Глава пятнадцатая. Хода

– Отправили уже погоню за Торном? – спросил Эйк, когда Шэк вошел в трактир, расправил усы и проследовал к столу, за которым кроме верзилы расположились уже и Мушом, и Хопер.

– Пока нет, – потер усталые глаза Шэк и кивнул Хоперу. – Я пришел к тебе только потому, что видел, как ты сражался, приятель. Ну и потому, что об этом попросил Эйк. Но предупреждаю сразу, некогда мне пустые разговоры взбалтывать, поверь на слово.

– Я тоже просил тебя, Шэк, о встрече, – напомнил Мушом. – Я, конечно, понимаю, что рядом с Эйком всякий воин, что осел возле боевого коня, но просили мы оба.

– Не горячись, красавчик, – прогудел Эйк. – Дело такое, что горячка ни к чему. Шэку и в самом деле не до нас пока. Но время он выкроил. Наверное, ночь не спал? Что новенького, Шэк?

– Бран Вичти со всей своей стражей покинул Урсус, – проговорил, не сводя взгляда с Хопера, Шэк. – Едва я начал разбираться с побегом Торна, так сразу же и умчался куда-то… С подбитым глазом. Интересно, кто это расстарался? Жаль, что не я… И, похоже, уволок гарнизонную казну. И когда мне спать?

Хопер окинул взглядом уставившихся на Шэка йеранцев и, подозвав Тика, попросил лучшего вина и лучшей закуски на всю компанию.

– Ты ведь не думаешь, что у меня лишней монеты не найдется, чтобы здесь харчеваться? – поинтересовался Шэк, распуская на животе ремень.

– Нет, – успокоил мастера стражи Хопер. – Даже в голову не приходило. Но то, ради чего я тебя позвал, Шэк, настолько важно, что однажды ты меня сам потащишь в этот же или еще какой трактир и будешь кормить и поить. Хотя уже завтра с утра пораньше я уйду из города. Так что отложим это дело на следующий мой приезд. Но прежде чем я свой разговор заведу, ответь, если можешь, отчего погоня за Торном не послана?

– Не все ясно с этим Торном, – нахмурился Шэк. – И все потому, что с Браном Вичти еще больше неясностей. Вчера без моего ведома бросили в темницу его стражницу, одну из двух смазливых сестер, что не отходили от берканского поверенного ни на шаг. Утром ее там не оказалось, но и с Браном ни она, ни ее сестра город не покидали.

– Они не могли сговориться, – сдвинул брови Эйк. – Торн с Браном. Никак, уж поверь мне, Шэк. Тут все хитрее…

– Куда уж хитрее, – скрипнул зубами Шэк. – А если я скажу, что кровь, пролитая у ворот Урсуса, тоже была кровью стражников Брана?

– Это еще как? – не понял Мушом.

– Стражники мои все оказались в караулке, – прошептал Шэк. – Шесть человек. Весь ночной дозор. Зарезаны… Зарезаны и сброшены кучей, скорее всего еще до побега Торна. Еще шесть вдов в городе, раздери меня демон! А те четверо, что стояли на воротах – все брановские. И в одежде моей стражи. Вот их-то и порубили. Причем все – новички. Бран их только на днях набрал. Из бродяг. Что скажете?

– Что-то больно мудрено, – поскреб подбородок Эйк. – Не могу даже сообразить…

– Я тебе еще с утра сказал, что-то не то в городе творится! – стукнул кулаком по столу Шэк. – Даже поперек жатвы! Хорошо хоть в тюрьме никто не погиб, у одного увальня лишь шишка на затылке. Но там другая песня, магия. Неведомая магия приложила всех. Вся стража чувств решилась.

– Э! – поднял брови Мушом. – А как же беглецы? Их, значит, магия не касалась?

– Не знаю, – стиснул ладонями виски Шэк. – Может, они и колдовали? Кое-где я видел кровь… Чья она была? Да и Сопа с Бретом явно водой отливали. А клетка у Торна просто была взломана, здоров же ветеран, ничего не скажешь. И вот еще добавлю, похоже, что ходатайство о его казни тоже подделка. Вот и думай, отправлять ли за Торном погоню? Или за Браном гнаться? Да и с казной этой… Десять тысяч золотых монет! Жалованье всего гарнизона за полгода! Что скажешь, Эйк?

– Тяжелый мешочек, – пробормотал великан.

– Меня, значит, не спрашиваешь? – нахмурился Мушом.

– Я знаю, что ты скажешь, – поморщился Шэк. – Будет ли задержка жалованья?

– Кстати! – подскочил на месте Мушом.

– Не знаю! – отрезал Шэк. – А ты что скажешь, Хопер?

– За Торном надо отправлять погоню, за Браном – уведомление о его чудачествах, – предложил Хопер. – Только погоня не должна слишком уж спешить, а уведомителям следует торопиться, да сберегаться от перехвата. Не сладко тебе приходится, Шэк. Но я вернусь к тому, с чего начал. С дела, в котором потребуется твоя помощь, но от которого тебе же и твоему королевству польза выйдет.

– Выкладывай, – расправил усы Шэк. – Ты, конечно, имей в виду, что я против присяги не пойду, о чем бы ты ни попросил, но я и сам хочу у тебя кое чем поинтересоваться. Правда ли, что в хозяйстве Вегена возле острога двойного менгира прикопан не альбиусский капитан Кригер, а полузверь, в которого он начал обращаться? И что это значит?

– Насчет правды ты можешь у Эйка или Мушома спросить, они рядом стояли, когда мы погребение тревожили, а вот о значении увиденного можно и погадать, – согласился Хопер. – Ты ж понимаешь, что если бы я знал, что случилось с Кригером, я бы уже спешил или к твоему королю, или в ближайший храм и орал во все горло? Но я не знаю, хотя одно с другим сложить могу. Ясно одно – то, что случилось с ним, связано с жатвой. В Урсусе колокол звонил?

– Звонил, как не звонить, – кивнул Шэк. – Четыре дня голову раскалывал. Сначала нам не до него было, мы тут то энсов искали по соляным штольням, то народ от заразы с помощью храмовой мази сберегали, да и вся эта история с принцем Хо изрядно нам крови попортила. Но четыре воина, что пытались звон притушить, удавки на горло схлопотали.

– В Альбиусе за десяток воинов в расход пошло, – прогудел Эйк. – На колокольне сгорели. Я ж говорил тебе, Шэк. Вот Хопер тот звон и остановил, да не только в Альбиусе, но и в Урсусе, да и во всей Беркане. И сам кардинал Коронзон вынес его на руках из ратуши за минуту до того, как она рухнула.

– Руку покажи, – попросил Шэк.

Хопер стянул с правой руки перчатку и показал ладонь, чернота на которой уже переползла запястье и ушла под рукав.

– Как это связано с клыками Кригера? – спросил Шэк.

– Это проклятье, – объяснил Хопер. – Конечно, вся жатва – это проклятье. Но жатва для всех, а это пакость для меня лично. Ты ведь не веришь в сказки об искуплении грехов и наказании божьем?

– Ты сейчас случаем не ересь проповедуешь? – прищурился Шэк.

– Брось, старина, – поморщился Мушом. – Мы не в Храме с тобой.

– Нет, – покачал головой Хопер. – Это не ересь. Разве святые отцы говорят не о том же? Жатва – проклятье. Удавка на горло и страшные мучения. Энсы в белых масках на дорогах Берканы и фризское войско на западных границах. О воздаянии и искуплении молвят лишь полуграмотные храмовники в сельских часовнях. Только вот проклятье это не исчерпывает себя удавкой и мучениями. Всякий раз случается что-то новое. Теперь вот, похоже, клыки и когти. А может быть, что-нибудь и пострашнее. Для всех или почти для всех. Этот звон был словно крик о помощи. Тот, кто заставил звенеть колокол, взял на себя тяжкий груз, но не смог взять все. И в Альбиусе оказался я. Теперь у меня черная рука. Но пока чернота на моей руке не дошла до моего сердца, вот здесь в моей руке вязнут клыки и когти многих. И Эйка, и Мушома и, может быть, твои, Шэк, в том числе. Я взял на себя то проклятье. Не по своей воле, врать не буду. Я… и еще один человек, которого я не знаю.

– Говорят, девка это была, – вставил Мушом. – Молодая и красивая. Но ее мало кто видел. Так это что? У нее тоже черные руки теперь? Или одна рука, как у тебя? А что насчет груди? А…

– Зачем это нужно? – перебил Мушома Шэк. – Для чего это? Не черные руки, а клыки и когти?

– Для того же, для чего и удавка на горле. Для боли, для смерти, для ужаса. Только представь, что половина твоих стражников обратится в зверье. Ужас умножится многократно, Шэк. Кровь польется рекой.

– И что же? – побледнел Шэк, уставившись на собственные ладони. – Устоять невозможно?

– Можно устоять, – вздохнул Хопер. – Пока чернота ползет по моей руке. А там уж… как повезет.

– А вот и я! – появился с деревянным подносом, заставленным снедью, Тик. – Угощайтесь, дорогие гости. Сейчас и вино доставлю! Лучшее! Припасенное для самых-самых!

– Вот ведь поганец, – покачал головой Шэк вслед Тику. – Я его, конечно, отвадил, не по мне доносчики, тошнит меня от доносов, но Торна Брану Вичти трактирщик сдал. Ну ладно, с этой поганью я сам разберусь, все-таки повар он редкий, сам король его привечает. Так, о чем это я? Подождите греметь кубками. Ешьте, но запивайте вон… пивом. Если что-то понять хотим, не стоит голову туманить.

– Все равно же не поймем ничего, – огорчился Эйк. – В любом случае, вы лучше придерживаете меня, а то прискачет сюда этот толстяк, а ну как я случайно его задену?

– Не заденешь! – ударил кулаком по столу Шэк. – И напряги свою понималку. Не прикидывайся дурачком, Эйк, не поверю никогда в твою глупость. Кстати. Скажи-ка мне, Хопер, а почему я должен тебе верить?

– Тебе честно ответить? – спросил Хопер. – Так вот слушай. Съешь ли ты все это, что стоит на столе, или нет. Выпьешь ли принесенное вино или домой его оттащишь, верно лишь одно. Ты мне ничего не должен.

– И мне! – жадно хлебнул из кубка Мушом. – То есть, это я никому ничего не должен!

– Ты видел, как он сражался, Шэк, – пробубнил Эйк с набитым ртом. – А я видел, как рушилась ратуша, из которой этого Хопера сам кардинал на руках выносил. И рассказать это все могу еще не один раз! Чтобы ты запомнил!

– Я тоже видел! – кивнул Мушом. – А вот Стайн не видел, но он уже с оказией в Альбиус отправился. Скоро принц Триг здесь будет. И если мы что-то хотим сделать, надо делать сейчас. Принц крут норовом, спуску не даст. Особенно если его сын так и не придет в себя.

– Ладно, – мотнул головой Шэк. – Говори, чего хочешь. Но сразу отмечу, Филию я так и не нашел. Да, Эйк намекнул, кого ты ищешь. И из города не выходила ни женщина на нее похожая, ни девчонка. Все входы в соляные копи под охраной, все ворота под охраной, на стенах дозорные. Мышь не пробежит, Хопер.

– Так может быть, она в городе? – нахмурился Хопер. – Я поклялся Торну, что найду его дочь.

– Стражники говорят, что в доме Унды была найдена записка, – пожал плечами Шэк. – Она была заклеена и надписана Брану Вичти. Ему ее и передали. Может, в ней все дело?

– Мы же не можем прочитать ее? – спросил Хопер. – Значит, мне нужно попасть в дом Унды и осмотреть его. Хотя бы то место, где была найдена записка.

– Это невозможно, – усмехнулся Шэк. – Бургомистр приказал опечатать дверь.

– Через стену, – предложил Хопер. – Так, как попали в ее дом энсы. У тебя же есть проход к менгиру?

– Ладно, – скрипнул зубами Шэк. – И что же мы там найдем?

– Что-то найдем, – уверенно сказал Хопер. – Или ты думаешь, что эта Филия могла растворится в воздухе вместе с девчонкой?

– Не знаю, – поморщился Шэк. – Напомню, кстати, что и Торн, и его спутники – все уперлись, что девчонки с ними вовсе не было. Хотя я ее сам видел! А про Филию я знаю мало, но про ее мать – Унду – говорили всякое. И про исчезновение тоже. Она точно ведьма, поверь мне. Хотя, никого я не нашел, кто бы ее видел в последние годы.

– Верю, – поднял руки Хопер. – Верю, что ты в это веришь. Остальное требует проверки. Кстати, у меня есть еще одна просьба. Та самая, которая может принести пользу. Я должен осмотреть принца.

– Ты свихнулся? – спросил Шэк.

– Не знаю, – прошептал Хопер. – Но если да, то уже привык и даже приспособился. Ты не забывай, Шэк, что я лекарь. Мне неведомо, что за лекарка Филия, о ее матери, во всяком случае, слава ходит по Беркане, хотя я так и не заглянул к ней ни разу, никогда не заставал ее в городе, но то, что я услышал о состоянии принца, может оказаться следствием магии.

– Магии? – оторопел Шэк. – Какого демона заколдовывать принца? Для того, чтобы его спутников было удобнее лишить голов?

– Необязательно, – предположил Хопер. – Порой это делается, чтобы больной или раненый не умер от боли. Человек погружается в сон и не чувствует, как его раны заживают. Но если Филия не слишком умела… она могла и перестараться. Что, конечно, не принесет пользы принцу.

– И ты можешь определить, есть ли там магия или нет? – понизил голос Шэк.

– Я могу даже снять ее, – прошептал Хопер. – Если повезет.

– Хорошо, что мы не выпили, – проговорил Шэк, вытирая пот со лба рукавом. – Вдруг столкнемся с королем? Он слаб здоровьем и не выносит запаха вина. Конечно, мы попытаемся с ним не столкнуться, но будьте уж готовы отбрехиваться от его величества со всем старанием. Он может прийти проведать внука. Эйк и Мушом, вы пойдете с нами. Вас король должен помнить. На всякий случай. Раздери меня демон, как бы это было важно привести Хо в чувство до возвращения Трига!

– Давай сначала разделаемся с домом Унды, – предложил Хопер.

От кучи обожженных костяков возле урсусского менгира сладко воняло тленом. Мушома вырвало тут же.

– Вот стена двора Унды, – показал Шэк, прикрывая лицо мокрым платком.

На пошедшей от времени трещинами стене были видны следы, словно кто-то уже карабкался по ней.

– Ясно, – укоризненно посмотрел на Шэка Хопер. – Разбирательство было не слишком тщательным. А ну-ка, подсади меня, Эйк.

– Сам я не полезу, – буркнул Эйк. – Меня некому подсаживать.

– Я тоже останусь здесь, – принялся полоскать рот водой из фляжки Мушом. – Все равно уже вырвало. Да и не хочу. Все-таки Унда… Не по себе как-то. И плевать, что ее никто не видел долгие годы. Вдруг она в мертвом виде по двору бродит?

– Эх, – зло прошипел Шэк и, подобрав полы котто, наступил на руки Эйку, – сам бы себя увидел здесь, и то бы не поверил.

Во дворе Унды было тихо. Запах тлена от менгира почти не ощущался. Пахло травами и еще чем-то пряным. Почти у стены стоял на каменной плите небольшой, кованный стол. Лужи крови на плитах успели впитаться в камень.

– Ну? – прошептал, оглянувшись, Шэк. – Что скажешь? Записка была на этом столе. Вон проход в дом, за ним выход на улицу. Энсы прятались в доме, сразу скажу, от тесноты ни Филия, ни ее маменька не страдали. И твари эти могли просидеть здесь и год, и два, если бы не Торн. Вон та кровь – кровь энсов. Здесь – кровь принца. Куда делась девчонка? За стеной была моя стража. Дыра в отхожем месте, прямо скажем, не для бегства. И голова не пролезет. Куда она делась? Не девчонка, так хотя бы Филия! Она ведь точно была дома, сам бургомистр приходил к ней и предупреждал, чтобы никуда не выходила. Будешь осматривать дом? Чего застыл-то? Я полы вскрывал во всех комнатах! На чердаке каждую пядь пыли вынюхал! Нет здесь никого!

Хопер стоял, смотрел на исцарапанную, некогда глянцевую поверхность стола и снова повторял про себя весть, донесенную ему Эйком: «И если он жить хочет или облегчение получить, пусть смотрит и слушает».

– Ау, – буркнул Шэк и постучал по столу. – Ты еще здесь, Хопер?

– Здесь, – показал на стол Хопер. – Здесь выход. Письмо лежало на столе или было приколото к нему?

– Приколото ножом, – нахмурился Шэк. – Вот след. А ты откуда знаешь?

– И на столе кроме этого письма ничего не было? – спросил Хопер.

– Ничего, – еще сильнее сдвинул брови Шэк. – Но ты на что намекаешь-то? Неужто не видишь? Стол врезан в плиту. Видишь клинья в пазах? Его и не сдвинешь с места. Его и не двигали, судя по всему, лет двадцать. Посмотри, он рассохся от времени. Ноги кованные, а верх-то дубовый!

– Да, врезан, – согласился Хопер. – Легкий, едва приметный отвод глаз, и вот уже обычный кованый столик кажется одним целым с тяжелой плитой.

– Так сдвинь его тогда, – обозлился Шэк. – Целый не целый, а двигать его пытались, когда обыскивали здесь все.

– Зачем же двигать, – вытащил из-за пояса нож и воткнул его в столешницу Хопер. – От подвижки записка не упала бы. А вот от наклона…

Стол наклонился неожиданно легко, стоило Хоперу сойти с плиты, но наклонился он вместе с оказавшимся не столь уж тяжелым основанием, обнажая темное отверстие в земле.

– Твою мать… – оторопел Шэк. – Неучтенный вход в соляные копи. Похоже и тоннель неучтенный. Вот и веревка, чтобы притянуть на себя люк. И кожаные отбивки, чтобы он не хлопал. И лестница внутри. А ведь Филия не выдала этот проход энсам. Не выдала! Тут ведь, главное, внутрь забраться. Выходов из копей за городом много, мы не все знаем.

– Не нужны мне выходы, – показал на надпись, сделанную мелом на обратной стороне люка, Хопер. – Вот, читай. «Хайборг. Трактир».

– Что же это получается? – нахмурился Шэк.

– Ничего не получается, – процедил сквозь зубы Хопер, потому что ясно чувствовал, что под этими двумя словами скрываются еще какие-то, но необходимость прочесть их вызывала у него злость.

– Чего ты замер? – не понял Шэк. – Хочешь спуститься?

– Нет, – мотнул головой Хопер, и вдруг ясно увидел проступающие на крышке люка руны, которые словно вплавлялись в его глаза: «Восемь и семь».

– Твою мать!

Вода стекала с лица на одежду, кажется, попала в нос. Шэк снова занес ведро, чтобы облить потерявшего сознание книжника, но Хопер уже зашевелился, встал на четвереньки, откашлялся, потом тяжело поднялся. Руку он почти не чувствовал, зато притухшая вроде бы боль понемногу начинала поджаривать его вновь.

– Ты болен что ли чем? – растерянно спросил Хопера Шэк. – Или припадочный? Предупреждай хоть! А если бы я тебя не подхватил? Так бы и нырнул в люк и шею сломал? Или затылком об стену. Вот как я тебя теперь к принцу поведу?

– Так и поведешь, – процедил сквозь зубы Хопер. – Что ты видел?

– Где? – не понял Шэк. – На люке? То же, что и ты. Хайборг. Трактир. Ты чего злишься-то?

– Тот, кто это писал, знал, что я прочту написанное, потому что никто другой не нашел бы этот ход. И мне это не нравится. Слишком похоже на засаду или что-то вроде того. Записку, кстати, положили уже после того, как Торна со спутниками взяли под стражу. Если ты здесь был, то считай, что ходил прямо над головами Филии и Гледы Бренин.

– И что же мне теперь делать? – развел руками Шэк.

– То что делал, то и делай, – отнял у него ведро и напился Хопер. – Надпись я сотру, и ты никому о ней не расскажешь. А теперь поспешим во дворец, скоро свечереет. День был тяжелым, а завтра мне уже снова в путь.

Четверка вошла во дворец со стороны южных ворот, которые смотрели на узкие улочки ремесленной слободы. Стража отсалютовала Шэку и не стала задавать вопросов, куда это он вместе с Эйком и Мушомом, напялившими на себя парадные кирасы, ведет незнакомца. Впрочем, Хопера было почти не видно за широкой спиной великана, а замыкающий четверку Мушом и здесь оказался всеобщим любимцем, называя каждого стражника по имени и одаривая пробегающих фрейлин восхищенными репликами.

Внутри покоев стражи было уже меньше, но Мушом вел Хопера и его спутников какими-то узкими коридорами, где стражи не было вовсе, зато пахло то кухней, то кожевенной, то конюшней, то еще чем-то, и в коридорах попадались только слуги. Наконец, переход закончился у винтовой лестницы, где Шэк приказал Мушому и Эйку остаться, а сам вместе с Хопером поднялся наверх.

Принц лежал на обычном ложе в келье, устроенной в одной из внешних полубашен дворца. Хопер сразу понял, что окна выходят на ту самую площадь, где еще ранним утром должна была состояться казнь. У постели сидела, опустив заплаканное лицо в ладони, пожилая женщина, о которой Шэк шепнул Хоперу на ухо, что сиделкой служит бывшая няня принца. Стены кельи были сложены из обычного камня, мебели, кроме пары табуретов, не было, и корзины, горшки и жестяные кастрюли, необходимые для ухода за беспамятным, стояли тут же, издавая тяжелый запах.

– Окно, – попросил Хопер. – Надо открыть окно.

– Пута! – окликнул сиделку Шэк. – Ты оглохла что ли?

– Что? – словно очнулась няня и тут же побежала, засеменила к окну.

– Давай, лекарь, – вздохнул Шэк. – Делай что-нибудь, а то не сносить не только тебе, но и мне головы.

– Делаю, – кивнул Хопер и под причитание няньки коснулся бледной, в цвет промытой морской водой и высушенной на солнце бумаги кожи принца, поймал чуть приметное биение жизни под этой бледностью, и уже после этого, не обращая внимания на всхлипывания сиделки, закрыл глаза и стал ощупывать грудь и руки распростертого перед ним молодого парня, пока не почувствовал что-то липкое и тянущееся, склеившее ему пальцы и медленно двинувшееся по его рукам.

– Ну, что скажешь? – спросил с тревогой Шэк.

– Скажу кое-что, – прошептал, не открывая глаз, Хопер. – Заклятие имеется, и наложено оно мастерски, но оно… очень опасное.

– Опасное… чем? – прошептал Шэк.

– Это заклятие смерти, – ответил Хопер.

– Так оно убивает его? – ужаснулся Шэк.

– Может убить, – кивнул Хопер. – Оно сохранило ему жизнь, не дало умереть сразу. Помогло телу впитать снадобья. Затем погрузило принца в глубокий сон, во время которого он должен выздороветь. Но слишком долгий сон, а этот наговор предполагает долгий сон, приведет к тому, что за исцелением последует изнеможение, а потом вполне возможно и смерть. Принц будет тратить самого себя на оздоровление, которое ему уже не требуется. Высохнет и угаснет.

– И ты можешь снять это заклятье? – прошептал Шэк. – Неужели Филия и в самом деле хотела убить принца? И почему она колдовала? У нее же нет ярлыка! Да и у маменьки ее, вроде бы нет… Вот ведь мерзавка…

– Нет, – качнул головой Хопер. – Не мерзавка. Но кто – не знаю. И убить принца она не хотела. И надпись на люке, и это колдовство сделано для меня, Шэк. И это, повторюсь, мне не нравится. Она, Филия, или тот, кто ее наставлял, знали, что я приду. Это весточка для меня, явно для меня…

– Так снимай быстрее заклятье! – яростно прошипел Шэк. – Забирай эту свою весточку!

– Не могу, – покачал головой Хопер, начиная задыхаться от ползущего по его рукам и груди к сердцу яда. – Теперь оно и на мне, и на Ходе. Я же говорю – это заклятье смерти. Я должен буду его кому-то отдать. Иначе оно нас обоих… может пожрать… Сейчас я упаду и буду лежать рядом с принцем. Задвинешь меня… под его ложе. Будь уверен, умрем мы одновременно…

– Так что же делать? – помертвел Шэк.

– Нужна… жертва, – усмехнулся Хопер и вдруг вспомнил не столь уж давний разговор с Аммой. Именно это слово его возмутило. А ведь она была права. Тогда, в Хмельной пади, случилось именно жертвоприношение. Через самоубийство. И о высоте, и о руке, и о невыносимой боли она тоже предупредила Хопера, а он полез на альбиусскую ратушу. Но она ничего не сказала о смерти при попытке исцеления принца. Или это что-то вроде полета комара, который глупо прорицать?

– Жертва? – побледнел Шэк. – Чтобы спасти Ходу, нужна жертва?

– О чем вы говорите? – вдруг произнесла женщина. – Объясните мне.

Шэк посмотрел на Путу так, словно при нем заговорило ложе или один из табуретов, но Хопер стиснул зубы и, стараясь не сбить дыхания, выдавил нужные слова:

– Отдала бы жизнь за него?

– А что, кто-то примет мою жизнь? – прошептала нянька. – Она же ничего не стоит…

– Ты с ума сошла, дура! – прохрипел Шэк. – Не знаешь, что говоришь! Надо найти! Найти кого-то… кого-то… Твою мать… И в темнице никого нет!

– Нет времени, – пробормотал Хопер. – Остались секунды. Ты уже не приведешь меня в чувство, Шэк. Никто в этом городе не приведет.

– Отдала бы, – выпрямилась женщина. – Он мне как сын.

– Ну, если только так… – прошептал Хопер и сквозь сковавшую его грудь немоту почувствовал то самое гадкое чувство, которое наполняло его и в предыдущие жатвы, и когда он видел умирающих нищих, и бесчинства храмовников, и все то, что казалось ему одной из оболочек его самого, или даже глубинной сутью всякого умбра, пусть и не совпадало ни на миг с тем, кем он хотел быть снаружи и изнутри. Он растопырил пальцы, выдохнул наговор-манку, ухватил что-то скользкое и гадкое, и защемив лоскут этой невидимой дряни, начал медленно тянуть его вверх, в сторону, к себе, от себя, освобождая и принца, и самого себя от накрывшего их холода, схожего с холодом смерти.

– А что мне делать-то? – всхлипнула нянька.

– А ничего, – ответил Хопер, взмахнул рукой и метнул скользкое и ужасное в ее грудь. Пута согнулась, словно Хопер метнул в нее камень. Стиснула руками грудь, в ужасе посмотрела на Шэка, на Хопера, забилась в тяжелом кашле, пустила ручейки крови изо рта и повалилась на пол.

– Милостивые боги, – прохрипел Шэк, глядя на бьющуюся в предсмертной агонии женщину. – А почему ты просто не бросил это в сторону… И что ты там бросил-то?

– Нельзя в сторону, – пошатнулся, присел на табурет Хопер. – Это заклинание подобно поганой болезни или паразиту. Обратно метнется. Или будет искать жертву, пока не изойдет ядом. Кого оно должно было настигнуть? Тебя? Эйка? Мушома? Короля?

– Но как же… Филия… – в бессилии опустился на второй табурет Шэк. – Я ж ее с детства знаю. Чтобы она такое…

– Не обязательно она, – ответил Хопер. – Заклятье могло лежать у нее сплетенным кем угодно долгие годы. Это ни о чем не говорит. К тому же, оно очень сильное. Очень. Я не знаю, кто бы еще мог сплести подобную гадость. В любом случае, только оно и могло спасти принцу жизнь. Сейчас куда важнее…

– Кто ты? – вдруг раздалось с постели. – Что здесь происходит? Где Торн? Где Гледа? Соп? Брет?

Бледный как тень, с трудом справляющийся с дыханием, принц Хода, приподнявшись на одном локте, смотрел поочередно то на Хопера, то на тело няни.

– Кто я? – задумался Хопер, как вдруг радостный шепот Шэка – «Ваше высочество, вы живы?» – прервался топотом на лестнице. В келью ввалились сразу и Эйк, и Мушом. Они были бледны и растеряны, и даже смотревший на них принц не заставил их улыбнуться.

– Ваше высочество, Шэк, Хопер… – прохрипел Эйк.

– Беда, – скорчил гримасу Мушом.

– Короля хватил удар, – кивнул Эйк и вдруг скривился, словно болью пронзило сразу все его зубы. – Не откачали. Умер сразу. Сейчас все лекари там. Топот во всех коридорах. Отправляют за принцем Тригом.

– Дед? – растерянно прошептал Хода.

– Послушай, – повернулся к Хоперу Шэк. – Времени на разговоры нет. У тебя есть полчаса, чтобы выбраться из города. Или меньше. Затем все ворота будут закрыты до возвращения принца Трига. И я ничего не смогу сделать.

– Выводи меня из дворца, – кивнул Хопер.

– Ты ведь Бланс? – чуть слышно прошептал Хода.

– Бланс? – не понял Шэк.

– Считай это моей детской кличкой, – качнулся Хопер. – Что вам угодно, ваше высочество.

– Сон, – скривился Хода. – Один и тот же сон. Женщина. Очень красивая женщина. С черными волосами. С глазами, которые пронзают насквозь. Она говорила со мной. Говорила одно и то же. Про тебя, Бланс. Ты должен пожать руку старому знакомому.

– Кому? – спросил Хопер.

– Не знаю, – выдохнул Хода и в изнеможении опустился на подушку.

– Что это значит? – спросил Шэк.

– Это значит, что принцу нужен отдых, хорошая еда и хорошее питье, – ответил Хопер. – Чтобы не повторялись кошмары. А теперь, я вынужден раскланяться.

Полторы недели потребовалось Хоперу, чтобы добраться от Урсуса до Хайборга. Полторы недели безумной боли, которая накатила на него после ворот Урсуса с такой силой, что он и книгу пророчеств, чтобы найти в ней восьмую главу и прочитать седьмой стих или седьмую часть, открыл лишь на третий день уже возле Могильного острога, но и открыв ее, не менее десяти раз пробежал глазами по строчкам, пока не уловил тягучий смысл нескольких предложений. Поблекшие от времени руны восьмой главы извещали Хопера о правилах изгнания демонов, но в самом стихе было сказано о другом: «Не то страшно, что захватывает пришлая мерзость плоть человека, а то, что и дух человека насилует, покоряет или изгоняет прочь, так что и изгнание демона не всегда способно вернуть человеку разум, следовательно, важно не только изгнать сущность, противную богу, но и сущность благостную удержать. Один лишь способ есть к этому, пусть он и труден, и почти невероятен – погрузить в сон несчастного, потому как во сне дух его у престола богов пребывает, и изнасилован, покорен или изгнан быть не может. Невероятность же этого способа заключается в том, что нельзя изгнать демона, не пробудив человека, или же тело его на смерть обречено будет. Но и убить человека нельзя, ибо демон готов будет вселиться в того, кто рядом. А если нет рядом достойного сосуда, то демон способен разделиться и вселиться в нескольких человек. Однако и то помнить следует, что сильный демон изгнан быть не может, если только он сам не покинет сосуд избранный им».

Хопер снова и снова перечитывал назначенный ему кусок текста, и все не мог понять, как он связан с его болью и с напастью, которая навалилась на весь Терминум? Да, случалось разное в первые годы после Кары Богов, бывало, что и выжившие в пламени катастрофы жрецы Храма Трижды Пришедшего изгоняли из тел людей, захвативших их умбра, неспроста оба выстроенных на пепелищах Терминума Храма истребляли прежнее учение, так и не поняв его силы, но теперь-то, что осталось от той силы? На что он рассчитывал, Хопер? На то, что еще лет десять, а то двадцать будет искать и изучать крупицы древнего знания, но нет у него уже этих десяти лет, а есть только боль и чернота, которая тянется к его чревному сплетению, прикрытому странным камнем лишь с одной стороны. Что хотел сказать ему этот всемогущий затейник седьмой частью восьмой главы еретической книги? Что он, Хопер, сам демон и должен быть изгнан из захваченного им сотни лет назад тела? Вряд ли это возможно, чем дальше по его руке ползла чернота, тем все больше Хоперу казалось, что он сам стал простым смертным, и обречен погибнуть вместе с порченной проклятием плотью. Да и нет уже и следа в этом теле прежнего хозяина. Или же речь шла о чем-то другом? Как связать в одно это поучение, собственное проклятие, ворожбу на альбиусской ратуше и вспыхнувшие там же слова – «Спящий просыпается. Следуй за болью. Спаси и спасешься». Или же каждая из этих фраз замыкается на другую? Первая – угроза. Вторая – путь. Третье – действие. Трижды пришедший. Трижды умерщвленный, трижды убитый, закиданный камнями пророк. Треугольник и круг на груди Хопера. Из плоти в плоть. Спасение от боли. Но нету спасения! Вот она боль, подбирается сверху, садится на плечи и долбит стальным клювом в затылок!

На четвертый день Хопер ушел к югу, благоразумно огибая Пепельную пустошь и неблагоразумно не прислушиваясь к сетованию дозорных, что гебонцы расшалились в окрестностях, и десятком опасно путешествовать, а уж в одиночку верная гибель, но ему словно везло. Он не встретил ни единой разбойничьей шайки, хотя следы их поганого промысла на дороге время от времени попадались. На двадцать первый день жатвы, через день после того, как Торн с найденной им дочерью и спутниками, переходили по вешкам вандилскую топь, Хопер вошел в трактир, расположенный у восточной башни неприступного замка Хайборг, и сел за стол в правом углу зала. Жаркое, как обычно в этом трактире, оказалось приготовленым на славу, народу было немного, но не нашлось никого из тех, кто мог бы его заинтересовать, и Хопер, скрипя зубами от приступов боли, крутил головой, удивляясь, что в стройном замысле по выманиванию его из Урсуса в Хайборг не отлажена самая главная часть. Ближе к вечеру он вышел на улицу, бросил медную монетку нищенке, что сидела у крыльца трактира с самого прибытия Хопера, а еще через час обнаружил себя сидящим на ее месте, потому как рыжий коротышка с удивительно знакомым лицом старательно тряс Хопера за плечо.

– Какими судьбами, приятель? – удивленно таращил глаза он на Хопера. – И чего ты делаешь на этом чурбане? Тут нищие обычно сидят. Или упился по случаю жатвы? А я-то думал, какому еще Хоперу Торн поручил розыск своей дочери?

– Ты как здесь, Раск? – вынырнул из пыточной бездны Хопер, ощупывая карманы. – Что это на меня нашло? И что там Торн? Ты видел его? Где? Что с ним? Я должен был встретить здесь его дочь!

– Это вряд ли, – расплылся в улыбке Раск. – Хотя бы потому, что Торн позавчера ее встретил собственноручно и собственноглазно и уже отбыл вместе с нею в Вандилский лес. Я сам его туда провожал. Ну, до края вандилской топи так уж точно. А теперь мне нужно разгрузиться в замке и возвращаться в Опакум, я пока пристроился интендантом. Правда ли, что ты ратушу обрушил в Альбиусе? Как там моя лавка?

– Какая лавка? – с досадой отмахнулся Хопер. – Ах, лавка. На месте лавка, заправляет там или заправлял сам Коронзон, но ничего ему там не нужно, хотя ящики твои он все обыскал. Со мной что-то не то. Словно околдовали меня. Да так, что я и не почувствовал.

– Да, – прищурился Раск. – Что-то есть такое. И колдовство какое-то тонкое, и не разглядишь его. Ну точно. Да оно и растаяло уже почти без остатка. Кто это тебя?

– Да бабка какая-то, – с удивлением пробормотал Хопер и вдруг схватился за распущенную завязь мешка. – Твою же мать!

– Что случилось-то? – поднял брови Раск. – Меч, посох, все на месте. Кажется, и кошель висит на поясе. Что пропало-то?

– Книга, – с досадой и изумлением прошептал Хопер. – Очень важная книга.

– Ну что я могу сказать, – пробормотал, озираясь, Раск. – Времена нынче трудные. Ты посмотри на дорогу. Видишь – подводы, подводы, подводы. Беженцы из Фриги. Каждый зарабатывает так, как может. А книги всегда были дороги. Вот сегодня с утра ко мне пристала одна вандилка. Сказала, что точно знает мою судьбу. Я ее, конечно, отогнал бы, но она вцепилась в меня как репей. И знаешь, явно была в ладах с магией. Вот только коснулась пальцем и тут же выдала мое настоящее имя. Так и сказала, так ты Чирлан или Раск? А потом еще что-то, гадала у меня по руке, ну и утащила кошель, не без этого. А я-то губы распустил, она мне столько наговорила. И лавку мою в Альбиусе вспомнила, и в Оде, и во Фриге, хотя во Фриге я свою лавку уже лет восемьдесят как продал…

– Подожди, – остановил Раска Хопер. – Как ты думаешь, могу ли я назвать тебя старым приятелем?

– Конечно, – кивнул Раск. – Ты даже и выпить со мной можешь. Ну а кто у тебя еще старее из приятелей? Никого. Ну, Карбаф, но он вечно то с женами, то с детьми. Ну, Оркан. Он в Долине милости. А больше и нет никого. Ананаэл, Эней, Коронзон – нам не приятели. Ну а Амма – сам понимаешь.

– На какой руке она тебе гадала? – спросил Хопер.

– На правой, на какой же еще? – не понял Раск. – Ты что, присказок этих не знаешь. Левая рука – как хочешь, чтобы было. Правая – как будет на самом деле. Плела… разное.

– Пожми мне руку, – попросил Хопер.

– Ты о чем сейчас? – удивился Раск.

– Просто пожми мне руку, – настоял Хопер.

– Да хоть обе руки, – пробурчал Раск, протянул руку, ухватился за ладонь Хопера и тут же бросил ее, заорал от боли, стиснув предплечье и задирая рукав к плечу. Чуть выше запястья правой руки Раска на глазах вздувался или ожог, или нарыв.

– Что это, мать твою! – едва не визжал Раск, заставляя оборачиваться на него проезжающих мимо трактира возниц. – Что ты ты наколдовал, Хопер? Что это у меня?

– Камень, – прошептал Хопер, доставая нож и снимая с пояса флягу с пойлом. – Дай сюда руку, и не ори. Сейчас твоя боль утихнет, чего не могу сказать о своей боли.

– Какого демона! – подпрыгнул на месте от злости коротышка и вдруг замер, рассматривая крохотную ссадину на месте страшного гнойника. – Что это было, Хопер?

– Камень, – в изнеможении прошептал тот, рассматривая глянцевую гранитную фасолину, и вдруг рванул полу котто, сунул под одежду руку с ножом, едва ли не глядя, вскрыл второй нижний угол треугольника на собственной груди и сунул, опустил, вставил в рану камень, не сомневаясь, что она затянется за секунды.

– Ты что творишь-то? – вытер со лба липкий пот Раск. – Какого демона? Это ты или гадалка? Что это было? Ты можешь мне хотя бы что-нибудь объяснить?

– Из плоти в плоть, – прошептал Хопер. – Из плоти в плоть. Следуй за болью. Спаси и спасешься. Спящий просыпается. Кто он? Чем он опасен? И кого я должен спасти?

– Хопер, – прошептал Раск. – Бланс! Ты свихнулся? Что с тобой? У тебя кровь идет из носа!

– Все-таки человеческие тела так несовершенны, – пробормотал Хопер, вытирая хлынувшую на лицо кровь. – Лучше ты мне объясни. Что тебе сказала гадалка?

– Да ничего она мне не сказала, – сплюнул Раск. – Сказала, что отправится во Фригу и обязательно там кому-нибудь погадает. А что с твоей рукой?

– Это длинная история, Раск, – пробормотал Хопер, радуясь отсутствию боли. – И она еще не окончена.