LXXXI
Парнишка лежал без движения на полу белого каменного дом, по шею в панцире, который, казалось, уже полностью затвердел.
ханс воллман
Гнилостный запах дикого лука висел над окрестностями, усиливался, сгущался, переходя в другой, более зловещий запах, для которого нет названия.
преподобный эверли томас
Он лежал, смирившись, глядя на нас затуманенным взором.
роджер бевинс iii
Все было кончено.
преподобный эверли томас
Парнишка должен принять свое лекарство.
ханс воллман
Мы собрались вокруг, чтобы попрощаться.
роджер бевинс iii
Представьте наше удивление, когда вдруг прозвучал женский голос, приглашавший к переговорам, говоривший, что «ОН» не будет возражать, если мы пожелаем перевести мальчика назад на крышу, чтобы он мог отбывать свое (вечное) погребение там.
преподобный эверли томас
Имейте в виду, это не наш выбор, послышался низкий голос с небольшой шепелявостью. Нас вынудили.
роджер бевинс iii
Казалось, эти голоса исходят из самого панциря.
ханс воллман
Который словно состоял из людей. Людей, вроде нас. Какими мы были. Прежних людей, каким-то образом сморщившихся и вдавленных в саму ткань этой структуры. Тысячи крохотных корчащихся тел не больше горчичного семени, искаженные малюсенькие лица взирали на нас.
преподобный эверли томас
Кто они? Кем они были прежде? Как получилось, что их «вынудили»?
роджер бевинс iii
Мы это не будем обсуждать, раздался женский голос. Не будем. Были совершены ошибки, уточнил низкий голос.
ханс воллман
Мой совет? – это был уже третий, с британским акцентом, голос. Не убивайте целый полк ваших врагов.
Никогда не вступайте в заговор с любовницей, чтобы избавиться от живого ребенка, прозвучал шепелявый бас.
роджер бевинс iii
Вместо того, чтобы убивать того, кого любите, ядом, имейте решимость терпеть его, сказала женщина.
преподобный эверли томас
Сексуальные отношения с детьми не допускаются, послышался голос старика, судя по произношению, вермонтца.
ханс воллман
Когда кто-то из них начинал говорить, на панцире на мгновение расцветало лицо говорившего, отмеченное страданием и скорбью.
преподобный эверли томас
Мы здесь повидали много странного.
роджер бевинс iii
Но ничего более странного не видели.
ханс воллман
Где вы… в Аду? – спросил преподобный.
Не в худшем из них, ответил британец.
По крайней мере нас не принуждают раскалывать себе черепа гроздью отверток, сказала женщина.
Пылающий бык не содомитствует с нами, добавил шепелявый бас.
роджер бевинс iii
Каким бы ни был мой грех, он должен быть, чувствовал я (молился), несущественным по сравнению с грехами этих. Тем не менее я принадлежал к их роду. Разве нет? Когда я вошел, казалось, что для присоединения к ним.
Как я многократно повторял в проповедях, наш Господь – грозный Господь, и таинственный, Он непредсказуем, но судит так, как Сам считает нужным, а мы для Него – агнцы, на которых он смотрит без любви, но и без злоумышления; кто-то отправляется на бойню, кого-то Он выпускает попастись в луга по Своему капризу и по причинам, которые мы не в состоянии понять ввиду нашего скудоумия.
Мы должны только принимать; принимать суд Его и наше наказание.
Но применительно ко мне это учение не казалось верным.
Ах, как я хворал, хворал сердцем.
преподобный эверли томас
Ну, так что выбираете? – спросил британец. Здесь? Или на крыше?
ханс воллман
Все взгляды устремились на мальчика.
роджер бевинс iii
Который дважды моргнул, но ничего не сказал.
ханс воллман
Может быть, сказал мистер Бевинс. Может быть, в ваших силах сделать исключение.
И из панциря донесся звук горького смеха.
Он замечательный ребенок, сказал мистер Воллман. Замечательный ребенок с множеством…
Мы делали это прежде со многими, многими замечательными детьми, сказала женщина.
Правила есть правила, сказал британец.
Но позвольте узнать, сказал мистер Бевинс, почему должны существовать разные правила для детей и всех остальных? Мне кажется, это несправедливо.
Из панциря послышались гневные упреки на разных языках, и многие звучали для нас как чистая тарабарщина.
Пожалуйста, не говорите нам о справедливости, попросила женщина.
Справедливость, ба, сказал вермонтец.
Это я убила Элмера? – спросила женщина.
Ты, подтвердил британец.
Убила, сказала женщина. Неужели я родилась с такими склонностями и желаниями, которые заставили меня после всей моей прежней жизни (за время которой я ровно никого не убила) сделать именно это? Да, такой я родилась. Моя ли в том вина? Было ли это справедливо? Хотела ли я родиться беспутной, алчной, не сильно любящей людей, хотела ли я, чтобы Элмер так меня раздражал? Нет. Но так уж получилось.
И вот ты здесь, сказал британец.
И вот я здесь, совершенно верно, сказала она.
И вот я тоже здесь, сказал вермонтец. Разве я просил, чтобы меня родили с желанием заниматься сексом с детьми? Я за собой такого не помню в материнском чреве. Разве я не боролся с этим желанием? Решительным образом боролся. Сильно. Изо всех сил. Никто из родившихся с таким желанием не боролся с ним с такой силой, как я. Покинув предыдущее место, разве я не пытался доказать свою невиновность тем, кто преследовал меня?
Я полагаю, пытался, сказала женщина.
Конечно, пытался, негодующе сказал вермонтец.
И как они реагировали? – спросил британец.
Не очень хорошо, ответил вермонтец.
У нас было достаточно времени подумать обо всем этом, сказала женщина.
Слишком много, сказал вермонтец.
Слушайте, пропел шепелявый бас. Когда мы с Мэри прикончили ребенка, то считали, что сделали это во благо. Честно! Мы любили друг друга; ребенок был тут ни при чем; он мешал нашей любви; замедленное развитие этого существа (ребенка) препятствовало естественному проявлению нашей любви (мы не могли отправиться в путешествие, не могли пообедать вне дома, почти никогда не имели ни малейшей степени приватности), и потому казалось (нам в то время), что исключение отрицательного влияния, коим был ребенок (путем отпускания его в воды Фернис-Крик), освободит нас, даст возможность любить сильнее, жить более полноценно, а его избавит от страдания, неизбежного по причине его вечной неполноценности; к тому же, освобождая ребенка от страданий, мы увеличивали всеобщее счастье.
Вам это так представлялось, сказал британец.
Да, представлялось, воистину представлялось, сказал шепелявый бас.
Вам и сейчас так представляется? – спросила женщина.
Не в такой мере, печально ответил шепелявый бас.
Значит, ваше наказание дает требуемый результат, сказала женщина.
преподобный эверли томас
Мы были такими, какими были! – пролаял шепелявый бас. Как мы могли быть другими? Или, будучи такими, как могли поступать иначе? Мы были такими в то время, и пришли в это место не из-за живущего в нас зла, но по причине состояния нашего знания и нашего опыта до того момента.
Потому, что таково веление Судьбы, Фатума, сказал вермонтец.
Потому что время движется только в одном направлении, и мы рождаемся на его обочине, испытываем то влияние, которое испытываем, чтобы делать то, что мы делаем, сказал шепелявый бас.
А потом нас за это жестоко наказывают, сказала женщина.
Наш полк понес жестокие потери от белуджи, сказал британец. Но потом удача улыбнулась нам, и многие из них сдались нам, вышли с белым флагом и… что скрывать, отправились в яму, и солдаты стреляли по моей команде (и никто, заметьте, не горевал по этому поводу), а потом мы бросили их белый флаг на тела этих дикарей и засыпали их. Разве я мог поступить иначе? Притом что время течет только в одном направлении, а я родился таким, каким родился? Притом что у меня вспыльчивый нрав и свои представления о мужественности и чести, и учитывая случай со мной в школе, когда меня избили чуть не до смерти трое парней, братьев, старше меня, а когда держишь винтовку в руках, возникает такое прекрасное чувство, а наши враги выглядели столь презренными? Как я мог (как могли мы все) сделать что-либо иное, а не то, что мы сделали?
И этот аргумент убедил их? – спросила женщина.
Ты, прекрасно знаешь, женщина, что не убедил! – сказал британец. Ведь я здесь.
Мы все здесь, сказал вермонтец.
И всегда будем, сказал британец.
И ничего с этим не поделаешь, сказал шепелявый бас.
И ничего с этим никогда невозможно сделать, сказала женщина.
роджер бевинс iii
Оглянувшись, я увидел выражение, промелькнувшее на лице преподобного, – решительность, вызов.
ханс воллман
Соединиться с этими, которые так пассивно принимают свои грехи, даже с гордостью, без следа раскаяния?
Я это не в силах вынести. Но может ли быть, чтобы даже теперь у меня не осталось ни малейшей надежды?
(Возможно, думал я, это вера: вера в то, что наш Господь всегда чувствителен к самым малым добрым намерениям.)
преподобный беверли томас
Хватит, сказал вермонтец.
За дело, сказала женщина. Мы уже и без того потратили на этого слишком много сил.
А перед этим, помнишь, была? сказал британец. Девочка? Гораздо более сговорчивая.
Замечательный ребенок, сказала женщина. Абсолютно пассивный.
Никаких проблем с ней не было, сказал британец.
Делали с ней то, что хотели, сказал шепелявый бас.
Правда, у нее и всей этой «помощи» не было, сказал британец.
Верно, сказал брит. Никто ей ничуточки не помог.
Молодой человек? сказала женщина. Так что – здесь? Или на крыше?
роджер бевинс iii
Парнишка молчал.
ханс воллман
На крыше, сказал преподобный. Если не возражаете.
Прекрасно, сказала женщина.
Панцирь сразу же отвалился, и мальчик оказался на свободе.
роджер бевинс iii
Окажите мне честь, позвольте отнести его туда? сказал преподобный.
Конечно, сказала женщина.
ханс воллман
Я нагнулся, подхватил мальчика.
Побежал.
Из склепа в ночь.
Побежал скользко́м.
Бежал скользко́м, как ветер.
К тому единственному месту, которое давало ему хоть самую малую надежду обрести убежище.
преподобный беверли томас
