Второй фронт

Муж Маши бывал в нашем офисе редко. Ему мы все, в принципе, не очень нравились, но я как-то особенно. Терпел существование нашей конторы и исправно финансировал ее он лишь из любви к Маше, а любовь была самой настоящей и, вероятнее всего, последней. Владимир сам это прекрасно понимал и оттого не жалел ничего для своего единственно важного человека. Он даже готов был терпеть мою физиономию на редких домашних праздниках, куда Маша исправно меня приглашала. В моем кабинете он, кажется, и вовсе никогда не бывал, поэтому, когда вошел, огляделся, принюхался и остался недоволен всем. Но все же преодолел себя – прошел глубже, чтобы добраться до окна, открыть его и на протяжении всего разговора оставаться поблизости.

– Привет, Андрей, – промурлыкал он, намекая на песню Ирины Аллегровой. – Ну, как дела, Андрей?

– Здравствуйте, Владимир Глебович. – Я встал, чтобы не оказаться в ситуации, где придется смотреть на него снизу-вверх.

– Компания, которую вы, Андрей, возглавляете, все годы ее существования приносит мне больше головной боли, чем радости. О прибыли я даже и не говорю…

– Но, Владимир Глебович, по итогам прошлого квартала…

– Андрей Константинович! – Олигарх так резко повернулся ко мне, что я даже удивился. Не ожидал такой скорости от человека, обладающего, мягко говоря, «неспортивной фигурой». – Меня не интересует ваша бухгалтерия. Если бы мне было это интересно, я вызвал бы к себе главбуха. И не так часто я с вами разговариваю, чтобы вы не могли позволить себе дослушать меня до конца!

Он пристально смотрел мне в глаза, я решил подыграть ему, виновато потупив взор.

– Так вот. Наступил момент, когда все мои вложения наконец-то могут принести пользу. – Он отвернулся и стал смотреть в окно. – Пользу не только и не столько мне, сколько стране… Вы наверняка в курсе всех перипетий политической борьбы, которая сейчас разворачивается? – Я утвердительно промычал. – И особое внимание уделяется пропагандистской работе. На внутреннем рынке у нас с этим все в порядке. Уровень патриотизма на должном уровне, Центральное телевидение и радио работают исправно. Но не все целевые группы охвачены. Молодежь сегодня, в основном, черпает информацию из Интернета… Плюс абсолютно отрезано от верной информации русскоязычное население Украины… А победа в информационной войне сегодня намного важнее, чем результат в реальных боевых действиях.

– В наше время бумаги и чернил надо бояться более, чем чего бы то ни было другого.

– Хорошая мысль.

– Не моя.

– Потому и хорошая, – Владимир Глебович порадовался собственной остроте. – Короче, начальник прознал, что у меня есть агентство с таким крутым специалистом, как вы, и нам с вами доверено нанести ответный удар в интернет-пространстве, где мы пока существенно проигрываем. Это не государственная политика, это наша добровольная гражданская обязанность… Задача серьезная и, разумеется, секретная. Облажаться нельзя. Справитесь – получите серьезную премию и продолжите свое шикарное существование за мой счет. Не справитесь… Закрою эту шарашкину контору, и это будет только начало нашего с вами диалога. Все ясно?

– Куда уж яснее… Понадобятся дополнительные бюджеты, Владимир Глебович. – Олигарх резко повернулся, я поспешил пояснить: – Нужна хорошая команда креативщиков и компьютерщиков, секретная команда.

– Хорошо, вы получите все необходимое. – Директор покинул помещение с таким же недовольным выражением, с каким появился в кабинете. Не успела затвориться дверь, а я уже щелкнул зажигалкой и, закрыв глаза, глубоко затянулся… Хорошо…

Я протянул руку и нажал кнопку:

– Юля, вызови мою специальную команду. В полном составе.

Через несколько минут мой штаб был в сборе. Ребята сидели и слушали мою проникновенную речь. Призвав на помощь все свое красноречие, я объяснял им, что пришло время наконец-то поработать и на благо Отчизны. Я говорил, что наши успехи на рынке «агитпрома» не остались незамеченными и вот наши талант и профессионализм понадобились Родине! Я обещал им славу на века и хороший гонорар уже в этом месяце….

– Андрей Константинович, – протянул руку, словно школьник, Костик, прекрасный сценарист и креативщик, тот самый, что придумал дочь офицера, – можно вопрос? А предыдущие наши разработки мы бросаем? Иными словами, переходим на противоположную сторону?

Все присутствующие синхронно перевели взгляды с Костика на меня. Я хлебнул кофе из бумажного стаканчика.

– Вопрос не в бровь, Константин! – Я пробежал взглядом по лицам ребят, пытаясь понять, какого ответа они от меня ждут. – Конечно, мы можем бросить все, что так долго делали, над чем так кропотливо трудились… А заодно отказаться от гонорара… – По комнате пробежал недовольный шепоток. – Но я думаю, что мы в силах справиться с любыми задачами, независимо от их сложности и количества… Что, Костик?

– Андрей Константинович, правильно ли я понял, что мы будем… одновременно… В общем, что мы будем бороться сами с собой?

– Да, Константин! Да, черт побери! Мы бросим вызов сами себе! Что может быть интереснее? Какая дуэль может быть более захватывающей! Впервые в истории мирового пиара со времен Иисуса Христа! Мы будем первыми! Это словно высадка на Луну. Мы залежались на облаках успеха, ожирели и отупели! У нас нет равных соперников, кроме… Костик?

– Нас?

– Точно! У нас нет соперников достойнее и интереснее, чем мы сами! И чтобы доказать, что достойны этой борьбы, Костя, знаешь с чего ты начнешь?! – Костя ошарашенно помотал головой. – С крымчанки, дочери офицера! Завтра утром жду решения проблемы, как ты ее нейтрализуешь и что предложишь взамен! Все за работу, у нас дел невпроворот!

Дав ценные и не очень указания, я накинул пиджак и покинул офис. Хотелось куда-то двигаться, началась какая-то внутренняя чесотка, внутри закипали раздражение и злость на себя и весь мир. Сяду в машину, помчусь по вечерней Москве. Заглянул в телефон: пробки девять баллов. Далеко я так не уеду… Водитель открыл мне дверь, я отпустил его домой. Сам поеду. Сел за руль, завел двигатель, закурил, опустил стекло, включил радио. Из колонок голос Лимонова призывал меня к революции, как единственно возможному выходу из критического положения, в котором оказалась Европа и вся западная цивилизация. Революция… Как мне это надоело. Когда я родился, запах революций пятого и семнадцатого годов двадца– того века не то, чтобы не развеялся, его берегли и заставляли вдыхать, щедро поливая соусом Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн. Потом перестройка, девяносто первый год, девяносто третий, кризис девяносто восьмого, две тысячи восьмого, четырнадцатого, санкции… Интересно, я когда-нибудь спокойно поживу? Когда ж вы все навоюютесь, революционеры проклятые… Поэтому и стремятся люди «свалить из страны», неважно куда, лишь бы куда-нибудь, поэтому и наполняются банковские ячейки, поспешно, в страхе, что в очередной раз поменяются правила игры или произойдет ваша хваленая революция, все отнимут и поделят… А ведь и происходят революции часто потому, что грабят одних людей другие, наполняя ячейки, чтобы свалить… Замкнутый круг. Я заглушил машину и пешком пошел к метро. Там, в темном подвале, располагалось место, куда я всегда приходил, чтобы забыться. Я называл его «подвальчик», хотя он имел официальное имя – бар «Бар». Владел им, как несложно догадаться, человек с чрезвычайно богатой фантазией. У Никиты было только два интереса – культура собственного тела и этот самый бар, место, прямо скажем, захудалое, довольно грязное и тем мне особенно близкое и родное. Здесь, в окружении сомнительных личностей, под безвкусным абажуром из восьмидесятых, за любимым столиком в углу я отрекался от всего, что было, есть и будет, опускался на дно и выпивал первую рюмку. После пятой я уже взмывал над столиками и, сделав пару кругов под потолком, задевая крыльями бутылки на стойке бара, вылетал в низкую дверь и устремлялся ввысь словно ракета… Я летел.

– Как обычно? – У Никиты был на подхвате официант, но ко мне он всегда подходил сам.

– Как обычно. – Я пожал его накачанную руку.

Никита быстро вернулся с графином водки и покрытой инеем рюмкой, рядом поставил селедку с отварной картошкой и свежим луком, тарелку с нарезанным бородинским.

– Что, Андреюшка, не весел, что ты голову повесил?

– Да работушка, Никита, срам, позор и волокита.

– Так смени ее уже, – Никита облокотился на стол, и бицепсы красиво заиграли в полумраке забегаловки. – Ты жалуешься на работу, сколько я тебя знаю. Так же нельзя, карму свою убиваешь, Андрей, враньем занимаешься…

– Рекламой и пиаром! – поправил я собеседника, опрокинул первую рюмку и поймал вилкой кусок сельди.

– Я и говорю – враньем. Ведь ты не веришь в то, чем забиваешь людям головы, а значит, врешь. И ладно бы другим, ты и себе врешь, отсюда и проблемы все твои.

– Никит, а скажи мне: как ты умудряешься баром владеть, в баре работать и не бухать?

– Это вопрос с подвохом?

– Почему ты не допускаешь, что я, как ты говоришь, другим вру, а в себя это не пускаю?

– Потому что, Андрей, – Никита наполнил мою рюмку до краев, – если бы было так, то я два-три раза в неделю не запихивал бы твое бесчувственное тело в такси.