Кейс № 5. Шаверма

Помню то чувство, когда мы буквально физически стали врастать в Питер, обзавелись полезными связями, приятелями и как-то перестали даже думать о возвращении в Москву. Незаметно это самое возвращение перестало быть нашей главной целью, смыслом нашего существования, и газеты мы покупали все реже. Сергеич в силу возраста и привязанности к родным переживал этот период труднее нас. Он отсылал им деньги и звонил раз в неделю, мы тоже постепенно стали снимать завесу секретности, выходя на связь с близкими.

Растущие доходы позволили снять бывшую коммуналку на Литейном. Она была в ужасном состоянии, но там было пять комнат, и мы наконец перестали чувствовать себя как в общежитии, а я даже смог позволить себе чаще жить интимной жизнью с поклонницами моего «магического» голоса. Быть радиоведущим с материальной точки зрения всегда было невыгодно, но в девяностые ты при этом казался каким-то небожителем. Появились первые коммерческие станции и в сравнении с советским традиционным радиовещанием новое поколение ведущих больше походило на марсиан. Поэтому сексуальную жизнь во всем ее многообразии я заимел довольно быстро. К тому же шло время, я возмужал, отрастил усы и наглость.

Как-то одна из моих прекрасных возлюбленных задержалась до глубокой ночи и нам захотелось чего-то поесть. У Вики, кроме огромного носа, доброты и шубы, был еще один повод для гордости – старенький «Мерседес». На нем-то мы и помчались на угол Невского и Маяковского в ресторан быстрого питания, чтобы набрать огромные пакеты всякой гадости. В те годы я еще не знал, что гамбургер, пролежавший четырнадцать лет, выглядит точно так же, как после приготовления, а кола – обязательный атрибут американских полицейских, которым оттирают кровь от асфальта. Да если бы и знал, не думаю, что меня бы это остановило.

На улице никого не было, когда мы садились обратно в машину, нагруженные картошкой фри и бургерами. Стояла промозглая темная погода, привычная для Питера. Единственный фонарь на какие-то десятки шагов освещал центральную магистраль. Но не успела Виктория завести свой раритетный автомобиль, дверь с моей стороны распахнулась, и три огромные тени заслонили свет того самого фонаря. Ближняя тень заорала: «Ну что, сука, помнишь меня?!» – и, схватив одной рукой за грудки, второй начала наносить мне мощные удары в челюсть. Я от шока и неожиданности не только не пытался увернуться от ударов, но и успевал оправдываться, мол, это не я, вы меня с кем-то спутали. Но тень не вслушивалась в мои вопли. Отправив меня в нокаут, она навалилась на меня всей тяжестью своей доброй сотни килограммов так, что я не мог пошевелить даже пальцем. Сквозь вату оглушенного сознания и тела, вдавившего меня в кресло, я услышал крики Вики: «Сумка! Помогите! Грабят!» Я попытался скинуть с себя грабителя, но не смог. Какая-то неведомая доселе ярость овладела мной. Я вспомнил все те случаи в моей жизни, когда всякая дрянь брала меня нахрапом, вгоняла в ступор своим поведением и растворялась в ночи с моим бумажником или просто оставляя меня униженным. «Неготовность» противостоять хамству и наглости всегда дает фору злодеям. И лишь потом, когда все уже произошло, обыватель думает про себя: «Эх, надо было поступить так или эдак» – но поезд уже ушел. И в этот раз все произошло бы точно так, если бы не Вика. Она вцепилась в сумку, словно это сама жизнь, словно не Вика она, а Кощей, а в сумке той яйцо, а в яйце – игла. Короче, своим безумным порывом Виктория выиграла несколько секунд для меня. Не в силах скинуть тяжеловеса, я выдохнул весь воздух и выскользнул из-под него на улицу, рядом с машиной стояла еще одна тень, третья, чуть поодаль – на шухере. Все, что случилось потом, заняло, вероятно, несколько секунд, но для меня словно растянулось на долгие минуты, я видел происходящее как в замедленной съемке, будто все герои существуют в рапиде, а я наделен сверхспособностью передвигаться нормально. Стоящую снаружи тень я вырубил одним ударом в пах – тень покачнулась и, выронив нож, завалилась на бок. Из машины торчали ноги главной тени, которая боролась с Викой за сумку.

Я попытался вытащить тень за ноги, но у меня ничего не вышло, я только получил удар ногой в лицо, это меня разозлило еще больше. Обежав машину, я открыл водительскую дверь, схватил тень за волосы и, что было сил, рванул на себя. Вытащив тело почти наполовину наружу, не отпуская волос, я начал бить ногой по лицу. Нанеся десяток сокрушительных ударов, я взял его второй рукой за ремень брюк, поднял в воздух (откуда только такие зверские силы взялись?) и откинул на несколько шагов. Я чувствовал себя супергероем, невероятным силачом. Покончив со вторым, я развернулся к третьей тени, которая, как я видел боковым зрением, сделала было пару шагов в мою сторону. Тень замерла, попятилась и скрылась в начинающейся метели. Я подошел к лежащему и перевернул его ногой на спину. От лица осталось немного, но я смог узнать Арсена. Меня кто-то дернул за рукав, я резко развернулся в готовности нанести удар… Вика. «Андрюша, поехали?» Я огляделся. Центр Петербурга. Никого. Только ветер воет в окоченевших водосточных трубах, и одинокая дворняга жмется к вентиляционной шахте, гоняющей тепло из метро. Вспомнилась гоголевская «Шинель»… «Вика, заводи!»

Я не знаю, выжил ли Арсен. Ни до, ни после этого я так не избивал человека. Надо сказать, что нога у меня вскоре распухла, и неделю я не мог носить обувь своего размера.

Моя работа в медиа серьезно облегчила проникновение на местный рекламный рынок. И через пару лет начали появляться собственные (настоящие!) контракты. Никогда не забуду нашего первого питерского клиента. Сейчас трудно в это поверить, но это была точка, торгующая шавермой на Литейном проспекте. Что именно, с точки зрения Хачика Степановича, который к нам обратился, должна была ему дать реклама на радио? Каким образом она могла повысить продажу шавермы? Это тайна, покрытая мраком. Разумеется, любой маркетолог, да и просто здравомыслящий человек объяснил бы Хачику Степановичу, что для увеличения продаж необходимо развивать качество обслуживания, придумать собственные «фишки», гибкую систему скидок для постоянных клиентов, специальные предложения, ну, а если уж и делать рекламу, то на месте продаж – наружную, разработать свой фирменный стиль и громогласно зазывать прохожих, ибо место, где располагалась забегаловка, было и без того весьма проходным.

Но не нашей заботой было объяснять все это коммерсанту, который мечтал отдать нам свои деньги. Нашим делом было продать ему максимум услуг и заработать как можно больше. Что я и сделал. Я продал ему, ибо в момент, когда он к нам пришел, кроме вывески «Шаверма» у него ничего не было:

1. Креатив по созданию бренда.

2. Разработку фирменного стиля.

3. Создание слогана.

4. Производство вывески и оформление кафе.

5. Создание радиоролика.

6. Двести выходов ролика в лучшее время в рекламных блоках.

7. Пятьдесят спонсорских заставок перед выпусками новостей.

8. Десять прямых эфиров из кафе с розыгрышем подарков.

9. Производство подарков с фирменным логотипом.

10. Производство тысячи визитных карточек Хачика Степановича с золотым теснением и гербом.

Мы возвращались в большую игру! И снова трудились все вместе над одним проектом. Маша и Сергеич рисовали, пилили, стругали, я занялся концепцией в целом и радио в частности. Через три недели весь Питер узнал о «Шаверме на Литейном».

«В эфире новости! Спонсор выпуска «Шаверма на Литейном». «Шаверма на Литейном» – и люди сыты, и кошки целы!» Сегодня в Петербурге в Петропавловской крепости пройдет фестиваль ледяной скульптуры…»

Отмечать первый крупный успех отправились в модное в то время петербургское заведение «Пурга». Место со всех сторон примечательное. Во-первых, у него была уникальная концепция. Вне зависимости от времени года и дня недели, ежедневно там отмечался Новый год. Официантки в костюмах зайчиков, Дед Мороз, поздравление президента, мишура и пробки от шампанского, летящие в потолок. Для таких безумных людей, как мы, это было самое подходящее место. И, конечно, главной достопримечательностью этого шалмана была публика – фантастическая, удивительная, ненормальная. Артисты и первые белые воротнички, проститутки и прогрессивные чиновники, в общем, люди, готовые до пяти утра пить шампанское из горла, танцевать, а после быстро добраться до дома, принять душ и поехать на работу. Попасть в заведение без бронирования или не по знакомству было невозможно. Там мы и встретили очередной Новый год нашей жизни, потому что решили, что это – точка отсчета, начиная с которой, все будет невероятно хорошо, мы станем успешны, богаты, вернемся в Москву… Во время этого тоста мы посмотрели друг на друга. А так ли нам хотелось в Москву? Сергеичу хотелось точно меньше всех, он признался нам, что у него уже давно в Петербурге женщина и скоро будет ребенок. Мы над ним посмеялись, прозвали шейхом и многоженцем, поздравили, а Машка даже прослезилась, потом пробили куранты, Брежнев произнес поздравительную речь, и мы продолжили петь и танцевать. Мы водили хоровод вокруг елки вместе со всеми этими безумными людьми, которые в тесном полуподвальном помещении посреди серого города, построенного на костях и болоте, пытались разукрасить ночь всеми возможными красками. Мы были молоды и пьяны, Сергеич спал, Маша поцеловала меня, затащила в туалет и буквально силой взяла. Казалось, мы оба протрезвели в какой-то момент, за дверью гремела музыка и кто-то ломился в туалет, но мы ничего этого не слышали, мы только бились друг о друга, как две лодки на волнах, оставленные рыбаками на ночь.

– Я люблю тебя, – сказала Маша, в ту секунду, когда я взорвался новогодним салютом, и прижала мою мокрую голову к своей небольшой, но очень красивой груди.

Это была великолепно долгая ночь, а когда я проснулся, мне кажется, я был еще немного пьян. Рядом тихо спала Маша. Я застыл, глядя на нее. Какая же она красивая. Это стройное упругое тело и улыбка… Даже когда спит, улыбается. А ведь рядом со мной уже столько лет настоящее чудо, подумал я. Может, стоит измениться? Взять и измениться прямо сейчас! Перестать трахать все, что движется, остепениться, бросить пить, и, возможно, даже курить. Мы снимем мансарду! Большую и светлую студию с видом на Неву, солнце будет будить нас по утрам своими нежными лучами, повсюду будут разбросаны ее рисунки, прямо на которых мы будем заниматься любовью… А потом настанет время, мы родим красивых детей и уедем жить в Италию.

– Ты куда? – Маша проснулась как раз в тот момент, когда я надел брюки, подобрал остальные вещи и попытался тихо выскользнуть из комнаты. Она смотрела на меня и улыбалась. Она ни о чем не жалела.

– Куда-куда, на работу! Не хотел тебя будить. – Я подошел к ней и неловко чмокнул в лоб.

– Сегодня же суббота, ложись. – Она по-кошачьи выгнула спину, и простыня соскользнула, обнажив одну ногу и изгибы выше.

– Звонил коммерческий директор, – сочинял я на ходу, быстро одеваясь, – там какой-то «жирный» клиент, в понедельник надо запускать рекламную кампанию, вся надежда на меня! А ты, пожалуйста, загляни к Хачику Степановичу, забери остаток денег.

– Хорошо… – прозвучало как-то устало у меня за спиной, когда я закрывал дверь.

Я поехал в один из бесчисленных кабаков, которые, как грибы после дождя, росли в Питере, чтобы позавтракать, и просидел там до ужина. Я не съел ни крошки, но выпил очень много водки. И уехал я оттуда не один, а с какой-то толстой бабой. Я рассказывал ей пошлые анекдоты, а она все время ржала. Мы приехали к ней в Веселый Поселок, где в однокомнатной квартире, кроме нее, жили ее мама и ее дочь, и трахались прямо в этой комнате, и я ей снова рассказывал анекдоты, а она снова ржала. Утром мы очнулись и вчетвером позавтракали. Толстая баба оказалась милой домашней женщиной, приготовила вкусные блины и сварила кофе, ее мама смотрела на меня с осуждением и неприязнью, дочка с надеждой, а я смотрел в чашку с кофе. Допив, я встал и вышел из квартиры, не сказав ни слова, не узнав, как зовут хотя бы одну из этих женщин. Я вышел на улицу, достал сигарету, закурил. Неподалеку копошились экскаваторы – говорят, здесь будет большая ледовая арена к чемпионату мира по хоккею. Я чувствовал себя не очень свежим во вчерашней одежде, но меня это очень устраивало, мне хотелось побольше дерьма вылить на себя и свою жизнь.