Часть III
Флинт-ривер
Как мы с Порком чуть не сгорели
Неемия спрашивает меня, перепрыгну ли я с ним через метлу? Говорит, что господин Пьер в нашей заботе нуждается. Что касается мисс Эллен, то я говорю: а кто о ней позаботится? Вышла замуж за этого ирландца O'Xapa, который собирается увезти её на Возвышенности, где столько змей, аллигаторов, индейцев и всяких опасностей подстерегает нежную саваннскую девочку. Неемия говорит, что мисс Эллен вполне взрослая, чтобы выходить замуж и заботиться о себе. Господин Джеральд будет заботиться о ней. Но этот господин Джеральд ловкач. В карты выигрывал, а теперь вот и мисс Эллен выиграл. А я карт никогда и в руки не брала; карты — это орудие Дьявола, которое убило юного господина Филиппа. А Неемия говорит, что господин Филипп теперь в руках Сатаны, а я говорю: кто ты, чтобы судить его? А Неемия в ответ: он чуть не обесчестил мисс Эллен, он разбил сердце своей маме, а я отвечаю ему: я думала, ты христианин.
Он говорит, так и есть, так прыгну я с ним через палку? Неемия хороший человек. Он так давно занимается бизнесом господина Пьера, что уже стал как хозяин магазина. Но я уж замужем была, и больше никакой ручки от метлы нет. Так же как нет того господина, который держал палку от старой метлы для нас, когда мы с Джеху через неё прыгали. Меня венчал настоящий священник в Африканской методистской епископальной христианской церкви в Чарлстоне, и Le Bon Dieu вместе со всеми ангелами были свидетелями. Я обещала Джеху, что мы будем вместе, пока смерть не разлучит нас, и даже смерть нас не разлучила. Мы с Джеху всё ещё женаты перед лицом Господа нашего и всех ушедших. Я не говорила этого Неемии. Неемия не знает о том, что даёт мне силы возражать. Я говорю ему, что поеду вместе с господином Джеральдом, мисс Эллен и этим задирой Порком на Возвышенности, и мы начнём там новую жизнь на плантации господина O'Xapa, где будем жить в счастье и довольстве. Неемия говорит, что нет никакой разницы, где жить: на Возвышенностях или прямо здесь, в Саванне, но я отвечаю, что, конечно, есть. Разве это не другое место? И разве мы не начнём всё сначала? А ты терзаешься потому, что я не прыгну с тобой через метлу.
А он говорит, что будет скучать по мне, и его жизнь уже никогда не будет так хороша, когда я уеду, а я думаю, может, если бы он сказал это сразу, когда просил прыгнуть с ним, то я, может, ответила бы по-другому, а может, и нет.
Мисс Эллен больше ни слова не сказала о господине Филиппе, ни после возвращения от мистера О’Хары, ни в тот день, когда она с господином Пьером сидела в гостиной и господин Пьер спросил её, что она собирается делать. Мисс Эллен сказала, что монашкой хочет стать. Миссис Соланж была католичкой, и мисс Эллен выросла в католичестве, а господин Пьер — нет. Он думает, что католики должны кланяться папе римскому. И он сказал мисс Эллен, что ей не следует уезжать и становиться отшельницей. Она спорить не стала. Просто сидела такая грустная-грустная, словно уже всё решила.
В этот вечер после ужина, за которым никто не съел ни кусочка, господин Джеральд пришёл в Розовый дом, и Неемия проводил его в гостиную, где он присел на высокий жёсткий стул. На нём был чёрный костюм. Чёрный цилиндр он на колени положил.
Господин Пьер вошёл в гостиную, а Неемия принёс графин и стаканы. Господин Пьер предложил господину Джеральду выпить, и господин Джеральд сказал: «Только чуть-чуть», — показав, что он настоящий ирландец. Господин Джеральд поблагодарил Неемию, намекая, чтоб тот ушёл. Он так и сделал, но мы с ним остались за дверью и подслушивали.
Они говорили о погоде и ценах на хлопок, о том, кто будет следующим президентом и вступит ли Техас в Союз Штатов. А потом господин Пьер резко распахнул дверь, но мы-то слышали, как он подкрадывался на цыпочках, и попрятались.
Госпожа Эллен сидела в своей спальне, перечитывая старую книжку «Жития святых», которую она достала со стеллажа. Я спросила её, хочет ли она чаю, но она ответила, что нет. Я хотела ещё поговорить, но она ничего не хотела слышать, поэтому я ушла на кухню и пила чай одна.
Когда на кухне зазвенел колокольчик, мы с Неемией вернулись в гостиную, где эти джентльмены стояли так, будто решали, где и когда устроить дуэль. У господина Джеральда всё лицо было красным, а господин Пьер выглядел слабым, старым и уставшим. Он попросил меня привести мисс Эллен.
Мисс Эллен спустилась по лестнице Джеху, прекрасная и гордая, словно французская королева, идущая к гильотине. Господин Пьер хотел решить всё сразу и покончить с этим. Мы с Неемией, оставшись в гостиной, слились с обоями, а господин Пьер спросил мисс Эллен, хочет ли она выйти замуж за Джеральда O'Xapa. Господин Пьер так и хотел назвать господина О’Хару «этот ирландец», но у него хорошие манеры, и он сдержался. Мисс Эллен побелела как полотно, нижняя губа у неё задрожала, а глаза смотрели куда-то вдаль, может, туда, где обитают юный господин Филипп, миссис Соланж и другие духи. «Я выйду замуж за мистера Джеральда O'Xapa», — сказала мисс Эллен Робийяр.
Так всё и закончилось.
А на следующий день мисс Полина, так и шипя от злости, ворвалась в Розовый дом. Она протопала наверх по лестнице в спальню мисс Эллен и заявила сестре, что та не выйдет замуж за ирландца, поскольку уронит семью Робийяров в глазах окружающих. А сама мисс Полина выскочила замуж за Кэри Бенчли и ходит в баптистскую церковь по пять раз в неделю! Мисс Полина спросила сестру, как она будет смотреть в глаза Создателю, выйдя замуж за ирландца. Мисс Эллен была младшей сестрой мисс Полины, она была не такой взрослой и едва не лишилась своего доброго имени, имея отношения с молодым господином Филиппом, но она сказала, что выйдет за Джеральда O'Xapa, и поблагодарила мисс Полину, посоветовав больше следить за собой, а не совать нос в чужие дела.
Мисс Полина такая святоша, но мисс Эллен так и стреляла в неё глазами и не захотела слушать больше никаких глупостей, поэтому мисс Полина пустила слезу и сказала, что желает сестрёнке только самого лучшего и вместе с господином Кэри будет молиться за неё каждый день. А мисс Эллен сказала, что все молитвы уже прочитаны, и она делает это по собственной воле.
Мисс Эвлалия тоже была против, но она поступила хитрее. Она притворилась, что ей стыдно, что сестра выходит замуж за ирландца, но, сказать по правде, она только и ждала, когда же мисс Эллен уедет из Розового дома, и чем дальше, тем лучше! Когда в Розовый дом будут приходить джентльмены, здесь не будет никакой мисс Эллен, и все будут смотреть только на мисс Эвлалию.
Господин Пьер ходит угрюмый. Его друзья снимают шляпы, когда приходят в гости. Все ходят на цыпочках.
Заходила и мисс Антуанетта. Она нахально улыбается, но ведёт себя так, словно голодная собака, которая обнюхивает свежую косточку. Заявляет, что дружит с мисс Эллен. Говорит, что она самая давняя подруга мисс Эллен. Они знакомы друг с другом с малых лет. У мисс Антуанетты полно идей насчёт свадьбы мисс Эллен. Мисс Эллен благодарила её за визит, за предложение помощи, она говорила ей спасибо до тех пор, пока мисс Антуанетта не поняла, что мисс Эллен вовсе не испытывает к ней благодарности. Умение держать себя — это палка о двух концах.
Господин Пьер ходит мрачный, потому что вот-вот потеряет любимую дочь и меня тоже. Но когда наступил день свадьбы, он собрался. Был чудесный весенний день, светило солнце, все с радостью поздравляли молодых. В церкви Святого Иоанна со стороны мисс Эллен присутствовали французы и друзья господина Пьера, а со стороны господина Джеральда — ирландцы. Мы с Порком, кухаркой и Большим Сэмом сидели наверху. А потом все поехали в отель «Сити», где выпивали, веселились и уже забыли о том, кто здесь ирландец, а кто француз.
Если сёстры Эллен думают, что она уронила себя, выйдя замуж за этого ирландца, то они ошибаются. Господин Джеральд — не француз, и манер у него нет, но супруг из него гораздо лучше, чем из Филиппа. И в карты он лучше играет. Господин Филипп пил виски и играл потому, что так делают все джентльмены в Низинах. А господин O'Xapa почти не пьёт, когда играет, и по большей части выигрывает. Карты для него — просто ещё один бизнес. Не так давно он обыграл Порка, который служит у самого лучшего джентльмена в Саванне. А через пару лет после Порка господин Джеральд выиграл в лотерею плантацию на Возвышенностях.
После того как господин Джеральд привёл её в порядок, он приехал в Саванну с Порком и Большим Сэмом, бригадиром Тары. Господин Джеральд приехал подыскать себе жену, лучшую из всех, и ею, естественно, оказалась мисс Эллен. Моя госпожа — самая завидная невеста во всех Низинах.
Господин Пьер Робийяр преподнёс в подарок миссис Эллен O'Xapa французский синий сервиз для чая, принадлежавший её мамочке, и меня. Думаю, я единственная женщина во всём мире, которую подарили на свадьбу.
После свадьбы господин Джеральд с жаром принялся за дела, и мисс Эллен держалась рядом с ним. Если Порк отставал, они не ждали его. Они закупили всё, что нужно для Возвышенностей, где ещё ничего не обжито. Мисс Эллен, став замужней женщиной, оказалась практичной. Она расспросила кухарку, какие кастрюли и сковородки следует купить, а меня — о том, что нужно ребёнку. Она покраснела, когда спрашивала об этом, отчего я догадалась, что у них с господином Джеральдом всё хорошо.
Порк сказал, что в Таре есть большие чайники для ошпаривания свиней, приготовления сиропа и яблочного масла, но нет ни маленьких кастрюль и сковородок, ни жаровней. И нет ни ткацкого станка, ни веретена, ни чесалок. Трав, порошков и снадобий тоже нет. Зато полно топоров и пил, а мясо господин Джеральд режет своим походным ножом.
В Таре не хватает соли, бочек и бочонков. Там нужно постельное бельё, масло для ламп и сами лампы. В Таре нужно всё, что сделает плантацию цивилизованной!
Мисс Эллен купила хлопок, шерсть, лучшие нитки и английские иголки. Господин Джеральд закупил телячьи шкуры для шнурков и ботинок, а бычьи — для треног и упряжи. Ещё он купил большой железный винт для хлопкового пресса и трёхдетальный плуг, первый во всей Саванне. Господин Джеральд перебирал хлопковые зёрна, словно никогда раньше их не видел, он щупал, и нюхал их, и осматривал, и расспрашивал о них, а потом даже совал в рот и пробовал на вкус, прежде чем выбрал подходящие. Он купил для мисс Эллен чалую лошадь и дамское седло с выбитыми на крыльях розами и ковриком. Для дома он купил прислугу. Большой Сэм погрузил слуг и всё их добро в три фургона, и они отправились на Возвышенности.
Наутро после их отъезда мы прощались с Саванной. Прощай, Обменный дом. Прощай, церковь святого Иоанна Крестителя. Прощай, Оглеторп-сквер. Прощай, Розовый дом. Прощай, лестница Джеху.
Господин Пьер, супруги Бенчли, мисс Эвлалия и Неемия провожали нас на станции. Мисс Полина всё поучала сестру, как следует одеваться, как себя вести и как причёсываться. У мисс Полины нет хороших манер, но она считает, что есть. Мисс Полина говорила мисс Эллен, как путешествовать по железной дороге, хотя она сама никогда не бывала в поезде. А господин Джеральд вёл себя так, словно поездка на Возвышенности с этим дымящим, страшным, шипящим паровозом, — самая обычная штука в мире.
Я почуяла запах виски от господина Пьера, но ничего не сказала. Когда мы готовились сесть в поезд, господин Пьер отвёл господина Джеральда вниз по платформе, чтобы остальные ничего не услышали. Скорее всего господин Пьер говорил господину Джеральду о том, что он обязан хорошо заботиться о его дочери, а господин Джеральд наверняка пообещал так и сделать. Неемия спросил меня, буду ли я ему писать. Я никогда не говорила ему, что не умею ни писать, ни читать. Я просто поцеловала его на прощание, словно он мне муж.
И я подумала, сколько знакомых я больше никогда не увижу, и расплакалась, а господин Пьер с красным лицом махал руками, как всегда, когда не знал, что делать. Мисс Эллен сказала: «Пора садиться. Время и Центральная железная дорога Джорджии не будут ждать».
Поезд — это паровоз, деревянный вагон, пассажирский и три грузовых, пустых, правда. Мы взобрались в пассажирский вагон, и кондуктор сказал нам с Порком сесть на скамью в самом начале. Паровоз пыхал дымом и весь дрожал, будто вот-вот взорвётся, и я поняла, почему цветных посадили вперёд.
Господин Джеральд с мисс Эллен не успели попрощаться с Робийярами, когда поезд дёрнулся так, что у меня голова чуть не отвалилась, раздался оглушительный свисток, а потом он дёрнулся ещё раз, от чего я вперёд улетела, и третий, отбросив меня на скамью, и мы поехали! Неемия с мисс Полиной бежали вдоль поезда. Мисс Полина давала сестре последние наставления.
Скоро мисс Полина с Неемией отстали. Прощай, Саванна! Прощай, Бэй-стрит! Прощайте все!
Мы проехали вдоль канала, через болото, а потом набрали скорость, и я поняла, почему нас посадили вперёд: чёрный дым и горячая зола летели прямо на нас, прежде чем долететь до белых. Пепла было полно, и обжигал он, словно шершни!
Я вся закуталась в платок, чтобы не сгореть!
Когда ветер подул сбоку, дым рассеялся. Поезд трясся и лязгал, и я увидела, как у Порка шевелятся губы, но не расслышала ни словечка. Мы со свистом мчались, рассекая болотную траву. Мы ехали быстрее, чем самая быстрая лошадь! Быстрее, чем Люцифер падал из Рая, и если бы этот поезд сошёл с рельсов, мы обязательно повстречали бы Люцифера или Иисуса, того или другого. Я сидела, мёртвой хваткой вцепившись в скамейку. От этого пепла моя новая сорочка вся прожжена, и теперь на ней чёрные дырки!
Утром поезд прибыл в город и остановился. Мисс Эллен сказала, что мы проехали половину пути. Для меня и это было чересчур. А мисс Эллен и не волнуется из-за поезда. Её пыльник весь в прожжённых дырках, волосы спутались, а ей всё равно.
А господин Джеральд только смеётся и держится молодцом. «Великолепно! — говорит он. — Господи! Ну разве это не восхитительно!»
И всё говорит о том, как изменился мир, как железная дорога всё изменила. Господин Джеральд говорит, что люди перестанут воевать, потому что станут ближе и лучше узнают друг друга.
У господина Джеральда был такой гордый вид, будто он сам придумал железную дорогу, а у меня не хватило духу сказать, что порой мы воюем потому, что уже отлично знаем, кто есть кто.
У меня разболелись руки от того, что я всё время цепляюсь за скамью, колени дрожат. Как я была бы рада сбежать подальше от этого поезда!
Сейчас мы в Луисвилле, который хотел стать столицей штата Джорджия, но это не удалось. Городок почти такой же приятный, как Саванна. Широкие улицы, большие дома, модные экипажи и сотни тюков с хлопком, наваленных для погрузки в поезд. На другой стороне улицы от вокзала стоит большая гостиница с белыми колоннами и тенистыми верандами. Господин Джеральд подхватил мисс Эллен и пронёс её по ступенькам мимо всех людей, которые были на веранде. Все захлопали в ладоши. Господин Джеральд совсем не умеет себя держать. Манеры для ирландцев ничего не значат!
Порк повёл меня на задний двор гостиницы, и, пока он мылся у колонки, я прошла на кухню, где кухарка с помощницами готовили ужин для белых. Кухарка тут же вручила мне целую охапку зелени.
А потом и Порк появился, суетясь, как всегда. Порк — «джентльмен джентльмена». Я как-то спросила Порка, зачем джентльмену ещё один джентльмен, и Порк обиделся. Он сказал, что, если я об этом спрашиваю, значит, я никогда ничего не пойму. Так говорят все мужчины, когда им нечего сказать.
После того как белые поужинали, на кухне стало тихо, и мы с кухаркой вышли на улицу, где нет горячих кухонных плит. Кухарка рассказала, что она работает в гостинице с тех пор, как была ребёнком, и сейчас здесь народу много как никогда. Белые господа, разбогатевшие на хлопке, покупают дорогих лошадей и слуг.
Я сказала ей, что мы едем на Возвышенности, но не могла объяснить, насколько далеко. Она ответила, что плантаторы на Возвышенностях ругаются, пьют и бьют своих слуг без всякого повода. Я заметила, что никогда не видела господина Джеральда с кнутом в руке, а она возразила, что ещё всё впереди. И добавила, что от жизни на Возвышенностях любой хозяин загрубеет. Тут каждый забывает, кем он был, и не ведает, что творит. Господа на Возвышенностях хуже дикарей. Порк, поужинав, вышел во двор и, набив трубку, сказал, что он знает господина Джеральда много лет, и тот только один раз поднял бич на цветного, который заслуживал наказания. Порк зажёг спичку, и я поморщилась от дыма, когда он закурил трубку и стал дымить, как паровоз. Порк сказал, что господин Джеральд терпеть не может бить лошадей, а если он не ударил ни одной лошади, то как же он побьёт человека?
Кухарка ответила, что многие господа добрее к своим лошадям, чем к слугам. Она знала одного господина, который как-то давно приезжал в гостиницу, он расплакался, как ребёнок, когда его лошадь сломала ногу и ему пришлось пристрелить её. А на следующий день он до потери сознания засёк цветного мальчишку, которому ещё и шестнадцати не было.
Порк сказал, что господин Джеральд добрый. Полевые работники пользуются его добротой. А вот управляющего Уилкерсона не проведёшь, даже и пытаться не стоит. Порк говорил так уверенно, что я спросила, кто ж это нанял такого управляющего и кто приказал ему смотреть за плантацией. Порк затянулся так глубоко, что закашлялся. Он сказал кухарке, что плантация Тара станет цивилизованной, как Луисвилль. Кухарка фыркнула и даже слушать не захотела.
В ту ночь я спала на кухне, а Порк в коридоре у двери господина и госпожи. Порк привык спать в ногах кровати господина Джеральда, но эти денёчки кончились!
На следующее утро Порк вышел расстроенный, потому что господин Джеральд сам побрился, вместо того чтобы дождаться, когда Порк принесёт горячей воды, мыла, помазок, салфетку и бритву, как обычно. Миссис Эллен была молчаливее, чем обычно, но улыбалась так, словно владела какой-то тайной, которую больше никто не знает. Мы вышли из гостиницы, чтобы сесть в поезд. Это был уже другой поезд, не вчерашний, но дым у него был такой же вонючий, а зола так же горяча. Господа ничего не смыслят. Когда можно идти пешком или проехать верхом без всякой золы в волосах, зачем платить большие деньги за поездку, в которой можно сгореть?
Поезд мчался быстрее молнии, но мы только к вечеру добрались до местечка под названием Мэкон. Порк уже бывал там и знал всё о Мэконе.
На этот раз господин Джеральд не стал вносить мисс Эллен в отель. Наверно, мисс Эллен что-то сказала ему. Сегодня господин Джеральд держал себя в руках.
Порк предложил мне прогуляться к конюшне, где стояли лошади господина Джеральда. Я сказала, что за всю жизнь видела полно конюшен, а Порк ответил, что покажет кое-что, чего я ещё не видела. Пройдя мимо конюшни, мы подошли к старому каменному домику с деревянным вторым этажом. Вокруг были заросли прошлогодней травы, дверь была заколочена, некоторые доски выпали. Я спросила: что это? А Порк сказал: это форт. Я сказала: мне нет никакого дела до форта. Он ответил: этот форт на случай набега индейцев. Я посмотрела кругом и спросила: каких индейцев? А Порк объяснил, что они ушли. Ушли отсюда, но он покажет, где они были. Мы пошли к холму, похожему на большую зелёную кукурузную лепёшку, и Порк сказал, что здесь индейцы хоронили покойников.
Может быть. Холм-лепёшка гудел как пчелиный улей, когда весной начинает цвести акация. Порк не слышал гула, а я слышала. Порк никогда не видел дымки, которая окутала этот индейский холм на закате, а я видела. Я вздрогнула и сказала Порку, что насмотрелась на индейцев и мне холодно. Мы вернулись в гостиницу. В эту ночь Порк опять спал под дверью супругов O'Xapa, что ему ещё больше не понравилось.
Здесь наше путешествие по железной дороге закончилось. Больше никакой вони, дыма и огня. И я крикнула: «Ура». Гип-гип-ура. Господин Джеральд хотел, чтобы мы с Порком поехали верхом, а миссис Эллен — в коляске, но я сказала, что никогда не видела, чтобы цветная женщина ездила на лошади, и не собираюсь сама. Лошади лучше всего подходят для убийства людей.
Господин Джеральд покраснел и сказал, что хватит с него дерзких слуг и где же кнут, а я ответила, что кнут там, где ему положено быть, — в кармане для кнута, у всех на виду, и тогда господин Джеральд решил ехать с Порком верхом, а я с миссис Эллен — в коляске.
Мы сидели бок о бок. Мисс Эллен правила. Я держала её крошечной на руках. Первая взяла её на руки. Мисс Эллен рассказывала о красной глине. Она изучала этот вопрос. На красной глине может вырасти хлопок, правда! Мисс Эллен говорила ещё, что Возвышенности совсем не похожи на Саванну и как она рада, что мы едем в Тару. Она сказала, что мы должны забыть наши ссоры, и я сказала, да-да, конечно, и между нами всё изменилось. Теперь она миссис, а я няня. Будто она никогда и не лежала у меня на коленях, а я никогда не меняла ей подгузник. Я постаралась улыбнуться, словно вспомнив прошлое.
Мы подъехали к Окмалги-ривер, где у господина Джеральда был знакомый паромщик, и они поговорили о том, что произошло за это время на Возвышенностях. Паромщик хотел купить лошадь для коляски, и господин Джеральд спросил, кто тогда повезёт коляску, а паромщик ответил: «Ниггеры могут пойти пешком» — и рассмеялся, стараясь подладиться к нам. Порк не засмеялся. Я тоже. Господин Джеральд тоже не засмеялся.
Всё утро мы ехали по холмам, вверх-вниз, вверх-вниз. Вокруг были сплошь сосновые леса. Сосны клонились к дороге, не пропуская лучи солнца. Я так замёрзла, что закуталась в шаль по самую шею. Я спросила мисс Эллен, есть ли в этих лесах индейцы? Она сказала мне не глупить, а я ответила, что я вовсе и не глуплю, если здесь индейцы, которые убьют нас и снимут скальпы. Через каждые несколько миль в сторону от дороги убегала тропинка куда-то в глубь леса. Кто-то там живёт, и мне от этого как-то не по себе. Порой мы проезжали по полям из красной глины, на которых ничего не росло. Господин Джеральд всё время волновался: «Удобно ли дражайшей Эллен?» — а она улыбалась ему, отвечая, что всё в полном порядке. Мы въехали в дым, такой густой, что я расчихалась. Это полевые работники сжигали лес, расчищая места для посева. Эти цветные уставились на нас, будто впервые в жизни людей увидали.
В середине дня мы поели сыру и печенья, а когда снова отправились в путь, Порк сел править в коляску, а мисс Эллен поехала верхом вместе с господином Джеральдом. Они отстали от нас, и их долго не было, а когда догнали, вся одежда у мисс Эллен была в сосновых иголках.
Мы въехали в маленький городок, о котором я никогда не слышала. Он был неустроенный, но гостиница для господ там имелась. Ею владел мистер Хитченс. Гостиница его именем и звалась. На кухне все были очень приветливы и накормили нас с Порком шпиком и зеленью. Они задали нам сотню вопросов о Саванне, потому что никогда не бывали в цивилизованном месте.
Весь следующий день мы опять тащились вверх-вниз по холмам. Сосновые леса стали редеть, и то там, то сям проглядывали дома плантаторов. Когда мы переходили вброд Флинт-ривер, солнце уже садилось, и река стала вся как золото. Дорога вышла на холм, и господин Джеральд, поднявшись в стременах, указал вперёд, а я сквозь деревья увидела крышу и поняла, что мы приближаемся к Таре.
Поля вокруг принадлежали господину Джеральду. Прошлогоднюю траву убрали, а борозды от плуга были аккуратные и ровные. Мы объехали кругом, и солнце теперь светило нам в спину, и пустили лошадей рысью меж кедров с такими большими стволами, что в обхвате они были с мой рост. Господин с миссис скакали галопом впереди. Порк сказал, что господин Джеральд всегда пускает лошадь галопом, когда подъезжает к дому, словно боится, что Тары уже нет на месте.
Перед большим белым домом на вершине холма толпились слуги, встречая господина Джеральда и его невесту. Мы с Порком завернули во двор к конюшне. Порк крикнул: «Тоби!» — и к нам подбежал худой, вертлявый парень, взял поводья и стал расспрашивать, как господин Джеральд нашёл хозяйку для Тары и кто она такая, хотя, как Тоби узнал, что в Тару приедет хозяйка, я не знаю.
Порк сказал, что дела господина касаются только порядочных людей, а невежественные конюхи пусть в них нос не суют. Похоже, Порк становится всё умнее, когда спит под дверью господина.
Тоби сказал, что он молился о благополучном возвращении Порка, отчего Порк пожалел о своих словах, но не извинился, поскольку он джентльмен дворянина. Я объяснила, что была няней мисс Эллен, что она хорошая и добрая. Тоби низко поклонился, как делают господа, и сказал: «Добро пожаловать в Тару, Мамушка».
Тоби начал рассказывать, что произошло, пока Порка не было, что делали полевые работники и домашние слуги. Но Порк ничего слышать не хотел. До поездки в Саванну господин Джеральд назначил Порка главным над домашней прислугой. Такой человек должен говорить слугам: делай то, делай это, пойди туда, пойди сюда, но Порк не хотел быть надзирателем. Ему нравилось быть джентльменом дворянина, он не хотел гонять ни конюха, ни молочницу, ни горничную, ни кухарку, ни судомойку, ни кузнеца, ни кучера. Порк рад, что господин Джеральд обзавёлся женой, которая будет следить за слугами. Теперь мисс Эллен будет управлять домашней прислугой, а Порк вернётся к своим делам, в которых он разбирается.
Порк принял скорбный вид, когда Тоби сказал ему, что, пока господин Джеральд был в Саванне, некоторых слуг высекли. Надзиратель Уилкерсон напился и высек Филиппа и Каффи без всякого повода.
Порк спросил: и что Тоби хочет от него? Битый не может стать небитым, верно?
Тоби ответил, что никаких сожалений не нужно. «Вообще никаких».
Я оставила их болтать и пошла в дом, где помещалась кухня. По мне, лучше, когда кухня отдельно, где летом не так жарко, а если случится пожар, то дом не загорится.
Кухня здесь была новее, чем в Розовом доме, но здесь не хватало кастрюль, а раковина была грязной! Черпаки, мешалки и венички были свалены в один ящик, хотя в соседних ничего не было! Здесь стояла модная плита с подножками, но непохоже было, что ею пользовались. Кастрюли стояли на ней так давно, что заржавели. А кухарка готовила еду над очагом, как в старину.
Похоже, придётся поговорить с кухаркой. И с посудомойкой тоже.
Прихожая оказалась маленькой комнаткой, где на большом старом столе были навалены газеты, как у господина Пьера, который так же сваливал на стол рулоны ткани. На полке стоял графин с виски и несколько грязных стаканов. На стене висела картина, где был нарисован луг в тумане, непохожий на краснозёмы Джорджии, поэтому я решила, что это ирландский пейзаж.
Краска на настенных рейках облупилась, на штукатурке виднелись отпечатки рук, и во всех уголках, куда свет не проникал, сидели пауки. Похоже, с горничной тоже придётся поговорить. Лестница из золотистого дуба вела на второй этаж, ни разу не изгибаясь. Прощай, Розовый дом!
Снаружи все ликовали; цветные всё никак не могли успокоиться. Господин Джеральд вернулся! Господин Джеральд дома! Гип-гип-ура! Нет ничего радостнее и глупее возгласов счастливых чернокожих!
Я вышла на переднее крыльцо, на котором стояли такие старые скамейки и кресла-качалки, что я подумала: господин Джеральд проводил большую часть жизни на крыльце.
Господин Джеральд сиял, как глупыш. Мисс Эллен расспрашивала ребятишек, кто они и сколько им лет, и даже самые робкие отвечали ей. Мисс Эллен усадила одного малыша в коляску, а за ним потянулись и все остальные, словно белые люди собрались на прогулку.
Большая женщина в грязном переднике, наверно, кухарка. Беззубая хромая старуха, которая едва держится на ногах, видимо, горничная. На Таре только две домашние прислуги, не считая Порка? Слава Тебе, Господи, что Большой Сэм привез слуг для дома!
К нам галопом, взметая пыль, подскакал какой-то белый человек. Цветные бросились врассыпную. Он бросил поводья мальчику и спрыгнул наземь. Сдёрнув шляпу, он поклонился господину Джеральду и мисс Эллен, говоря, что для него большая честь видеть её, и так далее, и всё такое. Его речь отличалась от остальных. Он говорил, как янки. Управляющий Уилкерсон был длинным и лоснился, как бобовый стручок, обжаренный на сале.
У слуг напряглись лица, малышей из коляски как ветром сдуло. Господин Джеральд, не замечая напряжения, расспрашивал управляющего о делах во время его отъезда, но мисс Эллен всё видела. Мисс Эллен почти ничего не упускает из виду.
Уилкерсон, похлопав одного парня по спине, сказал, что Каффи «немного зарвался», пока господина Джеральда не было, но теперь Каффи смирный, от чего Каффи вздрогнул, но кивнул и улыбнулся, сказав, что он понял «свою ошибку» и больше не оступится, сэр, больше нет.
В голове у меня зазвучал голос, будто из соседней комнаты: «Кем притворяешься, тем и становишься», — но я не хотела слышать этот голос, не хотела прислушиваться и заткнула уши.
Чья-то рука коснулась моей. Вы не знаете, что мисс Эллен хотела сказать этим прикосновением, а я знаю.
Управляющий вёл себя так, будто господину Джеральду надо было остаться на плантации, вместо того чтобы бежать за женой в Саванну. Он не говорил этого, но было ясно, что он так думает.
Услышав, что никаких пожаров и наводнений не случилось, ничего не снесло и никто не умер, господин Джеральд потерял интерес к управляющему. Выпятив грудь, он осмотрелся кругом, словно плантация Тара была владениями самого Господа Бога. Уилкерсон продолжал рассказывать о делах и делишках, пока господин Джеральд не прервал его. Эта женщина, сказал он, — Мамушка. Она была с мисс Эллен с рождения.
Язык управляющего перешёл с галопа на шаг, и он сказал, что чернокожие в Джорджии отличаются «верностью». Я ничего не знаю об этом. Управляющий, сказал он, следит за всеми слугами на плантации Тара. Я собиралась возразить, но мисс Эллен сжала мне руку и сказала: «Спасибо, мистер Уилкерсон. Я уверена, что вы управляли бы домашней прислугой лучше, но теперь они полностью в подчинении у хозяйки, и отныне за ними буду присматривать я. У вас наверняка хватает работы на поле».
Управляющий не смог ничего возразить. Хорошие манеры — это такой острый нож, что даже не чувствуешь, когда он входит в тело.
Как мы с мисс Эллен привезли на Возвышенности хорошие манеры
Возвышенности оказались совсем не такими, как рассказывала кухарка в Луисвилле. Ближе всего к Таре был Ликсвилль, в котором имелось два магазина, кузница, дубильная мастерская, салун и хлопкоочистительная машина, чтобы плантаторы, у которых нет такой, могли очистить свой хлопок. В Ликсвилле была Баптистская церковь с балконом для цветных, школа и ипподром, где в субботу утром была ярмарка: там продавали свиней, кур, мулов и рабов, а в воскресенье после обеда проводились скачки. Посреди Бродвей-стрит шли рельсы, но поезда по ним не ездили. Железная дорога была сломана где-то, не доходя до Ликсвилля, и между рельсов проросла трава. Не будь здесь дикарей-индейцев, господа на Возвышенностях ничем не отличались бы от саваннских господ. Некоторые лучше, некоторые хуже, большинство — что-то среднее. Плантация Тара располагалась между владениями Макинтошей, которыми господин Джеральд совершенно не интересовался, Слэттери, которые были настоящими отбросами белого общества, и Уилксов — вниз по течению Флинт-ривер. Плантация Уилксов называлась «Двенадцать дубов». Дом на этой плантации был построен словно из цельного куска. За всё время к нему не пристроили ни одной комнаты и ни одной не снесли. Он был причудливый, прям как Розовый дом. В нём даже винтовая лестница имелась, хотя и не такая прекрасная, как у Джеху.
Уилксы приехали из Вирджинии, которая находилась севернее, чем другие штаты. У них был розовый сад и своя школа. Господин Джон Уилкс был улыбчивым и приятным, как летний ветер, но в основном молчал. Он был похож на свой дом: большой и тихий, и денег у него было слишком много, чтобы о них болтать. Он никогда не жевал табак и наземь не сплёвывал. Его лошади могли перепрыгнуть через забор, если бы он попросил их, но по большей части он этого не делал. Он говорил так мягко, что другие тоже голоса понижали. А когда рассказывал какую-нибудь шутку, все весело смеялись.
Господин Джон умел себя вести лучше всех остальных, если не считать мисс Эллен. Другие плантаторы смотрели на него снизу вверх, желая знать, как он ведёт дела. Даже господин Джеральд спрашивал у него совета, хотя в большинстве случаев господин Джеральд поступал так, как задумал. Миссис Элеонора Уилкс была очаровательна, но у неё были крепкие нервы. Такие были здесь манеры. Возвышенности, как говорила мисс Элеонора мисс Эллен, «энергичны», но, мне кажется, мисс Элеоноре приходилось краснеть за Возвышенности, когда она бывала в Бостоне или Нью-Йорке.
У них в доме была комната, где больше ничего не было, кроме книг!
Юный господин Эшли Уилкс обладал почти такими же хорошими манерами, как его отец. Он ездил с господином Джоном на хлопковый рынок, ипподром, пикники и в законодательное собрание Джорджии, но не присутствовал там. Юный господин Эшли скорее дух, чем молодой человек! Когда другие мальчики охотятся, рыбачат, скачут или дерутся, Эшли Уилкс читает книжки. Он находит всё, что нужно, в своих книгах!
Как только мисс Эллен появилась в Таре, соседи стали заходить к нам в гости, чтобы познакомиться с женой господина Джеральда, которую он нашёл в Саванне. Порк подавал им виски, а я — чай, холодную воду или напиток из сассафраса, но никто не проходил внутрь, все встречи проходили на веранде. Мисс Эллен не позволяла никому заходить в дом. Господина Джеральда это раздражало. Я думаю, что первая размолвка между ними произошла потому, что мисс Эллен уже считала Тару своим домом, в который не стоит входить, пока он не готов, а господин Джеральд по привычке — своим, куда людям можно входить, когда захочется, не вытирая сапог, как в прежние времена. Естественно, мисс Эллен победила.
На плантации Тара царила благодать. Господин Джеральд возил мисс Эллен по ней и всё показывал. Он показывал красные поля, которые нужно засеять, показывал хлопковый пресс и объяснял, почему новый болт, купленный в Саванне, лучше старого, и ругал Большого Сэма за то, что он никак не приедет, хотя Большой Сэм едва ли мог успеть, ведь мы прибыли на поезде, а Большой Сэм ехал с фургонами по обычной дороге. Потом господин Джеральд извинялся за свои ругательства.
Господин Джеральд показывал мисс Эллен амбар для коров и амбар для лошадей и доильню. Он хвастался родником в Таре, в котором «самая сладкая вода на этой стороне Лимерика». Это в Ирландии. Мисс Эллен говорила: «Как чудесно!» и «Ты столько сделал за такой короткий срок». И господин Джеральд раздувался, как свиной пузырь, какие дети надувают в Рождество.
На ужин была овсянка, жареная зелень и свиной шпик. Мисс Эллен ничего не сказала, но это не прошло мимо неё.
Она оживилась, когда господин Джеральд повел её в маленький кабинет рядом с прихожей. Он указал на кипы бумаг, назвав их «летописи плантации». У мисс Эллен так и зачесались руки разобраться в них.
В прихожей послышались тяжёлые шаги сапог управляющего, который ворвался в кабинет без всяких церемоний. Он не выразил никакого почтения мисс Эллен, кроме того, что снял шляпу.
Полевые работники под его присмотром расчищали землю в лесу под поле рядом с плантацией Тарлтонов и большую часть пней уже выкорчевали и сожгли. У него есть работники, которые готовы посеять овес для лошадей, но как эти невежественные чернокожие разберутся с новым плугом, который купил господин Джеральд?
Господин Джеральд рассмеялся и сказал, что если он смог понять, как он работает, то каждый сможет разобраться. Управляющий прикусил губу и спросил, что не так со старым плугом, и мистер Джеральд немного нахмурился и сказал, что мы все должны принимать перемены, чтобы производить больше хлопка и не допускать разрастания мятлика, который зеленеет на некоторых полях. А ведь этого не было до его отъезда в Саванну. Господин Джеральд не сказал, что управляющему следовало бы заняться прополкой мятлика, но было ясно, что он имеет это в виду. Господину Джеральду нравилось смеяться, дурачиться и злиться на то, что не стоило и горстки бобов, но когда дело касалось серьёзных вопросов, у господина Джеральда в глазах появлялись ирландские искорки.
Управляющий Уилкерсон сказал, что мятлик пропалывали и прополку только что закончили. Он сказал, что один из работников, Профет, слишком слаб, поэтому он попросил прийти некую Дильси из «Двенадцати дубов». Дильси дала Профету какое-то снадобье, так что завтра он сможет работать. Управляющий поймал Филиппа на краже свиных окороков из мясной. Филипп отодвигал доску и ставил её на место после ухода, поэтому нельзя сказать, сколько раз он туда залезал, возможно, это началось ещё до отъезда господина Джеральда в Саванну. Управляющий собирался высечь Филиппа, но теперь господин Джеральд уже вернулся.
Господин Джеральд никого не хотел сечь, и мисс Эллен посмотрела на него так, словно лучше него никого нет на свете. Господин Джеральд спросил: почему Филипп крал мясо, если ему хватает еды?
Управляющий занервничал и сказал, что все чернокожие воры. Они неисправимы.
А я думаю, что управляющий урезал им паёк, чтобы продавать часть провизии, предназначенной для чернокожих. Все управляющие воры. И их не исправить.
Может быть, господин Джеральд подумал то же самое, потому что он сказал управляющему приладить доску на место и отправить Филиппа к нему. Филипп соображал довольно туго, но был хорошим пастухом. Коровы бежали к нему, как собачки, когда он их звал.
Управляющий Уилкерсон сказал, что у него есть счета, которые нужно обсудить с господином Джеральдом, намекая на то, чтобы мы с мисс Эллен вышли. Господин Джеральд хмыкнул и сказал ему, что отныне счетами Тары занимается миссис Эллен.
Мисс Эллен улыбнулась и попросила управляющего приносить счета и расписки ей. Отныне.
Управляющему это не понравилось.
Мисс Эллен сказала, что рада снять с мистера O'Xapa часть забот, и управляющий увидит, что она легко справится с работой, которая совсем нелегка, как мы все знаем.
Мисс Эллен теперь хозяйка Тары, и управляющему больше нечего сказать. Отныне.
Мисс Эллен не кривила душой, когда говорила, что разделит груз забот. Три дня мы с ней ходили по всему дому, заглядывая во все уголки и щёлочки, которые были знакомы крысам куда лучше, чем горничным.
Через пятнадцать дней Большой Сэм привёз слуг в Тару. Мисс Эллен хорошенько их осмотрела: всё ли в порядке, не болят ли у кого зубы? Она объяснила, что для них приготовлены небольшие беленые домики в Посёлке и провизия, которую им будут выдавать в конце каждого дня, кроме воскресенья, поскольку в субботу вечером они будут получать двойной паёк. По воскресеньям в девять часов фургон из Тары будет отвозить их в Баптистскую церковь в Ликсвилле, а после службы они могут заниматься собственными садиками и своими делами.
— Мамушка ответит на все ваши вопросы, — сказала мисс Эллен и ретировалась.
Саваннские негры были утомлены переездом. Дороги плохие, спать под открытым небом неудобно, о еде никто не позаботился, и здесь, на Возвышенностях, где никакой цивилизации, им не нравится.
— Где рынок? — спрашивали они.
Цветным нужен рынок и церковь. И ещё они боятся индейцев, змей и медведей. Я сказала, что мне никто на глаза не попадался. А они всё твердили, что здесь не Саванна, а я отвечала — это каждый дурак видит. Двух женщин продали, разлучив с мужьями, и я сказала — ничего не поделаешь. Ищите себе другого мужа. Одна молодая девушка расплакалась, и я сказала: вы сами не понимаете своего счастья. Сделанного не изменишь. И пусть радуются, что оказались в Таре, где у господина Джеральда кнут не в почёте, а у мисс Эллен доброе сердце. Они будут получать вдоволь еды и не работать по воскресеньям, кроме посевной и жатвы. А господин Джеральд покупает негров, но никого не продаёт. И я спросила: у кого-нибудь продали детей на юг? Две женщины ответили «да». А я сказала, что здесь, в Таре, ни одного ребёнка не продадут на юг. И ещё: ни один белый мужчина не проникнет ночью в Посёлок к вам и вашим дочерям. Мисс Эллен католичка, а католики таких делишек не одобряют. Вот что я им сказала. Я сказала правду.
Сколько грязи мы отскребли — конца и краю ей не было! Вместе с мисс Эллен и горничными Тиной и Белль мы начали с чердака, где не было ничего, кроме кровельной дранки, и по стремянке спустились в хозяйскую спальню, где отчистили всю мебель, прежде чем драить стены из крашеного дерева. Здесь не было обоев, как в Розовом доме. Девушки целый час выбивали пыль из обтрёпанного ковра, а мисс Эллен мыла окна. В спальне была стеклянная дверь, которая вела на балкон, откуда можно было любоваться лужайкой, выходящей к реке.
— Ах, Мамушка! Как красиво! — воскликнула мисс Эллен.
И я была рада видеть её весёлой.
Другие спальни предназначались для господ, которые оставались на ночь по приглашению Джона Ячменное Зерно. Под шкафом мы нашли вонючие кожаные бриджи, под кроватью в хлопьях пыли лежал старый носок, а в щели между досками в полу завалялась золотая зубочистка.
— Бог ты мой, Хью Калверт обыскался, пытаясь найти её. Он напился тогда до чёртиков. Божественно напился, — сказал господин Джеральд.
Его улыбка погасла под убийственной улыбкой мисс Эллен.
Наконец вся спальня была вычищена, не считая кудрявых сосновых стружек по углам, оставшихся ещё со строительства дома.
— Из этой комнаты выйдет отличная детская, — сказала мисс Эллен.
Каффи покрасил амбар с сеном для лошадей, после чего мисс Эллен отправила его на поля, где он выкорчёвывал пни. Каффи был рад переменам, но управляющий начал донимать господина Джеральда, почему мисс Эллен вмешивается в его дела с полевыми работниками, и господин Джеральд сказал ему, что его жена имеет право на руководство. Управляющий продолжал спорить, но господин Джеральд больше не слушал его.
Мисс Эллен замесила Каффи простоквашу для приготовления белил, и он спросил, какой цвет разводить, а она ещё из Саванны привезла пигменты: синий, зелёный, серый и красный. Ей хотелось покрасить детскую в небесно-голубой цвет с серой лепниной, и если Каффи справится с работой в комнатах, куда не заходят гости, то ему доверят покрасить лестницу после того, как её отмоют. Мисс Эллен не решила, какого цвета будет каждая комната, но прихожую собиралась сделать тёмно-жёлтой.
Господин Джеральд объезжал поля, проверял работу управляющего, навещал соседей, а по вечерам заглядывал в «Двенадцать дубов», чтобы посидеть на веранде с господином Джоном, попивая виски. Господин Джеральд с господином Джоном, вытянув ноги, обсуждали, какая лошадь победит на скачках в субботу, каков будет урожай хлопка и присоединит ли федеральное правительство Техас к Джорджии, Южной Каролине и остальным Соединённым Штатам. А потом они выпивали ещё по стаканчику.
Бывало, господин Джеральд возвращался домой, горланя песни, и Тоби помогал ему слезть с лошади. Однажды он остался ночевать в конюшне, чтобы не огорчать мисс Эллен. Утром она притворилась, что не заметила, что он не спал в своей кровати.
— Дорогой мистер O'Xapa, — сказала она ему, — как рано вы встали. Вам следует научиться уделять время отдыху, хоть изредка.
Господин Джеральд повесил голову.
Он не выступал против изменений, которые мы совершали в доме, а когда кто-нибудь спрашивал его о чём-то, он говорил: «Спросите у мисс Эллен…», словно был рад избавиться от этих забот.
Но он не обрадовался, когда, однажды придя домой, увидел, что его любимое старое кресло оказалось в фургоне, который ехал в Посёлок, отвозя его Большому Сэму. Они с мисс Эллен начали перебранку, кровь бросилась ему в лицо, и она говорила всё тише, когда он начал повышать голос.
— Мистер O'Xapa, — сказала она, — вы незаконно присвоили себе кресло вашего бригадира. И вы сидели в нём?
Так вопрос был улажен. Мисс Эллен заказала для господина Джеральда новое кресло, которое не трещало по швам и прочно стояло на всех четырёх ножках, но господин Джеральд говорил, что оно не такое удобное, как старое.
Мисс Эллен отправила одну молодую девушку на кухню к Уилксам подучиться. Кухарка Уилксов знала, как приготовить отличные блюда, которые нравятся белым господам, а кухарка господина Джеральда годилась только для холостяка, и теперь гости почувствовали, что в Таре появилась хозяйка.
Мы принялись за кухню, вооружившись щётками, вёдрами и щелочным мылом. Новая плита так заржавела в тех местах, где стояли кастрюли, что Тине пришлось покрасить её в черный цвет. В буфете мука заплесневела, соль превратилась в камень, а чайные листья в банке пролежали так долго, что рассыпались в пальцах в труху. В буфетном шкафу многого не хватало, а большая часть того, что имелось, годилась только на корм свиньям.
Мисс Эллен лучезарно улыбнулась:
— Я проверю мясную позже.
Она обернулась к кухарке:
— Ключ?
Кухарка подала ей ключ с такой осторожностью, словно собственное дитя.
На следующее утро мисс Эллен надела шляпу, а я — платок, и Большой Сэм повёз нас в Ликсвилль. Мы остановились у магазина Кеннеди, потому что по Главной улице шли рельсы. Кто-то купил их и прокладывал железную дорогу до Атланты, где уже есть другие пути для поездов.
Мисс Эллен пошла прямиком в магазин, а я — следом за ней.
Один негр подметал пол, остальные раскладывали мешки с мукой. Господин Фрэнк Кеннеди при разговоре всё время ерошил волосы, пощипывал руку и щёку. Он так рад знакомству с миссис O'Xapa и сделает всё, что в его силах…
Но когда мисс Эллен сказала, что подпишет все чеки прямо на месте, он заартачился, как каролинский мул.
— Но управляющий Уилкерсон…
— Он наш работник.
— Но он…
— Мистер Кеннеди, у вас столько товаров, которые нам необходимы, что мне бы не хотелось искать их где-то ещё.
Наконец до него дошло, и господин Фрэнк расплылся в улыбке, словно влюблённый мальчишка. Он поклонился миссис.
— Миссис O'Xapa, магазин Кеннеди будет признателен, если вы станете нашим постоянным покупателем. Выписывать счёт на каждый заказ?
— Так будет лучше всего, — сказала мисс Эллен. — По-деловому, как вы считаете?
А я и не догадывалась, какая практичная кровь в ней течёт! Это ей от мисс Соланж досталось.
Ликсвилль уже не Ликсвилль. Теперь он называется Джонсборо, но сам город остался прежним.
Мисс Эллен написала господину Пьеру: вышлите саваннских обоев. Мы вчетвером чистили, шлифовали и латали стены в гостиной, но обои прибыли в Тару до того, как мы закончили. Мисс Эллен, Тина и я с Порком перетащили рулоны в гостиную и развернули посмотреть, что господин Пьер с Неемией выбрали для нас. По желтовато-коричневому фону шли мелкие красные цветочки, переплетаясь друг с другом. Они были не похожи ни на одни настоящие цветы, но мисс Эллен одобрила их.
Мы с мисс Эллен раньше никогда не клеили обои, но у Порка был опыт. Порк замесил клейстер и приклеил основу на деревянные стены, чтобы скрыть швы. У мисс Эллен была самая твёрдая рука, поэтому она отрезала куски нужной длины, а мы с Тиной клеили. Когда мы закончили всю комнату, у нас ещё осталось немного обоев, и мисс Эллен сделала потолочный фриз, как в Розовом доме. Когда господина Джеральда пустили в комнату, он очень обрадовался.
— Даже у Джона Уилкса не так красиво! — с гордостью воскликнул он.
Он повесил над камином свою картину с зелёным ирландским лугом и сказал:
— Вот теперь Тара — настоящий дом!
Сейчас, когда наступил сентябрь, мисс Эллен собирается устроить смотрины. Она хочет пригласить дам на чай. Господин Джеральд говорит, что чаепития подходят для Саванны, а на Возвышенностях обычно устраивают барбекю и танцы, но мисс Эллен сказала:
— Мистер O'Xapa, мне нужно себя беречь.
Он подхватил её на руки, но быстро опустил на землю, спросив:
— Это то, что я думаю? Признайся, это то, что я думаю?
Итак, мисс Эллен разослала приглашения дамам с просьбой прийти на воскресное чаепитие, о чём здесь никто раньше не слыхивал. Плантаторы на Возвышенностях привыкли повсюду выезжать всей семьей. Когда приезжали на барбекю, собирались все: дети, малыши, старые девы, бабушки и слуги. Поэтому, когда мисс Эллен пригласила дам, чтобы познакомиться, в Тару приехала половина всей округи. Хозяйка встречала всех на крыльце и пригласила дам войти, но мужья с детьми остались снаружи, а слуги разбрелись по Посёлку.
У господина Джеральда голова пошла кругом: белые люди топтались у дома, и для них ничего не было приготовлено. Он решил отправиться с мужчинами на охоту, а мы с Дильси остались присматривать за детьми.
Джентльмены ускакали прочь, а мы с Дильси присели на крыльце. Самым старшим детям было лет по девять-десять, младшие ещё не умели ходить и ползали в грязи, пробуя её на зуб. Бойд и Том Тарлтоны затевали игры для мальчиков, а среди девочек королевой была Кэтлин Калверт. Двухгодовалые близнецы Тарлтоны догоняли маленьких негритят Джимсов, смешно ковыляя на кривых ножках, а Джо и Алекс Фонтейн играли в палочки. Собравшись вместе, дети назначили главных и смогли сами присматривать за малышами, пока не утомились и не перессорились.
В Дильси течёт индейская кровь. У неё прямые волосы, такие чёрные, что отливают фиолетовым. У неё острый нос, тонкие губы и резкие скулы. Она называет сумах «квалога», но как бы он ни назывался, чай из него лечит лихорадку. Духи католиков-вуду и индейцев-чироки разные, но чироки также становятся духами после смерти, как и вуду.
Когда дети заскучали, мы отправили их на кухню поесть сахарного печенья. Потом уложили их в детской. Дильси сказала, что присмотрит за ними, поэтому я спустилась вниз, чтобы посмотреть, как там дамы.
Дамы в гостиной пили чай с медовыми пирожными из взбитого теста. У этой кухарки пирожные вечно разваливаются! Она катает и бросает тесто, пока оно не сплющится донельзя.
Все пили чай из синих чашек мисс Соланж. Мисс Эллен взяла себе чашку с отбитой ручкой.
Тина надела чистое платье и белый передник и стояла, сжав руки за спиной в ожидании, если дамам что-то понадобится.
Миссис Элеонора Уилкс бывала в Саванне, Бостоне и Нью-Йорке. Они с мистером Уилксом покупали там картины и книги. Они образованные люди.
Мисс Эллен этого не делала и не имела ни книг, ни картин. Она была просто молодая женщина, которая вышла замуж за ирландца, а теперь носит под сердцем ребёнка ирландца. Но на Возвышенностях дамы не задирают нос.
Господин Джеральд хвастался своей женой, поэтому дамы знали, что мисс Эллен сама не ирландка, а француженка. Её отец служил под командованием Наполеона, а мать сбежала из Сан-Доминго. Они знали, что отец мисс Эллен богат. Но хотя дамам на Возвышенностях нравился господин Джеральд, ирландец есть ирландец, а француз остаётся французом, поэтому они всё же считали, что брак мисс Эллен неравный. Миссис Калверт служила гувернанткой у детей Хью Калверта, но после смерти супруги господин Хью женился на ней. Она янки. Янки глотают слова, словно боятся, что, если слишком долго держать рот открытым, кто-нибудь схватит их за язык.
Рядом с ней на софе сидела пожилая мисс Фонтейн, бабуля, и на губах у неё пузырилась слюна. Молодая мисс Фонтейн, заметив, что я смотрю, вытерла бабульке рот платком.
Мисс Эллен расспрашивала о детях, не показывая, что её это действительно интересует, нет, нет; но она не собиралась никого обманывать. Миссис Манро сказала, что чуть не умерла, когда рождался последний ребёнок, но каждая женщина способна выносить шестерых, а миссис Беатрис Тарлтон похвасталась, что дала жизнь восьмерым, как племенная кобыла. Всё бы ничего, лишь бы жеребец был не слишком крупный. Дамы улыбнулись этим словам, а старушка, проснувшись, грубо расхохоталась. Тина принесла ещё чаю и шерри для мисс Элеоноры. Поскольку никто не замечал, что она единственная пьёт шерри, мисс Элеонора завела речь о том, есть ли шанс у Генри Клэя стать президентом, а мисс Манро, которая была недовольна таким поворотом в беседе, сказала, что, если бы президенты подошли к детским кроваткам, всё бы пошло по-другому, и все с ней согласились.
Мисс Элеонора с улыбкой кивнула в мою сторону, словно спрашивая: «А вы кто?» — и мисс Эллен сказала, что я её няня и нахожусь «при ней» вечно. Мисс Эллен рассказала, как первый супруг мисс Соланж спас меня от повстанцев и маронов в Сан-Доминго, и мисс Элеонора переспросила, подняв брови:
— Первый супруг?
На что мисс Эллен прямо ответила, что её мама трижды была замужем.
Дамы переваривали эту информацию, а мисс Тарлтон, рассмеявшись, сказала:
— Обычно мужья хоронят своих жён. А ваша мать крепкий орешек, раз смогла пережить троих.
— К сожалению, я не знала своей матери, — ответила мисс Эллен. — Мой отец, Пьер Робийяр, по сей день скорбит по ней, завесив её портрет в знак траура.
Некоторые дамы пробормотали что-то одобрительное, но миссис Тарлтон сказала:
— Ненавижу траур. Зачем терять целый год жизни в трауре по кому-то, если он никогда не узнает, что ты скорбишь по нему?
Она заметила, что я не согласна, и спросила:
— А, Мамушка?
Поскольку мне не пристало разговаривать с белыми дамами, я сказала только:
— Между живыми и мёртвыми стоит крепкая толстая стена.
И умолкла.
— Спасённая от повстанцев и маронов, — промолвила мисс Элеонора. — Как вам повезло!
— Да, мэм, — ответила я, не вполне понимая, почему поддакиваю.
Белые дамы задают странные вопросы, на которые не дашь хороший ответ.
— Сан-Доминго — ужасная, страшная трагедия, — сказала миссис Калверт. — Когда-то он процветал. А теперь о нём почти ничего не слышно.
— Теперь он называется Гаити, — сказала мисс Манро.
— Для меня он навсегда останется Сан-Доминго, — фыркнула мисс Элеонора. — А как там дела в Саванне? Веселье, балы, французская кухня… Саванна такой континентальный город.
Остальные привыкли к подобным нелепым выходкам мисс Элеоноры и не останавливали её.
Миссис Эми Гамильтон приходилась невесткой господину Уилксу. Она ходила в трауре по мужу, но носила его ребёнка. Миссис Гамильтон сказала, что Атланта быстро растёт.
— Но пройдёт очень, очень много времени, прежде чем Атланта станет по-настоящему континентальной, — заметила мисс Элеонора.
Остальные сочувствовали миссис Гамильтон, что её ребёнок останется без отца, поэтому никто не говорил, континентальна Атланта или нет. Пожилая мисс сказала, что Атланту привыкли считать конечной станцией — где кончается железная дорога. И дальше никто не живёт.
— Ну, если Атланта не континентальна, то она космополитична, — сказала миссис Гамильтон.
Я подумала, что это два названия одного и того же, но что взять с меня, неграмотной.
Мисс Беатрис щёлкнула пальцами Тине, которая потянулась было за чайником, но мисс Беатрис помахала, отказываясь. Тина принесла мисс Беатрис бокал с шерри, и та подняла тост за мисс Элеонору, которая сделала вид, будто и не выпила уже четырёх бокалов, и не стала говорить ответный тост.
Все женщины, кроме мисс Беатрис, были одеты в юбки на обручах, а на ней были твидовые женские брюки для верховой езды и коротенький жакетик, в котором едва ли можно согреться, а на ногах — сапоги, высокие, до середины бедра. Порк предупреждал меня о мисс Беатрис. Она не отличалась хорошим воспитанием.
Мисс Беатрис предпочитала скакать верхом в мужской компании, перепрыгивая через ограды и сшибая верхние жерди, отчего коровы шарахались в разные стороны, а чернокожим приходилось бегать за ними, загоняя обратно и прилаживая жерди на место.
Плантация «Волшебный холм» находилась далеко в стороне от лесов Тары. Этот холм расчищали, когда рядом ещё жили индейцы-крики, и Тарлтоны, ложась спать, запирали все двери на засов и клали возле кроватей заряженные мушкеты. Тарлтоны были первыми поселенцами в этих местах, и им досталась лучшая земля. Господин Джим был богаче, чем Манро, Уилксы или Калверты, поэтому, как бы мисс Беатрис ни вырядилась, дамы неизменно говорили: «прелестно» и «ты совершенно права» в ответ на её высказывания.
Мисс Беатрис сильна в медицине. Мисс Эллен особо не заботится о себе, но я стараюсь за неё. Как и мисс Соланж, задумав что-то, она сразу же выпаливает это, не заботясь, на какую почву это упадёт и не заденет ли кого-нибудь.
Беседа начала затихать. Дамы старались придумать, о чём бы ещё поговорить. Они уже повосхищались «ren-a-sonce» в Таре (как мисс Элеонора выразилась). Поскольку у мисс Эллен не было детей, обсудить их было невозможно.
Мисс Элеонора взяла себе ещё бокал шерри и заговорила о Нью-Йорке, самом большом городе из всех, где приходилось бывать. Миссис Тарлтон, услышав шум, подскочила к окну.
— О, посмотрите, а вот и джентльмены вернулись. Джеральд совсем загнал лошадь.
Дамы обрадовались возвращению мужей, хотя и не высказали этого вслух. Теперь можно было собрать детей и слуг и вернуться домой до темноты.
Тина устала прислуживать дамам и прислонилась к стене, оклеенной новыми обоями, совершенно неприлично почёсываясь.
Как Иисус не явился, а мисс Кэти пожаловала
Двадцать второй день десятого месяца в год тысяча восемьсот сорок четвёртый от Рождества Христова должен был стать днём второго пришествия Иисуса, по предсказанию миллеритов. Когда запоют ангелы, заиграют трубы, прилетят пылающие колесницы с колёсами, сделанными из глаз, взметнутся столбы пламени, и всё такое. Миллериты не говорили, появится ли Иисус со стороны Лавджоя или Файеттвилля, поэтому никто не знал, в какую сторону смотреть, а миллериты не могли сказать, когда точно это произойдёт: где-то в промежутке между рассветом и восходом солнца. Даже неверующие и отступники в эти дни то и дело оглядывались по сторонам.
Господин Джон с господином Джеральдом насмехались над миллеритами, как и большинство янки: ведь когда бывало, чтобы янки что-нибудь знали наверняка? Но господин Хью Калверт верил, что нечто подобное может случиться. Миллериты изучали Книгу Даниила, сидели и вычисляли до посинения.
— Эти вычисления сделали очень умные люди, — говорил господин Хью.
Кое-кто из его слуг начал паниковать, и тогда господин Хью усадил их и сказал, что он просто пошутил. Солнце на следующий день взошло как обычно.
Когда осень начала клониться к середине, воздух стал прохладнее, листья по вечерам сворачивались быстрее обычного, а у косматых медведей уже не проглядывалась рыжая полоска на шее. Господин Джеральд смеялся уже не так громко. Он всё больше занимался вычислениями, потому что знал больше господина Джона, ведь он лучше играл в карты, лучше держался в седле и хлопок у него был лучше, и в эти дни он всё размышлял, сидя с книгами, которые для него отложил господин Джон. Господин Джеральд даже поскакал в «Двенадцать дубов», чтобы спросить господина Джона: правда ли, что надвигается конец света? Господин Джон рассмеялся и похлопал господина Джеральда по спине, сказав, что он с радостью даст ему взаймы тысячу долларов под пятьдесят процентов на следующий день после конца света.
Сказать вам правду? Господин Джеральд волновался скорее не за мисс Эллен и ребёнка, а из-за конца света. По крайней мере, меньше волновался за них.
Господин Пьер написал письмо мисс Эллен. Он передавал мне привет от Неемии. Франклин Уорд с Эвлалией не сомневались, что миллериты правы, и теперь супруги Бенчли уже не так насмехались над ними. Господин Пьер писал, что все уже устали от разговоров Франклина и Эвлалии об Иисусе. Они никому ни денег не одалживали, ничего, а 22 октября с заходом солнца собирались пойти в церковь и подняться на колокольню, откуда можно первее всех увидеть пылающие колесницы с глазами на колёсах.
Что до меня, я не думаю, что придёт Иисус. Если он собирается нас забрать, тогда почему мы не окутаны дымкой, как те, кто обречен уйти? Я вижу дымку только вокруг старика Эмоса, который родился в Африке и уже не встаёт со своего тюфяка. Даже у управляющего Уилкерсона нет дымки, хотя он первый на очереди к Иисусу среди грешников.
Мисс Эллен не придаёт никакого значения словам миллеритов. Явится Иисус или нет, неважно. По утрам ей особенно плохо, есть вообще не может, и всё волнуется, как будут идти дела в Таре, пока она будет с ребёнком. Бельевые шкафы в доме так набиты, что туда даже шёлковый платочек не сунешь; копчёные окорока и бекон пересчитаны, ключ у Порка; кухарка знает, что готовить на ужин господину Джеральду, на две недели вперёд. Только после всех дел мисс Эллен смогла позволить себе прилечь и позвала Дильси.
Господин Джеральд хотел пригласить на роды самого модного доктора из Атланты, но мисс Эллен наотрез отказалась. Она хотела, чтоб присутствовали только женщины: я, Дильси и мисс Беатрис, поскольку мисс Беатрис помогла появиться на свет стольким жеребятам.
Это пробудило в господине Джеральде настоящее ирландское неистовство, и он сказал, что мисс Эллен упрямее, чем ослица, но, услышав собственные слова, осёкся и воскликнул:
— Клянусь Девой Марией, я не допущу утраты ни тебя, ни ребёнка!
И он уже собирался вызвать старого доктора Фонтейна, но мисс Эллен, вскинув голову, сказала:
— Мистер O'Xapa, доктор-мужчина своей высоколобой наукой и мужской нетерпеливостью убил мою мать. Хорошая жена считается с мнением мужа, как я делаю и буду делать. Но, как бы там ни было, она не может поступать ни против христианской совести, ни против ребёнка, которого носит с самого зачатия.
Господин Джеральд упирался изо всех сил; он весь покраснел. Но мисс Эллен, невзирая на это, поцеловала его в щёку и сказала:
— Я знаю, что ты желаешь лучшего — самого лучшего для меня и ребёнка. Но ты должен довериться мне в этом деле, дорогой.
Я понимала не меньше Дильси в лечении людей, но в рождении детей опыта не хватало. Дильси с мисс Беатрис участвовали в родах уже не первый раз и действовали слаженно, как один человек.
Мисс Беатрис, вымыв руки, насухо вытерла их и прикрыла ноги и живот мисс Эллен простынёй. Потом наклонилась и, приглядевшись, сказала:
— Еще не время, Эллен. Отдыхай, пока можешь.
Она вышла из комнаты, и я услышала, как она говорит господину Джеральду:
— Предоставьте вашу жену нам, сэр. Вы и так сделали всё, что можно.
Мужчинам не следует приближаться к женщинам в родах.
С восходом солнца на свет появилась мисс Кэти Скарлетт. Она, конечно, не Иисус, но все были рады ей больше, чем Ему.
Возвращаясь домой на плантацию «Волшебный холм», Беатрис на лошади перепрыгивала через каждую ограду, и единственное, что омрачало её радость, — Дильси, которая сидела позади и что есть силы цеплялась за неё. Старый доктор Фонтейн приехал осмотреть мисс Эллен уже после рождения ребёнка. Он сказал, что часто приезжает следом за мисс Беатрис и Дильси. Ещё он заявил, что они ни разу не потеряли ни роженицы, ни младенца. Его сын, молодой доктор Фонтейн, не занимается акушерством. Он учёный и всё такое в этом роде. А старый доктор доволен такой работой.
Как все отцы, господин Джеральд хотел сына, но когда он впервые взял малышку Кэти на руки и пригрел, он сразу влюбися в неё. С этого момента господин Джеральд посвятил свою жизнь мисс Кэти Скарлетт O'Xapa. Так получилось, что имя дочери дал господин Джеральд, потому что Кэти было христианским именем его матери, а Скарлетт — семейным именем его бабушки.
— Марта Скарлетт за всю жизнь ни разу не отъезжала дальше пятидесяти миль от Боллихэрри. А теперь её тёзка — в Америке! — любил повторять господин Джеральд.
Старый доктор Фонтейн сказал мисс Эллен оставаться в постели две недели, но на следующий день после родов она встала и принялась за дела. Я закопала пуповину мисс Кэти у кухонной двери, чтобы Тара всегда была домом для Кэти Скарлетт.
Некоторые говорят, что малыши, приходящие в этот мир, — словно отрез полотна. И вы можете выкроить и сшить из них, что вам заблагорассудится: фартук, платок или сюртук. Но я заявляю, что это не так. Ребёнок, впервые открыв глаза, уже обладает многими качествами взрослого, который из него вырастет. Одни малыши лежат тихо. А другие, вроде мисс Кэти, ни минуты не могут полежать спокойно: ручки и ножки всё время в движении. Все малыши жадные до молока, и мисс Кэти, захватив материнский сосок, никак не хотела его отпускать! Ни в какую не принимала кормилицу. Дильси нашла чудесную молодую негритянку, у которой было больше молока, чем мог высосать ребёнок; и вы думаете, мисс Кэти это понравилось? Она раскричалась и никак не могла успокоиться, не желая принимать чужую грудь, даже если б умирала от голода!
— Получив однажды лучшее… — пробормотал господин Джеральд.
Потом он покраснел и добавил:
— Я имею в виду…
И не смог придумать, что именно, но я уверена, что господин Джеральд гордился тем, что мисс Кэти отказала той бедной девушке!
Когда она начала ползать, то пыталась ползти вперёд, но ручки и ножки толкали её назад, пока она не упиралась во что-нибудь и дальше уже не могла сдвинуться с места. От этого мисс Кэти просто выходила из себя и принималась вопить до тех пор, пока я не поднимала её и не усаживала посреди комнаты, а она смотрела на меня с новой надеждой и опять ползла назад. Маленькие губки начинали дрожать, и не было ничего хуже в целом мире, чем это движение не в ту сторону, куда она хотела. Она не сердилась за это ни на меня, ни на свою маму. Мисс Кэти сердилась только на себя. Наконец она научилась ими владеть, руки и ноги стали её слушаться, а не двигаться куда им вздумается.
Папаши забывают о малышах сразу после того, как придумают имя. Они думают, что имя — самое большее, что они могут сделать, а потом обращаются к другим важным делам.
Господин Джеральд и господин Джон Уилкс были против вступления Штатов в войну с Мексикой, но большинство населения Возвышенностей приветствовало это. Господин Джим Тарлтон служил в законодательном собрании Джорджии и говорил, что у Америки имеется манифест о неизбежном ходе событий, что означало: «Хватай всё, что плохо лежит».
Наступил июль. Мисс Кэти стала ползать гораздо лучше, она уже добиралась до садика позади кухни, когда я полола там сорняки, и вскоре научилась ходить. Падая, она, конечно, поднимала крик, но быстро вставала на ножки.
Когда управляющий Уилкерсон отправлялся в Джонсборо продавать хлопок с плантации, господин Джеральд ехал вместе с ним. Может, он боялся, что управляющий, получив деньги за хлопок, сбежит с ними в Техас, чтобы начать новую жизнь.
После продажи господин Джеральд клал деньги в сейф господина Кеннеди и ехал на ипподром смотреть скачки.
Все господа обожают скачки, и стар и млад. В повозках, верхом и пешком люди стекались в Джонсборо по утрам в субботу, чтобы продать хлопок, свиней, негров и купить что-нибудь необходимое, а потом проводили время на скачках, пока не становилось так темно, что уже нельзя было разглядеть, кто победил.
Бывало, мы с маленькой Кэти ехали тоже, и управляющий отвозил нас домой до начала скачек, и он был рад уехать, но не домой.
Дневные забеги устраивались между двух лошадей на двухмильную дистанцию примерно до Мэкона. Джентльмены изучали лошадей, наездников и выносили свои суждения, которые на ипподроме недёшевы. Джонсборо, может, и не такой большой, как Чарлстон, но некоторые мужчины, возвратившись домой в субботу вечером, старались не смотреть в глаза жёнам и детям. Господин Джеральд любил покричать и поболеть, но ставок никогда не делал.
— Я должен подвергать риску себя и свою веру, ставя на чужую лошадь? — говорил он, поднимая бровь.
После дневных забегов господа разъезжались по домам, и ипподром оставался во власти управляющих и небогатых белых. Некоторые нанимали цветных наездников. О, они были о себе очень высокого мнения! Но и белые тоже скакали верхом, кроме забегов на мулах.
Цветные снижали ставки на мулов, а если у них вообще не было денег, ставили свои шляпы или куртки.
Я не понимаю азартных игр. Жизнь полна опасностей, и мы даже не знаем, увидим ли завтра восход солнца. И зачем только ставить на кон свои куртки, не знаю. Посолишь соль — слаще не станет!
Первым словом мисс Кэти стало «ма…», которое она сказала однажды утром, когда я зашла в детскую, а вторым — «па…», когда папа укладывал её вечером спать. Но пусть господин Джеральд думает, что «папа» — первое слово его дочери. Он всем расхвастался!
Цены на хлопок падали, поэтому господин Джеральд подгонял управляющего Уилкерсона и рабов трудиться больше прежнего, и Бог посылал бедному чернокожему остатки, будь то рассыпанные зёрна, плохо сорванные коробочки или сломанную застёжку от упряжи. Но чем больше люди работали, тем ниже падали цены на хлопок. Бизнес на хлопке приносит деньги, но чем усерднее трудишься, тем меньше доводишь всё до конца.
Второй ребёнок семьи O'Xapa, мисс Сьюлин Элинор, получила своё второе имя от мисс Элеоноры Уилкс, только слегка изменённое, поскольку господин Джеральд не хотел чувствовать себя обязанным. Само имя мисс Сьюлин отражало её характер, тихий и безоблачный, в отличие от бойкой мисс Кэти, и она не видела разницы между грудью мамы и кормилицы. Мисс Сьюлин ничем не выделялась.
У господ только и было разговоров, что о Мексиканской войне. Впервые Америка нападала на другую страну. До этого завоёвывали нас. У господ был такой самодовольный вид, будто их страна лучше, раз они завоёвывают кого-то, как это делали в своё время британцы и французы. Господин Джим Тарлтон говорил, что с началом войны цены на хлопок подскочат, что война — это благо для плантаторов.
— Но зло для наших сыновей, — возражал господин Джон Уилкс.
Поезда в Атланту отправлялись два раза в день. Игроки покупали билет на скачки в Джонсборо, который стоил целый доллар.
Мы с мисс Беатрис и мисс Эллен помогали Дильси, когда у неё родился ребёнок, Присси, а вскоре у мисс Эллен появилась третья девочка, Каролина Ирен, которую постоянно мучили колики. Она кричала почти беспрерывно, и ничто не могло её успокоить. Первые полгода я с ней глаз не сомкнула.
На Рождество господин Джеральд отправил в Посёлок бочонок виски. В результате работники напились, устроили дебош, и мисс Эллен напомнила господину Джеральду, что он женатый человек с тремя детьми, и никому не надо, чтобы негры блевали и валялись на улице. Я ничего не сказала. Да этого и не требовалось. Господин Джеральд знает, что я чувствовала!
Мисс Кэти напоминала мне миссис Соланж. Она не отличалась красотой, только глаза были удивительно зелёные, как весенние листочки. Что бы ни говорила её улыбка, глаза оставались задумчивыми. А Кэррин с самого рождения была серьёзной девочкой, как мама, и я молилась, чтобы ей не попалась в руки какая-нибудь толстая книга о святых.
Я только никак не могла понять, в кого уродилась Сьюлин. Она была трусливой и изворотливой, не похожей ни на папу, ни на маму. Она пошла в кого-то из предков, может, в бабушек Соланж или господина Джеральда. Иногда, когда она хитрила без всякого повода, у меня перед глазами так и мелькала бабуля в старинной одежде.
Порой, когда мисс Кэти занималась чем-то или по обыкновению гордо вскидывала голову, у меня в ушах так и звучал голос мисс Соланж, выговаривающей господину Огюстену что-нибудь насчёт денег или ещё чего-то. Но когда я смотрела на Сьюлин, то видела старушку в старомодном платье, и мне отчасти хотелось, чтобы старушка высказала своё мнение.
Когда война с Мексикой закончилась, все были счастливы. Белые всегда с воодушевлением идут на войну и радуются, когда она заканчивается. Племянник господина Джеральда, Питер, который жил в Саванне, сражался в милиционном отряде и должен был стать офицером. Друзья Джеральда предлагали подарить Питеру памятный меч, но до этого дело так и не дошло.
Однажды утром, когда Большой Сэм перекрыл крышу на нашем табачном сарае, господин Джеральд взобрался наверх, поскольку оттуда была видна вся Тара как на ладони. Он наслаждался видом своих полей, лесов, урожаев и амбаров, домом и другими постройками, и вообще всем, чем владел.
И тут он услышал детский голосок, который позвал его: «Папа». Он быстро оглянулся по сторонам, но ни на лужайке, ни во дворе, ни в конюшне ребёнка не было видно. И только когда он обернулся, у него чуть глаза не выскочили из орбит: мисс Кэти стояла на верхней ступеньке лестницы и тянулась ручонками вверх, чтобы перебраться на крышу, которая была ужасно высоко от земли. Позже господин Джеральд рассказывал мисс Эллен:
— Пресвятая Дева Мария! У меня чуть сердце не остановилось!
Он стал что-то мягко говорить мисс Кэти, осторожно спускаясь вниз, пока она не обвила ручками его шею. Большой Сэм первым спустился по лестнице, а господин Джеральд слез вместе с Кэти и только тогда опустил её на землю. Мисс Кэти смеялась так, будто это самая весёлая игра! А у господина Джеральда дрожали колени, так что ему пришлось сесть на землю!
Когда он рассказал об этом мисс Эллен, лицо у неё побелело. Она стала выяснять, кто в это время должен был следить за мисс Кэти. В результате Тину отправили в молочную, а Розу назначили домашней служанкой.
Спустя несколько дней, как-то вечером, когда во тьме мерцали светлячки, я услышала, как господин Джеральд мурлычет какой-то ирландский напев. Я выглянула в холл и увидела, как они с мисс Эллен, взявшись за руки, танцуют. Выглядели они при этом счастливее некуда.
Наши горести
В эти дни я, похоже, стала нянькой для всех: для господина Джеральда, мисс Эллен, мисс Кэти, мисс Сьюлин, мисс Кэррин, Порка, Розы, кухарки, Малыша Джека, который учился на домашнего слугу, и других негров, которые приходили ко мне, если кто-то из них заболевал или его сглазили или нужна была какая-то трава для приворота. Мамушки должны всё видеть и всё знать. А господа могут верить во всё что угодно. Господин Джеральд, например, был уверен, что он на фут выше, чем на самом деле, а мисс Эллен полагала, что она ниже ростом, чем в действительности. Мисс Беатрис думала, что её мальчишки прекрасно обойдутся без няни, и больше проводила времени со своими лошадьми, чем с сыновьями. Мисс Элеонора была убеждена, что выставлять серебро на стол — хороший тон, а господин Джон считал, что способен всё сделать правильно и больше заботился о бизнесе и чтении книг, не сомневаясь, что ничего ужасного не случится ни с его плантацией, ни с близкими ему людьми.
Мамушки должны всё замечать и всё знать. Мы мало что понимаем, мало что умеем, но вынуждены что-то делать. Потому что не можем мириться с глупостью.
Мамушкам нельзя говорить того, что они знают. Сколько раз господин Джеральд спрашивал меня насчёт того или иного чернокожего, и я мотала головой, притворяясь, будто не вижу и не слышу ничего дурного.
Старый Денмарк Веси был наполовину прав, когда говорил о притворстве. Дурак делает вид, что знает больше, чем на самом деле, а няни притворяются, что знают меньше. Я знала, что мне ведомо, и ни разу не проболталась ни одной живой душе. То, что другие не видели, и я словно не замечала, но всё, что хотела знать, было мне известно. Мамушки обязаны знать.
Госпожа Эллен постоянно навещала старых и больных, а по воскресеньям в Баптистской церкви собирала перед вечерней детей и домашних слуг для общей молитвы, хотя сама не была баптисткой.
Господа шумно отмечали избрание президента Тэйлора, поскольку Тэйлор был южанин. У него была целая сотня рабов, и он принимал участие в Мексиканской войне. Господа считали, что генерал Тэйлор ну совсем как они, хотя они сами не сражались против мексиканцев.
Мисс Эллен заставила управляющего Уилкерсона плясать под свою дудку, и, когда приходили счета, она оплачивала их и пересчитывала поступившие доходы, проверяла все расписки за хлопок и табак, и все чеки о продаже каждой коровы, свиньи или ягнёнка, отправленных на рынок. Надев очки, она принимала такой серьёзный вид, что просто пугала управляющего, и он не смел перечить.
Но хоть порой ей и нездоровилось и мисс Эллен со стоном потягивалась, прижав руки к пояснице, она так стойко носила ребёнка, словно его и не было, и не слегла, пока матка не опустилась, а через два часа отошли воды.
У господина Джеральда родился сын! Отец был так счастлив, что налил всем виски: старине доктору, мисс Беатрис, Порку и даже мне, хотя я совсем не пью. Он качал малыша — чего не делал ни с одной из девочек — и всё приподнимал одеяльце, чтобы убедиться, что это всё-таки он. Мисс Кэррин была слишком мала, чтобы понять, что происходит, но мисс Сьюлин подошла к младенцу и поцеловала его в лобик. Мисс Кэти не заходила в комнату. Она так сильно раскачивалась на качелях на крыльце, что цепи гремели.
Убедившись, что с мисс Эллен и ребёнком всё хорошо, господин Джеральд, прихватив бутыку виски, погнал лошадь галопом в «Двенадцать дубов» и «Волшебный холм» и вернулся домой затемно, напевая: «Менестрель младой на войну ушёл», грустную песню, которую он исполнял как весёлую. Порк помог ему подняться в спальню.
Маленький господин Джеральд гулил и качался в колыбельке, как ни в чём не бывало, но вокруг него всё время витала дымка, а я притворялась, что не вижу её. Мамушки не говорят всего, что видят.
Рождество в этом году отмечали в Таре. Господин Джеральд сам делал пунш, и хозяйка пила чай с дамами в гостиной рядом с прихожей. Мужчины распевали кэролы, похлопывали друг друга по спине, а господин Бак Манро, как всегда, на чём свет стоит ругал янки, но теперь в Белом доме правил Захария Тэйлор, и к тому же было Рождество, поэтому его проклятия заглушались пением. Мужчины горланили «Да пребудет с вами Бог». Дамы выводили «Городок Вифлеем». Госпожа Беатрис пила чай вместе с дамами, но явно предпочла бы находиться в другой комнате, где мужчины распивали виски.
В десять часов я привела в гостиную детей, и все дамы стали восхищаться маленьким Джеральдом, а мисс Кэти взобралась на колени к господину Джону Уилксу и никак не хотела слезать. Господин Джеральд, взяв сына на руки, подходил ко всем и спрашивал, похожи ли они.
— Похож-похож, но он даже меньше ростом, чем ты, Джеральд, — протянул господин Джим, и господин Джеральд покраснел до кончиков ушей.
Малыш Джеральд играл и агукал, как все младенцы, и если он и замечал дымку вокруг себя, то нимало не волновался, а мне бы так хотелось её рассеять. После того как дети легли спать, я внезапно проснулась посреди ночи, с ужасом прислушиваясь. Какой-то низкий гул стоял в комнате, которого я никогда раньше не слышала. Я подскочила к колыбельке маленького господина Джеральда. Он был мёртв. Тельце было ещё тёплым, поэтому я начала говорить с ним, молиться за него и упрашивала духов вернуть его нам, но дымка рассеялась, а с нею ушёл и ребёнок. Я спрашивала мисс Фрэнсис, мисс Соланж и даже Мартину, зачем они забрали его, но они ничего не ответили.
Как же тяжело было спускаться вниз в спальню родителей. Стучаться в дверь. Мне ничего не пришлось говорить. Мисс Эллен всё поняла, едва взглянув на меня. Она взяла бедняжку Джеральда на руки, стала качать его и петь колыбельную.
Поутру наш плотник, Элайджа, сделал маленький гробик, от которого шёл нежный аромат кедра. Все обитатели Тары и соседи собрались у могилы. Господин Джеральд привёз из Атланты католического священника, чтобы совершить обряд погребения.
Мы замкнулись в своём горе. Все погрузились в него. Господин Джеральд больше не выезжал в «Двенадцать дубов», а мисс Эллен часто невидящим взором смотрела куда-то вдаль, словно заглядывала в потусторонний мир, куда отправился её малыш.
Но наступала посевная пора, а господин Джон Уилкс слёг с лихорадкой, поэтому, когда господин Джеральд был не очень занят в Таре, он засевал поля в «Двенадцати дубах». Он разъезжал по плантациям с утра до ночи и возвращался уже после наступления темноты. Мисс Эллен ждала его к ужину на крыльце. Он выпивал воды прямо из кувшина, ополаскивал красное лицо и руки и садился есть. Однажды он сказал:
— Знаете, миссис O'Xapa, если Джон умрёт, я думаю купить у Элеоноры поле у реки.
Мисс Эллен была потрясена, но тут заметила, как подёргиваются у него губы, и они вместе рассмеялись. Это были самые сладкие звуки, которые я слышала этой весной.
К июлю господин Уилкс оправился, и, хотя был очень слаб, всё пришло в норму. Каждое воскресенье мисс Эллен с господином Джеральдом навещали могилу сына под кедрами.
Господин Джеральд не был богат в Ирландии. Я слышала, как он говорил мисс Беатрис, что вообще не имел дела с лошадьми, самое большее — лишь приближался к «хвосту пахотного пони». Но теперь Джеральд — господин, и ездит он вовсе не на пахотных пони. Кобылы господина Джеральда не уступят жеребцам мисс Беатрис. Они с мисс Беатрис набивали цену друг перед другом, когда на ипподроме в Джонсборо продавали особенно красивую лошадь, и, если она оказывалась неподходящей для одного, её покупал другой. Больше всего на свете господин Джеральд любил скакать через ограды. Между Тарой и «Двенадцатью дубами» они шли по гребням холмов, где лошадям трудно было разогнаться, поэтому господин Джеральд взбирался наверх, а там уже скидывал верхние жерди с такой регулярностью, что слуги господина Уилкса складывали запасные неподалёку, чтобы не пришлось бегать за ними.
Скоро мисс Эллен стала показываться на людях. Все ей сочувствовали. Я никогда не видела более заботливого окружения. Миссис не могла ни ездить верхом, ни гулять без сопровождения Порка, который поддерживал её под руку. Лошадь, возившую её коляску, обменяли на старушку Бетси, которая никуда не могла убежать, поскольку была слишком стара.
Мисс Эвлалия Робийяр прислала приглашение на свадьбу. Она выходила замуж за доктора Франклина Уорда из Чарлстона. Но мисс Эллен не могла поехать в такую даль.
Мисс Кэти скучала и приставала ко всем. Если бы не горе, её нытьё никому бы не мешало. Мисс Беатрис взялась обучить её верховой езде, и господин Джеральд был благодарен за это.
На рассвете Тоби отвёз нас на «Волшебный холм», поскольку мисс Беатрис нравилось приниматься за дела пораньше. Мальчик вывел из конюшни пони для мисс Кэти, но она сказала:
— Нет.
— Не нужно бояться, Кэти, — стала уговаривать мисс Беатрис. — Пинки смирный, как ягнёнок.
Но мисс Кэти не испугалась:
— Он же… карлик! Я буду кататься на настоящей лошади.
— Что?
— Как у папы.
— Не уверена, что ты доросла до папиной лошади, — посмеялась над ней мисс Беатрис.
С тех пор ни разу в жизни мисс Кэти не терпела насмешек.
— Как у папы, — повторила мисс Кэти.
Мисс Беатрис не пошла у неё на поводу, и тогда мисс Кэти забралась обратно в повозку и, сложив руки на груди, сказала Тоби ехать домой.
Мисс Беатрис от души расхохоталась. Она впервые в жизни видела такую девочку.
— А ты точно девочка? В тебе больше мальчишеского, чем в моих сыновьях!
— Я девочка, — рявкнула мисс Кэти так, что мисс Беатрис просто согнулась пополам от смеха.
— Ну тогда я лебедь, — ответила мисс Беатрис. — Вы когда-нибудь видели подобное!
Мисс Кэти смерила её ледяным взглядом:
— Мой папа обещал, что вы научите меня кататься. Я ужасно разочарована.
— Ну что ж, — сказала мисс Беатрис. — Я не из тех, кто разочаровывает зеленоглазых девочек. Билли, седлай Тринкета. И укороти стремена.
Это был старый, крупный конь, который уже имел дело с детьми. Прямо видно было, как он думает: «О нет, опять!» — но стоял смирно, пока мисс Кэти, поставив ногу на ладони мисс Беатрис, взбиралась на него.
Она казалась такой малюсенькой там, наверху. Девочка огляделась по сторонам, словно мир оттуда казался другим. Я словно читала её мысли. Конь фыркнул и наклонил голову, чтобы Билли почесал ему нос. Мисс Кэти это не понравилось, и она дёрнула поводья, отчего Тринкет вскинул голову и встряхнулся, а потом фыркнул ещё раз и встал на дыбы.
— Мисс Кэти, — сказала миссис Беатрис, — если ты не хочешь, чтобы Тринкет был маленькой девочкой, не надо пытаться быть лошадью. Ты должна позволить ему быть самим собой, пока это не идёт вразрез с твоими желаниями, и не отказывать ему в маленьких удовольствиях. Когда ты на коне, ты уже не одна, вас двое.
Довольная сказанным, она повторила:
— Не одна, а двое.
Мисс Беатрис привязала верёвку к уздечке, и Тринкет пошёл по кругу, взметывая большими ногами пыль.
Ну что ж, так безопасней, о чём я больше всего и беспокоилась.
Когда мы вернулись домой и мать спросила мисс Кэти, как прошло катание, девочка ответила, совсем как большая:
— Верхом нас двое, я не одна.
У меня с лошадьми никогда не было контакта. Они представлялись мне «необходимым злом». Чернокожие могут быть наездниками и конюхами, они седлают, чистят и кормят лошадей, но не владеют ими. Лошади — как плантации: и то и другое — для белых.
Когда я поняла, что лошади не убьют мисс Кэти, я перестала ездить с ней. Кэррин и Сьюлин больше нуждались в няне, чем Кэти, поэтому она начала ездить в «Волшебный холм» сама и вскоре стала проводить там целый день.
На Святки мисс Сьюлин подхватила оспу, которая, естественно, передалась сестре. Мисс Кэррин так расчёсывала себя, что пришлось обмотать ей пальцы ватой. Тогда она стала рыдать от невыносимого зуда, пока не опухли глаза. Господин Джеральд уехал в Атланту купить девочкам подарки и привёз апельсины, которых я не видела с тех пор, как жила в Саванне.
Наступил февраль. Господин Хью Калверт ходил мрачный. Дело в том, что представители южан встречались с президентом Тэйлором в Вашингтоне, и тот сказал, что, если они выйдут из Союза, он лично направит войска против них. Господин Хью так разволновался, что понадобилось три стакана виски, чтоб успокоиться.
Весной у мисс Эллен подошёл срок очередных родов. Мы с Дильси и мисс Беатрис пришли помочь. На этот раз нам было как-то не по себе, и мы старались говорить о чём угодно, только не о ребёнке. Мисс Беатрис только и рассказывала о мисс Кэти и лошадях.
Ребёнок родился через двадцать минут после того, как отошли воды. Выскользнул, словно смазанный жиром. Он был мёртв. На головке были рыжие волосы. Когда его обмывали перед тем, как положить в гроб, я заметила, что с пальчиками на руках и ногах у него что-то не то, но никому не сказала об этом.
Господин Джеральд решил назвать его тоже Джеральдом. Но для меня он навсегда останется Рыжим.
Ребёночка похоронили в тени под деревьями рядом с братиком. А в Таре жизнь продолжалась. Вскоре после рождения Рыжего умер президент Тэйлор. Войны не получилось. Цены на хлопок поползли вверх. Мы пребывали в горе.
Следующей зимой мисс Эллен стала появляться на людях, но никто ни словом не обмолвился на эту тему, будто слова были проклятием.
Джеральд O'Xapa родился в ясный сентябрьский день, в воскресенье. Живой. Мисс Эллен понадобился всего час, и малыш появился на свет. Я перерезала пуповину, но не стала закапывать её у двери кухни. С пальцами на ручках и ножках у него всё было в порядке, но вокруг него витала дымка, как и вокруг первого Джеральда. Мисс Эллен устала, но улыбалась, поэтому я не могла ничего сказать о дымке и притворилась, что счастлива в неведении. Дильси посмотрела на меня так, словно тоже видела дымку. Она из индейцев чироки. Никто не может сказать, что видит Дильси.
На следующее утро после рождения Джеральда пришло письмо от Неемии, в котором говорилось о кончине господина Пьера Робийяра. Перед смертью он послал благословение мисс Эллен.
Господин Джеральд отнёс письмо в спальню мисс Эллен и прикрыл дверь. Через час он вышел и сказал, что мисс Эллен отдыхает, и я принесла ей чаю в синей чашке Соланж.
После стольких лет у мисс Эллен остались глаза юной девушки. Мы обе расплакались. Я заранее поставила поднос, чтобы не уронить.
— Ох, — произнесла мисс Эллен.
— Милая…
— Он…
— Конечно. Господин Робийяр, он…
— Его больше нет, Мамушка. Как бы я хотела…
— Господин Пьер рад ребёнку, мисс. Он так рад, — сказала я.
Но как же тяжело было сказать о дымке, окутывающей маленького Джеральда, который лежал подле неё! Я просто ненавидела эту дымку! Так хотелось её прогнать!
Мисс Эллен так утомилась, что у неё закрывались глаза, но всё же она сказала, что мы поедем в Саванну, когда малыш Джеральд чуть подрастёт, и я согласилась. А что я ещё могла сказать?
Мисс Эллен попросила меня сообщить детям о поездке, но я притворилась, будто забыла об этой просьбе.
Мисс Беатрис подарила мисс Кэти своего жеребёнка, поэтому у мисс Кэти не было времени заниматься маленьким братиком. Сьюлин и Кэррин хотели взглянуть на малыша, но я не пустила их.
В Крыму, что где-то в Европе, шла война. Когда дети ужинали, господин Джеральд принялся рассказывать им о Крыме, потому что не хотел говорить о третьем Джеральде, который умер, не прожив и недели. Мисс Эллен ничего не могла сделать. Молодой доктор Фонтейн оказался бессилен. И травы Дильси не помогли. Я смешала серу с топлёным жиром и попыталась дать младенцу на кончике пальца, но он был слишком слаб.
Мисс Эллен спала, когда ребёнок умер. Он приткнулся под рукой матери, открыв крошечный ротик. Я прикрыла его голубые глазки, но когда попыталась вытащить его, мисс Эллен резко села и вырвала его у меня. Она лучше знала, что делать, но руки её безвольно упали, как осенние листья.
— Больше никаких детей, Мамушка. С меня довольно.
— Да, мисс.
Я не сказала, что господин Джеральд так и останется без сына, потому что нельзя было говорить.
Я обмыла маленькое тельце, которое пробыло с нами слишком мало, чтобы успеть запачкаться. Спела старинную песню, обращаясь к ласковым духам, которые заботятся о малышах и других беспомощных маленьких созданиях. Мне не хотелось называть этого мальчика Третий, но это имя застряло у меня в голове.
Господин Джеральд всю ночь просидел в гостиной с графином, и никто не смел туда войти.
На следующий день мисс Эллен встала с постели. Она была бледна и измучена, но работа не терпит отлагательств, даже если умирает ребёнок.
Большой Сэм вырыл могилу для него рядом с братьями, Элайджа сделал кедровый гробик. Джеральд с Эллен не стали звать священника; они бы не вынесли этого. Утром, когда мы собрались, над деревьями клубился туман. Всё замерло в ожидании: урожай хлопка, лошади, фургоны, мешки. Мужчины стояли, сняв шляпы, женщины повязали лучшие платки. Порк со всей торжественностью нёс маленький гроб. Господин Джеральд держал мисс Эллен за руку, а Большой Сэм стоял позади неё на случай обморока. Порк в своих самых приличных брюках опустился на колени, чтобы положить гроб в яму. Кэррин готова была разрыдаться, но мисс Кэти крепко сжимала ей руку, словно сдерживая. После похорон господин Джеральд отправился очищать хлопок, а мисс Эллен — в кабинет, где занялась счётными книгами, я же пошла с девочкам наверх, в детскую. У двери мисс Кэти обернулась ко мне:
— Мамушка, я бы хотела назвать своего жеребёнка Вельзевул.
Я замерла, словно надеясь, что её слова отлетят прочь. Мисс Кэти дрожала, как листок на ветру. Плечики тряслись, она старалась не смотреть мне в глаза. Бедняжка не понимала, какие чувства её переполняют. Я обняла девочку.
— Вельзевул — хорошее имя, милая. Очень хорошее имя.
Как молодой господин Уилкс вернулся домой
Итак, мы в Саванну не поехали. Сестра Эллен, Полина, написала, что господин Пьер поделил всё своё имущество между дочерьми, не считая «Л’Ансьен режим», которое завещал Неемии, освободив его. Уж не знаю, как Неемия проживёт без Пьера. Одно дело — притворяться хозяином, когда он у тебя есть, и совсем другое — быть самому себе хозяином.
В декабре на почту в Джонсборо прибыла посылка, и Большой Сэм с Профетом привезли её. Там оказался портрет мисс Соланж, что висел над камином в Розовом доме, и, как говорилось в записке мисс Полины, был завещан мисс Эллен.
Мисс Эллен отнесла картину господина О’Хары в их спальню наверху, а на её место повесила портрет мисс Соланж. Господина О’Хару терзали сомнения. Сложив руки за спиной, он заявил:
— Ну, не знаю, миссис O'Xapa. Что же, я буду сидеть здесь по вечерам, ощущая на себе её взгляд, словно она важная особа, а я мальчик на побегушках?
— Мистер O'Xapa, — сказала мисс Эллен. — У каждого благородного плантатора над камином должен быть портрет француза-аристократа.
Но господин Джеральд не так легко согласился на это, и тогда она добавила:
— Дорогой мистер O'Xapa, Соланж Робийяр умерла, чтобы я смогла появиться на свет.
Тогда он уступил. Иногда господин Джеральд, полагая, что его никто не видит, поднимал свой бокал перед мисс Соланж. Господин Джеральд был благодарен ей за то, что имел.
Когда мисс Кэррин впервые увидела портрет бабушки, она ахнула, будто перед ней привидение. А мисс Кэти, внимательно рассмотрев мисс Соланж, спросила меня:
— Няня, а я похожа на бабушку?
У меня перед глазами что-то вспыхнуло. Словно я проснулась, но в то же время продолжала видеть сон. Мне снился сон, будто я стою на перепутье, где сходится столько дорог, что мне и не сосчитать. И я могу пойти по любой из них, но я иду по пути вслед за мисс Кэти. Она уже взрослая женщина, и на ней зелёное платье под цвет её глаз. Но мисс Кэти чем-то недовольна. Мне почему-то ясно, что она недовольна.
Я протёрла глаза и, стряхнув видение, вцепилась в спинку старого дивана, покрытого лошадиной шкурой. Я крепко держалась за него, чтобы не упасть в обморок.
— Нет, милая. Пока нет, — вымолвила я.
По телу пробежал озноб, и мисс Кэти спросила, что со мной.
— Кто-то ходит по моей могиле. Ничего-ничего, милая. Иди.
Не знаю, как так получается, что те, кто хочет что-нибудь разглядеть, не могут этого сделать, а тем, кто не хочет, являются видения.
Юная госпожа Кэти O'Xapa не хотела становиться женщиной. Если бы она могла быть лошадью, то стала бы ею. Она всё время проводила со своим Вельзевулом, и все разговоры были только о нём. Мисс Эллен волновалась, что дочь растёт невоспитанной, поскольку девочкам положено восхищаться наездниками-мужчинами, а не самой быть наездницей. Мисс Кэти не выносила прелестных платьиц, которые шила для неё Роза, а изящные вязаные воротнички и манжеты, которые присылали ей тётушки на Рождество, отправлялись прямиком в шкаф и больше уже не видали солнечного света. Мисс Кэти носила длинные мальчишеские брюки, вельветовые рубашки и сапоги для верховой езды. Порой она забывала снять шпоры, и ножка дивана в форме львиной лапы из-за этого потеряла один палец и коготь.
Она каталась на лошади с утра до вечера. Я не могла заставить её ничего делать по дому.
Сьюлин и Кэррин росли обычными девочками. Они усвоили манеры, которые никак не давались мисс Кэти. Привить мисс Кэти манеры было всё равно что замешивать тесто без опары. Сколько ни кряхти и не мни его, хлеб из него получится никудышный.
Мисс Кэти полагала, что она вполне воспитанна, а мисс Беатрис, вместо того чтобы сдерживать и усмирять её, позволяла мисс Кэти бегать, как дикарке.
Господин Джеральд также не следил за ней. Он просто закрывал глаза на её поведение, вовсе не подходящее для девочки.
После смерти трёх малышей Джеральдов что-то исчезло в мисс Эллен. Она продолжала трудиться: занималась домом, навещала больных, помогала тем, кто нуждался в помощи. Каждый день она собирала всю семью для молитвы, а иногда садилась на поезд и ехала в Атланту на службу в католическую церковь. Но её сердце было не с нами. Оно было с её мальчиками.
В августе скончалась мисс Элеонора Уилкс. Молодой господин Эшли был в это время в Европе. Мисс Элеонору положили в гроб на столе в гостиной «Двенадцати дубов». Женщины расселись вокруг гроба, а мужчины на веранде выпивали и негромко разговаривали. Дочь мисс Элеоноры, мисс Милочка Уилкс, упала в обморок. Хозяйкой в «Двенадцати дубах» стала мисс Индия. Дети Уилксов росли без няни, и это было заметно.
После похорон господин Уилкс пару раз заезжал к нам, чтобы посидеть с господином Джеральдом на крыльце. Они беседовали, пока не темнело, а в графине не оставалось ни капли. Затем господин Джон уезжал домой, а господин Джеральд входил в потёмках и обнимал мисс Эллен так крепко, словно боялся, что она исчезнет.
Вскоре после этого, как-то в воскресенье, когда я вернулась из церкви и ещё не успела переодеть выходную одежду, мисс Кэти зашла на кухню, завернувшись в седельную попону, и кивнула мне, словно хотела сказать: «Мамушка, ты мне нужна», — а потом пошла наверх. В спальне она скинула попону, и оказалось, что все бриджи у неё сзади в крови. Я ахнула, но мисс Кэти осталась невозмутимой, будто ничего не случилось.
Она сбросила на пол бриджи и рубашку и вышагнула из них.
— Нечего стоять, разинув рот. Дай мне полотенце.
— Да у тебя месячные, дорогая.
Я окунула полотенце в раковину и вытерла её.
— Я знаю, — сказала она скорее раздражённо, чем испуганно. — Разве не я помогала жеребцам Беатрис спариваться с папиными кобылами?
Я снова ахнула:
— Что ты делала?
Она покачала головой, будто очень устала:
— Вот так, Мамушка…
— Ни одна юная леди так не делает! Придётся всё рассказать маме!
Мисс Кэти закуталась в одеяло, совсем потонув в нём, как её маленькие пальчики — в папиной ладони. Кэти должна уважать мисс Эллен!
— Няня! Это же естественно!
— Это не значит, что так поступать — правильно. Молодые девушки не должны ничего знать о таких делах.
Я всё вытирала ей бедра и попку, а потом, сложив чистое полотенце, подоткнула его между ног. Мы посмотрели друг на друга — две женщины, Кэти и Руфь, и я невольно улыбнулась.
— Ты смеёшься надо мной?
— Нет, мэм, мисс Кэти Скарлетт O'Xapa. Над тобой может посмеяться только смельчак.
Вот так мисс Кэти стала женщиной. И её это совершенно не взволновало, ни капельки.
Три маленькие могилы поросли травой. Цветы распускались, цвели и увядали, мисс Эллен снова стала приглашать дам на чай, и синие чашки одна за другой поразбивались. Собирались на барбекю то на «Волшебном холме», то в «Двенадцати дубах», то в Таре, то на плантациях Калвертов и Манро, один, два, три раза в месяц. Не знаю, как только с работой управлялись? Джинси, кучер из «Двенадцати дубов», так хорошо играл на скрипке, что не брался за вожжи с июня по сентябрь!
Милочка Уилкс носила траур, но вы думаете, это удерживало её от романов? Ничуточки! Она всячески восхищалась мальчиками, называла всех «милыми», так и получив своё имя. На барбекю у Калвертов Милочка сказала:
— О, Брент, клянусь, в жизни не видела наездника лучше.
Это услышала мисс Кэти и по дороге домой только и повторяла эти слова, пока Сьюлин, не выйдя из себя, чуть не стукнула её:
— Да что Брент! Лучше тебя наездника нет!
— Кэти, — вмешалась мисс Эллен, — хорошее воспитание предписывает превозносить достоинства мужчин.
— Но, мама, где же здесь достоинства? Близнецы Тарлтоны умеют держаться в седле. Но Брент? Беатрис говорила, что лучше ему купить мула, потому что он на муле лучше смотрится. Зачем тогда Милочка говорит неправду?
— Она не лжёт. Ничего подобного. Она приукрашивает действительность. Милочка перехваливает Брента. Особый дар женщин заключается в том, чтобы мужчина чувствовал себя на высоте.
— Да Брент Тарлтон сидит на лошади, как мешок с мукой.
— Я уверена, что Брент прекрасно осознаёт свои недостатки, дорогая. Как и все мы, не так ли?
Не думаю, что мисс Кэти считала, что у неё вообще есть какие-то недостатки. Я улыбнулась, и мисс Кэти продолжила разговор со мной:
— Мамушка, разве в Библии не сказано, что лгать нехорошо?
— Не знаю, деточка. Не стоит поминать имя Господа нашего всуе, но эта ложь — особенная, не повседневная. Сколько раз я убеждалась, что лучше солгать, чем дурное дело допустить.
— Мамушка!
Мисс Кэти, выбрав свой путь, скорее перестала бы выезжать на барбекю, чем свернула бы с него. Когда мисс Эллен говорила: «O'Xapa едут в гости», — она имела в виду всех O'Xapa, включая и домашнюю прислугу, поскольку мы все O'Xapa, даже самые чёрные.
Но мисс Кэти, избрав собственный путь, скакала прочь на этом рыжем дьяволе Вельзевуле. Этот конь не знал другого наездника, никто даже не садился на него, кроме мисс Кэти. Когда она на рассвете, в утреннем тумане, шла с ним на выгон, он с задорным ржанием пускался бегом, радуясь жизни и своей хозяйке. Она сжилась с Вельзевулом крепче, чем с собственной плотью и кровью. На своих сестёр, Сьюлин и Кэррин, она обращала внимание, лишь когда они преграждали ей путь.
Отца она обожала, и не раз после обеда я видела, как господин Джеральд с мисс Кэти вместе скачут верхом, будто отец и сын.
Без мисс Элеоноры и господина Эшли, который был в отъезде, господин Джон не знал, куда себя деть. По вечерам, если господин Джеральд не ехал в «Двенадцать дубов», то господин Джон приезжал в Тару, где они говорили о хлопке, скачках и «Компромиссе» и что-то насчёт рабовладельцев в Канзасе — есть у них рабы или нет?
Четыре всадника Апокалипсиса всё приближались, но ни у кого не было желания их обсуждать. Когда миллериты говорили, что близится конец света, все с утра до вечера болтали о том, что явится Иисус, а миру придёт конец. Но в тот день, когда Он должен был явиться, ничего не случилось, и все забыли преподобного отца Миллера и его пророчества.
Но вот война приближалась так быстро, принимая такие угрожающие размеры, что я почти слышала бой барабанов! Но о войне никто не говорил. Будто слова о войне принесут её, так что лучше держать рот закрытым. Вместо этого говорили о президенте Пирсе и его делах и Стивене Дугласе и Генри Клэе и пили виски, пока не выпивали всё до капли.
Господин Эшли Уилкс уехал почти три года назад. Он побывал и в Англии, и во Франции, повсюду. И всё расписывал господину Джону свои впечатления в письмах.
Когда господин Эшли вернулся домой, больше всего обрадовался господин Джеральд. Мисс Эллен тоже была рада, надеясь, что теперь господину Джону будет не так одиноко. Вся семья O'Xapa, за исключением мисс Кэти, отправилась в «Двенадцать дубов», когда господин Эшли вернулся домой. Мисс Кэти растянула лодыжку и осталась дома.
Джинси поехал на станцию забрать его, а мы все устроились на веранде, попивая в ожидании чай с сахаром. Мисс Эллен и сёстры Уилкс обмахивались веерами. Над розовыми кустами, посаженными миссис Уилкс, которые сильно разрослись после её ухода, жужжали пчёлы. Господин Уилкс, бледный, как комок хлопка, всё-таки улыбался, словно годы его не тронули, и потягивал вместе с господином Джеральдом джулеп, приготовленный Порком. Порк славился своим умением его готовить. Они беседовали о том, какая стоит жара и как вчера вечером напился господин Хью Калверт, который в результате свалился с лошади и что-то там себе сломал, и смеялись над ним, будто сами никогда в жизни не напивались. Слуги топтались неподалёку, не уходя, даже когда мисс Милочка гнала их прочь.
Когда на лужайке показалась повозка Джинси, разговоры оборвались. Молодой господин Эшли уезжал ещё мальчиком, и всем было интересно, остался ли он таким, как прежде?
Повозка ещё не успела остановиться, как молодой господин Эшли соскочил на землю и подбежал к отцу. Он взял его за руки, словно видел впервые в жизни. Они были похожи, только Джон Уилкс выглядел уставшим и помятым, как старая облигация, а Эшли Уилкс весь сиял, сверкая точёными формами, словно новенький медный пенни.
Эшли изменился. Он был тихим мальчиком, в серых глазах которого читалось, что он вроде бы здесь, но вот-вот исчезнет, стоит только сморгнуть. Теперь он стал другим. Узнал женщин, и от прежнего мальчика не осталось и следа.
Он не утратил привычки смотреть в пространство, но уже не задумывался так надолго. Лёгкая, грустная улыбка блуждала на его лице.
Господин Джон расспрашивал о Риме и Греции, а господин Джеральд — об Ирландии. Господин Эшли везде побывал. Только на Гаити и в Африку не заглянул.
Мы все столпились вокруг него, наперебой выкрикивая приветствия. Джинси поставил у парадной двери какую-то коробку.
— Я нашёл это в Париже, — сказал господин Эшли.
Гсподин Джон вопросительно поднял бровь.
— Я подумал, что тебе понравится. Так сентиментально.
Господин Джон расхохотался, и вскоре все стали смеяться, хотя никто и не пошутил.
Там оказалась картина, изображающая солдат в сражении, которые не идут в атаку, потому что заняты маленькой раненой собачкой.
— Верне, — объявил господин Эшли торжественно, как судья.
Господин Джон так же важно кивнул, пока у него не затряслись от смеха губы:
— Для холла? Или гостиной?
Теперь смеялись только Уилксы. Все остальные просто восхищались картиной господина Верне, где солдат во время войны волнует раненая собака. Почему бы им, не воспользовавшись моментом, сбежать, спасая свои жизни, вот о чём я подумала.
Господин Джон, пожевав губами, изрёк:
— Грандиозно.
— Люди сражаются, а страдает собака, — подхватил господин Эшли.
Взгляд господина Джона стал другим, словно шутка уже стала несмешной.
— Человек обречён оплакивать своих близких.
Отец Эшли говорил уже не о картине.
— Мама не мучилась?
Господин Джон готов был разрыдаться, но ему очень не хотелось показывать свою слабость.
— Смерть милосердна. Мама теперь в руках Спасителя.
— О Эшли, дорогой Эшли! — прервали молчание Индия и Милочка.
Они кинулись обнимать его с такой силой, что он потерял равновесие и взмолился:
— Стойте, пожалуйста, прекратите! Не сбейте уставшего путника с ног!
Милочка показала ему язык.
Разговор вернулся в обычное русло. Господин Джеральд принялся расспрашивать об Ирландии и не успокоился, пока Эшли не описал ему каждый день поездки от Дублина до Корка, где всё время льёт дождь, а солнце и не садится полностью, а лишь медленно погружается в туман.
— О да, там довольно влажно, — гордо проговорил господин Джеральд, хлопнув себя по бёдрам, словно он сам напустил сырость в эту страну.
— А как наш любимый народ? Кого изберут: Фримонта или Бьюкенена? — спросил отец.
И господин Эшли сказал: в Европе полагают, что у нас вот-вот начнётся война. У меня резко кольнуло в сердце, и я села в кресло-качалку, в котором любила сидеть мисс Элеонора. Я начала обмахиваться, тяжело дыша, все расплылись у меня перед глазами, а до слуха донёсся невнятный голос мисс Эллен, которая сунула мне в руку стакан с чаем.
— Всё в порядке, — ответила я. — Просто я не хочу никакой войны.
— Чувствительные умы возобладают, Мамушка, — промолвил господин Джон.
Но господин Эшли, подняв глаза, грустно возразил:
— Разве? Глупец не блещет пониманием. Он блестяще рассуждает лишь у себя в голове.
— Без сомнения, возобладают, — отрывисто ответил господин Джон.
А я мысленно согласилась с господином Эшли.
Затем на лужайке показался фургон, запряжённый шестёркой лошадей, с огромным ящиком, привязанным верёвками.
Господин Эшли сказал Мозу отправить несколько человек в мамин розовый сад. Они принесли тормозные колодки, блоки, ломы и всё такое.
Мы всей толпой направились в сад, где миссис Элеонора посадила столько роз, что два негра изо дня в день ухаживали за ними. Розам нужно больше заботы, чем некоторым детям. Полевые работники стянули ящик с фургона, и Моз ломом вскрыл его. Там оказался металлический конь с зеленоватым отливом. Он встал на дыбы, размахивая передними ногами в воздухе. Видала я лошадей и получше.
Господин Джон смахнул слезу.
— Этрусский, — доложил господин Эшли, словно господин Этрусский был особенно хорошим мастером по изготовлению зелёных металлических коней.
— Элеонора… она… была бы в восторге.
— Я купил его для мамы. Её чудесному саду так не хватало фонтана.
— Она часто говорила об этом…
Все чувствовали себя так, что лучше бы их здесь не было, словно мы вторглись в чужие владения. Уилксы всегда заставляли людей так себя чувствовать.
В этом ящике прятался не только большой зелёный конь. Эшли привёз для господина Джеральда серебряную стопку из Ирландии. Не знаю, почему она называется «стременная» — даже ребёнок в неё ногу не засунет. Господин Джеральд почувствовал себя обязанным. Он захотел узнать, где именно господин Эшли купил её, и когда тот сообщил, господин Джеральд улыбнулся, потому что отлично знал этот магазин и не раз проходил мимо.
Для мисс Эллен господин Эшли привёз чудесную шаль с каймой, а сёстрам воротнички и манжеты на шнуровке. Может быть, он купил шаль для своей матери, но подарил её мисс Эллен.
Когда господин Эшли спросил о мисс Кэти, мисс Эллен сказала:
— Вчера конь сбросил её, и она слегка повредила ногу. Я посоветовала ей остаться дома.
Господин Эшли улыбнулся, словно они с мисс Эллен знали о чём-то, неизвестном остальным.
— Мисс Кэти… упала? Она скорее репей, а не маленькая девочка.
— Она уже не маленькая девочка, Эшли, — ответила мисс Эллен.
— А.
Вечером того же дня я с мисс Кэти сидела на крыльце в Таре, когда подъехал Эшли. Он всегда одевался безупречно. Даже когда господин Эшли был маленьким, я ни разу не видела его одетым неряшливо. Он уже сменил дорожный костюм: на нём были ярко начищенные рыжие сапоги, серые брюки, которые казались уже, чем надо, новенькая белая рубашка, на галстуке красовалась золотая булавка, а на голове — шляпа, почти такая же белая, как и рубашка.
Сорвав с головы шляпу, он улыбнулся мисс Кэти. Она сидела прямо и неподвижно, будто в неё ударила молния. Господин Эшли взбежал по ступенькам и, церемонно поцеловав мисс Кэти руку, сказал, как же она выросла. В ответ мисс Кэти не вымолвила ни словечка. Наверно, духу не хватило.
— Сожалею о вашем падении, — произнёс господин Эшли.
Мисс Кэти попыталась объяснить, как всё случилось, но у неё перехватило дыхание.
— Просто ветка, — вот и всё, что она смогла из себя выдавить.
— Ну, если скакать галопом через лес…
Он сунул руку в карман и извлёк голубой шёлковый кошелёк.
У меня мелькнула мысль, что в нём кольцо, но там оказалась истёртая медная бляха.
— Прикрепите это на уздечку, и Вельзевул будет уклоняться от низких веток.
Мисс Кэти не знала, как и благодарить его. Она залилась румянцем от смущения.
— Эта бляха украшала упряжь древнего римлянина две тысячи лет назад.
— Я знаю, когда жили римляне, — ответила мисс Кэти резче, чем собиралась.
— Не сомневаюсь, — сказал господин Эшли, мило улыбнувшись.
Мисс Кэти никак не могла понять, как же себя вести, поэтому она качала головой, как маленькая девчушка. Когда она сообразила, насколько глупо это выглядит, она вытянулась в струнку и сказала:
— Благодарю вас, мистер Уилкс. Вельзевул всегда будет хранить эту бляху, как сокровище.
