Дар пророчества
— Бедному ребёнку никто не даёт молочка, мамочка не любит его. Только посмотри на себя, мисс Эллен Робийяр. Всё измято, головушка сплющена там, где врач сжал её щипцами. Папочка не нашёл повивальную бабку, никого не подпустил. В нынешние времена богачи сами справляются. Господин Пьер решил, что лучше этого доктора не найти. Этот человек изучал медицину, уж не знаю, сколько лет. Столько, что хоть у него и нет своих детей и он ни разу не вытаскивал малышей, он знает больше, чем любая чернокожая повитуха, у которой и свои дети есть, и помогала она рождаться другим не раз. Доктор изучил всё о детях — он даже бывал в Филадельфии! Мисс Эллен, пока ты размышляла, стоит ли тебе появляться на свет или не стоит, стараясь продлить это безоблачное время, доктор взял блестящие щипцы и выдернул тебя. Доктор нетерпелив. Может, он нужен другим детям, может, где-то его и правда ждут. Но твоя мама истекла кровью, как зарезанная свинья. Я видела слишком много крови и больше не хочу.
Розовый дом содрогнулся от дрожащего, какого-то старческого крика.
Нянюшка качала маленькую Эллен, убаюкивая её.
— Неемия нашёл кормилицу, скоро пососёшь молочка и согреешься. Мисс Соланж держала тебя до последнего, пока не отправилась к своим предкам. Мамочка улыбалась, глядя на тебя, малышка. Я сама видела! А твой папа не знает, что и делать. Он встретил свою любовь, когда и подумать не мог, что полюбит ещё раз, а теперь всё кончилось. Господин Пьер разбит и растерян. Он уже потерял жену и ребёнка до мисс Соланж. А теперь она тоже ушла, и господин Пьер считает, что жить незачем, когда жизнь так жестока. Порой, маленькая мисс, горе — единственное, что остаётся в жизни.
Доктор суетился вокруг женщины и ребёнка. Он остановился, желая, вероятно, что-то сказать или осмотреть напоследок младенца ещё раз, но, развернувшись, загремел вниз, бормоча проклятия, по прекрасной лестнице, сделанной Джеху.
Предполагалось, что Нянюшка, как и все остальные слуги, будет пользоваться чёрной лестницей, но иногда по утрам, когда хозяева ещё спали или были далеко, она подходила к этим ступеням и проводила рукой по перилам из красного дерева, в которых проявился стиль Джеху. Пальцы скользили по дереву, как по воде, которая так и манила к себе.
Малышка Эллен лежала у неё на коленях, отяжелевшая и расслабленная. Дыхание было спокойным и глубоким.
— Мне кажется, моя маленькая, мисс Соланж, — и моя мама тоже. Я всю свою жизнь знала её, и, по-моему, если бы не мисс Соланж, я бы тебя сейчас на руках не держала. Я почти ничего не помню о своей родной матери. Иногда я слышу, как она говорит: «Ki kote pitit-la?» — такая у нас была игра, — но голос доносится так слабо, словно из дальней комнаты. «Ki kote pitit-la?»… «А где наша деточка? Где наша малышка?» Мама никогда не является мне, как Мартина, Галла Джек, мисс Пенни или другие, но, бывает, говорит со мной. Наверное, родная мама любила меня, но она не приходит. И мой Джеху, он… тоже не приходит. Духи заняты своими потусторонними делами. У них свои места, где они обитают, куда приходят и уходят. Может статься, и миссас Соланж тоже придёт. А может, и нет. Может, она будет с Мартиной занята.
Она поудобнее устроила ребёнка в подоле.
— Когда твоя мама вспоминала о том, что нужно быть доброй, она была добра, и она ни разу не продала меня никому, только когда я сама этого захотела. Может, она по-своему любила меня. Ох, твоя Нянюшка болтает всякие глупости, а ты всё слушаешь, мисс Эллен…
Она прислушалась, не идёт ли Неемия с кормилицей. Новорождённая всего разок пососала грудь матери перед тем, как она остыла.
Нянюшка очень устала.
— Все, кого мы любим, умирают, деточка. Все-все. Если Господь одарит тебя улыбкой, ты полетишь на небеса раньше них. Это правда, деточка. И все это знают, но никто не хочет слышать, потому что эти слова ничего не изменят. Кое-что лучше вообще вслух не говорить, а то всё станет только хуже. Будто смерть — это какое-то новомодное словечко, которое раньше никто не слышал. А я, бывает, вижу кой-чего. То, что не хотела, и не просила, и не загадывала. И мне от этого ничуточки не лучше. До того, как ты родилась, я увидела, что миссис Соланж в какой-то дымке; она вся расплывалась, ни одной чёткой линии, как у всех остальных, не было. Мне, наверно, надо было сказать ей: «Миссис Соланж, вам, похоже, недолго осталось? Может, чем-нибудь помочь? Как сделать так, чтобы миссис Соланж хорошо провела свои последние денёчки?» Может, она знала, да не говорила. Так бывает. Возможно, она была готова уйти.
Пьер, задыхаясь от рыданий, вышел из комнаты жены. Он уставился на подол Руфи, словно младенец был непрошеным чужаком.
— Нянюшка…
— Да, господин Пьер.
— Я…
— Нам всем будет её не хватать. Миссис Соланж сегодня отправилась в Царствие небесное.
— О, господи!
Рыдания сострясли тело несчастного, и Пьер, еле переставляя ноги, вышел за дверь.
Нянюшка коснулась нежного родничка с голубыми венами на головке ребёнка.
— Чем нам поможет это знание, когда наши любимые будут умирать? Мы знаем, какие они, и знаем, что горе тяжелее, чем сама смерть. Лучше не знать когда. А после твоя душа присоединится к другим. Души не умеют страдать. Мартина не страдает. Мартина…
Нянюшка наклонилась поцеловать маленькую Эллен.
— Нам нужно жить так, словно это неправда, словно мы будем жить вечно и счастливо. А завтра обязательно будет солнце, а ураганов больше никогда не случится. Ураганы в прошлом! Ты будешь счастлива, мисс Эллен. Тебя будут приглашать на балы и пикники, на все-все праздники. Люди будут видеть тебя счастливой и думать: «Может, я ошибаюсь. Может, мисс Эллен знает что-то, чего я не знаю. Может, мои любимые не будут лежать в холодной могиле. Может, они станут первыми, которые проживут столько, сколько захотят». Тебе нужно научиться притворяться, маленькая миссас. Притворщиков везде принимают с радостью. Чтобы прожить ещё один день, нужно притворяться.
Нянюшка протёрла глаза.
— Мы зависим от притворства.
Маленькая жизнь билась под её рукой.
— Может быть, завтра я снова начну притворяться. Но не сегодня. Сегодня никак не получится.
Слёзы упали на детское одеяльце.
— Мир не начал новую жизнь, как ты, маленькая миссас. Он уже какое-то время был. Нелегко придётся мисс Эллен Робийяр. У тебя есть две старшие сестрёнки, которые будут обращаться с тобой, словно ты одна из их куколок. Так и будет, пока ты умеешь только лежать. А господин Пьер — ты заметила, как он посмотрел на тебя? Всякий раз, глядя на тебя, он не будет видеть женщину, которую любил. Он научится любить тебя, обязательно, но где-то в глубине души, в самом тёмном уголке, у него останется твоя мама, а не ты. А в Саванне запомнят, что это ты убила свою мамочку. Они, конечно, никогда не скажут это в лицо, но будут смотреть на тебя и вспоминать твою маму, такую бойкую и острую на язык, и думать, что эта малышка весом в пять фунтов — несправедливая замена миссис Соланж. Они не скажут это напрямик, но подумают. И пока те, кто знал твою маму, не отправятся на небеса, все будут считать, что это ты убила её. Нет, это нечестно. Нечестно! О справедливости толкуют только проповедники. Нечестно считать, что маленький ребёнок убил свою маму, но они будут думать именно так, не иначе, и, глядя прямо тебе в глаза, словно упрекать за что-то, и ты будешь задаваться вопросом: «Что я такого сделала?», — а их ответы будут задевать за живое. Может, ты думаешь: да ладно, не будет этого. Я ничего такого не делала. Может, возмутишься и посмеёшься над ними. Может, попытаешься отстоять себя, но в их глазах будет стоять всё тот же укор, и со временем ты начнёшь думать: ну, может, я и не хотела её убивать, но это случилось из-за меня, и примешь эту ложь. Не сможешь иначе. Никто из нас не может. Мы приходим в этот мир, где должны проявить себя с самой лучшей стороны.
Ребёнок завозился и срыгнул, но не проснулся. Входная дверь тихо отворилась, и Неемия вместе с молодой женщиной поднялись по винтовой лестнице.
— Если Господь Бог и духи пожелают, — сказала Нянюшка, — у нас будет счастье на этой земле. У тебя нет матери, но есть Мамушка. Теперь ты мой ребёночек.
Жития святых отцов, великомучеников и других святых
Страсти не унимаются при утешении: их питает соблазн двигаться всё дальше, и вскоре их тирания выходит из-под контроля.
Преподобный Албан Батлер
Эллен Робийяр росла тихим ребёнком в спокойном окружении. Её первым словом было «мам», и Мамушка рассказывала всем, что Эллен пыталась сказать «ма-ма», ведь малышка так рано потеряла свою мамочку. Её сёстры не прониклись какой-то особой привязанностью к умершей матери, чьё место незаконно захватила служанка-негритянка.
Старшая сестра Эллен, Полина, была поглощена мыслями о замужестве и смотрела на ребёнка, если вообще замечала его, как на некую забаву. Мамушке было стыдно за неумение Полины держать себя с достойными кавалерами — младшими сыновьями богатых плантаторов или со старшими сынами менее удачливых фермеров. Отсутствие дымохода в доме, потрёпанный сюртук и короткие сапоги Кэри Бенчли можно было простить за неумеренную тягу мужчин к нервной женщине. Оставаясь в «безопасности» на каком-нибудь пошлом свидании, Кэри изрекал стандартные нравоучения с таким видом, будто сам их придумал.
Полина обручилась с ним.
Её младшая сестра, Эвлалия, обладала лучшими манерами, но витала в облаках. Когда Мамушка застала её за чтением романа — та читала «Оливера Твиста» Диккенса, — она предупредила её, что ни один джентльмен в Джорджии не женится на девушке умнее его самого.
Полина не могла пожениться с Кэри, пока приёмный отец не выйдет из глубокого траура. Портной Пьера сшил для него уже третий чёрный костюм, а Эллен за это время научилась ходить и говорить. Год спустя, когда Эллен начала читать, Неемия потихоньку заменил траурное облачение хозяина на чуть более радостное фиолетовое. Пьер не высказал никаких возражений. Похоже, он даже ничего не заметил. Вскоре после этого мистер Кэри Бенчли и мисс Полина Робийяр поженились в новой баптистской церкви на Чиппева-сквер. Скамья для родственников была почти пуста, но остальные были битком набиты друзьями Пьера, радующиеся его возвращению в свет. Антония Севье, носившая траур по мужу, который почил полтора года назад, была особенно любезна. В холле отеля «Сити», где проходило торжество, подавали безалкогольный пунш, что весьма разочаровало Пьера, и он не стал там надолго задерживаться, как надеялась миссис Севье.
В следующую субботу миссис Севье вместе с дочерью Антуанеттой приняли в Розовом доме, хотя они и явились без приглашения. Миссис Севье высказала мысль, что дети одного ранга и положения должны стать друзьями. Несмотря на такой бестактный нажим, девочки и вправду понравились друг другу, хотя Антуанетта отличалась живостью и дерзостью, в то время как Эллен была тихой и послушной. Когда Севье пожаловали в третий раз, Антуанетта, поглощённая игрой с фарфоровыми куклами Эллен, приказала Мамушке принести воды. На что Мамушка ответила, что любой здоровый ребёнок в состоянии спуститься вниз, дойти до колодца и повернуть ворот. Вечером Антуанетта пожаловалась матери, что у Пьера Робийяра дерзкая служанка. Миссис Севье, уверенная, что Пьеру необходимо самое лучшее обслуживание, сказала ему, что без хозяйки слуги утрачивают дисциплину и мнят о себе больше, чем должно.
Пьер согласился с этим в отличие от Неемии с Мамушкой, но, хотя миссис Севье старалась изо всех сил, цветок, с которого она надеялась получить заветный плод, увял. Пьер часто отсутствовал, когда миссис Севье заглядывала в гости, и её визитная карточка (с загнутым уголком, говорившим о том, что она доставила её собственноручно) пропадала по дороге от подноса для карточек до Пьера. Её задушевные, многословные письма — разве она совершала нечто оскорбительное? — оставались без ответа.
В будни по утрам няни Эллен и Антуанетты водили девочек на Рейнолдс-сквер. Однажды утром миссис Севье встала раньше обычного и, отправившись на площадь, потребовала у Мамушки ответа, что именно происходит.
Увы, Мамушка была так глупа, так забывчива, что не смогла ничего сообщить о намерениях и отношении своего господина к Антонии. В следующее воскресенье находчивая миссис Севье посетила службу в Пресвитерианской церкви на Саут-брод-стрит и после мучительной протестантской службы подстерегла Пьера. Любезный, слегка сбитый с толку вдовец обнаружил ранее неведомое желание сопровождать очаровательную вдову на приём к мэру, который устраивали в честь губернатора Лампкина в следующую субботу. В начале недели, несмотря на неудовольствие по поводу определённых неоплаченных счетов, швея Антонии прислала ей новое платье с пышными рукавами. К новому платью была куплена шляпа с перьями эгретки.
В назначенное время экипаж Пьера не появился, и Антония, списав это на невинное недоразумение, отправилась на приём, где сказала мэру Гордону, что её спутника задержали дела. В результате она просидела там три часа без него.
С тех пор она всячески осаживала озадаченного Пьера, который был уверен, что это Антония отменила встречу. Разве он не слышал это из уст Неемии? Пьер так и не понял смысла гневных взглядов и многозначительного молчания, которыми Антония Севье одаривала его.
Через полгода Антония Севье вышла замуж за мистера Энгуса Уилсона, и Пьер преподнёс им весьма изящный кувшинчик для сливок в качестве подарка, с которым так и не смирились.
30 января 1835 года стал днём национального масштаба, а также важным днём в Розовом доме. В этот день в Вашингтоне безработный маляр, некий Ричард Лоренс, совершил неудачное нападение на президента Джексона, а в Саванне маленькая Эллен Робийяр стащила с полки отца Батлера «Жития святых отцов, великомучеников и других великих святых». Эта книга произвела на девочку большее впечатление, чем давшие осечку пистолеты убийцы, направленные на Джексона. «Жития святых» стала «Книгой мисс Эллен». Она носилась с ней как с любимой книгой, погружаясь в чтение историй и рассматривание мрачных картинок. Юная мисс Эллен говорила о святой Терезе, святой Агате и святой Маргарите так, будто они были реальными людьми, жившими на другом краю города.
Однажды она спросила Мамушку, причислят ли когда-нибудь её мать к рангу святых, та ответила:
— Конечно, милая. Твоя мамочка была самой святой праведницей.
Но эта книга не нравилась Мамушке, хотя она ни словом не обмолвилась против неё. Все эти рисунки со святыми, которые утыканы стрелами или которых вот-вот разрубят на куски или бросят на растерзание волкам, не могли быть выполнены теми, кто знает, сколько крови может вытечь из одного-единственного человеческого тела. Вот что думала Мамушка. Как бы там ни было, эти святые, пронзённые стрелами и склонившие головы перед казнью, вообще не были похожи на людей; они выглядели как пьяные, а может, были уже наполовину в раю. За всю свою жизнь Мамушка видела только одного человека, который напоминал святых мисс Эллен, — Денмарка Веси.
Желание умереть за веру — глупость, но это не повседневная глупость. Эта одна из тех почётных глупостей, которые няни возносят перед своими воспитанниками, молясь, чтобы они никогда не испытали ничего подобного.
— В бедности и праведности нет никакого проку. Главное — сохранять бодрое лицо, и ты получишь всё, что нужно, — говаривала Мамушка Эллен.
Эллен Робийяр стала готовиться к жизни во Христе. Она по собственной воле, не посоветовавшись с отцом, обратилась к отцу Майклу для наставлений относительно воцерковления. И хотя у доброго пастора было полно хлопот в связи с наплывом ирландских иммигрантов и строительством новенькой церкви, искреннее рвение Эллен в изучении собственной веры придало ему сил, и, если его не вызывали к больному или умирающему, отец Майкл занимался с девочкой по понедельникам и четвергам после обеда. Пьер накрывал хороший стол, и два раза в неделю пастор ужинал в Розовом доме.
Если Пьер когда-нибудь и раскаивался в данном Соланж обещании вырастить детей в католической вере, он никогда об этом не говорил, а отец Майкл был так образован и сердечен, что Пьер с удовольствием ждал его регулярных визитов.
Французов в Саванне стало меньше, «Frere Jacques» возродилось в таверне Ганна с ирландской клиентурой. Соотечественники Пьера говорили на низинном наречии с мягким «р». Поскольку французское влияние ослабло, а производство хлопка пошло в гору, аппетиты саваннцев в отношении французских шелков, вин и платьев стали расти, и под руководством способного управляющего «Л’Ансьен режим» Неемии бизнес Пьера процветал.
Когда отец Майкл сообщил Пьеру, что, похоже, у его дочери призвание к служению Господу, её отец расхохотался:
— О, Мамушке это не понравится. Она уверена, что все молодые леди несовершенны, пока не выйдут замуж за молодых джентльменов.
— Мамушке?..
— Ну, разве вы не знаете, она ведёт у нас всё хозяйство. Распоряжается, будто я её раб. А если я сопротивляюсь, Неемия проводит со мной «небольшую беседу», и я возвращаюсь в привычную колею.
— Но вы… вы же здесь хозяин.
— Именно так, — самодовольно подтвердил Пьер.
Эллен приглашала и Антуанетту посещать занятия по изучению Библии, но та лишь фыркнула в ответ, и на этом их дружба закончилась.
Антуанетта поддерживала дружеские отношения с Филиппом Робийяром, чья мать растила его, «словно дикаря-индейца». (Когда Пьер предложил свою помощь и поддержку, вдова его брата захлопнула дверь перед его носом.) Юный Филипп не ходил в церковь. «Похоже, — заметила одна гранддама, — для этого мальчишки суббота — просто очередной день недели».
Некий Франклин Уорд, отличающийся безупречными манерами, начал ухаживать за Эвлалией.
Мистер и миссис Кэри Бенчли познакомились с ним, когда приехали в город на субботнюю ярмарку и остановились в Розовом доме. Мистер Уорд был миллеритом, и супруги Бенчли, будучи баптистами, осыпали его колкими насмешками. Выходец из семьи врачей-янки, Франклин тоже намеревался получить эту профессию, но его сильно впечатлило предсказание преподобного Уильяма Миллера о том, что Христос явится во плоти в период между мартом 1843 года и октябрём 1844-го, составленное с помощью скрупулёзных вычислений на основе определённых пророчеств из Книги пророка Даниила. Кэри Бенчли не слышал ничего более смехотворного, и если в течение недели он просто размышлял над этим забавным вопросом, то в воскресенье его прорывало.
— Когда Иисус явится к нам, — говорил супруг Полины, — кто его будет возить? Кто будет ему готовить?
— И зачем тебе ухаживать за Эвлалией, — грубо насмехался он над Франклином, — если скоро конец света?
— Скоро конец, — с удовольствием повторил он.
Франклин Уорд повторял соображения отца Миллера и демонстрировал исследования выдающихся теологов, подтверждающие пророчество, но Кэри с Полиной продолжали подшучивать над поклонником Эвлалии.
Лишь Эллен внимательно прислушивалась к этим разговорам. Этот Христос, который должен был покончить с развращённым, порочным миром, определённо казался правдоподобным.
Они жили, как говорил Франклин Уорд, «в ожидании конца».
Почти за год до ближайшей даты конца света Эллен отложила свой катехизис и «Жития святых». Она скрывала причины, по которым больше не приглашала отца Майкла на занятия и ужины, которые так нравились ему и Пьеру. Священник интересовался, когда же Эллен собирается воцерковиться, но юная леди оставалась наглухо закрытой.
Мамушка и так всё поняла без разговора с прачкой.
— Деточка, — сказала она, оставшись с Эллен наедине, — ты стала не так весела, как прежде.
— А чему радоваться? Моя жизнь посредственна, незначительна и бессмысленна. У меня совсем нет подруг…
— Ни одной?
— Не считая тебя. Ты больше, чем подруга, — добавила Эллен скрепя сердце, поскольку всегда отличалась честностью.
— Ты меняешься, вот и всё. Ты становишься взрослой, дорогая.
— Я не хочу быть «взрослой женщиной».
— Ну, — улыбнулась Мамушка, — ты же не станешь мужчиной. Просто у тебя начались месячные, и они будут приходить каждую луну.
Мамушка дала Эллен мягкие хлопчатобумажные салфетки.
— Положи их себе в ящик и меняй, когда нужно. А грязные клади в ведро у задней двери. Только закрывай его крышкой. Чтобы папа не видел.
Брови Эллен страдальчески изогнулись:
— Ах, Мамушка, это обязательно?
— Да, деточка. Так нужно.
— Я такая грязная! — расплакалась она.
— Ты не грязная, — сказала Мамушка без улыбки. — Так и должно быть. Так было и с твоей мамой, и со мной. Ты привыкнешь к этому.
— Я такая грязная, — прошептала Эллен.
Через месяц-другой объявилась Антуанетта Севье. Худая и бледная, она больше не дерзила Мамушке, но осталась такой же бойкой.
Девочки опять подружились, словно и не было никакой размолвки, и друзья Антуанетты стали друзьями Эллен. Балы, пикники, скачки и катания на лодках заполонили её дни. Эллен часто оставалась ночевать дома у Антуанетты, и скоро Мамушка перестала понимать, в какие дни ставить для неё прибор, накрывая на стол. Выслушивая предостережения и выговоры Мамушки, Эллен высоко задирала голову, словно оценивая новые, сомнительные увлечения.
Как-то рано утром в субботу Мамушка возвращалась с рынка, и тут мимо пронёсся экипаж Филиппа Робийяра, да так быстро, что она едва успела отскочить на обочину. Мисс Антуанетта Севье, растянувшись на коленях у Филиппа, весело смеялась вместе с ним.
Одно слово, дети. Мамушка представила себе их чувства, мысли и заботы, и всё это показалось далёким и эфемерным, как облака над головой. Сунув корзину с провизией под мышку, Мамушка зашагала к дому, где Неемия занимался завтраком.
Он ничего и слышать не захотел:
— Цветные ничего не выгадают от развратной жизни белых.
— Эта мисс Антуанетта гуляет без дуэньи, — продолжала возмущаться Мамушка.
Неемия осторожно попробовал горячую кашу.
— Это не наше дело. Не наше, и всё тут.
— Где бы эта девчонка ни появилась, одна она не останется, — грустно заметила Мамушка.
Она винила мисс Антуанетту в неприятных переменах, коснувшихся наружности и поведения Эллен. Её осанка поникла, и аккуратная, опрятная девочка превратилась в распущенную девицу. Взвешенные ответы, к которым привыкла Мамушка, уступили место невнятному ворчанию. А от манер, над которыми Эллен дрожала, как утёнок над жучком, отказалась вовсе.
Однажды в жаркую летнюю ночь Мамушке приснился сон, от которого она проснулась напуганная. С широко открытыми глазами и бьющимся сердцем она проскользнула в спальню мисс Эллен, где царил полный беспорядок, и просидела на её пустой кровати, пока часы внизу не пробили три, а у парадного крыльца не остановился экипаж. Тишина. Кучер, хлопнув бичом, укатил прочь. В двери заскрежетал ключ, кто-то на цыпочках прошёл по винтовой лестнице. Девочка открыла дверь спальни и шмыгнула внутрь.
— Доброе утро, — промолвила Мамушка.
Луна отбрасывала бледный отсвет на дальнюю стену. Мисс Эллен, остановившись на свету, вытерла губы и сдёрнула воротничок.
— Я…
— Не лгите мне, юная миссас!
Эллен швырнула один тапок в угол, он отлетел, глухо стукнувшись об стену. Второй последовал за ним.
— Скажи-ка мне, Мамушка, как ты думаешь, мир приближается к концу? Антуанетта так не считает, а Филипп верит в это. Мы, люди, натворили столько бед, что мир, пожалуй, станет лучше без нас?
— Le Bon Dieu…
— Говори по-английски, Мамушка. Ты имеешь в виду Господа. Того, кто видит даже самого маленького воробушка.
— Бог видит, что мы делаем, а то, что не видит, замечает твоя мама.
— Прости. Давай не будем её вспоминать.
— Мисс Эллен…
— Мамушка, если ты посмеешь вмешаться, я…
— Что вы мне сделаете, мисс? Что будет хуже того, что я уже испытала?
— Ну, даже не знаю, Мамушка… Уже не знаю.
Мамушка с трудом поднялась на ноги. Колени её беспокоили.
— Осторожнее, юная миссас. Ты не так испорчена, какой хочешь казаться. Не нужно становиться такой.
Неемия не хотел ничего рассказывать Пьеру:
— А что сделает господин Пьер?
— Может поговорить с ней.
— И что изменится? — покачал головой Неемия. — Если бы она была цветной, — добавил он, откашлявшись, — можно было что-то сделать. Мы повесили бы ей на пояс колокольчики, чтобы ловить в тот момент, когда она хочет улизнуть, или заковали бы лодыжки в цепи, тогда бы она далеко не убежала.
— Или отправили бы её «отведать сахарку», — подхватила Мамушка.
— Но мы не можем. Эта девчонка прямым ходом направляется в объятия дьявола, но идёт своим путём и в своё время окажется там, и не в наших силах её удержать.
Они ничего не сказали Пьеру.
Когда к Эвлалии приходил Франклин, Пьер проводил с ними время в гостиной, где висел портрет Соланж. Затем вниз спускались Бенчли, и Пьер удалялся поспать. За ужином Пьер выпивал бутылку кларета, а Неемия помогал ему подняться в спальню. Когда заходили старые друзья, Пьер с радостью принимал их, но через полчаса приносил извинения и возвращался в свою комнату. В его рукопожатии не было прежней силы, и если этот любезный, рассеянный джентльмен и замечал какие-то перемены в своей младшей дочери, то никак их не комментировал.
Эллен не страдала от отсутствия видных кавалеров. Роберт Уилсон с мечтательными глазами был сыном капитана того самого парохода. Однажды утром, когда только начало светать, Мамушка застала его на парадном крыльце в ожидании мисс Эллен. И Джеральд O'Xapa настойчиво ухаживал за ней, принося цветы, конфеты и всяческие скромные подарки. Да, он был ирландцем, но весьма уважаемым ирландцем!
В отличие от Филиппа Робийяра. Он не вписывался в рамки приличия.
Не по своей вине у Филиппа не было ни няни, ни денег, чтобы получить хорошее воспитание. Ещё до того, как он вырос из коротких штанишек, мать перестала водить его в церковь Святого Иоанна. Остальные прихожане, которые с трудом выносили его выходки с воплями и брыканиями, были рады его уходу. К пятнадцати годам Филипп сменил пять учителей, включая и какого-то янки из Бостона.
На городском рынке с радостью злословили насчёт этого юного господина. Когда не было новых возмутительных случаев для обсуждения, вспоминали старые: как юный господин Филипп до смерти загнал прекрасную лошадь, как он оскорбил монахиню и как «этот бездельник отправил Чарльза в работный дом на порку за то, что Чарльз не вынул стельки из его сапог. Стельки — это просто кусочки кожи. Чарльз даже не клал их туда, как же он мог их вытащить?»
Как главная служанка в доме, Мамушка ожидала почтения и учтивого отношения.
— Какая прелестная черепашка! Я знаю, как господин Пьер любит свою черепашку, поэтому я и держала этого парня на расстоянии, Мамушка.
Мамушка никак не ожидала распущенных выходок от своих домашних, но однажды утром няня Антигона сообщила ей:
— Няня Руфь, вы воспитываете мисс Эллен. А она увлечена этим возмутительным мальчишкой Филиппом. Это же просто оскорбительно! Мисс Эллен опозорит вас!
— Разве несчастья семьи Робийяр касаются вас? — возразила Мамушка.
Но резкий ответ не смог скрыть истинного положения вещей.
В детстве мисс Эллен избегала Филиппа. А теперь не спешила давать ему отпор.
Няня Антигона положила ладонь на руку Мамушки:
— Вы и так сделали всё, что можно. Бог да благословит вас.
Мамушка стряхнула её руку, словно это была змея. Няня Антигона жалеет Руфь! Да как она смеет!
Мисс Эвлалия была ещё в папильотках, когда Мамушка ворвалась к ней в спальню.
— Я кое-что слышала о мисс Эллен, — проговорила она. — Люди такое болтают!
Эвлалия мечтательно улыбнулась:
— Филипп с моей сестрой влюбились друг в друга по уши. Так все говорят.
— Все?
— Это так романтично.
— Да вы все хотите того, чего у вас нет. А как только получите, и желание пропадает.
Даже слепой заметил бы приближение беды: резкая перемена настроения мисс Эллен, её равнодушие к любимым занятиям, её высокомерный, лукавый вид, — словно она владела тайной, которой согласна поделиться лишь с самыми умными или надёжными. Как и многие до неё, мисс Эллен полагала, что создала любовь. На ней, будто на афише, было написано: «Я влюблена».
Молодые люди думают, что любовь ясна, как восход солнца, проста, как нос на лице. Они так и жаждут раствориться в глазах возлюбленной.
Мамушка знала, что в любви нет ни ясности, ни лёгкости, и она может причинять неимоверную боль. Мисс Эллен было пятнадцать лет. Она созрела для влюблённости. И причиняла страдания всем своим поклонникам. Всем, кроме кузена Филиппа! Как-то ночью, когда духи не давали Мамушке спать, никак не желая прекращать болтовню, Мамушка пошла в спальню к мисс Эллен и разбудила её.
— Что у тебя с этим мальчишкой? Ты позоришь семью Робийяров.
Эллен с сонными, красными глазами и всклокоченными волосами встала и, накинув халат, присела к туалетному столику, принявшись пудрить щёки.
— Придётся рассказать всё господину Пьеру, дорогая. Ты не оставляешь мне выбора.
Эллен почти незаметно пожала плечами.
Мамушка дождалась, когда господин Пьер закончит утренний туалет и бритьё, позавтракает печёным яйцом с чашечкой горького цикория, после чего поведала свою историю. Гнев, страдание и беспокойство промелькнули на лице Пьера, напомнив ей, каким был её крестный отец много лет назад. Но вспышка быстро утихла, и его лицо вновь обрело старческие мягкие черты.
— Молодые люди всегда будут такими. Что уж тут сделаешь.
— Вы ничего не предпримете?
Он пожал плечами с большей усталостью, чем дочь, и не с большим толком.
Двенадцатое марта было ближайшей датой, в которую могло осуществиться зловещее пророчество отца Миллера, и молодёжь Саванны развлекалась на полную катушку.
— Если осталось так мало времени на жизнь, почему бы не повеселиться от души? — выпалила Антуанетта Севье.
Мамушке так и захотелось вымыть с мылом рот этой девчонке.
Мамушка устроила засаду у задней двери, но Эллен выскочила через окно. Тогда Мамушка побежала к конюшне, чтобы перехватить их, но возлюбленный мисс Эллен подъехал прямо к парадной двери. Мамушка, выбежав со двора, успела увидеть, как мисс Эллен с распущенными волосами, обхватив Филиппа за талию, скачет с ним на коне, припустившем галопом вниз по улице.
Мамушка понимала, что такая девушка, как Эллен, может пожертвовать собой, своей невинностью и репутацией ради мерзавца, если он красив и настойчив. Но понимание не означало, что она допустит это.
В полночь 10 марта Мамушка что есть силы постучалась в дверь Неемии.
— Запрягай коляску, — скомандовала она. — Быстрее. Мисс Эллен с этим мальчишкой. Мисс Эвлалия знает, где они. Для мисс Эвлалии секретов нет!
— Я в этом не буду участвовать, — замотал головой Неемия. — Пусть белые сами разбираются. Нам лучше не вмешиваться.
— Тебе и не надо заходить. Я сказала духам, что ты всё испортишь.
— Не верю я в этих африканских духов, — сказал Неемия, но всё же оделся и пошел запрягать.
Двадцать лет назад таверна Фарнума была респектабельным двухэтажным фермерским домом. В окне тускло горел красный фонарь, подсвечиваемый холодным блеском луны. Под неподстриженными дубами располагалась широкая веранда с рядом побеленных бочек по переднему краю. Необычайно красивые лошади дремали у знакомого загона. В таверне Фарнума любили собираться богатые игроки.
— Объезжай кругом, — приказала Мамушка. — Нужно сзади подкатить.
— Я тебя ждать не буду! — прошептал Неемия.
— Нет, будешь. Я приведу мисс Эллен. Нам нужно домой вернуться!
— Что-то её не видно.
— Ещё бы. Она внутри!
Повозка покатилась во двор, где не было ни тени, ни укрытия, чтобы спрятаться от бледного света. Подойдя к задней двери, Мамушка подоткнула юбку и пробормотала молитву. Столько опасностей подстерегало на пути.
Отодвинув задвижку, она скользнула в грязную кухню. Уронив голову на скрещённые руки, над раковиной, полной пены, дремал мулат со шрамом на лице. На сушке рядом с мойкой грудой были навалены немытые кружки. Он резко открыл глаза.
— Кто вы?
— Мамушка Робийяр. Я пришла за мисс Эллен.
Мужчина вскинул руки, словно пытался уклониться от удара.
Из-за двери бара донёсся смех. Мамушка заправила накрахмаленную блузку и пригладила красную клетчатую косынку.
— Сохрани меня, Le Bon Dieu, — прошептала она.
Коптящие лампы освещали заляпанные оштукатуренные стены. На длинном столе неровными рядами стояли разнокалиберные длинные и короткие свечи. В комнате было не продохнуть от густого табачного дыма и расплескавшегося виски. Если таверна Фарнума и была обителью Сатаны, как утверждали некоторые баптисты, то Сатане явно не хватало новой домоправительницы.
За столом в разных позах развалилась пьяная молодёжь. Мамушка Руфь узнала их. Она знала их ещё детьми.
Ей следовало бы удивиться, когда она разглядела, кто сидел во главе стола, но ей было не до того. Она была слишком удручена.
Рядом с полковником Джеком сидел Филипп Робийяр, а мисс Эллен прижималась к нему так крепко, словно срослась с ним. Его цилиндр съехал набок, а мятая льняная рубашка была расстегнута до пупка. Филипп казался прекрасной развалиной. Над бледным лбом мисс Эллен красовалась диадема из нежно-розовых камелий — венец невесты. Её глаза бессмысленно смотрели в никуда. Молодёжь вечно веселится слишком долго и допоздна, пока с рассветом и первым бокалом не умирает что-то яркое и многообещающее.
— Эй, девка, принеси-ка нам по кружечке!
В полутьме полковник Джек не узнал Руфь.
— Ниггеры в Саванне медленнее, чем моя струя.
— Они были довольно расторопны, пока Филипп не избил нашего официанта, — возразил молодой Билли Обермейер. — У негров есть свой предел. Никто не может их далеко толкнуть.
Филипп рассеянно, но с нежностью погладил Эллен по руке.
— Ты устроишь нам свадьбу, Джек? Или нам придётся ждать, пока ты не выпьешь всё моё вино?
Полковник Джек Раванель улыбнулся:
— Устроить? Сегодня вечером?
Со скрипом отодвинув стул, он встал и лучезарно улыбнулся всей компании.
— Возлюбленные…
— Я тебе не возлюбленный, Джек, — перебил его молодой господин Флит.
— Тем печальнее, Джимми, — лукаво посмотрел на него Джек.
— Да где же проклятые кружки, служанка! — воскликнул Билли.
Мамушка вышла на свет.
— Я не служанка, а вы все перепились. А что бы подумал ваш отец, господин Флит, увидев вас сейчас?
— Руфь! — ахнул полковник Джек.
— Теперь я Мамушка Робийяр, полковник Джек. И пришла забрать мисс Эллен домой.
Филипп, шатаясь, поднялся на ноги:
— Ты забываешься, негритянка.
— Хотите побить меня, господин Филипп? Будете колотить до потери сознания? А что подумает ваша бедная мама? Мисс Оса никогда и никому не причинила вреда. Что она подумает об этих выходках?
— Руфь… — начал полковник Джек.
— Я няня юной госпожи Эллен Робийяр. Похоже, тут свадьба мисс Эллен? А где же гости? Где её родные? Где храм? И где священник? Вы, полковник Джек? Вы покаялись и признали свои грехи, и сами себя в священники определили, и теперь можете завязать узел, который никто не развяжет? Хвала Господу! Мисс Эллен, а ваши святые; что они подумают о том, что здесь творится? Что подумает Иисус Христос? Вы думаете, он был распят на кресте, чтобы молодёжь пила и прелюбодействовала?
Филипп резко вырвался из рук Джека, который пытался его удержать.
— Я сейчас разберусь, — сказал он, подходя к Мамушке.
Она ни на шаг не отступила перед этим юнцом.
— Господин Флит, — снова заговорила она. — А что вы расскажете отцу об этом вечере? Он что, гордиться вами станет? А вы, господин Обермейер? Всего три недели прошло с тех пор, как ваш отец отправился на небеса, а ваша мать проводит дни в горе и печали. Думаете, ваша мама улыбнётся, узнав, что вы делали сегодня вечером?
— Я никогда…
— Вы никогда ничего не говорили. Вы никогда не говорили: «Не смейся над Господом!» А он сегодня здесь. Что бы подумал ваш отец?
Мисс Эллен сжала руку Филиппа. Её тонкие пальчики остановили его:
— Филипп, дорогой, она же моя няня!
Пары виски окутывали молодого господина, словно утренний туман.
— Негритянка! — выпалил он, будто это слово всё объясняло.
— Господин Филипп, — тихо сказала Мамушка, — я знала вас с младенчества, вы были трудным ребёнком! Но вас любили! Вас всегда любили, и я думаю, мисс Эллен любит вас. Но теперь вы уже не в подгузниках, вы мужчина! Когда-нибудь вы займёте важный пост — губернатора или, может, сенатора. Вы хотите, чтобы это грязное дело стало всем известно?
И, подражая протяжному низинному выговору Лэнгстона Батлера, Мамушка добавила:
— «Филипп Робийяр? А, тот парень, что женился в таверне?» Хотите, чтоб это прозвище прилипло к вам? И к мисс Эллен?
Грубый хохот полковника Джека прервал её речь:
— Боже мой, обожаю пылких женщин!
— Да, сэр, — холодно ответила Нянюшка. — Похоже, так и есть. По крайней мере, вы пытались их любить. Но я должна спросить вас, Джек. Загляните себе в душу. Что бы сказала мисс Фрэнсис об этих делах?
В наступившей тишине потрескивали колышущиеся свечи. Джек нахмурился и сглотнул. Вытер рукавом глаза. Потом поднёс к губам бутылку, и его кадык задвигался.
— Похоже, на сегодня довольно, джентльмены, — объявил он, ставя бутылку. — Скоро петухи запоют. Филипп, давай-ка по последнему стаканчику.
Все сидели с каменными лицами. Эллен отстегнула цветочную диадему и положила на стол. Она рассеянно провела по ней рукой.
— Уже очень поздно, джентльмены, — проговорила она. И с улыбкой добавила, обращаясь к Филиппу: — Спокойной ночи, любимый.
Больше мисс Эллен Робийяр не проронила ни слова. Она проплакала всю дорогу до дома.
Ожесточение сердца
От праздничного торта остались бесформенные куски.
Эвлалия Робийяр мечтательно перебирала визитные карточки гостей, которые разъехались лишь после обеда. Часть из них составляли эмигранты-соотечественники господина Пьера, важные и авторитетные, другие были заказчиками «Л’Ансьен режим». Молодые энергичные холостяки, включая Джеральда O'Xapa, раз в год приходили с визитом в лучшие дома Саванны, где принимали всех желающих. Франклин Уорд, жених Эвлалии, пришёл рано и остался допоздна. Находясь в приподнятом, праздничном настроении, Кэри Бенчли ни разу не подколол Франклина насчёт конца света.
Поднос для грязной посуды ломился от бокалов, недопитых чашек с чаем и переполненных пепельниц. Эвлалия водила пальцем по визитной карточке Франклина Уорда с тиснением, и Неемия притворялся, что не слышит её шёпота: «Любит, не любит, любит».
Пробило шесть часов. Было воскресенье, первый день нового года. Мимо окон гостиной, выходивших на Оглеторп-сквер, прошёл фонарщик, зажигавший лампы. Воздух в пустой гостиной был наполнен запахом духов, табака и виски, и она постепенно обретала знакомый вид. Господин Пьер ушёл спать. В эти дни Пьер старался избегать всяческого общения, кроме необходимых общественных дел.
Мисс Эллен отлично справилась с обязанностями хозяйки, пока Мамушка с Неемией разносили напитки, чай и угощения.
И тут зазвенел дверной колокольчик.
— Господи боже мой. Кто там ещё? — вздохнул Неемия, не обращаясь ни к кому в отдельности и даже не стараясь скрыть зевоту.
Эвлалия вышла с ним в холл, где положила визитные карточки на поднос. Глянув в большое высокое зеркало, она пригладила волосы и устроилась в кресле с «Книгой для дам».
Неемия, открыв дверь, поклонился не столь учтиво, как перед гостями, приходящими в надлежащие часы.
— Добрый вечер, мадам. Боже милостивый!
Черные волосы Осы Робийяр торчали во все стороны. С исполосованных щёк сочилась тёмная кровь. Глаза лихорадочно блестели.
— Что с вами, миссис Оса? Пожалуйста, входите. Принести чаю? Что-то случилось?
В дрожащей руке она держала небольшой пакет.
— Входите же, миссис. Присядьте в гостиной, а я господина Пьера позову…
Эвлалия, в ужасе открыв рот, отложила журнал.
— Вы не хотите уйти, мисс Эвлалия? — спросил Неемия.
Эвлалия незамедлительно так и сделала.
Неемия натянул на себя ободряющую улыбку, которую приберегают для непредсказуемых людей.
— Очень прошу, миссис Робийяр. Войдите в дом. Пожалуйста.
Неподвижная, как деревянные фигурки, которые торговцы табаком выставляют в лавках для привлечения покупателей, Оса Робийяр стояла между холодным зимним светом уходящего дня и тёплыми отблесками праздничных свечей в Розовом доме.
Неемия предпринял новую попытку:
— У вас какое-то дело к господину Пьеру?
Она резко мотнула головой.
— Тогда к…
— К ней.
— Мадам?
— К ней. К этой девушке. Женщине Филиппа.
— Если вы про мисс Эллен, то она не виделась с ним с тех пор, как он уехал из Саванны.
Неемия помедлил, подыскивая какую-нибудь стандартную фразу:
— Любовь у молодых редко проходит гладко.
Оса застыла, словно сама смерть, пока Неемия не взял у неё пакет.
— Вы уверены, что не хотите войти? Вы… я… господин Пьер… Спасибо, миссис Оса. Счастья и удачи в новом…
Заперев дверь за матерью Филиппа, Неемия, проведя пальцем по пакету, пробормотал:
— О боже. Боже, боже…
…С прискорбием сообщаю, что ваш сын встретил свой конец. Несколько месяцев назад, когда Филипп Робийяр приехал в Новый Орлеан, он был слишком хорошо знаком с занятиями, которых благоразумные джентльмены постарше стараются избегать. Этот молодой человек, владея немалыми средствами, привлекал сообщников с похожими наклонностями.
Он выбрал меня в качестве исповедника. И хотя он совершал безнравственные поступки, в душе он не был испорчен. Теперь я уверен: если бы он знал, что приемлет Создатель, он бы обрёл эти навыки с той же лёгкостью, как известные грехи, которые заполняли его жизнь. Мне, ставшему ему другом (возможно, единственным настоящим другом), Филипп казался до странности невинным — не более ответственным за свои поступки, чем дикие животные. Душа Филиппа обращалась к свету, и его вера в благодать Божию осталась сильна. Он был застрелен в ссоре, вспыхнувшей при игре в карты, и, слава Господу нашему, прожил ещё достаточно, чтобы покаяться в грехах и принять прощение.
Филиппу не хватило времени, чтобы стать человеком, которым он мог бы быть. Я буду молиться за него и за вас в вашем горе.
Ваш во Христе,
Фр. Игнейс, Кафедральный собор
Святого Луиса, Новый Орлеан
В пакете лежали четыре письма от Эллен и её миниатюрный портрет, написанный в прошлом году.
— Я так и знала, — произнесла Мамушка. — Стоило только взглянуть на этого мальчишку, и я всё поняла. Молодой господин Филипп был слишком красив.
Она сунула всё обратно в пакет и с тяжёлым сердцем поднялась по винтовой лестнице, чтобы сообщить новости мисс Эллен.
Этой долгой-предолгой ночью Мамушка много не говорила. Она просто обнимала свою девочку. Ополаскивала ей лицо. Но Мамушка выслушала всё, что высказала Эллен, все крики и ужасные слова, которые вырвались из неё, и сохранила их в тайне, ни разу больше не повторив. Прежняя душа Эллен в агонии, гневных обвинениях и рыданиях умерла этой ночью и расцвела новая.
Когда восход обратил листья магнолий из чёрных в зелёные и первая певчая птичка отважно пустила неровную трель, Мамушка вытерла слёзы на лице Эллен и сказала:
— Милая, ты можешь впасть в оцепенение, но это всё равно что лечь и умереть. Не ожесточай своё сердце, мисс Эллен. Повсюду в мире живут люди и прямо здесь, в Саванне, которые потеряли всех, кого любили. И даже те, кто всё потерял, должны что-то делать, так же как тогда, когда их любимые были здесь. Они должны открыть своё сердце. Мы не знаем — никто из нас, — какое несчастье нас сломит. Но нас не прижмут к земле ни удары судьбы, ни насмешки. Каждому нужно нести свой крест, никому его не передавая. Хочешь ты или нет, надо встать и продолжать путь.
Спустя какое-то время мисс Эллен, высморкавшись, открыла застеклённую дверь. Мягкий южный воздух, напоённый ароматами, проник в комнату и выветрил горечь. Пение одной смелой птички было подхвачено целым хором. Мисс Эллен, присев у комода, начала причёсываться.
— Достань, пожалуйста, моё серое платье, Мамушка, — попросила она, накладывая румяна на бледные щеки. — И пусть Неемия запряжёт коляску. Я поеду к мистеру O'Xapa.
— Мисс Эллен… ехать одной к джентльмену! В такой час!
Эллен, обернувшись, сжала в ладонях лицо своей служанки.
— Когда я приму предложение мистера O'Xapa, он простит неподобающий час визита. И, Мамушка, ты не должна задавать мне вопросов. Больше никогда.
