Книга: Перед заморозками
Назад: 35
Дальше: 37

36

Они договорились встретиться на стоянке между Мальмё и Истадом. Когда-то, еще в школе, Эрик Вестин читал стихи, из которых ему запомнились только два слова: переодетый Бог. Эти слова навсегда отпечатались в его сознании, и как-то раз, уже в конце своего пребывания в Кливленде, когда он начал по-настоящему понимать свое предназначение, он снова вспомнил эти два слова, и решил — да, это ключ ко всему. Они были избранными, они были богами, вынужденными переодеваться в людей. Он неустанно внушал тем, кого избрал своим воинством: «В этой священной войне все мы — орудия Бога. Но мы должны наряжаться людьми». По этой же причине он выбрал для встречи самую обычную придорожную автостоянку. И стоянка может стать храмом для тех, кто хочет видеть этот храм. Поднимающиеся от земли потоки теплого сентябрьского воздуха были колоннами, и на них опирался свод этой невидимой, но поистине великой церкви.
Они должны были встретиться в три часа дня. Они должны одеться совершенно обычно — туристы, поляки, приехавшие за покупками, одни или в группах. Они должны были появляться из разных мест, в разное время и получить последние инструкции. Рядом с ним все время должен находиться Тургейр Лангоос.
Последние недели он жил в кемпинге под Хёёром, съехав с квартиры, которую прежде снимал в Хельсингборге. Подержанный кемпер он купил в Сведале, довольно дешево, и отбуксировал его на своем потрепанном «вольво». Если не брать в расчет редкие встречи с Тургейром, он проводил почти все время в своем прицепе, молясь и приуготовляясь к Главному Делу. Каждое утро он подходил к маленькому зеркальцу для бритья, висевшему на стене, и спрашивал себя: не глаза ли сумасшедшего глядят на него из зеркала? Никто не может стать пророком, если смирение не входит в список его духовных добродетелей. Быть сильным — значит предъявлять самые строгие требования к себе. Задавать себе самые трудные вопросы. Несмотря на то что он ни разу не усомнился в своем великом предназначении, данном ему Господом, он каждый раз хотел убедиться, что не обманут своею собственной гордыней. Но глаза, смотревшие на него из зеркала, говорили только о том, что он знал и сам: избранник и вождь. Это его предназначение. Ничего безумного в этом нет, он просто правильно толкует Библию. Христианство погрязло в болоте ереси и извращений, и Создатель настолько устал от этого, что только и ждал, что кто-то придет и поймет и станет его орудием, предназначенным раз и навсегда изменить порочный ход событий.
Эрик Вестин сидел в своем автоприцепе и размышлял. Бог рассуждает очень логично. Великий математик за пределами человеческого понимания; и его премудрости вовеки будут осенять всех и каждого. «Есть только один Бог, — начинал он каждое утро свою молитву, — есть только один Бог и его единственный сын, которого мы позволили распять на кресте. Этот крест и есть наша единственная надежда. Простой деревянный крест, не из золота, не из мрамора. Истина — в бедности и простоте. Пустота в наших душах может заполниться только святым духом, и никогда — материальными приобретениями и драгоценностями, как бы они ни прельщали нас своим соблазнительным блеском».
Последние недели он выжидал, собираясь с силами. Это были недели предельной сосредоточенности. Каждый день он вел долгие беседы с Богом и получал подтверждение, что время, чтобы вернуться, он выбрал правильно. Люди, когда-то оставленные им, его еще не забыли. Они не забыли, и они понимают, почему он исчез и почему он вернулся. Когда все наконец будет кончено, он удалится от мира и займется тем, с чего начал, — будет делать сандалии. Рядом с ним будет его дочь — о большем нельзя и мечтать.
Все это время он много думал о Джиме Джонсе. Человеке, обманувшем его, лжепророке, падшем ангеле. При мысли о времени, проведенном с Джимом, когда он был членом его общины, его все еще охватывала ярость, смешанная с отчаянием. Он вспоминал их исход в джунгли Гайаны, первые годы, чистое, ничем не замутненное счастье — и потом эта чудовищная измена, приведшая к гибели всех. В его мыслях и молитвах всегда находилось место для тех, кто погиб тогда в джунглях. Когда-нибудь они окончательно освободятся от зла, содеянного Джимом Джонсом, и обретут свое место в вышних, где их ждет Господь и райские кущи.
Кемпинг располагался на берегу. Каждый вечер он отправлялся на прогулку и обходил все озеро. Пахло лесом, влажным мохом. Иногда он видел лебедей — они медленно плыли к противоположному берегу. Жертвоприношения во имя жизни, подумал он. Никто не знает, что предназначено нам самим — жить или умереть. Он восстановил обычаи того далекого времени, когда христианство только зарождалось. Жизнь и смерть всегда идут рука об руку. Бог мудр и логичен. Убить, чтобы возродить жизнь — это очень важная часть пути к блаженству, к тому благословенному времени, когда исчезнет пугающая пустота в человеческой душе.
Однажды ночью, когда над озером бушевала гроза, Эрик лежал без сна и думал о всех этих безбожных религиях, наплодившихся, как грибы, в период долгого и мучительного распада христианства. Христианство напоминало ему корабль, постепенно заполняющийся водой. Тонущий корабль. А эти безбожные учения были похожи на пиратов. Евреи, мусульмане, все, кто пытается внедриться в человеческое сердце и заставить его молиться несуществующему богу или отрицать Бога истинного.
Но теперь час настал. Бог открылся ему. Он был крыльями горящих лебедей, он был глазами сожженного теленка, он был каждой в отдельности и всеми вместе крысами и морскими свинками, освобожденными из заточения. Час настал.
Утром того дня, когда была назначена встреча, Эрик Вестин спустился к озеру. Темная вода была еще по-летнему теплой. В кемпинге было пусто, сезон закончился. Дождавшись звонка Тургейра, он выкинул телефон в озеро. Оделся, положил Библию и деньги в машину. Потом облил прицеп бензином, поджег и уехал.
Их было двадцать шесть, если не считать Эрика Вестина и Тургейра Лангооса, шестнадцать мужчин и девять женщин, они приехали из разных стран, и у всех на левой стороне груди, рядом с сердцем, был вытатуирован крест. Мужчины были из Уганды, Франции, Англии, Испании, Венгрии и Греции, Италии и Америки. Женщины почти все из Америки, за исключением одной канадки и одной англичанки, которая долго жила в Дании и прекрасно владела датским языком. Среди них не было супружеских пар, более того — никто из них ранее не был знаком друг с другом. Эрик строил свои связи по принципу от человека к человеку, он называл это «священной эстафетой». Через Тургейра Лангооса он познакомился с дамой из Канады, Аллисон. Она как-то написала статью о своей жажде веры. Газета попала в руки Тургейра еще до того, как он окончательно опустился. Статья задела какую-то струну в его душе, и он ее сохранил. А Аллисон, в свою очередь, став преданной ученицей и последовательницей Эрика, предложила своего знакомого из Мэриленда в Штатах.
На создание ядра священного христианского воинства, которое он собирался двинуть в поход, у Эрика ушло четыре года. Он ездил и встречался со всеми этими людьми, не раз и не два, он внимательно следил за их духовным развитием. Наверное, чему-то он все же научился у Джима: умению читать в человеческих душах, обнаруживать малейшие признаки сомнений даже тогда, когда собеседники пытались их скрыть или отрицать. Эрик Вестин не сомневался в своей способности определить, когда человек перешел невидимую, но окончательную границу, освободился от прежней жизни и стал готов к выполнению своего Предназначения.
Сейчас, на этой неприметной придорожной стоянке, они встретились впервые. Моросил мелкий дождь. Эрик поставил машину на холме напротив стоянки, так что в бинокль ему было все видно. Тургейр встречал новоприбывших. Он должен был сказать им, что не знает, где сейчас Эрик. Эрик объяснил ему, что секретное совещание должно укрепить их веру в то, что им предстоит сделать. Он не отрывался от бинокля. Они появлялись, один за одним, на машинах, пешком, двое приехали на велосипедах, у одного был мотоцикл. Несколько человек просто вышли из леса, как будто они там и жили, — может быть, так оно и было, поставили палатки и поселились. У всех были только небольшие рюкзаки. Тут Эрик был очень скрупулезен — ничто не должно бросаться в глаза, никакой вызывающей одежды, больших чемоданов — воинство переодетых богов не должно бросаться в глаза.
Он поймал в бинокль лицо Тургейра Лангооса. Тот стоял у информационного щита. Без него ничего бы не получилось, подумал Эрик. Если бы он буквально не споткнулся об него на загаженной улице в Кливленде, если бы ему не удалось возродить в нем давно погасший огонь и превратить опустившегося, умирающего наркомана и алкоголика в преданного и беспощадного апостола, ничего бы не получилось. Его воинство не было бы тогда готово выступить в поход. Этим утром Тургейр позвонил и сказал, что последние приготовления закончены. Теперь можно поднять наконец невидимый пограничный шлагбаум и ринуться в первую из многих предстоящих битв.
Тургейр Лангоос повернулся и, как они и договорились, дважды провел указательным пальцем по носу. Все было готово. Эрик убрал бинокль и пошел на стоянку. От холма шла небольшая ложбинка, по ней он мог пройти незамеченным до самой дороги. Он должен был появиться словно бы ниоткуда. Они замерли, увидев его. Но никто не сказал ни слова, так и было задумано.
Тургейр Лангоос приехал на грузовике с закрытым брезентовым кузовом. Они погрузили туда велосипеды и мотоцикл и залезли в кузов сами, оставив автомобили на стоянке. Эрик сел за руль, Тургейр был рядом. Они свернули направо, к Мосбю. Спустились на берег. Тургейр вытащил две большие корзины с едой. Они уселись на песчаной дюне, тесно прижавшись друг к другу, словно группа туристов, спасающихся от холода.
Прежде чем приступить к еде, Эрик произнес заветные слова:
— Бог требует нашего присутствия. Бог требует битвы.
Они поели. После еды Эрик приказал всем отдыхать. Они с Тургейром подошли к воде. Последний раз они уточнили все детали. Солнце скрылось за большим темным облаком. Стало сумрачно.
— Ночь угря, — сказал Тургейр. — Как нам и нужно.
— Нам дается то, что нам нужно, — сказал Эрик, — ибо мы правы.
Они дождались вечера и снова забрались в кузов грузовика. В половине восьмого Эрик свернул на Истад. Не доезжая Сварте он снова повернул, на этот раз на север, пересек шоссе Мальмё — Истад и выехал на дорогу, проложенную западнее Раннесхольмского замка. За два километра от Хурупа он съехал на проселок, остановился и выключил фары. Тургейр вылез из кабины. В зеркальце Эрику было видно, как двое из США, бывший парикмахер Питер Бьюкенен и на все руки мастер Эдисон Ламберт из Де-Мойна, выпрыгнули из кузова.
Эрик почувствовал, как участился пульс. А вдруг не получится, подумал он и тут же упрекнул себя за этот вопрос. Я же не идиот. Я верую в Господа, и Господь диктует мне, что мне делать. Он завел машину и снова выехал на дорогу. Его обогнал мотоцикл, следом — еще один. А он продолжал путь на север. Проезжая мимо Хурупа, он покосился на церковь — именно туда направлялись сейчас Тургейр и те двое. Проехав пять километров на север от Хурупа, он повернул налево и остановил машину позади полуразвалившегося сарая на брошенном хуторе. Он вышел и знаком пригласил остальных.
Он посмотрел на часы. Все шло по плану. Они шли медленно, чтобы никто не отстал или не упал. Не все были молоды, некоторые больны, женщину из Англии полгода назад прооперировали по поводу рака. Он сомневался, брать ли ее с собой, он посоветовался с Богом и получил ответ, что она для того и не умерла от рака, чтобы выполнить свое Предназначение. Они подошли к аллее, ведущей к задней стороне Френнестадской церкви. Он пошарил в кармане — на месте ли ключ. Две недели назад он уже попробовал этот ключ, раздобытый Тургейром. Замок даже не скрипнул. Они остановились у стены погоста. Все молчали, он слышал только их дыхание. Спокойное, отметил он, они дышат спокойно, никто не волнуется. И меньше всего та, которой предстоит умереть.
Он снова посмотрел на часы. Через сорок минут Тургейр, Бьюкенен и Ламберт подожгут церковь в Хурупе. Калитка в стене беззвучно открылась — Тургейр накануне смазал петли. Они шли длинной цепочкой мимо темных надгробий. Эрик отворил церковные двери. Внутри было темно и зябко. Кто-то позади него застучал зубами. У Эрика был карманный фонарик. Они сели на первый ряд, как он им и приказал. Последняя разосланная им инструкция содержала сто двадцать три пункта, они должны были выучить их наизусть. Он не сомневался, что так они и сделали.
Эрик зажег стеариновую свечу, предусмотрительно поставленную Тургейром у алтаря, и направил фонарик на лица сидящих в первом ряду. Поодаль, почти крайняя справа, рядом с купелью, сидела Харриет Болсон, та самая американка из Талсы. Он задержал взгляд на ее лице. Она была совершенно спокойна. Пути Господни неисповедимы, подумал он. Но только для тех, кому и не надо их понимать. Он снова посмотрел на часы. Очень важно, чтобы все совпало — пожар и действо, которое вот-вот должно было свершиться перед алтарем Френнестадской церкви. Он еще раз посмотрел на Харриет Болсон. Худое, изможденное лицо, хотя ей всего тридцать. Это все следы ее грехов. Огонь очистит ее, другого пути нет. Он погасил фонарь и встал в тени позади кафедры. Достал из рюкзака прочный канат, купленный Тургейром в магазине корабельных принадлежностей в Копенгагене, и положил его рядом с алтарем. Еще раз посмотрел на часы. Пора. Он встал перед алтарем и жестом повелел всем встать. Одного за другим подзывал он их к алтарю. Первому он дал в руки конец каната.
— Мы связаны неразрывно, — сказал он. — С этой минуты веревка нам уже никогда не понадобится. Мы связаны крепче, чем этим канатом, верой в Господа и нашим Предназначением. Мы не имеем права смотреть сложа руки, как наш мир, христианский мир, все глубже и глубже погружается в трясину унижения. Огнем очистится мир, и начать мы должны с самих себя.
Говоря последние слова, он незаметно оказался перед Харриет Болсон. Лишь в ту секунду, когда он накинул петлю ей на шею, она поняла, что сейчас произойдет. Внезапный ужас парализовал ее, она не сопротивлялась. Глаза ее закрылись. Для Эрика Вестина наконец-то закончились годы ожидания.
Церковь в Хурупе вспыхнула в четверть десятого вечера. Пожарные машины уже мчались в Хуруп, когда пришло сообщение, что горит еще одна церковь — в Френнестаде. К этому времени Эрик уже успел забрать Тургейра и двух американцев. Тургейр принял у него руль, и они поехали — к своему новому укрытию.
Эрик Вестин остался. Он поднялся на холм и смотрел, как пожарные безуспешно пытаются спасти Френнестадскую церковь. Интересно, успеет ли полиция до того, как обрушится кровля?..
Он довольно долго сидел в темноте, глядя на языки пламени. Когда догорят пожары, подумал он, его дочь вернется к нему и они будут вместе — теперь уже навсегда.
Назад: 35
Дальше: 37