Глава 5
12 января 1920 г.
Сидя в такси, Стивен продолжал держать заломленную за спину руку Луизы, правда, уже менее крепко. Когда машина остановилась на перекрестке, Луиза подумала о попытке выскочить на улицу, но ее устрашила царящая вокруг жуткая какофония. С грохотом и лязгом, рассыпая искры из-под скользящей по проводам дуги, проносились по рельсам трамваи, с легким креном заворачивали за угол автобусы, бока которых поблескивали рекламами фирменного туалетного мыла «Перз», а над ними на верхнем открытом этаже маячили редкие замерзшие пассажиры. Мальчишки, которым следовало бы сидеть в школе, вышагивали по тротуарам, облаченные в «сэндвичи» — двойные рекламные щиты, выкрикивая свежие новости вроде: «Ллойд Джордж опять поднимает налоги» и «На ступенях церкви найден брошенный ребенок». Довоенным реликтом смотрелась конная повозка, стоявшая, точно памятник, около тротуара, и только дымящаяся куча навоза свидетельствовала о живой лошадиной силе этого животного. Молодые парни и незамужние особы средних лет, вихлявшие из стороны в сторону на велосипедах, порой появлялись перед окнами кэба и бросали быстрые взгляды на сидящих в машине пассажиров: мрачного вида мужчину в низко надвинутой на лоб шляпе, напряженно смотрящего вперед, и рядом с ним неулыбчивую молодую женщину.
Сердце Луизы учащенно билось в груди. Сокс лежал на полу салона и, хотя и выглядел спокойным, испуганно прижимал уши.
Девушка слишком хорошо знала натуру своего дяди, чтобы не опасаться того, куда он везет ее. Отец Луизы был младшим из шести детей в семье, где Стивен считался паршивой овцой. При первой возможности ее дядя сбежал из дома и появлялся только на похороны. «И вовсе не потому, что хотел почтить память покойного, — говорил ее отец, — а только потому, что надеялся получить что-то по завещанию или, по крайней мере, стащить у кого-нибудь из тетушек пару монет».
Пока Луиза была еще ребенком, Стивен заходил к ним несколько раз и всегда слишком долго засиживался, но ее мягким, нерешительным родителям не хватало духа попросить его уйти. Кроме того, они очень много работали, и когда Стивен предложил отводить Луизу в школу по утрам, восприняли его предложение с благодарностью. Они так и не узнали, что вместо школы он возил ее по железнодорожным станциям, давая, как он выражался, «уроки школы жизни» и обучая обчищать карманы богачей или, по крайней мере, людей в приличных пальто. Луиза, конечно, учила разные уроки, но о дядиных уроках жизни матери никогда не рассказывала. Стивен добивался ее молчания, задабривая племянницу леденцами и вкрадчиво внушая ей чувство вины. Разве у ее родителей и без того мало проблем? С горечью Луиза вспоминала, что зачастую ее радовало дядино внимание — дома ей не могли его уделять. Она не хотела делать то, за что Стивен хвалил ее, но все-таки делала. Иногда он давал ей шиллинг, с ухмылкой поясняя, что это «ее доля дохода», и она начала копить эти монетки, складывая их в спрятанную под кроватью банку. Ей думалось, что когда-нибудь она накопит достаточно денег, чтобы уйти из дома.
Поэтому никто не удивился, когда Стивен заявился на похороны ее отца, а потом и на скромные поминки, устроенные в ближайшем пабе «Скрещенные ключи». Тогда он и привел с собой Сокса, молодого, но уже хорошо обученного пса, и завоевал симпатию Луизы, сказав, что этот пес очень похож на его первую, подобранную в детстве на улице бродячую собаку. Девушка знала эту историю — дядя потом, обычно выпив лишнего и погрузившись в меланхолию, частенько пересказывал ее. В детстве он подобрал на улице бездомную дворнягу и принес ее домой, и хотя в семье все приняли эту собаку, она привязалась только к Стивену и спала рядом с ним, согревая его на полу спальни, где лежали бок о бок все шестеро детей. В итоге отец выгнал пса из дома за кражу драгоценных объедков тушенки, чем разбил брату сердце. Сокс очень похож на ту собаку, сообщил Стивен на поминках в пабе, и они с Луизой оба с улыбкой взглянули на дворнягу, постукивавшую хвостом по полу.
После похорон Уинни пребывала в жутком смятении, и когда деверь предложил помочь довести ее до квартиры, Луиза, обрадовавшись дополнительной паре рук, забыла о том, что с ним надо быть настороже. Час был поздний, и, учитывая количество выпитого эля, было бы невежливо не оставить его переночевать, как она и поступила, сказав, что спокойно может поспать вместе с матерью.
Как водится, по прошествии нескольких дней ни матери, ни дочери не удалось выбрать удобный момент и подобрать верные слова, чтобы попросить Стивена уйти из их дома. Уинни и Луиза избегали говорить об этом между собой, словно обсуждение его присутствия в их квартире могло усугубить неудобную реальность. Стивен никогда не давал им денег, но иногда мог принести в дом то, что купил или, возможно, выиграл у кого-то в пабе — кусок говядины или баранины, — поэтому они не могли пожаловаться, что он совсем ничего не вкладывает в скудные ужины, которые готовила Уинни. Перед тем, как самому приступить к еде, незваный гость всегда отрезал кусок Соксу. Со дня похорон Стивен, уходя из дома, никогда не упоминал, чем он занимается или что делал до того, как вновь заявился к своим родственницам — последний раз они видели его года два или три назад, — и мать с дочерью знали, что лучше его ни о чем не спрашивать.
Спустя несколько недель Уинни с Луизой научились терпеть его присутствие и привыкли к нему, как привыкают к постоянной боли в колене: сначала она раздражает тебя, всякий раз начиная ныть при ходьбе, а потом ты привыкаешь и забываешь о ее существовании. Помимо того, что дядя поселился в комнате Луизы и обычно приходил по ночам пьяным, суммарный вклад его личности в их домашнюю жизнь в основном заключался в угрюмом ворчании и сильно продавленном кресле, где раньше любил сидеть Артур, а теперь, обычно страдая от тяжелого похмелья, отсыпался после ланча Стивен, и рядом с ним неизменно посапывал Сокс.
Сидя в кэбе, Луиза думала о матери… Ее, наверное, удивит случившееся. И в то же время девушка понимала, что Уинни некогда будет задумываться об этом. Ее ждала большая стирка, и она будет больше обеспокоена пропавшей корзиной. Возможно, мать вернется к дому миссис Шавелтон, чтобы поискать пропажу, но скорее всего, вернется она только с уже постиранным бельем и безропотно согласится оплатить пропавшие вещи, извинившись за небрежность и смиренно отступая к двери, несмотря на то, что за многолетнюю стирку у нее ни разу не пропал даже носовой платок. Луиза любила мать, но порой та напоминала ей одну из тех застиранных наволочек, которые сама так самозабвенно стирала и гладила: чистая, белая, пахнувшая порошком «Лакс» и существующая только для обеспечения чужого комфорта.
Фактически никто не знал, что дядя увез племянницу на такси к вокзалу Виктория. Сама Луиза знала только то, что поезда с этого вокзала уходят в южном направлении. Ее пустой живот свело от голода. Она искоса глянула на Стивена, но его лицо оставалось непроницаемым.
— Куда мы едем? — спросила девушка, придав своему голосу больше решительности, чем испытывала.
— Неважно, — буркнул ее дядя, — сама скоро узнаешь.
— По крайней мере отпустите мою руку… Мне больно.
— Ага, чтобы дать тебе выскочить из машины? — И, словно предостерегая пленницу от подобного намерения, мужчина вновь так скрутил ей запястье, что стрела боли пронзила ее плечо. — В любом случае мы уже приехали, — добавил он, когда такси свернуло к стоянке у входа в вокзал, и открыл одной рукой дверцу, продолжая крепко удерживать Луизу. Она вылезла из салона и стояла рядом с ним, пока он рылся по карманам в поисках мелочи, чтобы заплатить водителю. Склонившись к окошку такси, Кэннон отдал деньги, и когда машина отъехала, потащил девушку за собой.
— Теперь ты должна мне три шиллинга шесть пенсов, — сообщил мужчина племяннице.
Он с потрясающим мастерством научился убеждать себя в том, что ничего не тратит на себя и что все ему что-то должны, словно считал себя святым, занимавшимся исключительно благодеяниями. Однажды Луизе показали негатив фотографии, и она изумилась идеальной инверсии света и тени, запечатленной в образе под стеклом, — Стивена Луиза воспринимала именно как такой негатив.
Напоминание о вздорных претензиях дяди развеяло ее страх. Бессмысленно взывать к разуму неразумного человека. Бесполезно доказывать ему свою правоту, а вырваться от него сейчас у нее чисто физически не хватит сил. Лучше всего пока изобразить смирение и упорно дожидаться первой же возможности перехитрить его. Он не страдал излишней сообразительностью, так что долго ей ждать не придется.
— Дядя, — сказала девушка, и Кэннон, не замедлив шага, оглянулся на нее, — не могли бы вы хотя бы взять меня за другую руку? Эта совсем онемела.
Стивен задумчиво помедлил, пытаясь решить, не задумала ли она очередной обманный трюк. Наконец, согласно хмыкнув, он облапил девушку и переместился на другую сторону, ни на мгновение не оставив ее на свободе. Луиза потрясла левой рукой, чувствуя, как кровь опять начинает свободно циркулировать и к ее пальцам возвращается чувствительность. Пока мужчина перемещался к другому ее боку, она увидела какую-то бумагу, торчавшую из кармана его куртки. Ей удалось разглядеть лишь уголок, но она заметила кремовый оттенок и плотную бумажную текстуру. Может, это конверт? Стивен явно не относился к тем людям, которые получают письма, и уж точно он не получал их в таких шикарных конвертах. Луиза резко откинула назад голову, прежде чем он смог догадаться, что она заметила письмо. Она поняла, абсолютно точно поняла, кому оно адресовано, и поняла также, что должна завладеть им.
Они шли в толпе обычных целеустремленных путешественников, пользовавшихся услугами этого оживленного железнодорожного вокзала. Пассажиры первого и третьего классов равно сновали перед главным входом, точно пчелы вокруг улья: сельские простаки прибывали искать работу в городе, воображая, что городские улицы вымощены золотом, чиновники в блестящих цилиндрах отбывали инспектировать северные фабрики, а за ними семенили служащие в котелках с кожаными портфелями, покачивающимися около их худосочных ног.
В любое другое время Луизу порадовала бы окружающая обстановка: цветочные ларьки, газетные киоски, носильщики с нагруженными чемоданами тележками… Как же ей хотелось быть одной из этих людей! Купить билет и уверенно сесть в поезд, который повезет ее по стране, проносясь мимо полей и долин, и доставит в чудесный городок, где перед ней откроется множество новых возможностей…
А вместо этого, грубо дергая ее за руку, ее дядя покупал два билета:
— …и один третьего класса, в одну сторону до Гастингса, — заявил он в окошко кассы.
Пленница смутно слышала, как кассир сообщил, что в Льюисе платформа короче и что там будет первая остановка, где состав будет переформирован.
— Гастингс? — удивленно произнесла Луиза. В памяти у нее мгновенно всплыли слова Лиама Хадсона.
— Там живут мои друзья, и у них мы временно остановимся. А теперь помалкивай, — велел ей дядя.
Луиза притихла, сосредоточившись на письме, которое надо будет стащить из кармана Стивена. Если в этом письме пришло приглашение на собеседование по поводу работы служанки, это ее спасательный пояс. Ей просто необходимо завладеть им.
Она продолжала молчать, пока Кэннон, лавируя между людьми, вел ее к девятой платформе, где уже стоял поезд. Стивен выбрал дальнее купе, с одной-единственной пассажиркой — пожилой дамой, тихо плакавшей в свой носовой платочек и, казалось, вообще не обратившей на них внимания. Свистя, шипя и сотрясаясь, поезд отъехал от перрона, и только тогда дядя убрал руку, дав передышку племяннице. Они сидели рядом, и Луиза застыла в напряженной позе, точно аршин проглотила, запрещая себе смотреть на карман Стивена. Сам же он, надвинув шляпу еще ниже, скрестил руки на груди и уставился в окно.
Поезд уже набрал ход, и Луиза смотрела на исчезающие силуэты Лондона, на серые оконные сетки и потемневшие от копоти кирпичные дома на южном берегу реки. Скоро лондонские предместья сменили равнинные поля Кента с буроватой стерней, четко отделенные от бледных небес ровными линиями живых изгородей. Жилые дома фермеров то удалялись к горизонту, то мелькали перед самыми окнами поезда, порой позволяя пассажирам увидеть молочные бидоны, ожидавшие у дверей амбара погрузки на телегу, или открывая перед ними лишь удушающий дым каминных труб. Когда поезд выбрался из первого туннеля, Луиза невольно восхитилась, увидев стадо белых с рыжими пятнами коров, лежавших на краю поля, с единственным стоявшим перед ними быком — точно ленивый парламент, разлегшийся перед премьер-министром. Они миновали еще два туннеля, и каждый раз, ныряя в их кромешную тьму, поезд начинал так оглушительно стучать колесами, что у девушки закладывало уши.
«В этой темноте, — подумала Луиза, — можно попробовать завладеть письмом».
Осторожно подняв левую руку, она слегка коснулась кончиками пальцев толстой шерсти куртки Стивена. Сердце ее билось так сильно, что у нее слегка закружилась голова, но она прижала локоть к боку и мягко нащупала верхний край кармана. Однако едва пленница свела пальцы, чтобы ухватиться за этот уголок, вагон вновь выехал на свет, и ей пришлось убрать руку.
Почувствовав это движение, Стивен резко взглянул на племянницу, но она совершенно спокойно продолжала смотреть вперед. Он похлопал себя по карманам, словно что-то искал, но украдкой — хотя она и заметила его осторожность — проверил наличие письма, а потом достал кисет с табаком и начал скручивать папиросу. Вскоре купе заполнилось клубами серого дыма. Пожилая дама слегка закашлялась, но это не нарушило ритма ее всхлипываний.
Когда Стивен почти докурил папиросу и красный огонек на конце окурка уже угрожал обжечь ему ноготь большого пальца, Луиза осознала, что поезд замедлил ход. Колеса начали стучать реже, а ее сердце опять принялось выбивать бешеную дробь, колотясь так, будто могло выпрыгнуть из груди. Поезд остановился, и девушка внезапно поднялась на ноги.
— Право, дядя, — сказала она, лучезарно улыбнувшись, — ты ведешь себя неприлично. Наша бедная соседка уже едва может дышать.
Пожилая дама взглянула на Луизу. Стивен поднял руку, но девушка, притворившись, что ничего не заметила, открыла окно и сочувственно улыбнулась попутчице. Она слышала, как в других вагонах хлопают двери, впуская и выпуская многочисленных пассажиров, а потом станционный кондуктор выкрикнул название станции — Льюис. Луиза открыла окно как можно ниже и, повернувшись боком, незаметно спустила из вагона правую руку и взялась за ручку двери.
— Сядь на место! — крикнул Стивен, вставая, и она поняла его намерение, когда он шагнул к ней, швырнув окурок на пол. Сокс вскочил на ноги. Луиза услышала свист кондуктора, длинный и пронзительный свист. Машинист свистнул в ответ, и девушка покачнулась, когда поезд вновь медленно застучал колесами.
Времени на раздумья не осталось. Когда Стивен приблизился, Луиза выдернула письмо из его кармана, именно так, как он сам учил ее, а затем толкнула дверь и, спрыгнув на пути, откатилась подальше. Поезд продолжал набирать скорость, хлопала открытая дверь вагона, а ее дядя стоял в дверном проеме с искаженным яростью лицом, бессмысленно открывая и закрывая рот, поскольку шипение пара заглушало все звуки.