Глава десятая. Безумный Торн

Когда умолк альбиусский колокол, захлебнулся битым кирпичом, обрушившись вместе с ратушей, словно тишина забилась в уши. Сначала Хоперу было не до того, боль опустилась на него мутным маревом, потом, когда она начала становиться привычной, навязанная тишина встала поперек горла. Хопер и пальцем ковырял в ушах, и даже тряс головой, хотя звуки-то никуда не делись; и ветер шумел в деревьях, и копыта постукивали по проселку, да и его спутники нет-нет, да и перебрасывались шуточками, но так и не сумел извлечь тишину из ушей, и стал привыкать к ней так же, как заставил себя привыкать к боли. Разговоры, которые затевали Мушом и Эйк, словно тонули в этой тишине.

Они оказались приятелями и не скучали в пути, пусть даже рослый и медлительный брюзга вроде бы никак не должен был приятельствовать с суетливым красавцем, хотя Хопер немало знавал расслабленных ворчунов с кривой усмешкой на губах, которые в минуту опасности словно тетиву набрасывали на собственное тело. Зато напряжение не оставляло Стайна. Альбиусский стражник то и дело ощупывал запекшийся шрам на загривке и повторял, что чувствует себя червивым яблоком, после чего находил взглядом почерневшую руку Хопера и сочувственно качал головой. В конце концов на очередном привале Хопер отыскал в мешке льняную перчатку, которую использовал, когда собирал жгучие травы, и натянул ее на кисть, с трудом попадая в пальцы. Боль застилала все, ему даже казалось, что он ехал не на лошади, а на боли, или боль ехала на нем, вонзая ему в бока шпоры, но сквозь нее возникало и становилось явственным ощущение тяжести, которая копилась в потрохах. И это была не та тяжесть, что заставляет томиться колени и наливает руки и веки свинцом, а та, что давит на сердце. Наконец, не выходила из головы сама ворожба, которая была сотворена на ратуше Альбиуса. Слишком много вопросов оставалось без ответа; и откуда взялся столь сильный колдун, и зачем он или она прикинулся женщиной, если, конечно, прекрасный образ не был мороком, обманкой для отвлечения взора, и так ли уж эта ворожба препятствовала жатве, а не была ли она ее частью? Да и те слова, что Хопер увидел на стенах часовой башни, словно продолжали гореть под его веками. Стоило закрыть глаза, он видел все то же – «Спящий просыпается. Следуй за болью. Спаси и спасешься».

Что это значило? Загадку, на которые были горазды ярмарочные зазывалы во всех столицах Берканы? Издевку, подстроенную Коронзоном? Ловушку, подготовленную для него, Хопера, высшими умбра? Зачем он им сдался? Да и Коронзону он точно не был нужен. Или вспыхнувшую на стене ратуши надпись следовало понимать напрямую? Как предупреждение, что некто спящий просыпается? Как указание, что ему необходимо следовать за собственной болью? Как настоятельный совет, что его спасение зависит от спасения кого-то его собственными усилиями? Кто он – этот всесильный советчик? Может ли так оказаться, что он в сговоре с Коронзоном, которому зачем-то сдался тот же самый человек, что был нужен и Хоперу? Или с принцем, отправившим его, Хопера, на поиски собственного сына и на поимку все того же капитана Бренина? Зачем тогда в эту историю был приплетен Эйк, которому якобы привиделась все та же загадочная красавица? Красавица или старуха? Чье видение важнее – Трига или Эйка? Что значит – следовать за болью? Ведь если он за ней будет следовать, точно разобьет голову, свалившись с обрыва. Или, чего доброго, заснет вечным сном, закинувшись сонной травой. Нет, бежать нужно от этой боли, бежать… И кого он должен спасти, чтобы спастись самому? И будет ли это спасение равно избавлению его от боли? И кто, демон его разбери, просыпается? И почему ценой розыгрыша становится жизнь Хопера?

С этими мыслями Хопер незаметно для самого себя оказался в Змеином урочище, где под охраной дружины, собранной из ветеранов и безусых юнцов, мастеровые из Альбиуса ладили вокруг менгира бревенчатый острог. Хопер смотрел на пламенеющий на каменной грани знак врат и думал о том, как было бы прекрасно подойти к менгиру, прижаться к нему и разом окончить все страдания. Пропади пропадом и этот Торн Бренин с его дочерью, и йеранский принц, и принц Триг, и Коронзон, и Эйк с Мушомом, сама жатва и даже далекая Амма заодно. Что она сказала? Не поднимайся высоко? Что-то стрясется с рукой и сердцем? Что-то черное? Невыносимая боль? А яснее она не могла выразиться? И семьсот два года назад – яснее она не могла выразиться? Не закатывать скандал, не бить посуду, а сказать – сдохнешь ты вместе со своими друзьями в Хмельной пади. Только вот он тогда не сдох. А теперь очень хочет сдохнуть. Смотрит на напрасные труды альбиусцев и хочет сдохнуть. Ведь из прошлых жатв известно, что отмеченный знаком менгир уже не интересует энсов. Он уже словно помещен в ножны и запечатан неразрывной печатью…

Ни мастерам, ни стражникам Хопер ничего не сказал. Когда он подошел к свежей могиле, Эйк приблизился и коснулся его плеча:

– Почти все тела так и остались здесь. Могилу вскрывали дважды. Когда мы искали принца Хо, и когда опакумский воевода проезжал здесь с одалской дружиной. Он забрал тело своей дочери, жены Торна Бренина – Лики. Говорят, когда развернули ковер, в котором Торн ее похоронил, она была как живая. Послушай меня, приятель. Я понимаю, ты проявил себя в Альбиусе. Можно сказать, что проклятье снял с города. Но ты не воин. Тут в округе эти воины в масках… как их… энсы, вырезали всех. Торн, судя по всему, справился с их небольшим дозором. А вот прочие куда-то ушли. Не думаешь, что маловато нас для погони за Торном? Еще бы с десяток воинов не помешало!

– Каких воинов? – не понял Хопер, словно вынырнул из черного омута.

– Мало нас, говорю, – понизил голос Эйк. – Мало! Поганые в округе!

– Нет, – мотнул головой Хопер. – И времени нет, и нужды. Справимся.

– Ну-ну, свитками будешь отбиваться? – раздраженно сплюнул Эйк и пошел к коновязи.

Хопер поймал мрачный взгляд Стайна, в который раз ощупал свою почерневшую руку, погладил сам себя этой самой рукой по щеке, приложил черную кисть к сердцу и только после этого отправился к ожидавшим его спутникам. Даже сквозь боль что-то менялось в нем самом, менялось каждую секунду, менялось непоправимо, но для того, чтобы оценить эти изменения, следовало понять, что с ним произошло на альбиусской ратуше, и почему это произошло именно с ним? Почему именно он – Хопер – избран неведомым колдуном для этой странной игры? Или больше и выбрать было некого? Не потому ли Раск бросился прочь, что почувствовал опасность подвоха? А если бы он сам не прибыл в Альбиус? Если бы не успел, не добрался, да хотя бы даже не наткнулся на Амму и не узнал о начале жатвы? Так бы и бил колокол над Альбиусом, отзываясь звоном колоколов над всей Берканой? Что это было – случайность или тонкий умысел? Или нужен был именно умбра, пусть даже из беглецов? Что в нем есть особенного кроме того, что семьсот два года назад благодаря случайности он остался жив? Или это и было главное причиной? Да полно, так можно додуматься до того, что и подстрелили его тогда в Хмельной пади лишь по одной причине, чтобы подставить под это проклятье на башне альбиусской ратуши! Никто не прорицает и не предвидит на такой срок. Никто не строит столь далеко идущие планы. Как же все это свести одно с другим, оставаясь при этом в незыблемом убеждении, что случайностей не бывает?

В следующий раз Хопер вынырнул из раздумий и боли уже у йеранской башни, возле которой тоже чернела земля на свежей могиле и стоял хмурый йеранский дозор, с которым Эйк переговорил накоротко и махнул рукой Хоперу, мол, надо уходить на север, следы Торна или кого-то вроде него были замечены чуть ближе к руинам акведука. Нет, мотнул головой Хопер, показывая на Берканский тракт, мол, пойдем точно на запад. «Какого демона? – возмутился Эйк. – Как раз на Берканском тракте были отмечены следы энсов, ты в самое пекло хочешь забраться?» «Нет, – упорствовал Хопер, – но уж поверь мне, нам нужно точно на запад».

Он и сам не мог объяснить, что заставило его повернуть на Берканский тракт. Может быть, ему показалось, что именно на западе его боль станет меньше. Или не хотел следовать предложению Эйка только потому, что оно исходило от Эйка. Точно так же, как и не смог бы объяснить, почему в испуганной, запертой на все двери и ставни деревеньке Берканке повернул на север и двинулся по Урсусскому тракту. Такое с ним иногда случалось, погрузившись в свои мысли, он давал волю лошади и порой иногда обнаруживал себя или у лесного родника с вкусной водой или на лугу с сочной травой. Но в этот раз лошадь словно следовала его скрытым желаниям.

Понемногу, особенно когда ему удалось слегка отдалить боль, и она стала напоминать грузного и неприятного седока за спиной, он начал понимать собственные ощущения. Верно, точно так же могла бы себя чувствовать нижняя чашка песочных часов, принимая песчинкой за песчинкой ускользающее из верхней чашки время. Только вместо песчинок в него падала безысходная тоска. Та воронка, которую он разглядел над альбиусской ратушей, теперь зияла над ним самим. Или, если быть точнее, над его рукой и над его болью, которая прирастала с каждой крупицей времени. Поняв это, он даже попытался спрятать руку под одежду, набросить на нее отводящий наговор, намотать на кисть нехитрые амулеты, но с таким же успехом он мог бы противостоять снежной лавине. Но самым страшным было не это, и даже не сила проклятья, справиться с которым он не мог. Самым страшным было то, что независимо от сковавшей его тело боли, это проклятие тоже росло. Оно питалось от затянувшей небо беды, и если и служило для этого неба защитой, если и оттягивало что-то еще более страшное, то делало это за счет любопытного умбра, который сунул свой нос туда, куда не следовало, и именно этим подписал себе смертный приговор. И поняв это, Хопер вдруг расхохотался, заставив обернуться на него удивленных спутников. Так вот ради чего его многолетние метания между древними храмами. Вот ради чего он остался жив. Лишь затем, чтобы подняться на альбиусскую ратушу и обменять собственную руку на длящуюся пытку и на тишину в ушах, которая так похожа на тишину смерти. Только одно неясно, отчего неизвестный колдун решил, что он, Хопер, даже не так, он – Бланс – будет играть в его игру? А что если бросить это тело и вновь, как когда-то, опьянеть от свободы?

– Что ты делаешь? – спросил у него Стайн вечером второго дня пути, когда отряд остановился на привал возле придорожной часовни и, отдав должное ужину, приготовился к отдыху. Шумевшие весь день сосны замерли в вечернем сумраке, стук копыт сменился потрескиванием углей в костре, и Хоперу впервые показалось, что он не мучается тишиной, а дышит ею.

– Еду с приданным мне отрядом воинов по следам Торна Бренина, чтобы найти его и передать ближайшему воеводе Берканы. Но главное – чтобы найти сына принца Трига. Разве не так?

– Ты точно уверен, что он пошел на Урсус? – хмыкнул Мушом, усаживаясь у костра и подбрасывая в него валежник.

– Точно, – кивнул Хопер. – С ним дочь, он думает только о том, чтобы излечить ее. Больше ему идти некуда. Сначала он пошел к альбиусскому менгиру, следующий менгир недалеко от Урсуса. Мы завтра повернем к нему. Ну, а уж если его там нет, нагоним Торна в Урсусе.

– Подожди! – поскреб затылок Мушом. – Ты хочешь повернуть к Двойному менгиру у развалин сторожевой башни? Чтобы чавкать к нему по Болотной хляби? А какого демона мы не повернули к нему от недавней переправы? Отчего не пошли по сухому Ведьмину проселку? Я уж не спрашиваю, почему мы не двинулись по следам Торна от самой йеранской башни. Мудришь ты что-то, книжник.

– Как раз нет, – пожал плечами Хопер. – Я и сам не могу объяснить, отчего я не пошел по следам Торна. Может быть лишь потому, чтобы развести костер у старой часовни и переговорить с вами в тишине и покое. Хотя, мог бы сослаться на собственное чутье. А уж его объяснить точно не смогу.

– Это да, – хмыкнул Мушом. – Чутье объяснить нельзя. Вот помню, тут недалеко, ночевал на старой мельнице. Ну, как водится, мельничиха под боком, благо ее муженек с подводой муки отбыл на хлебное торжище, и что-то меня торкнуло среди ночи одеться и свалить на сеновал. И точно. Муженек ее уже близко был! И ведь, сволота такая, с вилами женушку пришел проверять!

– Нет здесь никакого покоя, – перебил Мушома Стайн. – Всю дорогу от Альбиуса путь держали, все было в порядке, а как к этой часовне приблизились, меня словно обожгло! Вот уж и намазал загривок, а все одно печет. И ведь, погань такая, чем ближе к часовне, тем сильнее печет. Хотел до ветру сходить за угол, едва не заорал! А отойдешь в сторону, вроде нечего.

– С бабами так же, – заметил Мушом. – С одной хоть по нужде рядом присядешь, хоть в баньку, хоть в травку зеленую – и ничего. А другую только завидишь, так припекает, что сил никаких нет! Говорят, что у Торна дочь как раз из таких. Правда, девчонка еще, но если бутон цветка сшибает с ног ароматом, то как зацветет, лучше не приближаться. Такую девчонку и в самом деле нужно спасать. А что, выходит, Торна тоже жатва зацепила? Может, он себя хочет излечить? Что скажешь, Стайн?

– Для таких как Торн ребенок всегда будет важнее всего, – пробормотал Стайн. – К тому же я перебросился парой слов с его слугой – Тенером, когда тот покидал город. По словам Тенера, Торн не думал ни о чем другом, тем более, что его жена умерла одной из первых.

– Куда отправился этот слуга? – спросил Хопер.

– А кто его знает? – пожал плечами Стайн. – Вроде бы получил какое-то предписание. Или посыльный какой прибыл? Не мое дело. У него ж тоже дочь погибла. Похоронил, опечатал дом, сдал начальнику стражи и отбыл. И, кстати, не в Оду, а куда-то в эту сторону. Может, встретим его еще.

– К Стахету Вичти, – скривил губы Мушом. – Да-да, к тестю этого самого Торна. Тот как раз проходил мимо Альбиуса с одалской дружиной, ну и прислал посыльного за Тенером. Верно, старик как-то известил тестя Торна о беде. Так что, и тело дочери своей, и старческую плоть попечителя ее граф Вичти забрал в Опакум. Однако, удачно женился Торн, удачно.

– Не знаю, что он выгадывал, но всякий был бы счастлив иметь такую женушку, какой была Лики Бренин, – помрачнел Стайн. – И таких детей. Что сын, что дочь – удались на славу. С сыном, правда, Торн как-то повздорил, говорят, даже руку ему сломал, оттого парень и не показывался три года в Альбиусе, но все одно – парень загляденье! Да и в Оде у него дела шли в гору, слухами земля полнится. И попомни мои слова, помирятся они еще с отцом. Просто потому, что похожи друг на друга нутром, как две створки одной раковины. А уж дочь Торна словно жемчужина из тех же самых створок.

– И все-таки, – не унимался Мушом. – Дочь дочью, а дел этот Торн в Альбиусе натворил немало. Я не был бы столь уверен…

– Удивляюсь я тебе, Мушом, – сплюнул подошедший Эйк. – Ты что, никогда не слышал о Безумном Торне? О лучшем фехтовальщике если не Берканы, то Одалы? О герое гебонской войны, герое северного похода? О битве при Южных островах?

– Постой, – растерялся Мушом. – Так выходит Безумный Торн и Торн Бренин – один и тот же человек?

– Полтора человека, – хмыкнул Эйк, – если не два. А если его дочь окажется в опасности, то и все десять.

Хопер промолчал. Сейчас, когда он сидел у костра и даже позволил себе пригубить огненного пойла из бутыли Эйка, боль почти не донимала его. Она темным силуэтом сидела напротив и как будто ждала. Что ж, тем лучше. Он уже давно собирался подробно расспросить Стайна и о Торне, и обо всех, кто сопровождал капитана, но собственные мысли не давали ему этого сделать, и вот важные для него сведения словно сами собой приходили к нему. Теперь все это нужно уложить в голове. Было бы неплохо понять еще, отчего Триг взъелся на капитана? Не потому ли, что мертвые стражники и горожане в Альбиусе случились, а найти других виновных в их смерти хлопотно и долго?

– Следы у родника, – сказал Эйк. – Отряд в пару десятков всадников проходил два дня назад. Обувь не берканская. Каблук странный.

– Возможно, те самые энсы, – кивнул Хопер. – Воины в белых масках. Их еще называют погаными. Я так понял, что многие ходили посмотреть на их тела, принесенные Манназом?

– Выходит, нам следует опасаться? – напрягся Мушом. – Спокойной ночевки не получится?

– Мушом-Мушом, – хохотнул, заваливаясь на груду принесенного валежника Эйк. – Если не хочешь беспокоиться – не беспокойся.

– Спокойной ночевки теперь долго не получится, – задумался Хопер. – Жатва началась, Мушом. Но вы ложитесь, я буду в дозоре первым. Надо кое-что обдумать.

– Что ты делаешь? – повторил вопрос Стайн, когда и Эйк, и Мушом погрузились в сон.

– Мой предыдущий ответ тебя не устроил? – пробормотал, глядя на огонь, Хопер.

– Ты же и сам понял, – наморщил лоб Стайн. – Не обижайся, лекарь. Если бы не эта зараза на моем загривке, я бы не спрашивал. Вот я – стражник. По нужде – воин. Да и всегда воин. Пока жив. А ты? То ли лекарь, то ли колдун, то ли этот… писец, что ли? Книжник, демон тебя раздери. Ни то, ни се. К тому же еще и барон, я слышал. Без баронства. А ведь, судя по лицу, не молод. Хорошо, если мой ровесник. Живешь-то ты чем? Не каждый день лекарю дают лучших воинов и отправляют его не лечить, а охотиться. Тебе ж вроде и жалованья не положили?

– Плохой из меня охотник, – согласился Хопер. – Живу прошлым, смотрю в будущее, опасаюсь настоящего. Я летописец. Без жалованья, да. Кроме всего прочего. Но так ли уж важно это все… прочее? Сейчас для меня самое время. Надо все видеть и запоминать. А потом… переносить в летопись.

– Чудно! – покачал головой Стайн. – А не боишься… свидетельствовать? Время горячее, может и припечь, и по голове пристукнуть.

– А ты не боишься? – спросил в ответ Хопер.

– Отбоялся, – буркнул Стайн и тоже повалился на груду валежника, оставив Хопера сидеть у костра. Дождавшись, когда в ночной тишине смешается сопение и храп сразу трех воинов, Хопер поднялся и пошел к часовне. С каждом шагом рука его словно погружалась в лед, а боль топала следом. Когда он приблизился к древнему сооружению, боль навалилась на него со спины. Войдя внутрь, он уже едва не кричал от боли. И вроде никакой магии, ничего похожего не мог разглядеть. Разве только на крохотном алтаре, вырезанном из тяжелого кедрового пня, на котором тлела вылепленная из глины лампада, что-то было. Хопер прищурился, прочитал наговор на ночной пригляд, и, прежде чем упасть от полыхнувшего ему в лицо жара, успел разобрать вспыхнувшие и исчезнувшие на алтаре слова – «Из плоти в плоть».

Он пришел в себя только через час. Выполз из часовни, сплевывая непонятную горечь и потирая виски, в которых по-прежнему пульсировала боль, добрел до костра, и только там обнаружил, что чернота на его руке перехлестнула запястье и продвинулась к локтю. Ненамного, на палец, но продвинулась. «Так, значит, – подумал он с непонятной злобой. – Забавляешься? Ну, забавляйся. Только бойся того мига, когда я узнаю, кто ты».

Четверка прибыла к двойному менгиру на четвертый день пути, когда солнце уже село. Над обновленной бревенчатой стеной пылал факел, и дозорный остановил было отряд в полусотне шагов, пообещав проткнуть стрелой каждого, кто попытается подойти к воротам до утра, но Эйк подал коня вперед и прорычал, что если молодец не бросится тут же за старшиной дозора, то утром ему лучше всего будет спуститься со стены с обратной стороны острога и бежать куда глаза глядят. Уже через полчаса все четверо сидели вокруг костра, пили горячий ореховый отвар и слушали рассказ старшины дозора Вегена о том, что произошло у менгира позавчера. Хопер прикладывался к чаше, не говоря ни слова, а Мушом довольно потирал руки, потому как, судя по описанию, принц Хо или Хода был в полном порядке и отправился из селения к Урсусу в здравии и бодрости. Старшина дозора только разводил руками, сетуя, что сразу разглядел сходство одного из молодых воинов с наследником, но счел его случайностью, да и видел-то последнего мельком и уже давно. Впрочем, добавил, что и принц, и его спутники бились как настоящие воины и по сути спасли селение. К тому же, кажется, до Урсуса они добрались благополучно, потому как две дюжины стражников прибыли уже на следующий день.

– Как же так? – с опаской потрогал шрам на собственной шее Стайн. – Выходит, капитан Кригер зарубил собственного стрелка? Флита? Помню я этого парнишку, да. Все умничал. Но с Кригером-то что стряслось? Он, конечно, был на слово скор и на язык остер, но даже спьяну никогда разума не лишался.

– Магия! – понизил голос Веген и, переведя взгляд на Хопера, нахмурился. – Эй! Что с тобой, уважаемый? У тебя глаза как черные провалы! Болит, что ли, что-нибудь?

– Болит, – кивнул Хопер и поднялся. – Пошли.

– Куда это? – не понял старшина дозора.

– Неси лопату и показывай, где закопали этого Кригера, – объяснил Хопер. – Мне надо на него посмотреть.

– А чего на него смотреть-то? – не понял Веген. – Я целый день есть не мог, как его когти и зубы увидел…

– Сказано, неси лопату, значит неси, – отряхнул порты Эйк. – Мне вот тоже любопытно, рядом с кем сражался принц Хо. Подумай, Веген, ведь этот самый Кригер мог и его убить.

Могила была неглубокой. Кригера закопали в стороне и от острога, и от могилы энсов, да еще привалили тяжелым камнем и забили вокруг него несколько можжевеловых кольев. Эйк отвалил камень в сторону, Хопер посоветовал убрать колья, потому как толку от них чуть, а когда из-под земли показалось котто и сапоги Кригера, дал знак Стайну, и тот, зацепив покойника багром за пояс, выволок на край ямы.

– Святые боги! – схватился за рот Мушом.

Труп выглядел и пах так, как будто его закопали пару месяцев назад. Кожа на теле вздулась, покрылась черными пятнами, волосы клоками отставали от головы вместе с кожей. Но даже в этом непотребстве можно было разглядеть и кривые звериные когти на пальцах, и коверкающие лицо клыки.

– Что это творится-то? – в ужасе прошептал Веген, удерживая над трупом шипящий факел.

– Магия, – прошептал Хопер, наступая ногой на длинный берканский мушкет, у которого сгнил приклад, а ствол съела ржавчина. – У всего есть две стороны. Жизнь – маятник. Лепишь магией зверя, наливаешь его силой, будь готов, что когда сила схлынет, останется яма. Пепелище. Видишь, она пожирает даже то, что оказалось рядом.

– И что с этим теперь делать? – спросил Эйк.

– Закапывай, – пожал плечами Хопер. – Хотя, можешь и сжечь. Поверь мне, теперь это уже все равно. Главное – я увидел.

– И что же главное? – прошептал белый как диск луны Стайн.

– Эта жатва будет страшнее прочих, – ответил Хопер. – Кажется, люди обойдутся без помощи жнецов в смертоубийствах. И еще одно. Если правда, что на груди у него был стрикс, то все еще хуже.

– Чем хуже? – не понял Мушом.

– Тем, что он не смог противостоять обращению, – ответил Хопер. – Хотя пытался. Что ты рассказывал об этой лекарке, Чиле, Веген? Куда она ушла?

– Да никуда она не уходила! – едва не выронил, обжегшись, факел Веген. – Я же говорю, исчезла! Вот как стояла, так и исчезла!

Хопер смотрел на раздраженного старшину и думал о том, что даже не самый умелый фокусник с магическими задатками может сплести в секунду наговор, чтобы отойти в сторону, пока пара десятков ярмарочных зевак будет глазеть в изумлении на то место, где он только что был. Но зачем это старой бродяжке?

– Можешь показать это место? – спросил Хопер. – Ты вроде говорил, что она исчезала не один раз?

Через несколько минут Веген уже топал ногой по проплешине на траве недалеко от менгира:

– Вот, в прошлом году здесь костер ладили. Вот как стояла, так и исчезла. И в тот раз, и в предыдущий. На этом самом месте. Я еще думал, вот погань, появишься еще раз, точно прикажу розгами высечь за шуточки, а как появилась, ну словно язык проглотил. Так ведь она считай что и спасла нас!

Хопер отстранил Вегена, опустился на колени, ощупал землю, спросил:

– Что она еще здесь делала?

– Чего-чего… – пробурчал Веген. – Отвар пила. Предсказывала. С Торном о чем-то говорила. Что-то его дочери подарила. Под менгиром стояла. Снилась мне, поганка старая.

– Под менгиром стояла, – повторил Хопер, поднял глаза на две соединившихся над ним скалы и пробормотал про себя – «Значит, будут ему знаки?». И в тот же самый миг на темных, укутанных ночной мглой гранях вспыхнули и исчезли две руны – «Два и один».

– Эй! – услышал Хопер встревоженный голос Вегена и почувствовал прикосновение. – Ты жив или как? Окаменел, что ли?

– Это ж книжник, – раздался как будто в отдалении голос Эйка. – Наверное, книжку какую-то вспомнил. Я вот, когда учился читать, так же каменел, когда свиток развертывал. Причем – любой свиток. Наверное, и сейчас окаменею. Хорошо, что у меня свитка нет.

– Да ладно, – крякнул Веген. – Ты его глаза видел? У меня мать когда от поганой болезни помирала, такие же глаза были. Так и упала замертво. От боли. А я стоял рядом, смотрел на нее, губы грыз и сделать ничего не мог. Сам бы упился на ее месте, все легче, а она не переносила это дело.

– Может, его водой облить? – поинтересовался Мушом.

– Не нужно меня водой, – с трудом пошевелился Хопер и медленно поднялся на ноги. – Обманула тебя бабка, Веген. Бросила наговор, отвела глаза и пошла себе к воротам. Только ты уж не пытайся ее высечь. Себе дороже выйдет. О чем она тебе снилась?

– Как это «о чем»? – не понял Веген. – Ты не подумай плохого, я, конечно, сны разные смотрю. Разное случается в снах, я, вроде, бессемейный, так что какие хочу, такие сны и смотрю. Но с бабкой этой – ни-ни. Просто, подошла, как будто вот на этом самом месте, за плечи меня взяла и сказала: «Помучиться тебе придется, Веген, но недолго. Из плоти в плоть, дорогой, из плоти в плоть». Хотел я ей сказать, какой я тебе «дорогой», старушка, да только проснулся. Так и не сказал.

– Показывай, – сказал Хопер.

– Что показывать? – не понял Веген. – Это же сон был.

– Сон не сон, а глаза у тебя не светлее моих, – заметил Хопер. – Что болит? Рана, зараза какая, опухоль, еще что? Показывай. Сразу после того сна прихватило? Или чуть позже?

– Да тем же вечером, – сплюнул Веген и стал распускать котто. – Ну мало ли… У моей матери такая же дрянь на горле вскочила. Это дело такое…

– Замолчи, Веген, – прошептал Хопер.

– Мать моя, – прошептал Мушом.

– Плохие тебе сны снятся, Веген, – протянул Эйк.

– Да что там? – испугался Веген. – Ведьма она, эта Чила. Вот видят боги, ведьма!

– Не кричи, – приказал Хопер, подошел ближе и прикоснулся к широкой, помеченной множеством старых шрамов, груди Вегена. Основа эйконского узора была вычерчена на ней. Треугольник, вписанный в круг. Верхний угол на полпути между гортанью и чревным сплетением, два нижних справа и слева от него. И тот, что был под сердцем, исходил гноем и выдавался покрасневшей шишкой.

– Ты не раздевался в этом своем сне, случаем, Веген? – поинтересовался Мушом.

– Нет, приятель! – замотал головой Веген. – Да чтоб мне сдохнуть, если я вру!

– Раздеваться тут совсем не обязательно, – задумался Хопер. – Это ожог, а сильный колдун может его устроить и пальцем через гарнаш. А вот опухоль… Да не дергайся ты, я лишь потрогал. Я ведь все-таки лекарь. А ну-ка, Эйк. Плесни-ка своего пойла в две чашки. Да не жалей. И одну дай Вегену, а другую мне.

– Вы чего же? – не понял Эйк. – Пить собираетесь? А мы? Так может, вчетвером и опрокинем?

– Вегену дай, – мотнул подбородком Хопер, и в тот самый миг, когда Веген поднес к глотке объемистую чашу с огненным пойлом, мгновенно опустил во вторую чашу короткий нож, полоснул им по рыжей груди стражника и почти сразу же плеснул в нее оставшееся пойло.

– Да что же ты поганец делаешь! – взревел Веген, отбрасывая чашу и хватаясь за меч.

– Лечу, – пожал плечами Хопер.

– Как это? – не понял Веген и принялся ощупывать собственную грудь, на которой исчезли и круг, и треугольник, а вместо страшной опухоли красовалась небольшая ссадина.

– Ядреный корень, – присвистнул Эйк. – Да ты, Хопер, считай, на моих глазах вторую ратушу обрушил. Вот если бы ты больные зубы так удалял, озолотился бы!

– Мать моя, – расплылся в улыбке Веген. – Ты ж… благодетель! Я уж собирался помирать! Что я тебе должен?

– Ничего, – ответил Хопер, сжимая в кулаке обычный, размером с лесной орех, камень.

Энсы напали на отряд, когда уже городской холм и стены Урсуса появились из-за деревьев. Полдюжины воинов в белых масках вышли из-за арки акведука и двинулись на четверку. Заскрипела, обрушиваясь, вековая ель за спиной крохотного отряда.

– Это что еще за напасть?! – заорал Эйк, но Хопер уже стоял на земле с обнаженным мечом.

– Успокойся, великан. Это как раз те, кого называют погаными. Кажется, Веген рассказывал о пятнадцати ушедших энсах? Судя по всему, они потеряли лошадей.

– Они потеряли еще и пятерых собратьев, – размазал по лбу выступившую испарину Мушом. – От ели идут четверо.

– Я свою лошадь не отдам, – обнажил меч Стайн.

– А ведь красиво идут, – растянул губы в улыбке Мушом. – Ты посмотри на их мечи! В самом деле, над каждым словно рой пчел, если бы каждая была с осколок стекла! Так вот что имел в виду Веген, когда говорил, что их клинки как мозаика в храме – делятся на части и витают над их головами… Видят боги, будь я чуть помоложе, обделался бы еще до схватки.

– Не застывай, – посоветовал Хопер, отгоняя лошадь в кустарник шлепком по крупу. – Будешь быстр – уцелеешь. Стоит замереть, как любой из их мечей может обратиться пикой, а то и стрелой и пронзить тебя насквозь.

– А ты хорошо стоишь с мечом, – заметил Эйк, взглянув на Хопера. – Слишком хорошо для лекаря. Да и для книжника неплохо. Посмотрим, как ты сражаешься. Спиной к спине?

– Ты бы видел, как я сражаюсь со свитком в руке, – ответил Хопер. – Нет. Глухая защита не по мне, Возьмите на себя шестерых. Если что, зовите на помощь.

Эйк удивленно поднял брови, но Хопер уже не смотрел на него. Энсам нельзя было дать сблизиться друг с другом, поэтому он сам двинулся навстречу противнику. Остановился в паре десятков шагов от четверки, в которой сразу выделил старшего, и который один стоил десятка воинов, взметнул над головой меч, прихватив клинок второй рукой и медленно поднес его ко лбу. Энсы явно не ожидали знакомого приветствия перед схваткой и замерли. Короткой паузы хватило Хоперу для того, чтобы на языке, который в Терминуме назывался храмовым, предложить воинам сдаться. Как и следовало ожидать, предложение принято не было. На него ринулись трое, а над их головами блеснули стальные осколки, которые отправил во врага главарь. Знал бы он, против кого обнажил клинок…

Хопер сразил всех троих, легко уходя от их живых мечей, отбивая развернутым плашмя клинком брошенные в него острия, и ни разу не соприкоснувшись ни с одним из противников клинок в клинок. А когда и главарь отряда осел на проселок, заполучив в горло им же посланный осколок, за спиной Хопера раздался восхищенный возглас Эйка:

– Что ты творишь, лекарь? Если ты такой же лекарь, как мечник, ты не только опухоли одним взмахом… ты мертвецов должен оживлять!

– Не обучен, – с сожалением вздохнул Хопер и тут только понял, что его спутники обошлись без серьезной схватки. Шестерка была посечена стрелами подскочившего отряда стражников. Спрыгнувший с лошади седоусый старшина ухмыльнулся, покачал головой и поклонился Хоперу:

– Так вот это, Эйк, и есть ваш лекарь? Прими мое восхищение, уважаемый. Никогда не видел, как сражаются эйконцы, но мне кажется, что ты бы сладил с любым из них.

– Хопер Рули, – поклонился стражнику Хопер. – С эйконцами не схватывался, и не жажду. Судьбу испытывать можно, но лучше над ней не насмехаться.

– Хорошо сказано, Хопер, – спрятал под пышными усами улыбку старшина. – Мастер стражи Урсуса Шэк к твоим услугам. Охотимся за этим отрядом второй день, лишили их лошадей, срубили пятерых всадников, сами потеряли троих воинов, но никогда бы не подумали, что они выйдут на вас да еще у самых стен города. Правда, уверен, что старина Эйк обидится, что не дали ему помахать мечом, но кубок вина в кабаке у Тика его успокоит.

– Два кубка! – крякнул Эйк. – И то только потому, что я смогу поведать друзьям, что видел лекаря, который держит меч так, словно родился с ним в руке и прожил так уже лет двести!

– Скажи еще, что тысячу, – скривился Хопер, заставив закатиться в хохоте столпившихся вокруг стражников.

– Не, – почесал затылок Эйк и добавил, прежде чем вновь разразиться хохотом. – За тысячу лет ты бы научился их сбивать с ног взглядом!

– Хорошо, что мы тебя встретили, Шэк, – подал голос Мушом. – Принц Триг послал нас вместе с Хопером на поиски принца Хо. Он в городе?

– Также нам нужен капитан одалской гвардии Торн Бренин, – добавил Хопер.

– Что ж, – помрачнел Шэк. – Вы пришли туда, куда и нужно. Третьего дня я лично встречал на воротах Урсуса и одного, и другого, и еще нескольких их спутников.

– И что же с ними теперь? – насторожился Хопер.

– Принц Хо ранен, – вздохнул Шэк. – И ранен серьезно. Третий день без чувств, и неизвестно – выживет ли он еще или нет. К тому же, сама по себе история темная, в которой, говорят, не обошлось без магии, а колдунья, которая ее сотворила, как сквозь землю провалилась. А Торн Бренин в темнице.

Через три часа Хопер вместе с Эйком сидел в молельне городской темницы и ждал свидания с Торном. Того привели в цепях. Торн был бледен, но как будто спокоен. Он кивнул Эйку, с которым оказался отдаленно знаком, звякнув цепями, присел на скамью и посмотрел на Хопера. Тот дождался, когда по кивку Эйка уйдут стражники, и представился:

– Меня зовут Хопер Рули. Я лекарь, немного маг, книжник и… разное другое. Путешествую из города в город. На днях попал в Альбиус, воспользовался везением и снял ворожбу с города. Нет, не поднимай брови, не жатву. Принц Триг, который замещал на тот момент погибшего бургомистра, нанял меня, чтобы я нашел его сына, принца Хо, известного в альбиусской роте стрелков как Хода. Кроме всего прочего мне поручено отыскать тебя, Торн Бренин, и передать в руки ближайшему берканскому воеводе. Со мной в Урсус прибыл вот Эйк, а так же Мушом и Стайн.

– Принц Триг выделил тебе славных помощников, – усмехнулся Торн.

– Малым числом, – заметил Эйк.

– Но лучших, – кивнул Торн. – А ведь ты везунчик, Хопер Рули. Говоришь, в Альбиусе тебе повезло? Так тебе повезло и в Урсусе. Я перед тобой, уже пойманный и закованный в цепи. Хорошо хоть в клетке сижу не в цепях. К тому же в руках не просто берканского воеводы, а считай, что самого короля Йераны. Вот только принц Хо при смерти.

– Надеюсь, что не при смерти, – качнул головой Хопер, вглядываясь в лицо Торна. – По слухам, он серьезно ранен, но жив. Надеюсь, мне удастся на него взглянуть. А если боги помогут, то и вернуть его в чувство. Шэк обещал содействие с этим. Завтра же.

– Завтра меня казнят, – сказал Торн. – За убийство стражников Альбиуса, за то, что не уберег принца от тяжелой раны, за самоуправство и за оставление места службы. Конечно, когда Хода очнется, король Йераны на радостях может меня помиловать, но вряд ли это меня уже обрадует.

– Насколько я помню, ты в отставке? – удивился Хопер. – К тому же ты не подданный Йераны!

– Война, – звякнув цепями, пожал плечами Торн. – На войне отставников не бывает. И подданные отдельных королевств становятся подданными Берканы. Так что твои хлопоты окончены.

– Где твоя дочь? – спросил Хопер.

– Зачем она тебе? – нахмурился Торн. – Ей не выдвинуто никаких обвинений.

– Вас вышло из Альбиуса восемь человек, – сказал Хопер. – В пути к вам присоединились монах и еще один стражник. Двоих стражников и капитана Кригера вы потеряли в пути. Монах ушел от вас уже в Урсусе.

– Ушел в храм, – кивнул Торн, – но он не сможет свидетельствовать о происходящем в Альбиусе, мы встретили его позже.

– Вас осталось пятеро, – продолжил Хопер. – Хода в глубоком обмороке, ты, Соп и Брет приговорены к казни. Монаха, кстати, уже нет в городе. Храм быстро взял его в оборот и нагрузил какой-то работой. В качестве наказания.

– Раздери меня демон… – скрипнул зубами Торн. – Вот уж кто ни в чем не виноват, так это Вай… Впрочем, работа – это не казнь. И Соп и Брет тоже не заслуживают казни. Но думаю, они признают вину и отправятся на поле битвы, чтобы искупить ущерб, пусть даже ни в чем не виноваты. Казнят только меня.

– А почему бы тебе не признать вину? – спросил Хопер.

– Мне? – Торн снова стиснул зубы. – Ты думаешь это поможет? А тебе знакомо слово «честь», лекарь?

– Ты мог бы восстановить ее в битве! – буркнул Эйк.

– Честь – это не платье, – покачал головой Торн. – Ее нельзя зачинить. Брету и Сопу проще, они выполняли мой приказ. В этом их и обвиняют. Вай вообще случайный человек… Хода придет в себя, монарх остынет, и их отзовут из роты обреченных.

– Неужели нет ни одного высшего вельможи, который мог бы поручиться за тебя? – спросил Хопер. – Тогда бы не потребовалось твое признание вины.

– Нет, – мотнул головой Торн. – К тому же я понял, что меня казнят в любом случае…

– А твой тесть? – спросил Эйк. – Он ведь очень влиятелен. Я слышал, что ты его…

– Спас? – спросил Торн. – Не уверен, что теперь он так уж радуется тому, что я его спас. Кстати, задержал меня его сын. Я не уберег его сестру. И не уберег дочь своего тестя. Я злейший враг всего семейства Вичти. Думаю, большего тебе знать и не нужно.

– Но ты уберег собственную дочь, – напомнил Хопер.

– Ты опять о ней? – напряг скулы Торн.

– Эйк, – повернулся к воину Хопер. – Мы говорили с тобой об этом?

– Да, – кивнул великан. – И я готов повторить это при Торне. Клянусь, что все сказанное останется между нами. И здесь я только потому, что без меня тебе не удалось бы увидеться с Торном. Но запомни, Хопер, я вверяю тебе свою честь.

– А моя честь останется при мне, – усмехнулся Хопер и сказал, наклонившись вперед. – Я пытаюсь остановить жатву или хотя бы ослабить ее.

– Разве ты бог? – прищурился Торн.

– Нет, – с сожалением покачал головой Хопер. – Но и обычный воин, встав в нужном месте, может сдерживать целое войско.

– Не знаю, как насчет войска, но ратушу в Альбиусе он обрушил, – хмыкнул Эйк. – Да, снять ворожбу было непросто. Да и сражается так, что впору позавидовать.

– Так что тебе нужно от меня? – спросил Торн.

– От тебя и твоей дочери, – поправил его Хопер. – Разгадка. Мне нужно объяснение. Вы противостояли жнецу. Не пали ниц, даже говорили с ним. Как он выглядел?

– Как воплощенный ужас, – процедил сквозь стиснутые зубы Торн. – Серый, огромный, с черными масляными косами на голове. И с чудовищной глевией в руках.

– Коронзон не соврал, – потер виски Хопер. – Это был Дорпхал. Впрочем, кто же еще…

– Ты знаешь имя жнеца? – удивился Эйк.

– Я не только лекарь, но и книжник, – развел руками Хопер. – Иногда сам удивляюсь, чего только не хранится у меня в голове. Но мне нужно закончить с Торном. Послушай, капитан. Я смотрю на тебя и вижу в тебе достаточно силы, чтобы ты смог вынести самые тяжелые испытания. Но я не вижу того, что позволило бы тебе устоять. А это важно.

– Ты хочешь сказать, что устоять мне помогла моя дочь? – сдвинул брови Торн.

– Не знаю, – покачал головой Хопер. – Возможно она, возможно – вы вместе словно медь и олово, которые, сплавляясь, рождают прочную бронзу. Скорее всего – вы вместе. Но чтобы понять это, мне нужно увидеть ее.

– Дай подумать… – ответил Торн после паузы. – Предположим, что я скажу тебе, где ее искать. Как ты хочешь ее использовать? Так же присмотришься и отпустишь восвояси? Или закуешь в цепи? Зачем она тебе?

– Только не в цепи, – твердо сказал Хопер. – Да и как я могу отпускать восвояси кого бы то ни было? Я не стражник, и не тюремный надзиратель, а она – свободный человек. Но уверяю тебя, если хотя бы тень моего предположения верна, – ей нужна защита.

– И ты защитишь ее? – спросил Торн.

– Если кто и способен защитить ее, только он, – кивнул Эйк. – Ты давно меня знаешь, Торн. Я просто так словами не разбрасываюсь.

– Я могу попытаться, – пожал плечами Хопер. – Во всяком случае, не дать ей превратиться в то, во что превратился Кригер.

– Мне это не подходит, – усмехнулся Торн. – Ты можешь попытаться? А я могу попытаться сбросить эти цепи. Видишь?

Торн встал и начал ожесточенно трясти цепями.

– Все в порядке! – рыкнул Эйк на вбежавших в зал стражников. – Дайте договорить!

– Чего же ты хочешь? – нахмурился Хопер.

– Ты должен защитить ее! – отчеканил Торн. – Спасти от смерти, спасти от жатвы, избавить от участи Кригера. Не за ее красивые глаза, к ним ты не смеешь даже прикасаться! Но я могу отписать свой дом в Альбиусе, чтобы ты старался не зря. Поклянись в присутствии Эйка, что ты спасешь ее!

– Поклясться? – удивился Хопер. – И заниматься ее спасением? Не слишком ли высокая плата за то, чтобы посмотреть на нее?

– Тебе решать, – опустился на скамью Торн. – Это ты пришел ко мне, а не наоборот.

– Это все, что я могу для тебя сделать? – спросил Хопер.

– Я бы попросил тебя еще о чем-нибудь, но ты ведь не бог… – закрыл глаза Торн.

– А если бы я был им? – усмехнулся Хопер.

– У меня есть срочные дела, после которых я могу и сам подняться на эшафот и даже оторвать воротник от своей рубахи, чтобы палачу не пришлось его подгибать, – пробормотал Торн. – Если бы ты был бог, я бы попросил тебя вытащить меня из темницы. Ну или хотя бы сделал так, чтобы никто мне не помешал. Запоры на моей клетке так себе…

– Я не бог… – развел руками Хопер.

– Значит, завтра меня казнят, – кивнул Торн. – Как негодяя и преступника.

– Не считаю тебя негодяем и не думаю, что ты преступник, – поморщился Эйк.

– Ты не король Йераны, Эйк, – процедил сквозь зубы Торн. – Впрочем, будь ты королем, все могло быть еще хуже. Ты слишком горяч, дружище.

– Ты все еще Безумный Торн, – покачал головой Эйк.

– Папаша Торн, – не согласился капитан. – Отец двоих детей. И в беде, как я узнал, оба моих ребенка. Мой сын, Макт, пропал где-то в окрестностях Фриги. Я бы вырвал себе сердце, не сходя с этого места, если бы мог надеяться, что кто-то спасет моих детей, но прошу тебя, займись хотя бы дочерью.

– Ладно, – согласился Хопер. – Не знаю, удастся ли вызволить тебя из темницы, но клянусь отыскать твою дочь и оберегать ее. Хотя бы до тех пор, пока ты не сможешь делать это сам.

– Из могилы? – поинтересовался Торн.

– Значит, до конца собственной жизни, – пожал плечами Хопер. – Или пока беда не рассеется над ее головой. Но уж если погибну сам, не обессудь.

– Ты для этого заставил меня присутствовать при разговоре? – пробурчал Эйк. – Что ж, я свидетельствую. Хорошо хоть не сговорились о побеге.

– Я не бог, – напомнил Хопер.

– Наклонись ко мне, лекарь, – сказал Торн. – Я скажу тебе и только тебе, где искать следы моей дочери.

Тем же вечером, оставшись в одиночестве в каморке, снятой под косой крышей трактира Тика, Хопер разделся по пояс, сделал на груди надрез, смешал собственную кровь с огненным пойлом и начертил на полу многолучевую звезду. Он соединял линии с предельной осторожностью, и все же, когда сомкнул последние из них – едва не опалил лицо. Низкое, но жаркое пламя поднялось на локоть от пола, но вслед за этим опало и явило отливающий пурпуром рисунок.

– Кто? – донесся откуда-то извне глухой и низкий голос. – Какого демона?

– Хопер, – произнес колдун и тут же поправился. – То есть, Бланс. Ты должен мне, Коронзон. Нужна твоя помощь.

– Как ты сумел? – раздалось в ответ, и из рисунка начало подниматься чудовище. Сначала появился обтянутый кожей гигантский череп, затем заостренные плечи, вслед за этим руки, грудь, ровно до тех пор, пока снаружи не оказалось ужасное тело по пояс. Это был скелет обтянутый кожей, но он был больше любого человека, да и под серой кожей явно пряталось больше костей, чем было привычно для смертного. И все же даже в таком виде он напоминал кардинала Храма Кары Богов.

– Мог бы явиться и по-домашнему, Коронзон, – заметил Хопер. – Думаешь, великое удовольствие разговаривать со жнецом?

– Как ты сумел меня вызвать? – оскалило зубы чудовище. – Никто не знает этого заклинания, кроме… Да нет, вовсе никто не знает! Как?!

– Амма прозрела, что я тебя вызову, – признался Хопер. – Много лет назад, еще до той битвы. Прозрела и запомнила, как я это делал. И рассказала мне. Я, правда, тогда счел это шуткой…

– Удобно иметь женушку, на которую можно все свалить, – проворчало чудовище. – С другой стороны, не потому ли она тебя бросила? Прозрела не то, что нужно? Никогда я не завидовал тебе, Бланс. Жить с провидицей…

– Мне не до шуток, – процедил сквозь зубы Хопер.

– Надо же, – удивилось чудовище. – Вот уж не предполагал, что когда-нибудь услышу подобное.

– Помоги мне, – повторил Хопер. – И то, что прошу я, не зачернит твоей руки и не будет испытанием для твоей смелости.

– Я так понимаю, ты нашел Торна Бренина и принца? – поинтересовалось чудовище.

– Именно, – кивнул Хопер. – Принц, правда, тяжело ранен, но, надеюсь, оправится. А вот с Торном Бренином – беда. Завтра его казнят.

– А его дочь? – поинтересовалось чудовище.

– Она исчезла, – ответил Хопер.

– Любопытно-любопытно, – заскрипело чудовище. – И чего же ты хочешь? Легкой смерти для него?

– Для таких, как Торн, всякая смерть будет легкой, – сказал Хопер. – Я прошу для него жизни. Тебе это ничего не будет стоить. Явишься ночью в темницу, да хоть постоишь на ее крыше. Нужно лишь, чтобы тюремщики заснули. Лишились чувств. Остальное Торн сделает сам.

– Даже так? – удивилось чудовище. – А ты знаешь, что после вот такой прогулки и даже после вот этого разговора, я буду ближайшие несколько дней мучиться с головной болью? Я ведь не Дорпхал и не Атраах! Я не высший умбра! Мне это дается дороже! Куда дороже!

– Я же мучаюсь? – стянул перчатку с руки Хопер. – Чернота растет, Коронзон.

– Ты останешься должен, – клацнуло зубами чудовище. – Это слишком большая услуга.

– Я понимаю, – кивнул Хопер.

– Ладно, – сверкнуло провалами глазниц чудовище. – Только постарайся на будущее обходиться без внезапных вызовов…

– Ты же переплетешь заклинание вызова сегодня же, – усмехнулся Хопер. – Так что теперь… до следующего прозрения. Впрочем, Амма теперь сама по себе.

– Она всегда была сама по себе, – расхохоталось чудовище и добавило, уже исчезая в гаснущем рисунке. – Всегда удивлялся, как ты этого не понимал, Бланс…

Когда Коронзон исчез, Хопер шевельнулся не сразу. Он еще минут пять сидел, глядя на выжженный на полу рисунок, ожидая, когда невыносимая боль, стиснувшая ему виски, отступит, но боль не отступала, поэтому Хопер тяжело поднялся, раскатал на выжженном следу циновку, взял свой мешок и вытряхнул его содержимое на топчан. Пару минут он раскладывал по одеялу клочки пергамента, пузырьки, птичьи перья, куски ткани, мешочки, коробки и глинки, пока не нашел каждому предмету его место. Затем осмотрел все это сомнительное богатство и взял в руки книгу, которую получил от Аммы. Сначала он отсчитал двадцать первое слово с начала и несколько секунд рассматривал его. Затем прочитал сначала вторую страницу, затем первую. После этого открыл двадцать первую страницу и прочитал ее тоже. И точно так же прочитал двадцать первый лист, обнюхивая его с обеих сторон. Наконец он открыл вторую главу, которая начиналась на пятой странице, и прочитал первый стих – «Прими в себя то, что можешь принять, потому что более принять некому. И если не сгоришь – неси. И будет ноша тяжелее с каждым шагом, потому что несешь ты за многих, число которых прибывает. Спасешься спасая. Но не отринешь беду, ибо беда в тебе».

– Беда в тебе, – повторил Хопер, задумавшись. – Спасешься спасая. То, что надо. Беда в тебе.

Он быстро покидал в мешок разложенное богатство, но когда ему на руку попал камешек, вырезанный из тела Вегена, вновь замер. В камне, как будто не было никакой магии, но без всякого сомнения, какая-то загадка в нем имелась. Камень и книга. Спящий просыпается. Как это связать?

Просидев в неподвижности еще пару минут, он неловко шевельнулся, почувствовал, что боль снова наваливается на него тяжелой тушей, поморщился от ожидания бессонной ночи, нащупал под левыми ребрами отметину, которую сделал сам себе для обряда, и вдруг, не отдавая себе отчет, подхватил нож, которым вскрывал кожу на груди и несколькими движениями расчертил на собственной коже треугольник и круг, чтобы затем вставить в уже готовую рану обычный дорожный камень, вырезанный из тела Вегена.

Впервые за несколько дней боль отступила, отплыла, прижалась в угол. Хопер повалился на ложе и закрыл глаза.

– Эй! – застучал в дверь каморки трактирщик Тик. – Что там у вас происходит, господин Рули? Вы колдуете, что ли? В комнате под вами выморозило потолок! Паленым пахнет! И все мои посетители последние полчаса пролежали на полу в беспричинном ужасе! Некоторые обделались! И я в том числе! А некоторые упали с бокалами вина в руках! Прекратите, господин Рули, иначе вам придется искать себе другое жилье!

– Я сплю уже давно, Тик, – зевнул, кутаясь в одеяло, Хопер. – А про колдовство ты сам себе все придумал. И про то, что заставило тебя и твоих гостей обделаться. Наверное, мясо было несвежим в жарком. Советую, больше добавлять специй. И вываривать как следует.

– Ну конечно, – озадаченно почесал нос Тик. – Конечно, вываривать. С чего это я взъелся. Спасибо, господин Рули. Кланяюсь. Вот ведь, взбрело же в голову…

Казнь была назначена на раннее утро. Хопер поднялся затемно, удостоверился, что боль все еще держится в отдалении, осмотрел собственную грудь, узор на которой был едва виден, а камень не виден вовсе, хотя и прощупывался, умылся, потребовал у сонного Тика горячей еды, но довольствовался холодным окороком с сухим хлебом и глотком райдонского вина и вышел на улицу, когда солнце еще не успело подняться над городскими стенами, а над площадью клочками истаивал туман. Народу собралось не слишком много, видно недавние события в городе по-настоящему испугали горожан. Выходящие на площадь окна королевских покоев напоминали бойницы спящей крепости. Фонари над площадью тлели словно поздние светляки. Зато в галереях темницы бегали с факелами стражники и светились все окна. На эшафоте палача не оказалось. Вместо него вокруг плахи расхаживал одутловатый вельможа в дорогом котто и как будто довольно потирал руки.

– Это Бран Вичти, – прошептал пробившийся вместе со Стайном к Хоперу Мушом. – Да, как я понял, шурин Торна Бренина. Смотри, явно радуется его смерти. Только палача я что-то не вижу. И бургомистра.

– Мы были у дома Унды, – процедил сквозь зубы Стайн. – Двери заперты и опечатаны. Вряд ли там кто-то есть. Нам во всяком случае попасть внутрь не удалось. А Бран-то и в самом деле радуется. Я слышал, что у шурина Торна нет своих детей. Вообще семьи нет. И тесть вроде бы собирается отписывать большую часть наследства детям дочери. Тенер, во всяком случае, болтал об этом. Так что, я не пожелал бы племяннице попадать в руки собственного дядюшки. А вот и Эйк!

– Ты где пропадал, Эйк? – нахмурился Мушом.

– Был в трактире Тика, – с подозрением уставился на Хопера Эйк. – Справлялся, не разгуливал ли ты ночью где-то, приятель.

– Я спал как убитый, – отмахнулся Хопер. – И лучше бы поспал еще пару часов. Отчего тянут с церемонией?

– Да, – взъерошил короткие волосы Эйк. – Тик подтвердил, что ты спал. Впрочем… Ну да ладно. Казни не будет.

– Почему? – не понял Мушом. – Помиловали? Принц пришел в себя?

– Нет, – мотнул головой Эйк. – Торн бежал из темницы. Вместе с приятелями, оружием и лошадьми.

– Безумный Торн! – восхитился Мушом.

– Не скажу, что я огорчен – нахмурился Стайн.

– Как это случилось? – напрягся Хопер.

– Не знаю, – раздраженно пожал плечами Эйк. – Но без пролитой крови не обошлось.

– Похоже, мне пора возвращаться в Альбиус, – пробормотал Стайн. – А то ведь так и погонят искать Торна по всей Беркане. Хопер, не мог бы ты отойти со мной в сторону? Есть у меня к тебе одна просьба.

– Говори, – прошептал Хопер, чувствуя спиной пронизывающий взгляд Эйка.

– Я обманул Торна, – признался Стайн. – И если так случится, что ты все-таки найдешь его, а я нет, хочу, чтобы ты ему об этом рассказал. Тогда у дозорной башни я сказал ему, что мытарь напал на меня. Обезумел и напал, и мне пришлось убить его. Это неправда. Я обезумел. И я напал на мытаря. И если бы не звон, который донесся от Альбиуса, я или бы превратился в зверя вроде того, в которого превратился Кригер, либо начал бы грызть человечину. Скажи об этом Торну. Он должен знать. Никогда и никому я не врал, и не хочу покончить с жизнью лжецом.

– Надеюсь, ты скажешь ему об этом сам, – ответил Хопер.