Глава 41
Телефон звонил настойчиво.
– Влад, – раздался под боком сонный голос жены.
– Извини, Злат, – он сбросил вызов и только потом посмотрел от кого.
Тихо выругался.
– Влад, – укоризненно протянула Злата Воронова. – А если бы дети…
– Извини, зай, – начальник Девятого отдела повернулся и чмокнул округлое плечо.
Плечо тут же нырнуло под одеяло.
– Я быстро.
Он сунул ноги в суперортопедические, но жутко неудобные тапки – подарок тещи извлекался из шкафа исключительно на время ее визитов. И как был, в боксерах, потирая ноющий желудок, потопал на кухню.
Голубцы, чтоб их!
– Андреева, – строго сказал бывший старший следователь прокуратуры, – ты на часы смотрела вообще? Пузырьки минералки весело потекли в кривоватую чашку с трогательной надписью: «Любимаму папачке».
– Я ее нашла, Владимир Николаевич! На видео.
Влад держал паузу, которую Серафима тут же поспешила заполнить.
– Там Люба и какой-то мужчина. Они поговорили, он ушел. Под описание из ее стиха подходит, но не подходит ни под одну анкету, которую мы вытащили по этому описанию. Хорошо бы запустить распознавание лиц по базе, но дежурный айтишник меня послал.
– И правильно сделал, – начальник Девятого отдела долил себе еще минералки.
– Но…
– Там лицо мужика нормально можно разобрать?
– Более-менее.
– Тогда мне быстро пару лучших кадров в почту. И спать.
– Но, Владимир Николаевич…
– Никаких но, Андреева. Ты присылаешь мне фото, я их отдаю Максимилиану, и мы расползаемся по теплым кроваткам.
Гневное сопение на том конце линии разом стихло.
– Приказ понятен? Выполняй.
Залив третьей порции минералки противное тление в желудке, Влад развернулся, чтобы узреть в дверях мощную фигуру в махровом халате. Теща блюла его супружескую верность с упорством и незаметностью носорога.
– Что это вы, мама, не спите?
Настроение, вопреки всему, было хорошее.
– Да, водички захотелось, – елейно улыбнулась Неонила Ивановна. – Аты, Володенька, работаешь? Так поздно?
Влад задумчиво покрутил в руках чашку: неровные буквы успокаивали почище хваленой дыхательной гимнастики. И ответил. Предельно серьезно.
– Да вот и я думаю, может, ну ее, работу эту? Подам в отставку, спать по ночам буду, детей в зоопарки, музеи водить…
Оценив репутационный ущерб, в который ей выльется дауншифтинг зятя, Неонила Ивановна побледнела.
– Ну что ты, Володенька, как можно? На тебя ведь так рассчитывают. Вон, ничегошеньки сами сделать не могут… Ты, иди, отдыхай, а чашечку я помою.
Телефон маякнул о прилетевшем письме. Скрыв за зевком улыбку, Влад двинул в спальню.
– А на завтрак сырничков сделаю. Как ты любишь, – полетело ему вслед.
Сырники Влад и правда любил.
Письмо застало их сиятельство на безразмерном диване, с бокалом только что собранной четвертой отрицательной и в раздумьях.
С одной стороны, Зоя прислала на утверждение протоколы, с другой – ни строчки от Глеба.
В последний раз шеф взялся за перекраивание организацию в девяностых – новые времена потребовали новых решений. Собственно, тогда Глеб и получил кресло начальника Первого. Его предшественник, заставший на посту еще Отца народов, был упертым консерватором и искренне полагал: место женщины на кухне. На худой конец в бухгалтерии, кадрах или лаборатории.
Максимиллиан, за свою не самую короткую жизнь растерявший подобные предрассудки, Гаянэ искренне посочувствовал. Но тогда его сиятельству было не до соседних парафий. И без того пришлось помогать Михелю призвать к порядку эмигрантов, ломанувшихся на радостях домой. Веселое было время.
Нет, Глеб хорош. Практически идеален, а это в глазах Максимилиана последние лет пятьсот было серьезным недостатком. Начальник Первого отдела оказался скучен в своей тяге к власти, роскоши, родословной, на которую, по-большому счету, не имел права – у князя Сергея Николаевича Урусова не было законных детей. Впрочем, в эпоху тестов ДНК, отсутствие записей в церковных книгах значения не имело.
Глеб Максимилиана не одобрял. И в то же время завидовал. Это читалось в поджимаемых на мгновение губах, нервном подрагивании пальцев, изредка проскальзывающей в глазах злой тоске.
Скучно!
Но как бы ни раздражал начальник Второго отдела главу отдела Первого, на чужую территорию тот не лез, и проблем на дипломатической арене старался не создавать. По большому счету, никто, кроме Макса, не мог, когда прижимало, призвать к порядку местную вампирскую общину. Конечно, был еще шеф, но шеф – чужой, а Максимилиан – древний.
Интересно, насчет браслета промолчал намеренно или просто забыл?
Макс рассеянно ткнул пальцем в мигнувшее уведомление, всмотрелся в мутноватые фото, отложил телефон и закрыл глаза.
Открыл, чтобы узреть все ту же картину: Кизеева Любовь, пятнадцати лет, и очень знакомый профиль. Мужчина рядом с горе-поэтессой олицетворял собой неприятности. С большой буквы.
И ведь предупреждал же Михеля, не позволять Камилле тащить в дом всякую гадость. Но, ах, такой почетный гость, как отказать? Ну, да, Стефан был не последним вампиром в Совете. И, надо признать, после переезда вел себя тихо…
Тихушник хренов!
А может, не он?
Ну вот пусть хоть раз для разнообразия это будет не Стефано Медичи, а какой-нибудь вампир Дамиан, в девичестве Вася Иванов.
Ссориться с Медичи не хотелось. Но отточенная веками интуиции подсказывала: придется. В приличном вампирском обществе не заметить, что гость как бы невзначай придушил хозяйскую болонку, во все времена было признаком не вежливости, но слабости.
Сообщение от прелестной Амалии подтвердило худшие предположения. Ради первого издания «Мертвых душ», поставленного на кон в споре (идеальное состояние, с дарственной надписью автора), слухи она проверила.
Лично.
Макс задействовал всех дежурных аналитиков, разбудил начальника Шестого отдела, оторвал шефа от позднего ужина, а Михеля от второго завтрака.
И опоздал.
Он смотрел, как голова Стефано Медичи катилась, оставляя темный след на бежевом иранском ковре. В окончательно мертвых глазах, видевших за работой самого Леонардо, застыло удивление. Наткнувшись на плечо бездыханной девушки, голова замерла.
Максимилиан вытер окровавленную ладонь о пиджак стоящего рядом мужчины.
– Макс…
– Через три дня я хочу, чтобы ты объяснил, как такое произошло, и что ты сделаешь, дабы подобное не случилось в будущем. Ты оплатишь похороны этой девочки и позаботишься о ее матери. С Медичи я разберусь сам.
– Спасибо, – в голосе мужчины слышалось плохо скрываемое облегчение.
Максимилиан развернулся к ожившему воплощению Геркулеса Фарнезского. Блондинистая макушка едва касалась мощного подбородка, заросшего курчавым волосом. И все же казалось, что это великан в сшитом на заказ костюме смотрит снизу вверх на босого подростка в нелепой кофте и драных джинсах.
Как провинившийся ребенок на обожаемого родителя.
– Твоя территория, Михель. Твоя ответственность.
– Я понимаю.
– Хорошо, – кивнул Макс. – Пусть здесь приберут. Тело Стефано в заморозку, так уж и быть, верну Франческе ее создание. А девочку… Девочку пусть найдут утром. Несчастный случай, но лицо не должно пострадать.
– Я лично прослежу.
– Проследи уж.
Он направился к французскому окну, затянутому тяжелыми портьерами, и вдруг остановился. Щелкнул пахнущими кровью пальцами.
– И вот еще. Вчерашний инцидент в клубе Себастьяна. Жалоба на Серафиму Андрееву из Девятого. Отозвать немедленно. А если я узнаю, что кто-то решит ей отомстить… Голову оторву.
Будильник Серафима поставила на восемь.
Подскочила, словно любимая простыня в сине-зеленые пейсли превратилась в иппликатор Кузнецова. С трудом открыла саднящие от напряжения и недосыпа глаза. Схватила телефон.
Пусто.
Мысленно прикинув маршрут, по которому ее отправит начальство, позвони она сейчас, переставила будильник на девять. Дежуривший у кровати Айн всячески намекал, что пора его неповторимого холить и лелеять. И так уж и быть, ради прогулки по свежему снегу, он готов нацепить этот гадкий комбинезон.
К восьми тридцати новостей не прибавилось.
Серафима заставила себя упаковать телефон во внутренний карман пуховика. Беготни с собакой хватило еще на полчаса. В девять она позвонила секретарю Воронова, но тот в офисе еще не появлялся. И вызовы сбрасывал.
С Зоей было уговорено на полвторого, а с учетом пробок и фанатов летней резины, встречавшихся редко, но метко, выехать стоило пораньше. Серафима копотила ложечкой по фаянсовым стенкам чашки, не замечая, как летят на стол кофейные брызги. Аргит наблюдал молча. На утренние расспросы она отвечала коротким:
– Работа.
Когда раздался сигнал о входящем сообщении Серафима почти подпрыгнула. Дернула телефон. Нахмурилась, вчитываясь в дробные буквы. Моргнула, будто пытаясь стряхнуть с ресниц, несомненно, дурные вести.
Побелевшие пальцы стиснули черный пластик.
На балкон она почти бежала.
Зажигалка противно подрагивала, пришлось зафиксировать запястье второй рукой. И глотать, глотать, глотать горький дым, пока в голове не зазвенело.
Не повезло.
Так написал Влад.
Не повезло.
Кому?
Любе Кизеевой? Ей, Серафиме? Всему этому гребаному городу?
Кому?!
Она ведь верила, что успеет, как полицейские в кино.
Не успела.
Управление ноль. Лучшие специалисты. Возможности, куда там сериалам.
И все впустую.
Серафима зло втянула холодный воздух и практически согнулась от приступа кашля. Над пепельницей поднялось дырявое облако. Слезящимися глазами младший следователь Девятого отдела наблюдала, как невесомые серые лепестки медленно планируют на одежду, кресло, старый потертый коврик.
Шагов, как всегда, не услышала. Просто почувствовала его присутствие за спиной. Различила негромкое:
– Что случилось, Има?
Говорить было больно – нещадно драло растревоженное никотином горло. Но она говорила.
О Любе Кизеевой пятнадцати пет, любившей сказки о плохих мальчиках и по глупости ставшей частью такой сказки. О комнате с узкой кроватью и потрепанном плюшевом медведе под подушкой. О том, что когда она заехала на следующий день – вернуть Любин ноутбук – тщательного обыска будто б и не было. Вот только медведь сидел на кровати, поглядывая на Серафиму новым пуговичным глазом.
О маленькой уставшей женщине, которая наверняка сидит сейчас, всматриваясь в темноту.
Как бабушка.
Тимкину комнату не трогали год. Даже чашки, которые брат по забывчивости складировал на компьютерном столе. Бабушка перемыла их и аккуратно вернула на место.
Брату тоже не повезло. Как и родителям, когда пьяный водитель вылетел на встречку.
И Серафима давно уже не верила в чудеса.
Тогда почему так больно?
Она смотрела на свое отражение в стекле и едва различимую, словно призрачную, фигуру за спиной. Казалось между ними не больше пары сантиметров.
– Гаянэ говорить, кто убить брат?
Серафима помотала головой. Слова кончились.
– Когда она говорить, и ты убивать их. Я быть там.
– Что?
В шепоте гремело не просто удивление. Шок.
– Я не могу их убивать сам, – буднично пояснил потомок богини Дану. – Человек убивать нельзя. Но я могу быть там.
Серафима ошалело смотрела на растерзанный окурок.
Боль сворачивалась сонной змеей, чтобы замереть до следующего неосторожного шага. Голосовые связки заработали не сразу.
Прокашлявшись, она заглянула в глаза отражению и хрипло сказала:
– Спасибо.
Воин Туата де Дананн ответил улыбкой.
Отряхнув пальцы, Серафима повернулась, мазнув плечом по белой ткани футболки.
– Влад дал мне сегодня отгул, а Зоя обещала закончить часа за три. Можем потом на каток поехать.
Люба Кизеева. ДТП со смертельным исходом. Неравнодушный свидетель вызвал скорую. Доставлена в частную клинику. Скончалась не приходя в сознание. Дело закрыто.
Вечером она позвонит Максу И, возможно, узнает, что же случилось на самом деле.
Возможно.
– Хорошо, – Аргит всмотрелся в бледное лицо с покрасневшими глазами и заострившимися от напряжения скулами.
Внезапно пришедший в движение воздух пригладил растрепанные волосы. Мазнул по холодной щеке, заводя за ухо непослушную прядь.
От неожиданности Серафима моргнула.
А открыв глаза, поняла: одна. На балконе.
А так?
А так у нее, кажется, есть сообщник.
