия, замедлила шаг.
– Попытайтесь образумить вашего верховного магистра, – тихо сказала ситха.
Почувствовав силу ее сдержанного гнева, он с трудом преодолел желание отступить назад, как от открытого пламени.
Яарик сидел за широким столом, расположенным посреди кабинета. Стопка карт и строительных чертежей почти скрывала его фигуру. Вийеки впервые подумал о том, как сильно его наставник состарился за последние месяцы. Спина Яарика, как всегда, была прямой, и руки, державшие документ, не дрожали, но в его глазах появилось нечто новое, чего Вийеки прежде не видел: след слабости, и его нельзя было подтвердить или опровергнуть. Мог ли Вийеки назвать это отчаянием или каким-то другим схожим чувством? Постоянные удары тарана казались барабанным боем приближавшегося конца. Весь город подскакивал от этого ритма. Только суровое обучение орденов – а точнее, присутствие надзирателей с кнутами – принуждало представителей разных каст выполнять свою работу.
– Войди, Вийеки-тза, – сказал Яарик, увидев его. – Закрой дверь. Ты был в доме Ордена Песни?
– Да, я пришел туда, но на этом все и закончилось. Услышав мое имя и получив прошение на допуск к камню речей в их клановом дворе, они не открыли мне дверь и даже ничего не ответили.
После такого унижения Вийеки чувствовал себя простым посыльным, а не преемником магистра. Яарик огорченно покачал головой:
– Сдается мне, лорд Ахенаби решил победить врага своими силами.
– Уместна ли такая бравада, мастер? Почему он не сотрудничает с вами?
– О, когда ему это нужно, он посылает ко мне своих верных слуг. Ахенаби противится не нашему ордену. Он против кооперации с Орденом Жертв.
Казалось, Яарик снова оказывал честь Вийеки и говорил с ним как с равным. Его откровенность почти успокоила старшего помощника.
– Он выбрал плохое время для соперничества, – тихо произнес Вийеки. – Смертные атакуют наши ворота.
– Королева спит, – кивнув головой, ответил верховный магистр.
Он поднял со стола череп свирепого витико’я – одного из длиннозубых, похожих на волков, хищников, обитавших на землях вокруг Ур-Наккиги задолго до того, как сюда пришли хикеда’я. По всему городу можно было увидеть барельефы, изображавшие йора Экименисо и саму королеву Утук’ку, охотившихся на этих смертельно опасных животных, – причем королевская чета всегда использовала только обычные копья.
– Королева спит, а смертные, как ты правильно заметил, атакуют наши ворота. Прекрасное время для соперничества. Когда уважаемая Утук’ку проснется, все амбициозные лорды и леди залезут обратно в горшок и будут жужжать, как мухи, летая кругами и получая небольшие преимущества то здесь, то там, а сейчас в игру вступают те, кто хочет получить высочайшую власть.
Яарик кисло рассмеялся:
– Фактически у них никогда не будет другой такой возможности, старший помощник. Угроза тотального уничтожения позволяет им делать большие ставки.
– Я повстречался в приемной с генералом Суно’ку, – доложил Вийеки. – Она сказала мне: «Попытайся убедить своего мастера». Могу ли я осмелиться и задать вам вопрос? Что она имела в виду?
Яарик опустил на стол длиннозубый череп и смахнул пыль с его плоского темени.
– Она хочет поместить Ахенаби под свое командование и просит моей помощи, потому что я один из старейших магистров – почти такой же влиятельный, как лорд Песни.
Скривив губы, он изобразил улыбку, в которой не было душевной теплоты.
– Суно’ку считает, что он не желает блага нашему народу.
– И она права?
– Конечно, права, настаивая на своих определениях. Ахенаби, впрочем, всегда считал великим благом только то, что приносит пользу Ордену Песни. И ему самому.
– То есть вы ничего не можете сделать?
– Хм! Перед тем как покинуть наш мир, я планирую завершить несколько дел – очень важных для сохранения нашей расы. Они тебя не касаются, Вийеки-тза. Если я реализую план, ты все равно займешь мое кресло, но ты не будешь мной. Тебе не нужно быть моей копией. Так как в скором будущем меня могут связать с каким-то великим бедствием, я хочу, чтобы тебя не считали моим любимым учеником. Особенно пусть это будет видно для посторонних персон, которые не являются членами нашего ордена. На какое-то время мы должны перестать встречаться – по крайней мере, на виду у других людей.
Вийеки почувствовал нечто, похожее на удар в сердце.
– Перестать встречаться?..
– У меня имеются причины.
– Магистр, вы же не считаете…
– У меня имеются причины.
Вийеки никогда не слышал, чтобы мастер говорил с ним таким строгим и непреклонным тоном – даже в ранние годы его обучения в ордене. Пальцы магистра быстро задвигались. Сначала был первый знак: «Я предупреждаю», затем второй, означавший «молчи как камень».
Голос Яарика стал нарочито равнодушным:
– Я вижу, у тебя остались какие-то вопросы ко мне?
Это было весьма верным замечанием. Сердце Вийеки ныло от боли, которую он, по его мнению, неплохо скрывал. Теперь же он с грустью понял, что мастер без труда раскрыл его тайные чувства.
– Да, верховный магистр. Боюсь, я должен поднять одну неприятную тему. Почему самое важное задание получил старший помощник Наджи? Вы больше не доверяете мне?
Яарик ответил ему недоуменным взглядом:
– Какое важное задание?
– Работы по укреплению ворот. Мероприятия по защите нашего единственного оборонительного объекта, который отделяет нас от северян.
Вместо того чтобы смотреть на мастера и демонстрировать притворное спокойствие, Вийеки зафиксировал взгляд на каменных флагах.
– Вот оно что! – после долгой паузы сказал Яарик. – Я-то думал, что тебя так гнетет? В последнее время ты ходил мрачнее тучи.
Верховный магистр отодвинул кресло от стола и по-старчески неторопливо поднялся на ноги. Вийеки заметил вспышку отраженного света от цепочки ожерелья. Даже мимолетный взгляд на «Сердца-Того-Что-Было-Утрачено» заставил его подумать о том памятном мгновении, когда Яарик доверил Вийеки заботу о его семейном сокровище. Однако новость о назначении Наджи превратила тот триумф в пустое место.
– Я провожу тебя к выходу, – сказал магистр. – Тебе уже пора идти, старший помощник. Учись скрывать чувства. Да, их трудно маскировать – радость, гнев или печаль. Высказывая эмоции, ты становишься открытым как для союзников, так и для врагов.
– Да, мастер. Хотя я все-таки не понял вашего решения.
– Со временем все может измениться.
Вийеки огорченно вздохнул.
– Прошу простить меня, верховный магистр, но даже если мне предстоит быть изгнанным из ордена, я не могу оставаться безучастным. На данный момент работы по укреплению ворот являются самой важной технической задачей. От нее зависят жизни всех горожан. Старший помощник Наджи не справится с таким вызовом. Он хороший работник, однако не имеет мастерства для выполнения этой миссии.
Старик снова устремил на него долгий взгляд – настолько долгий, что Вийеки почувствовал, как по мере молчания мастера его сердце начинало биться все быстрее и быстрее. Обычно такая реакция магистра предвещала либо ярость, либо смех, но редко что-то среднее.
– За все мои годы в ордене я не встречал более талантливого Каменщика, чем ты, – наконец сказал Яарик. – Твоя мастерская работа с чертежами и творческое воображение иногда даже пугали меня…
Он помолчал.
– К сожалению, мне приходится принимать в расчет нечто большее, чем просто умение, старший помощник. Или амбиции подчиненных. Мои решения должны быть лучшими из всех возможных вариантов. Я уже сделал выбор. Поэтому иди и выполняй работу в глубинных туннелях – выполняй с максимальным усердием. Если ты боишься, что у Наджи не хватает мастерства, то пусть это будет еще одной причиной для подготовки последнего убежища, в котором мы спрячем королеву и уцелевшие остатки нашего народа.
Вийеки молчал до тех пор, пока не обуздал эмоции.
– Если таково ваше желание, верховный магистр, я сделаю все, что вы сказали.
– Учись маскировать чувства, Вийеки.
Яарик подошел к Вийеки и оперся на его плечо, что могло быть знаком дружбы или признаком физической слабости магистра.
– В самоконтроле ты определенно уступаешь Наджи. Он такой же бесстрастный, как камни, над которыми работает. Не позволяй эмоциям раздувать пожар в твоем сердце. Не тяготись печальными мыслями. Хотя это моя вина. Мне не следовало предвещать события и говорить так рано, что я хотел бы видеть тебя своим преемником.
– Значит, вы передумали?
– Глупый мальчишка! – с улыбкой сказал Яарик. – Не обязательно говорить о наших планах каждому встречному, иначе это сделает тебя объектом политических интересов. Мы должны гасить любые всплески нежелательного внимания.
– Если вы не сообщали о своем намерении церемониймейстерам, то откуда появились эти слухи? Я вижу, как другие смотрят на меня с негодованием и завистью.
Яарик оставил вопрос без ответа.
– Отныне ты будешь приходить ко мне только по вызову. Все наши разговоры и служебная переписка должны быть связаны только с работой в глубинах горы. На любые вопросы о твоем будущем статусе в нашем ордене отвечай уклончиво и неоднозначно. Ты понял меня?
– Да.
Однако удары его сердце по-прежнему отдавались в висках.
Верховный магистр выглядел усталым и слабым.
– Грядущие дни будут трудными не только для Ордена Каменщиков, но и для всех хикеда’я. Суно’ку на подъеме славы. Ахенаби не уступит ей. Чтобы затмить генерала, он вскоре предпримет какие-то действия. Интриги только начинаются, однако беды уже подстерегают нас на каждом шагу… на каждом повороте. Хотя, если смертные пробьют ворота, ничто не будет важным. Мы исчезнем, как одна из тех звезд, которые сначала освещают целое небо, а затем сгорают дотла и забываются навеки. Ты можешь идти, старший помощник.
Когда Вийеки повернулся, чтобы покинуть кабинет магистра, Яарик снова коснулся его плеча.
– Еще одно пожелание.
Напуганный таким неформальным контактом, Вийеки тут же остановился.
– Да, мастер?
– Я не хочу вмешиваться в твои домашние дела, мой юный друг. Просто советую тебе удерживать жену от хвастовства перед родственниками. Она беспрестанно рассказывает им о скором повышении статуса ее супруга, а между тем они являются представителями орденов Жертв и Песни. Ничего хорошего из этого не получится. Ты понял меня?
Что-то холодное упало в котел его живота. Кхимабу, несмотря на все просьбы и предупреждения, рассказала своей семье о сокровенной надежде Вийеки.
– Да, мастер. Я понял.
Дверь захлопнулась. У старшего помощника было несколько мгновений для восстановления контроля над своими чувствами. Повернувшись и изобразив на лице абсолютное спокойствие, он прошел мимо других просителей, ожидавших в приемной верховного магистра ордена.
* * *
Дни Порто слились в бесконечную череду моментов, где он взбирался на крутые склоны, лежал, свернувшись калачиком на узком выступе скалы под шквальными порывами ветра, или испытывал мгновения полного ужаса при встрече с норнскими лучниками. Воин старался не думать о доме, жене и ребенке, потому что это не привело бы ни к чему хорошему. Застряв на краю мира, в самой неприятной из чужбин, Порто больше не верил, что вернется в Пердруин. Его контроль над собственной судьбой был примерно таким же, как и над звездами, пересекавшими ночное небо.
Кстати, в последнее время он часто наблюдал за звездами. Несмотря на усталость, Порто испытывал трудности со сном: он либо не мог заснуть, либо просыпался среди ночи, преследуемый призраками старого и нового времени. Поскольку несколько туннелей по-прежнему оставались ненайденными, склон горы после сумерек принадлежал норнам. Если какой-то опрометчивый смертный ступал на их территорию или даже случайно попадал в зону видимости, его обычно находили утром мертвым – с черной стрелой, торчавшей в теле.
В дневное время численность «горных козлов», как назывался отряд Порто, давала им преимущество. Северяне пользовались этим фактором, как только могли, подавляя небольшие группы норнских лучников, которые встречались им на горных склонах. Стычки редко обходились без решительной борьбы. Иногда казалось, фейри истощили запас магических уловок. Теперь им приходилось сражаться еще более свирепо. Один Белый лис, уже безоружный и с множеством рубленых ран на теле, прыгнул на товарища Порто, повалил на землю и впился зубами в шею мужчины, прежде чем кто-то успел прийти на помощь. Порто и другие воины оттащили норна в сторону и кололи ножами, пока тот не перестал шевелиться. К сожалению, атакованный им мужчина истек кровью и умер.
Порто заметил, что его ненависть к Белым лисам утихла. Неестественная быстрота этих похожих друг на друга существ, их абсолютное бесстрашие и ловкость вызывали уважение. Уступая в численности и порою прижатые к земле, словно израненные животные, они сражались за свою страну до последнего дыхания. Порто помнил, что норны убили Эндри, Флоки, сына Бриндура, и множество других людей, но он начинал уважать их отвагу.
«Поступал бы я так же, если бы опасность грозила моему дому и семье? Моей милой Сиде и маленькому Тинио?» Он думал, что мог бы вести себя подобным образом. В молитвах Порто просил даровать ему такую же храбрость. Только Богу было известно, как поступил бы смертный человек при столь ужасных обстоятельствах.
Часы растягивались в дни, каждый из которых он проводил в патрулировании горных склонов, где практически любой маршрут был связан с немалой долей риска и внезапной смерти. Дни растягивались в недели, и могильные траншеи заполнялись телами воинов, убитых норнами. Их засыпали землей, накрывали камнями – ряды за рядами, – но врата Наккиги держались, и гора не уступала. Вечно холодный воздух становился ледяным. Снежные крупинки, которые били в лица «горных козлов», карабкавшихся по вероломным скалам, казались твердыми и острыми, как острие кинжала.
Лето закончилось; по северным землям шествовала осень, а зима – воистину жуткая зима, которую боялись даже самые закаленные риммеры – была уже на подходе. Порто и его товарищи стояли на ее пути. Они, как жуки в расколотом полене, оказались выставленными напоказ перед безжалостными силами природы.
* * *
Комендант Рахо’о, стоявший на коленях в позе просителя, искоса посматривал вверх, словно готовился к казни. Он поднял руки в жесте, называемом «отпусти меня к родителям». Этот жест обычно использовали дети, но иногда, очевидно, и взрослые люди – даже после всего обучения, которое Орден Каменщиков предоставлял своим офицерам.
– Они отказываются идти дальше, старший помощник магистра, – произнес комендант, избегая взгляда Вийеки. – Вина на мне и моем доме. Я должен был казнить всех непокорных рабочих, но не поднимается рука.
Вийеки не одобрял наказания младших членов ордена – особенно в то время, когда обученные Каменщики испытывали голод из-за недостатка припасов, но теперь он был готов казнить любого, начиная с коменданта.
– Неужели они не понимают, что это нужно народу? – с презрительным возмущением спросил Вийеки. – Мы готовим убежище на тот случай, если городские ворота падут. Если вблизи укрытия не будет воды, то даже Орден Песни не сможет нас спасти. Их певчие не смогут выделить ее из камня. Наш народ погибнет от жажды, как надменная ходячая рыба, описанная в древних сказаниях. Словно какие-то животные. Вместе с самой королевой!
Он сузил глаза.
– Я заставлю этих бунтовщиков выкопать яму и закопаю их там! И тебя тоже, хотя погребение заживо лучше той участи, которую ты заслуживаешь!
Комендант упал на живот и со стоном распластался у ног Вийеки.
– Снимите голову с моих плеч, старший помощник магистра! – прохныкал он. – Я подвел и вас, и Сад! И Мать Всего!
– Какая польза мне от твоей головы?
Вийеки пытался сдержать раздражение.
– Она слишком уродлива, чтобы делать из нее трофей. Встань и расскажи, почему твои подчиненные решили умереть. Почему они противятся приказам, которые исходят не только от меня, но и от самого верховного магистра Яарика?
Рахо’о медленно вернулся в раболепную позу.
– Рабочие напуганы, лорд Вийеки. Никто, кроме певчих, никогда не входил по своей воле в запретные глубины. Только слуги Ордена Песни возвращались оттуда. Мои подчиненные говорят… Они просто не могут заставить себя. Самые отважные из рабочих делают несколько шагов по туннелю, идущему вниз, и их сердца сжимаются в груди так сильно, что они едва не падают в обморок. Там внизу обитает какое-то чудовищное создание.
– Конечно, внизу кто-то обитает. Внизу имеется много всего. Однако гора наша, и нам нечего бояться обитающих в ней существ. Сам лорд Ахенаби дал слово нашему ордену.
– Господин, у нас уже пропало четыре инженера. Это те парни, которых вы послали в нижние туннели. Они не вернулись. Кто-то из рабочих говорил, что слышал их голоса. Они умоляли прийти и забрать их наверх.
Комендант поперхнулся.
– Наши пропавшие инженеры умоляли прийти и пробудить их от сна. Вот что мне сказали.
– Но сам же ты не слышал их голоса?
Вийеки нахмурился.
– Возможно, несколько экзекуций все-таки понадобится.
– Сам я не слышал. Хотя один из этих инженеров – старый Сэсиджи – явился мне во сне. Клянусь, я говорю правду! Он сказал, что их группа потерялась в темноте и эта темнота дышала. Старик говорил, что очень боится; если их не заберут наверх, та темнота найдет его, пережует все кости и проглотит, после чего он уже никогда не проснется.
– Ох, уж эти суеверия, – сказал Вийеки, хотя волна необъяснимого страха подняла дыбом волосы на его затылке. – Ты видел сон, комендант Рахо’о. Я же ожидаю от тебя чего-то большего, чем распространения сплетен.
Он постарался успокоиться.
– Сколько людей отказываются выполнять свои обязанности?
Комендант взглянул на него с неприкрытым удивлением.
– Все, мой лорд. Иначе бы я вас не беспокоил.
Это был абсолютный провал. Возмутительнейшая ситуация. Что мастер Яарик подумает о нем, если Вийеки потерпит неудачу в такой второстепенной миссии – особенно после его жалоб на Наджи, якобы слишком неподготовленного для работ по укреплению ворот? Что ему делать? Вряд ли убийство нескольких ценных рабочих напугает остальных и заставит их подчиняться приказам Вийеки. Пещеры, известные как Запретные Глубины, пересекали путь к пустотам, в которых намечалось строительство временного пристанища. Он потратит много времени на новый туннель в обход Глубин, а убежище нужно было построить до того, как северяне выломают ворота. Вийеки, будучи умным руководителем, не стал игнорировать страхи людей. Он знал, что у них имелись хорошие причины для боязни таких запретных мест.
Даже после того, как хикеда’я прожили в Наккиге почти пятьдесят Великих лет – три долгих тысячелетия, как считали бы смертные, – гора по-прежнему хранила множество секретов. Часть из них была известна Ордену Песни. Это и давало певчим такую власть в городе. Впрочем, гора скрывала в своих глубинах тайны, к которым боялись прикоснуться и Ахенаби, и, возможно, сама королева Утук’ку. В свои ранние годы Вийеки тоже пережил ужас глубинных мест и почувствовал ледяную лапу, сжимавшую его сердце и превращавшую все мысли в листву, уносимую завывающим ветром. Однажды он видел, как Яарик отшатнулся от входа в дальний туннель, сказав, что там «слишком темно для прогулок», хотя магистр держал в руке ярко горевший факел. Как же заставить рабочих войти в Запретные Глубины?
Пока он не находил достойного решения.
– Комендант Рахо’о, вернись и успокой людей. Займи их расчисткой уже выкопанных штолен, а я пока постараюсь придумать новый план. Больше не распространяй эти сказки о снах и другим не позволяй!
– Успокоить… людей?
Какое-то время комендант, который, очевидно, готовился к суровому наказанию, не мог дышать от счастья – он не верил, что его оставили живым и невредимым. Однако комендант быстро убрал радостную улыбку и изобразил на лице служебное рвение.
– Да, мой лорд. Вы очень мудры. Я сделаю все, как вы сказали.
* * *
Хотя издали доносились звуки зубил и молотов, тесавших камни во многих частях города, Вийеки, шагавший по улице Восьми кораблей, обычно заполненной толпами рабочих и надзирателей, подумал, что сегодня тут было очень пусто и немноголюдно. По этой причине постоянные удары мощного тарана северян звучали еще громче и страшнее. В доме Ордена Каменщиков почти никого не было. Секретарь, сидевший у кабинета верховного магистра, сказал, что Яарик инспектировал одно из многих мест, где Каменщики возводили защитные стены. Вийеки расстроился, но, поскольку секретарь не мог сообщить ему точное местоположение магистра, он повернулся, чтобы уйти. В дверях Вийеки встретил старшего помощника Наджи.
Его коллега, всегда подтянутый и вежливый, сделал подобающий жест приветствия, намекавший Вийеки, что они были равными по рангу. Пусть кому-то что-то обещали, но в данный момент он являлся одним из нескольких старших помощников, которыми командовал Яарик.
– Старик в хорошем настроении? – спросил Наджи.
– Его здесь нет.
У Вийеки внезапно пробудилось любопытство:
– Разве он не на твоем участке у ворот?
– Вряд ли он пойдет туда сегодня. Яарик не был у нас несколько дней. Похоже, мы заслужили его доверие, и поэтому он проверяет других подчиненных.
Наджи обладал бесстрастной натурой и проявлял полнейшее безразличие к тому, что его не касалось. Однако он не был глупцом. Его взгляд оживился, когда он задал вежливый вопрос:
– Почему ты ищешь его?
Вийеки не стал бы заводить с Наджи разговор о взбунтовавшихся работниках. Ему не хотелось признаваться в этом даже верховному магистру.
– Да так… Пустяки. Как идет работа у ворот?
Наджи сделал жест обреченного смирения.
– Они все еще стоят, но огромные болты медленно выходят из каменных стен. На опоры каркаса давит огромный вес горы. Если даже смертные не пробьют ворота, нагрузка на верхнюю перемычку будет постепенно возрастать…
Казалось, Наджи был готов поделиться проблемами с товарищем по профессии, но внезапно в его глазах полыхнул огонь недоверия. Он принял более формальную позу.
– Мне говорили, ты руководишь строительством убежища в глубинах горы. Какие заботы привели тебя в город?
– Я же говорил, пустяки. Собирался обсудить одну идею с верховным магистром.
Вийеки хотел закончить их разговор. Если слухи о его проблемах с рабочими разойдутся по городу, Наджи воспримет его визит в дом ордена как отчаяние.
– Если увидишь мастера, передай ему, что я приду в другое время.
Наджи немного успокоился и снова перешел на дружелюбный тон:
– Вряд ли я скоро увижу его. Он то здесь, то там – такой быстрый и вездесущий, как людская молва. Старик общается с нами в основном через посыльных. Верховный магистр часто сетует на годы, но я, если удастся дожить до его возраста, хотел бы иметь хотя бы толику сил и бодрости нашего мастера.
«Возраст не всегда ослабляет своих жертв, – подумал Вийеки. – Иногда, как в случае с лордом Ахенаби, он делает их более грубыми, опасными и властными».
– Сейчас настали злые времена, – ответил он Наджи. – Магистр всецело посвятил себя работе. Мы можем лишь следовать его примеру.
После этих слов Вийеки почувствовал себя лицемером. Он попытался сменить тему:
– Ты что-нибудь слышал о сражениях на склонах горы? У тебя же много знакомых в Ордене Жертв?
Наджи печально покачал головой:
– Только мрачные истории. Маршал и генерал Суно’ку берегут силы на тот случай, если мы потерпим поражение и ворота будут пробиты. Поэтому воинов на склонах мало. Они ежедневно гибнут в схватках с северянами. Фактически мы больше не можем терять ни одного защитника, но Суно’ку вдохновляет их на новые сражения. Чем больше мы будем отвлекать северян на горе, тем дольше продержатся ворота, пусть они и так удивили многих неприступностью.
– Что ты думаешь о ней? О генерале?
Впервые маска формальности полностью исчезла с лица Наджи.
– Я думаю, она величайшая из нас! Не считая, конечно, Матери Всего. Сад благословил наш народ, дав нам ее в такое темное время. Какая отвага! Какое умение передавать эту храбрость другим людям, когда им не хватает собственного мужества.
– Да, она отважная. И свирепая. Я видел ее у Замка Спутанных Корней. И у Башни Трех Воронов.
Вийеки вспомнил те моменты, когда встречался и говорил со светловолосой воительницей – когда он поверил, что она спасет их от неминуемой гибели. К сожалению, то были только моменты.
– Я должен идти. Не хочу оставлять коменданта без присмотра.
– Я знаю, о чем ты говоришь, – с усмешкой ответил Наджи. – Расседланный козел быстро начинает кусаться.
А затем он сделал странную вещь – вытянул руку и хлопнул ею по ладони Вийеки.
– Давай укрепим уважение к нашему ордену, старший помощник. Сейчас злое время, ты правильно сказал. Кто знает, когда мы снова увидим друг друга.
И Вийеки, который в последнее время часто говорил правдиво, но презрительно о недостатках Наджи, устыдился прежних слов. Он похлопал по руке коллеги чуть ниже локтя.
– Да, брат по ордену. Давай заставим мастера гордиться нами. И если мы не свидимся в этом мире, то пусть нашим местом встречи станет Сад.
Они расстались, Наджи пошел по своим делам, а Вийеки направился в глубокие туннели – к подчиненным, которые не желали работать. Поскольку мудрость верховного магистра оказалась недоступной для него, он решил справиться с проблемой самостоятельно. Этого требовал долг перед его народом и великой королевой.
Когда Вийеки спускался по парадным ступеням дома их ордена, железный таран снова ударил по внешней стороне ворот. В городе содрогнулось все, кроме самых прочных скал. Даже колокола храмовых башен зазвучали от сотрясения, и их звон напомнил ему плач напуганных детей.
* * *
Изгримнур всегда плохо спал во время боевых походов. Частично это объяснялось отсутствием Гутрун – его жены, чьи приятные гладкие формы он любил находить в постели рядом с собой. Герцогу нравилось слушать ее голос, который успокаивал по ночам и напоминал ему, что в жизни имеется нечто большее, чем сиюминутные тревоги. Этой ночью он постоянно просыпался и снова входил в навязчивый и хрупкий сон. Его старший сын Изорн – погибший сын – прорывался к городским воротам, стараясь захватить их и открыть путь в Хейхолт. Но за воротами его ожидала лишь темнота бездонной ямы. Изорн сражался уже на самом краю ужасного обрыва, и Изгримнур отчаянно пытался предупредить об опасности сына. Однако, несмотря на все усилия, он не мог издать даже мало-мальского крика. Затем, пока его безмолвный сновиденный двойник беспомощно метался на грани пробуждения, что-то ударилось с силой в бок шатра с таким громким звуком, что герцог скатился с кровати на пол.
Нащупывая в темноте свой меч, он окликнул прислужников:
– Хадди… Кар! Ко мне!
Что-то снова налетело на шатер, на этот раз царапая ткань когтями. Стенка выпячивалась то в одном месте, то в другом. Какая-то тяжелая фигура пыталась прорваться внутрь – возможно, медведь или, хуже того, один из смертоносных белокожих норнов.
– Ко мне! – закричал Изгримнур. – Куда все подевались?
Наконец он нашел Квалнир. Его пальцы сжали рукоятку меча, и Изгримнур немного замешкался, вынимая клинок из ножен.
– Герцог Изгримнур! – отозвался Хадди снаружи шатра.
Его голос дрожал, как у напуганного ребенка.
– Мы… тут!
Изгримнур отбросил одеяла, все еще путавшиеся под ногами, и выбежал из шатра. Он имел лишь мгновение, чтобы взглянуть на Хадди – опытного и ловкого телохранителя-убийцу, – который теперь выглядел, как беспомощное дитя. Затем за спиной герцога послышался суетливый шум, и шатер, наклонившись, рухнул под напором массивного тела. Изгримнур мог видеть только смутные контуры какой-то фигуры, ползавшей на четвереньках среди поваленных шестов и разбросанных по полу шкур.
– Во имя святого Эйдона, что происходит? – взревел герцог.
Хадди вяло упал на колени, уткнулся лбом в промерзшую землю и начал бормотать молитву. Между шатрами его свиты перемещались смутные тени: некоторые бегали, другие хромали, третьи извивались на снегу. Изгримнур не видел смысла в том, что творилось вокруг. Но он понимал, что случилась ужасная беда. Землетрясение? Падение большого дерева?
Приглушенный треск порванной материи привлек его внимание к упавшему шатру, из-под которого выбиралась темная фигура. Сначала герцог подумал, что его первая догадка оказалась верной – это было нападение медведя или какого-то другого большого животного. Зверь по-прежнему стоял на четвереньках, и Изгримнуру был заметен только блеск его сломанных зубов. Но когда существо поднялось на ноги, он увидел его при свете звезд. Перед ним стоял человек, облаченный в лохмотья, которые мало чем отличались от паутины. Голову и плечи покрывал слой снега. Глазницы над провалившимся носом и оскаленными челюстями пугали пустыми черными дырами.
Какой-то момент герцог с изумлением смотрел на это непостижимое видение. Кадавр, шатаясь, направился к нему. Его запачканные в грязи руки хватали воздух. Изгримнур поднял Квалнир и, перемещаясь в сторону, выставил перед собой большой меч. Ночь наполняли отчаянные крики. Но когда герцог позвал своих хускарлов и не услышал их голосов, он почувствовал приступ абсолютного ужаса. Неужели все его люди не заметили атакующих и погибли во сне?
Тварь без глаз, спотыкаясь, шла к нему, словно пьяница. Голова раскачивалась из стороны в сторону, челюсти щелкали при каждом шаге. Отводя меч для удара, Изгримнур вдруг узнал браслет на вытянутой руке существа – одно из тех золотых украшений, которыми он награждал самых храбрых солдат после битвы при Хейхолте. Этот оживший мертвец был его павшим воином.
Существо двигалось кособоко, будто повозка со сломанным колесом. Кадавр совсем не боялся его меча, поэтому Изгримнур вместо колющего выпада взмахнул Квалниром по широкой дуге и нанес удар в шею. Клинок дошел до позвоночника. Герцог почувствовал, как кости под лохмотьями треснули. Тварь отшатнулась назад и рухнула.
– Хадди! – крикнул Изгримнур. – Ко мне, будь ты проклят!
Однако прежде чем он смог найти кого-то из своих хускарлов, упавший кадавр снова поднялся на ноги.
– Проклятье! – вскричал герцог.
Существо, с почти полностью отсеченной шеей, направилось к нему. Голова мертвеца висела на одном боку, подпрыгивая и болтаясь в такт его шагам. Изгримнур еще раз выругался и боковым ударом рассек живот твари, выпустив наружу кишки – точнее, то, что от них осталось. Вложив в удар весь свой вес, он отбросил живой труп на рухнувший шатер.
Но, даже запутавшись в шкурах и порванной материи, безглазая тварь не унималась. Мертвец попытался встать на ноги, однако меч герцога сломал ему спинной хребет, и тело надломилось пополам. Теперь фигура кадавра напоминала двух карликов, забравшихся в один костюм, – обычная забава на праздничных карнавалах, где первый шут во всем мешал второму. С очередным проклятием Изгримнур нанес удар широким Квалниром, и голова мертвой твари отлетела прочь. Отвратительное существо наконец перестало двигаться.
Хадди исчез. Никого из других хускарлов поблизости не было. Лагерь погрузился в хаос ночной резни, и теперь, когда глаза герцога привыкли к темноте, он с огорчением увидел, как много темных фигур вокруг него оказались не живыми воинами, а трупами, поднятыми норнским колдовством. Он вновь принялся выкрикивать имена своих людей, но прежде чем некоторые из них добрались до него, герцогу пришлось убить еще двух тварей, включая кадавра, который имел только одну ногу, но все равно скакал к нему с желанием убить. Используя Квалнир скорее как топор, Изгримнур отсек головы обоих мертвецов и получил при этом лишь пару царапин. Тем не менее он уже покачивался от усталости и видел «звездочки» в глазах. Ужас крал его дыхание и силы, вызывая непонятное утомление. Казалось, что он бежал вверх по крутому склону холма. Несомненно, на него и других воинов действовала какая-то ужасная норнская магия. Как много кадавров наслали на них?
«Ровно столько, скольких людей мы похоронили, – отстраненно подумал он. – Вот точный ответ».
Все больше людей присоединялось к герцогу. Выпучив глаза от ужаса, они задавали ему вопросы, на которые у него не было ответов. Переводя дыхание, Изгримнур осмотрел склон горы выше лагеря, где они хоронили мертвых, – место, которое больше освещалось солнцем, что, естественно, облегчало работу по рытью могил в промерзшей земле. Сотни неуклюжих фигур выползали из погребальных траншей. Поскальзываясь и падая, они направлялись вниз – к лагерю живых.
– Срубайте им головы, – крикнул герцог своим людям. – Обезглавленные, они падают и затихают. Срубайте им головы!
Он вздохнул с облегчением, увидев массивную фигуру Бриндура и собравшихся вокруг него людей. За ними, как одинокое дерево, уцелевшее после мощной бури, виднелось поднятое знамя Вигри. Кто-то размахивал им, призывая к себе разбежавшихся солдат.
Когда небольшой отряд герцога принялся отсекать головы наступавших мертвецов, остальные группы северян последовали их примеру. Разгром лагеря был остановлен. Люди приободрились, и приливная волна сражения наконец повернулась в другую сторону. По крайней мере, Изгримнур надеялся на это. Многие риммеры поняли, с кем они сражались. Люди выли от горя, когда рубили неповоротливых мертвых тварей и отсекали головы своим прежним товарищам.
«Мерзкие норнские хитрости, – подумал Изгримнур. – Но эти магические чары отвратительнее всех. Неужели Белые лисы надеялись одолеть нашу армию с помощью таких медлительных созданий – пусть даже они и были нашими погибшими товарищами?»
Какая-то неуловимая истина застряла в его голове, отвлекая от текущего момента. «Подожди, не спеши! Что случилось в прошлый раз, когда они сеяли подобный ужас? Норны не останавливаются на одной цели…»
Внезапно его ум прояснился, и герцог начал кричать:
– Люди! Следите за воротами! Все внимание к горе! Ожидайте Белых лис!
К призыву Изгримнура присоединились другие голоса. Сквозь крики и проклятия солдат, сражавшихся с кадаврами, воины передавали друг другу предупреждение герцога. Когда Изгримнур отсек голову у ковылявшей твари, которая хотела напасть на одного из его хускарлов, со стороны ворот зазвучал горн разведчика. Послышались крики: «Тревога!», «Посмотрите на гору!», «Ворота открываются!» Другие вторили им: «Нас атакуют белокожие!»
Изгримнур обругал себя за то, что оказался прав, но не предпринял быстрых мер противодействия.
– Вот что они задумали! – прокричал он солдатам. – Парни, сомкните ряды. Прорывайтесь к воротам Наккиги. Нас атакуют. Норны пытаются бежать из проклятой горы!
Но, уже выкрикивая эти слова, герцог понимал, что бегство не имело смысла. Куда бы могли скрыться Белые лисы? Гора была их последним убежищем. Взглянув на кружение сражавшихся фигур, освещенных призрачным светом луны, и оценив направление атаки, он заметил, что основной натиск норнов нацелен на часовых у ворот и инженеров осадных орудий.
– Таран! – закричал герцог, когда понял замысел врагов. – Проклятье! Все к тарану! Вигри! Бриндур! Они хотят разрушить таран!
Его люди могли заменить тело железного тарана – ствол дерева, к которому крепилась насадка, – но если норны утащат в свою нору огромную голову Медведя, северяне не смогут найти ей замену до прихода зимы. И в лагере не хватит железа, чтобы отлить новую насадку. Нельзя же оставлять армию без амуниции и оружия.
– Оставьте мертвецов в покое и прорубайтесь к воротам! – закричал Изгримнур.
Все это было похоже на тот его сон, где он беспомощно смотрел в темную бездну.
– Неужели никто не слышит меня? Во имя святых, защищайте таран!
* * *
Порто знал, что ему никогда не забыть эту ночь – ночь проснувшихся мертвецов. Вечером он и остальные бойцы Эрлинга Стойкого нашли новый туннель на склоне горы. После долгого обмена стрелами им наконец удалось убить единственного охранника, после чего они завалили проход в штольню тяжелыми камнями и бревнами. В лагерь отряд возвращался после наступления темноты. Как бы ни было страшно, они спускались вниз по ледяным предательским откосам, не смея зажечь ни одного факела, – боялись возможной встречи с засевшими в засаде норнскими лучниками. Поэтому, добравшись до основания горы, «козлы» попадали на землю и заснули вповалку, даже не найдя путь к назначенным кострам.
Порто проснулся еще при первых криках в лагере, но из-за усталости он принял их за нечто менее ужасное. Ссоры среди солдат были обычным явлением при долгой осаде – особенно в холодную погоду. Только услышав громкий треск открывавшихся ворот Наккиги и отчаянные вопли ближайших часовых, он понял, что случилась беда.
Тени на лошадях хлынули потоком из ворот, выкашивая стоявших перед ними северян почти в полном и неестественном безмолвии. Даже крики их жертв были громче, чем приглушенное ржание коней. Порто побежал вперед, надеясь присоединиться к одной из групп солдат. Взглянув на лагерь, он увидел там ужасное смятение. Армию герцога атаковали не только спереди, но и с тыла.
Одинокая фигура, шатаясь, вышла к нему из темноты. Сначала Порто подумал, что это был какой-то сильно израненный риммер. В принципе он угадал. Хотя ранения этого воина явно показывали, что его убили днями или неделями ранее. Существо почти не имело глаз – только влага мерцала глубоко в глазницах, а его сгнивший саван выставлял открытые бескровные раны на лице и груди.
«Мертвец, – сказал себе Порто. Он был напуган, но не удивлен. – Норны подняли из могил мертвых. Наших мертвых».
Он увернулся от неуклюжего броска кадавра, но едва не наскочил на ржавый нож в руке существа. Казалось, мертвый воин не понимал, что был вооружен. Оживший труп просто бесцельно размахивал обеими руками. Порто поблагодарил Бога и всех святых за то, что проклятая тварь оказалась такой медлительной. Отпрыгнув в сторону, он взмахнул мечом и рассек клинком шею ходячего мертвеца. Труп покачнулся и медленно повернулся к нему, словно его голова не была наполовину отделена от тела. Порто высвободил меч из раны и на этот раз ударил по ногам кадавра. Он бил и бил по ним, пока не превратил его голень в разможженную белую мякоть из костей и бескровной плоти. Наконец тварь упала. Внимание Порто снова привлекли крики товарищей. Белые лисы, выехавшие из ворот, уже сражались среди северян, сея смерть в их рядах и со злобной удалью нанося ужасные ранения.
Наконец Порто обезглавил труп и обездвижил его. Осмотревшись, понял, что удалился от ближайшей группы своих товарищей. Вокруг кружился хаос людей и теней. Некоторые темные фигуры казались невероятно быстрыми, другие медлительными, как умиравшие насекомые. Какое-то время Порто выкрикивал имена Эрлинга и остальных «горных козлов», но с таким же успехом он мог вопить и в пустом лесу.
Что-то понеслось к нему – огромная темная масса, которая лишь в последнее мгновение оказалась конем и всадником. Упав на заснеженную землю, он почувствовал ветерок от клинка, пронесшегося над его головой. Когда Порто откатился в сторону, норн исчез в темноте.
* * *
Порто не знал, как долго сражался. Он не знал, остались ли живы его товарищи. Несмотря на безумный страх, терзавший его нервы, Порто уложил полдюжины шагавших трупов и искалечил нескольких других. К счастью, ни одно из мертвых лиц не принадлежало Эндри. Он надеялся, что если даже демонические чары поднимут товарища из бездны небытия, камни, наваленные на могиле, удержат Эндри в земле.
Остановившись, чтобы отдышаться, Порто услышал чей-то триумфальный крик – не пронзительный боевой клич одного из норнов, а добротное хриплое ругательство смертного человека. Он почувствовал внезапную надежду. Но что же случилось?
Яростный бой кипел у самых ворот. Порто видел, как большая группа живых людей окружила одного норнского всадника. Тот яростно отбивал атаки, идущие со всех сторон, и его клинок, невидимый в темноте, был быстрым и смертоносным. Какой-то риммерский копьеносец нанес удачный удар и сбил шлем с головы норна. Лошадь всадника встала на дыбы, и Порто ахнул, узнав лунно-белые волосы той женщины, которую он видел у Замка Спутанных Корней. Это она привела подкрепление и спасла своих родичей, прятавшихся в руинах крепости. Грозная воительница сражалась божественно. Порто восхищался ее скоростью и боевым мастерством. Уже полдюжины северян лежали под копытами коня воительницы. Нужно было помочь своим парням. Порто побежал к воротам. Тан Бриндур и несколько его воинов пытались сбросить норнскую всадницу наземь. Они атаковали ее топорами и мечами, копьями и секирами, но женщина заставляла своего коня вращаться на месте так быстро, что это выглядело каким-то магическим трюком. И каждый раз, когда ее рука делала взмах, кто-то из воинов отшатывался назад с фонтанирующей раной или падал там, где стоял.
Кто-то закричал у ворот. Это был не голос смертного, а нечто похожее на пронзительный птичий зов. Норнская женщина тут же повернула коня. Ее меч закружил в воздухе так быстро, что солдаты, которых она не подпускала к себе, бросились на землю или отбежали в стороны, испугавшись быть затоптанными или обезглавленными. Белокурая всадница помчалась галопом к воротам, где ее ожидала дюжина теней. Северяне вскочили на ноги и погнались за ней, ободряя друг друга свистом и криками.
«Мы отогнали их назад», – понял Порто. Еще мгновение назад он даже не думал, что переживет эту бурю смерти и безумия. Однако норны теперь отступали к открытым воротам, и Бриндур вел погоню за ними. К сожалению, риммеры были пешими, а Белые лисы двигались, словно сам ветер. Их кони, казалось, скользили по неровной земле. Северяне не могли угнаться за ними.
Порто упал на колени. Массивные створки застонали, начиная движение, и затем оглушительно захлопнулись, когда последние норны исчезли в черном проеме. Около дюжины северян с криками заколотили по воротам своим оружием. Охваченные безумием битвы, они, наверное, верили, что могут захватить всю Наккигу, если только прорвутся в недра горы.
Новые раны давали о себе знать: глубокий порез, который нанес ему норнский всадник, кровавые ссадины и царапины, оставленные ногтями мертвых. Он так устал, что захотелось лечь среди павших и раненых товарищей. И он заснул бы, если бы не боялся быть захороненным по ошибке.
Порто старался отдышаться; его ноги дрожали, как у новорожденного жеребенка. И тут он увидел, что к нему подползало какое-то существо. Оно извивалось на земле и издавало хриплые свистящие звуки. Хотелось верить, что это животное – какой-то падальщик, выползший на поле битвы в поисках человеческой плоти, – но существо двигалось абсолютно неестественно. Порто поднял меч, который казался таким тяжелым, как брус из каштанового дерева.
Он боялся, что увидит мертвого Эндри или другого погибшего товарища. Однако его страх рассеялся, когда фигура на земле подняла лицо к свету звезд. Порто не узнал эти выпученные глаза и искривленный мукой рот, хотя в них было нечто странное, притягивавшее к себе внимание. Существо продолжало ползти к его ногам, но Порто не двигался. Меч дрожал в ослабевших руках. Он не мог держать его на весу. Взгляд, словно обретя самостоятельность, остановился на кровавом следе, который тянулся по заснеженной земле за половиной рассеченного тела. Когда искалеченный воин подполз еще ближе, он приподнял руку, словно взывал к милосердию, а затем, истощив свои силы, опустил ладонь на сапог Порто.
– Помоги… мне, – выдохнул солдат.
Порто с ужасом понял, что это был не оживший труп, а живой человек – его сослуживец, смертельно раненный риммер, пятнавший кровью недавно выпавший снег.
Очевидно, два произнесенных слова истощили последние силы солдата. Умирающий человек распластался на взбитой земле. Порто ломающимся голосом позвал на помощь, но никто не пришел. В серых сумерках перед рассветом пологий склон горы выглядел, как изображение самого ада на картине обезумевшего художника. Холодный ад без озер огня; место трупов или восставших трупов, медленно белевших под хлопьями падавшего снега. Человек, лежавший в его ногах, издал последнее хриплое дыхание и затих навеки.
Порто отошел от мертвого солдата, присел на корточки и начал раскачиваться вперед и назад. Восходящее солнце раскрашивало небо первыми красками, но в нараставшем свете человеческие останки выглядели еще ужаснее, а тела – истерзанными и жалкими. Наконец, обессиленный и истощенный, Порто упал на холодную землю и горько заплакал.
* * *
«Перед описанием этого судьбоносного момента во время осады, когда Ахенаби и его певчие подняли мертвых смертных, а генерал Суно’ку совершила молниеносную вылазку в попытке уничтожить огромный таран северян, ваш летописец должна выразить собственное мнение и рассказать о трудностях, с которыми наш орден сталкивается при составлении записей о таких временах.
Когда мы называем укрепляющий сон нашей королевы «кета-джи’индра» – «опасным сном», – это не только элемент поэзии. Происхождение слова «кета» датируется эпохой самого Сада. Оно содержит в себе не просто идею «опасности», но также и намек на «непостижимый хаос».
Мы, Облачные дети, не используем «кета» для описания других угроз. Раненый гигант или тысячи северян, осаждающих Наккигу, тоже несут опасность для наших сородичей, но они не являются чем-то непостижимым. Однако восстановительный сон королевы Утук’ку представляет собой особую угрозу для нашей расы – неведомый хаос, потому что она перестает руководить своим народом. Сам порядок вещей подвергается риску, как будто бы звезды оставили небесные пути и создали для себя новые случайные маршруты через небо. Когда королева спит, вместо ее любимого и правдивого голоса мы слышим мнения других людей, а многие ныне бьются за власть над судьбой народа. Ничто уже не находится на правильных местах.
Кюсаю, четвертый церемониймейстер, однажды сказал: «В сезон кета-джи’индра небо и земля меняются местами, а горы становятся на свои вершины». Именно в дни Кюсаю великий Друкхи Мученик, сын королевы, был убит смертными. Ослабев от горя, Утук’ку вошла в «опасный сон» и провела в нем даже большее время, чем сейчас. Пока длился ее сон, многие события изменили лик Наккиги. Люди ощущали себя в полной темноте, и будущее народа было неопределенным.
То же самое случилось и в тот недавний день, о котором здесь идет речь. Силы северян продолжали осаждать наш город. Их внезапная победа и наше ужасное поражение были в какой-то момент одинаково возможны. Но в конечном счете обе эти возможности исчезли.
Риск открытия ворот, когда генерал Суно’ку атаковала таран из черного железа, не привел к фатальному бедствию, как того боялись некоторые лидеры орденов. Однако и осадное орудие не было разрушено. Генералу и ее уцелевшим Жертвам пришлось отступить. А лорд Ахенаби спел песню такой силы, что сотни и сотни трупов северян восстали из мест захоронений и пошли под звездным небом, убивая многих наших врагов и сея ужас в их сердцах. Но этого оказалось недостаточно, чтобы прогнать армию герцога с наших земель.
Неопределенность тех дней породила много слухов и историй, которые распространяются до нынешних пор. Все это затрудняет работу скромного летописца. В такие времена истина ускользает из рук. Некоторые говорят, что, когда королева спит, в мире внезапно возникает много истин – поскольку лишь наша великая королева в своей мудрости и силе необходимой уместности определяет порядок всех вещей. При ее отсутствии факты больше не имеют основы, заслуживающей полного доверия. При ее отсутствии авторитет и уважение лидеров рассеиваются или даже теряются полностью. Каким образом мы можем знать, что реально или нереально? И как может скромный летописец выявить истину таких моментов, когда событие случилось недавно, когда не прошел хотя бы один Великий год?
Вот конкретные факты той ночи: лорд Ахенаби поднял сотни мертвецов, и генерал Суно’ку изо всех сил старалась похитить таран смертных. План первого удался; у второй ничего не получилось, и поэтому осада продолжалась. Каждый день порождал новые слухи о том часе открытых ворот: о сотнях рабов, убежавших в суматохе из Наккиги, или о десятках шпионов (как некоторые заявляли), просочившихся в город. В любом случае эти слухи возникли в смутное время, когда реальность нельзя было зафиксировать – когда наша королева спала – и в мире не существовало ничего определенного, кроме непостижимого хаоса. Никто не может сказать, что именно произошло, и менее всех – простой летописец, потому что истина пребывала во сне».
Леди Миджа сейт-Джинната из Ордена Летописцев.
* * *
Изгримнур так устал, что едва мог переставлять ноги, но длинный день, к сожалению, еще не закончился. Он благодарил всемогущего Бога, что после восхода солнца восставшие мертвецы снова стали мертвыми. Их тела теперь хоронили под соответствующие молитвы. На обратном пути к своему шатру герцог переговорил с главным армейским капелланом и разрешил тому провести большой погребальный ритуал. Или священник просил его о чем-то другом? Изгримнур настолько вымотался, что уже не помнил всех деталей.
Кто-то ожидал его в шатре – молчаливая и неподвижная фигура, стоявшая в затемненном месте. Изгримнур сжал рукоятку кинжала, браня себя за невнимательность. Однако, когда он угрожающе шагнул вперед, фигура даже не пошевелилась.
– Отошлите своих людей, герцог Изгримнур. То, о чем я хочу сказать, предназначено только для ваших ушей.
– Аямину?
Сердце Изгримнура тяжело забилось.
– Женщина, ради Эйдона, разве можно так прятаться в темноте? А если бы я убил вас ненароком?
Ситха смиренно склонила голову.
– Да, вы на это способны.
Судя по ее голосу, она не верила в такую возможность.
– Где вы были? – спросил Изгримнур.
Из-за усталости и удивления он говорил громче и суровее, чем делал бы это в другом настроении.
– Когда мертвецы поднялись из могил, я постоянно звал вас, но вы не отвечали.
– Да, я не отвечала, – согласилась она. – Мне не хотелось бы объясняться по этому поводу.
Изгримнур тут же подумал о предательстве, но не смог найти ни одной причины для подобного поступка.
– Так что вы желали сообщить мне, женщина-фейри? – поинтересовался он. – Только побыстрее, пожалуйста. Я должен похоронить мертвых людей и возобновить осаду.
Аямину кивнула головой:
– Я уже говорила, что вы не понимаете глубин этой горы и корней того, что можно было бы назвать безумием хикеда’ев. Прежде чем вы начнете планировать остальную часть битвы, я думаю, вам было бы полезно узнать дополнительную информацию о наших сородичах. Одной из их мотивирующих основ является общая история нашего народа, которая уходит в глубокое прошлое – задолго до появления на этих землях смертных людей.
Изгримнул взял кувшин и налил себе чашу эля. Тот оказался холоднее, чем ему хотелось бы. В последнее время герцог слишком часто проклинал погоду. На этот раз он воздержался от крепких слов. Изгримнур предложил напиток женщине, но ситха отказалась.
– Тогда рассказывайте, – с усталым вздохом произнес герцог.
– Я думаю, вам мало что известно о так называемом Разделении – моменте истории, когда хикеда’я и мой род зида’я пошли отдельными путями. Хикеда’я – норны, или Белые лисы, как вы называете их – утверждают, что наши два племени отделились друг от друга из-за смертных. Хикеда’я желали отомстить за смерть сына королевы Утук’ку, но зида’я не хотели участвовать в уничтожении другой расы.
Герцог слышал что-то похожее от юного Саймона, но его не интересовала история фейри. Когда отец Изгримнура отрекся от старой веры и перешел в Церковь Узириса Эйдона, ему, молодому повесе, некогда было постигать новое учение. Он до сих пор иногда клялся неправильным богам, а что уж говорить тогда о ситхских сказаниях?
– Относитесь ко мне, как к невежественному смертному, – предложил он своей гостье.
Аямину улыбнулась – зрелище, настолько редкое, что он даже немного обеспокоился. Изгримнур всегда считал ситху старой женщиной – в частности, из-за снежно-белых волос и ее медленной напевной речи. Однако, по любым стандартам смертных, она была довольно красивой. В это мгновение герцог почувствовал себя очарованным, будто был влюблен в нее. «Гламур фейри, – напомнил себе Изгримнур. – Никогда не рассказывай о ней Гутрун, иначе ты пожалеешь об этом».
– Я не самая старая из моего народа, – словно прочитав его мысли, сказала Аямину, – но и не самая молодая. Я родилась еще до Разделения и первую часть жизни провела в Хикехикайо – в заснеженном Уайтфеллсе далеко на западе отсюда. Я вижу усталость в ваших глазах, герцог, однако будьте терпеливы. Мне тоже приходится проявлять терпение к вам, и именно поэтому, хотя моя миссия здесь выполнена, я задержалась, чтобы сообщить необходимые сведения.
– Что вы имели в виду, говоря о выполненной миссии?
– То, что уже сказала. Я никогда не утверждала, что цели и желания двух наших народов совпадают. Я сопровождала вас и делала то, о чем меня просили.
– И в чем заключалась ваша миссия?
Она ответила ему со снисходительной усмешкой:
– Возможно, вы никогда не узнаете об этом. Мы живем в странные времена, которые порождают множество очагов напряженности. Создаются альянсы, чьи цели окутаны пеленой непроницаемой тайны. Скорее всего они ни к чему не приведут, но только Танец Лет расскажет нам правду. Мне поручили кое-что сделать, и я обещала, что не буду вмешиваться в вашу войну.
– Нашу войну?
Герцог едва сдерживал гнев.
– Вы назвали ее «нашей»?
Женщина-ситха подняла руку.
– Прошу вас успокоиться, герцог Изгримнур. Я должна сообщить вам важную информацию. К сожалению, сейчас мы напрасно теряем время. Война похожа на моток шерстяной пряжи. Скажите, пряжа начинается с клубка или с овцы, давшей вам шерсть? Или с того человека, который первый понял, как создавать ткань из овечьей шерсти? Скажите, пряжа заканчивается вместе с клубком или когда ткань уже получена? Существует ли пряжа до тех пор, пока одежда не распадется в лохмотья? А что вы скажете о людях, которые помнили эту одежду? Она все еще существует в их памяти?
– Я не понимаю вас. Это похоже на беседу ученых! Разговор ни о чем!
– Возможно. Но чья бы ни была война, мне приходилось делать то, о чем меня просили. Теперь моя миссия выполнена. Скоро я вернусь к своему народу. Если настанет день, когда мне позволят открыто говорить о моем задании, я обещаю, что вы будете первым, кто услышит о нем. Но перед своим уходом я хотела бы поговорить с вами от чистого сердца. Мне хотелось бы сообщить вам сведения, которые вы, по моему мнению, должны узнать. Там, в горе, некоторые хикеда’я – норны на вашем языке – хотят закончить войну и предложить вам перемирие.
Изгримнур почувствовал, что краснеет от ярости.
– Вы с ума сошли? Вы видели, что они сделали? Неужели ваша миссия, или как вы там ее называете, помешала вам увидеть атаку наших мертвых товарищей, направленную против нас?
– Это было сделано Ахенаби, лордом Песни. Но он не единственный, кто обороняет гору. И пока королева Утук’ку спит, не только он решает вопросы безопасности в Наккиге.
Герцог в сердитом замешательстве покачал головой:
– Что вы предлагаете? И что мы получим, если снимем осаду? Даже если я поверю вам, зачем мне идти на перемирие? Мои люди хотят крови за кровь. Они жаждут смерти всех норнов.
– Конечно, их желания понятны. Такова природа гнева и боли. Но наши народы выбирают более трезвомыслящих лидеров, способных учитывать все доступные возможности, пока остальные сходят с ума от жажды крови и зова к разрушениям. Народ северян выбрал вас, герцог Изгримнур.
– Аямину, говорите прямо. Я устал, и на моем сердце лежит тяжелый груз от того, что случилось.
Он налил себе еще чашу эля и выпил ее одним глотком.
– Что вы хотели рассказать?
– Я не закончила мою историю, герцог Изгримнур, – произнесла она, по-прежнему оставаясь в тени. – Наберитесь терпения. Как я говорила, перед Разделением моя семья жила в Хикехикайо. В то время и в том городе между норнами и ситхами не было никакого размежевания. Все вели одинаковый образ жизни и хранили верность единому народу. Но постепенно это изменилось – и не только из-за смерти королевского сына. Задолго до гибели великого принца Друкхи в сердце Утук’ку закралась зависть к зида’я. Я не буду сбивать вас с толку ненужными подробностями, но, когда Утук’ку и ее муж предложили народу вести свои кланы по разным дорогам, это было сделано скорее из-за прошлой обиды и с ощутимым пренебрежением. Смерть Друкхи являлась только поводом.
– Признаюсь, что я уже сбит с толку.
– Тогда я буду выражаться проще, герцог Изгримнур. Так же, как среди ситхов существуют те, кто не любят смертных, в норнском обществе имеются несколько норнов, которым чужда ненависть к вашему роду. Я выросла в Хикехикайо, когда народы, называемые вами норнами и ситхами, жили в мире и согласии. Несмотря на все сезоны, пронесшиеся облаками с того времени, я по-прежнему общаюсь с некоторыми хикеда’я и знаю, что заботит их сердца.
– То есть вы можете убедить их сдаться?
Она издала легкий выдох, который герцог не стал связывать с проблемами дыхания.
– Я? Нет. Пока королева жива, они не сдадутся – особенно Орден Жертв. Однако при содействии моих знакомых норнов вы могли бы сделать окончание войны менее кровавым и злобным.
Изгримнур застонал.
– Ради великого Бога прошу вас – больше никаких кланов, орденов и историй. Просто скажите мне, что вы имеете в виду!
– Только это. Проведите с ними переговоры, как вы обычно поступаете с другими осажденными противниками. Изложите им свои условия и дайте менее упорным жителям Наккиги хотя бы слабую надежду на нечто иное, чем полное уничтожение. Возможно, результаты будут лучше, чем вы можете себе представить.
– Вам-то откуда знать? А вдруг я, подобно Бриндуру, почувствую, что только уничтожение последнего норна принесет мне удовлетворение?
– Я мало знаю о смертных, хотя долго изучала ваш вид, Изгримнур. Мне кажется, что я научилась понимать ваши чаяния. К сожалению, мне нельзя говорить большего. Я не могу помочь вам другими советами. И это мое предложение тоже может закончиться ничем. Но, не попытавшись достучаться до вашего сердца, я чувствовала бы вину и досаду до самого конца моей песни о жизни.
Герцогу не понравился скрытый смысл ее слов. Неужели это женское вневозрастное существо могло знать его лучше, чем он сам?
– Значит, переговоры? Вы затеяли все это ради того, чтобы убедить меня провести переговоры с нашими злейшими врагами? Теми самыми белокожими тварями, которые изрубили моего сына Изорна и тысячи других людей?
– Да, чтобы обсудить с вами, герцог, такую возможность. Чтобы вы могли понять, какую пользу принесут вам переговоры. Чтобы вы могли подумать о других способах решения грядущих проблем. А новые проблемы будут, Изгримнур. Запомните мои слова. Даже когда вы пробьете древние врата, ваш первый успех станет только началом многих бед. Вы думаете, чары Ахенаби были худшей вещью, которую вам доводилось видеть? Нет! Я уверяю вас, что в темных глубинах Ур-Наккиги вы встретите адских существ. Они заставят ваших людей пожалеть, что они не родились слепыми и глухими.
Женщина-ситха лишь немного повысила голос, но герцог, сам того не желая, отступил на шаг от нее.
– Даже Утук’ку не смогла победить глубинных обитателей горы. И норны не остались бы свободными так долго, если бы не узнали от них кое-какие секреты.
– Я не понимаю, вы предупреждаете меня или угрожаете мне?
– Какое предупреждение не содержит в себе угрозы? Но поверьте, я не передаю вам угроз от имени хикеда’я. Я говорю с вами честно и со всей осторожностью, потому что все еще считаю ваш народ опасным. Вы похожи на диких животных, однако лишены невинности зверей. Тем не менее я верю, что ваш вид – вид смертных людей – имеет в себе нечто большее. Конец каждой битвы является началом чего-то нового… иногда такого огромного и великого, что его невозможно оценить в данный момент… в кружении Танца Времени.
Аямину сделала жест даже более удивительный, чем ее улыбка: она поклонилась герцогу.
– Мне пора уходить. Я сомневаюсь, что мы снова увидим друг друга, дорогой Изгримнур, и вряд ли мне выпадет шанс объяснить вам причины моих поступков. Пока мир вращается наперекор такой возможности, и, видимо, она не осуществится, но я желаю вам всего хорошего.
Пока герцог пытался осмыслить ее последние слова, женщина-ситха выскользнула из шатра. Когда через несколько мгновений Изгримнур вышел наружу, он не увидел даже ее следов. Перед ним простирался замерший и покрытый грязью лагерь, а вокруг в начинавшемся густом снегопаде мелькали фигуры солдат, тащивших тела мертвецов к их новым могилам.
