Проснувшись, Рубен увидел льющиеся в окно лучи ослепительного солнца и решил, что умер. Искрящийся свет расходился отдельными стрелами, которые падали на постель, и в этом было что-то нереальное. Все казалось таким ярким, что Рубену пришлось прищуриться. С потолка свисали растения, сухие и хрупкие. Большинство напоминали цветы, самые обычные, что росли в полях и даже вдоль стен во дворе замка. Половины из них Рубен не знал, но увидел чабрец, жимолость и первоцвет, которые часто замечал возле конюшни, а также крестовник и льнянку, которые пробивались в щелях замковых стен. Он слышал голоса, множество голосов, и далекие звуки, напоминавшие скрип колес и стук копыт. Затем он подумал, что не умер, потому что не верил, что после смерти может быть так больно, а он испытывал настоящую агонию. Горло пылало, словно он проглотил расплавленный свинец, грудь ныла, будто ее придавила гранитная плита.

Рубен попробовал сделать вдох и тут же согнулся в приступе надрывного кашля. Дергаясь, он касался кожей льняной простыни. Та выглядела мягкой, как кроличий мех, но оказалась колючей, словно миллионы игл. У Рубена болела голова, его тошнило, ноздри забивал запах дыма. Он откинулся назад, осознав, что лежит на постели. Рубен никогда прежде не лежал на настоящем матрасе. Они всегда ему нравились, но сейчас он мог с тем же успехом лежать на пыточном столе. Даже дышать было пыткой. Даже моргать.

Он действительно остался жив, вот только не был уверен, что этому следовало радоваться.

К нему приблизилась женщина и пристально его оглядела.

– Ты очнулся. Это хорошо. – Рубен никогда прежде ее не видел. У пожилой, но дружелюбной женщины были седые, почти белые волосы и морщинки вокруг глаз. – Полагаю, ты бы предпочел спать дальше. Но скажу тебе вот что: те, кто спят и спят… в общем, они так и не просыпаются. Однако ты проснулся! Хотя я сомневалась. Да, сильно сомневалась. Когда тебя принесли, розового, как жареный поросенок, я подумала: пожалуй, лучшее, что можно сделать, это снять с него мерки для гроба. Мне сказали: «Он молодой и сильный», – но у меня были сомнения. Я повидала многих молодых и сильных в гробу, и выглядели они получше тебя. Однако у тебя остались волосы, а это уже кое-что.

Женщина взъерошила макушку Рубена, но когда тот вздрогнул, убрала руку.

– Полагаю, все твое тело очень чувствительно. Так бывает с ожогами, однако лучше чувствовать, чем ничего не ощущать. Вся твоя боль к лучшему. Она говорит тебе, что плоть жива. Если бы ты ничего не чувствовал, мог бы уже никогда ничего не почувствовать. Знаю, сейчас ты думаешь иначе, но позже будешь радоваться своим страданиям.

– Воды? – прохрипел Рубен сиплым, надтреснутым, тонким голосом.

Женщина вскинула брови.

– Воды, значит? Думаешь, ты к этому готов? Может, лучше слабого вина?

– Воды, пожалуйста.

Она пожала плечами, подошла к тазу и налила маленькую чашку. Рубену казалось, что он может выпить целое озеро, но после двух глотков его стошнило на пол.

– Что я тебе говорила?

Его трясло. Возможно, он дрожал и прежде, но только сейчас это заметил. Ему никогда не было так плохо. Он хотел заорать, но боялся, что станет еще больнее. Уж лучше смерть. Боль сводила с ума, его охватила паника, словно он тонул, погружаясь все глубже в страдания. Необходимость провести так хотя бы час казалась кошмаром, но весь ужас заключался в том, что Рубен знал: пытка продолжится. Он вспомнил, как обжегся котлом и как долго заживал ожог.

Что с ним произошло? Его аккуратно укрыли простыней. Очевидно, на нем не было одежды. Может, она сгорела. А что стало с телом? Он боялся смотреть, боялся того, что мог увидеть. Его кисти и предплечья покраснели и лишились волос, но в остальном выглядели нормально – несколько волдырей, как после сильного солнечного ожога. Рубен стиснул зубы. Казалось несправедливым, что даже слезы причиняли боль.

Потом мысль, не связанная с ним самим, пробилась в его оцепеневшее сознание.

– Принцесса… – сказал, точнее, хрипло прошептал он. – С ней все в порядке?

Сиделка насмешливо посмотрела на него, затем широко улыбнулась.

– Я слышала, у принцессы все хорошо.

Рубен расслабился. Может, это было его воображение, но боль как будто утихла.

Он лежал в маленькой комнатке. Судя по простому дереву и камню, это был не замок и не надворные пристройки. Рубен не знал, где находится. Возможно, в маленьком доме или в магазине. Из окна доносился уличный шум. Очевидно, он в городе.

– Что случилось? – спросил он.

– Я не знаю. Меня там не было, но ходят слухи, что вчера ты вбежал в горящий замок.

– Я вытащил принцессу и вернулся за королевой. Но не смог до нее добраться.

– И все?

Он едва заметно кивнул и с удивлением отметил, что боль не усилилась.

– Большинство людей говорит, что ты искал смерти, хотел умереть, потому что…

Женщина вернулась к тазу и сняла с вешалки полотенце.

– Почему?

Она посмотрела на него через плечо.

– Я думаю, это неправда. Не могу в это поверить, особенно после того, как ты спросил про принцессу. Знаешь, что я думаю? – Сиделка смочила полотенце в тазу, выжала и повернулась к Рубену. – Кстати, меня зовут Дороти. Я повитуха. Тебя принесли ко мне, а не к настоящему доктору, потому что я хорошо разбираюсь в ожогах. Доктора только и умеют, что ставить пиявок, а ты в этом не нуждаешься. – Она помолчала, задумчиво поджав губы, над чем-то размышляя. – Да… Я думаю, ты очень смелый, Рубен Хилфред. – Она сложила влажное полотенце. – Я думаю, все ошибаются. В твоих словах намного больше смысла, по крайней мере, для меня. Я думаю… это очень благородно с твоей стороны, лежать здесь в таком состоянии и спрашивать о принцессе.

– Я не благородный.

– Может, не по званию, но сердце у тебя точно благородное, а если спросишь меня, только это имеет значение.

– Если спросите кого-то еще, получите совсем иной ответ. Ради титула люди готовы на убийство.

– Возможно, но многие ли готовы умереть ради него? Многие бросились бы в огонь? Не думаю, что жадность требует смелости. – Она положила полотенце на лоб Рубену. Сначала он почувствовал боль, затем успокаивающую прохладу. – Ты поправишься. Знаю, ты сомневаешься, но я такое уже видела. Знаю, это больно, но тебе повезло.

– Что обо мне говорят?

Дороти замешкалась.

– Скажите… хуже точно не станет.

– Я в этом не уверена, Рубен. Все говорят, что вы с отцом устроили этот пожар.

Рубен не заметил, как снова заснул. Его разбудил громкий стук. Боль мгновенно вспыхнула с новой силой. Непробиваемая, нерушимая стена агонии вырвала его из дремоты и заставила возненавидеть того, кто колотил в дверь.

– Прости, – сказала Дороти, проскальзывая мимо его постели. – Я никого не жду. Может, нашлась еще одна несчастная душа, которой не место у врача.

Она скрылась за кирпичной трубой, проходившей сквозь середину крыши. Грубая кирпичная колонна выводила дым открытого с двух сторон очага, заставленного горшками и закопченной утварью. Кастрюли, ведра, кружки и миски свисали с низких опорных балок, а над разделявшей комнаты аркой – где другой человек мог бы поместить герб или меч – Дороти держала потрепанную метлу. Жилище состояло из трех помещений: кухни, небольшого закутка за деревянной дверью, где, как предположил Рубен, спала повитуха, и комнатки, в которой лежал он сам. Он заметил на полках глиняные горшки с названиями цветов и более подозрительными надписями, вроде «крысиных лапок» и «кроличьих ушей».

Рубен услышал, как открылась дверь.

– Ваша милость? – В голосе Дороти звучало изумление.

– Он очнулся?

– Он спал. Мальчику сильно досталось. Ему нужно…

– Но он приходил в сознание с тех пор, как его сюда принесли?

– Да, ваша милость.

Сапоги зашаркали по деревянному полу, дверь закрылась. Старик, епископ, присутствовавший на пожаре, вошел в комнату через арку. Его бордовое с черным одеяние выделялось на фоне тусклых стен, словно селезень на сером пруду.

«Почему епископ пришел ко мне? Решил, что меня нужно соборовать? Нет, это сделал бы священник, а не епископ».

– Как ты себя чувствуешь, сынок?

– Нормально, – с опаской ответил Рубен. Боль отвлекала его, мешала думать. Чем меньше он скажет, тем лучше.

Епископ выглядел озадаченным.

– Нормально? Ты едва не сгорел заживо, мой мальчик. Тебе больно?

– Да.

Епископ подождал продолжения, затем нахмурился.

– Нам нужно поговорить… Рубен, верно?

– Да.

– Что ты запомнил с той ночи, когда произошел пожар?

– Я спас принцессу.

– Да? А перед этим? Брага сказал, что обнаружил вас вместе с отцом. Это правда?

– Да. Я пытался его остановить.

Епископ поджал губы, откинул голову назад и пристально посмотрел на Рубена.

– По твоим словам. Но ты мог и помогать своему отцу.

– Нет, я с ним сражался.

– И снова по твоим словам.

Теперь старик уставился в потолок. Рубен проследил за его взглядом. Епископ оказывал на него такое действие: если церковник на что-то смотрел, Рубену казалось, что он тоже должен туда смотреть. Возможно, следующий его вопрос будет о высушенных растениях.

Епископ подтащил к постели скамеечку от прялки и уселся.

– Что-то не так? – спросила Дороти, выглядывая из-за трубы. Рубен решил, что либо они слишком тихо говорили и она ничего не слышала из кухни, либо слышала и услышанное ее не обрадовало. Судя по тону повитухи, второе было ближе к истине. Он понял, что ему нравится Дороти.

– Пожалуйста, оставь нас! – рявкнул епископ.

А вот епископ Рубену совсем не нравился. Ему не нравилось, что старик пытался помешать спасти принцессу, и уж точно не понравилась его грубость с Дороти. Однако Рубен слишком страдал, чтобы наскрести достаточно сил на ненависть или гнев, да и старый епископ выглядел неважно. Под его глазами набрякли мешки, лицо осунулось и побледнело, словно он не спал целую неделю.

Епископ положил руки на колени и наклонился вперед.

– Рубен, я не смогу тебе помочь, если ты не расскажешь мне всю правду. Что именно говорил тебе твой отец? – Он наклонился еще ближе. Его взгляд был пристальным, лицо напряженным. – Он упоминал своих сообщников?

Рубен закрыл глаза и задумался. То, как епископ таращился на него, заставляло мысли путаться. Рубен испытывал легкую тошноту, кожа горела, и одновременно его бил озноб. Физические страдания мешали ему сосредоточиться даже на событиях прошлой ночи.

В конце концов он покачал головой.

– Но я думаю, ему что-то пообещали за этот пожар. У меня сложилось впечатление, что он злился на короля. Из-за смерти моей матери. Он упоминал кого-то, кто убедил его, что он сможет все исправить.

– И как он собирался это сделать?

– Я не знаю.

– Ты уверен? Это очень важно, Рубен. Ты должен быть абсолютно уверен.

– Больше он ничего не сказал.

Епископ с глубоким вздохом откинулся назад.

– Значит, ты вступил в схватку с собственным отцом, чтобы спасти королевскую семью?

– Да.

– Многие этому не поверят. В пожаре погибла королева, и король обезумел от скорби. Он хочет кого-то наказать. Он чуть не убил меня на совете, когда я за тебя заступился.

– Заступились за меня?

– Да. Я сказал ему, что ты герой, спасший его дочь. Сказал, что ты побежал внутрь, когда все остальные отказались.

– И?

– Он напал на меня с мечом. Если бы не вмешательство графа Пикеринга, я бы погиб. При звуках имени «Хилфред» король теряет рассудок. Твой отец убил его жену, и кровные узы делают тебя виновным. Это древний закон. За такие серьезные преступления, как измена, близких родственников преступника казнят.

– Почему?

– Потому что считается: если человек так поступил, значит, его сын или брат тоже так поступят.

– Но в этом нет никакого смысла. Я спас ее. Я вернулся за королевой. Я чуть не умер.

– Я знаю. И верю тебе. Я был там, и теперь хочу тебе помочь. Но для этого мне нужна твоя помощь.

– Какая?

– Напряги память изо всех сил: ты абсолютно уверен, что твой отец не упоминал других заговорщиков, собиравшихся убить королевскую семью? Кто именно обещал помочь ему все исправить?

– Я действительно не знаю.

– Ты абсолютно уверен?

– Да.

– Очень хорошо.

– Ведь вы мне верите, правда?

– Да, но поверит ли король? Более того, захочет ли поверить?

– Что вы имеете в виду?

Старик положил ладонь Рубену на руку, заставив его поморщиться.

– Кто-то должен заплатить за убийство королевы, а ты носишь имя Хилфред.

Рубена мучили кошмары, прерываемые краткими периодами ужасного бодрствования. Он то засыпал, то вновь пробуждался и под конец уже не мог отличить сны от яви. Постоянной была только боль. В своих снах он умирал, медленно сгорал заживо. В одном Эллисон и Три Бича привязали его, как свинью, к вертелу и поджаривали. Со смехом и ухмылками они смотрели, как трескается и трещит его кожа. В другом сне он оказался в ловушке в спальне Аристы, не смог добраться до принцессы, и они вместе сгорели – сначала она, потом он. Он хотел крикнуть принцессе, чтобы та проснулась и бежала прочь, но его голос из-за дыма был таким слабым и придушенным, что она его не слышала.

Когда он просыпался, Дороти непременно была рядом. В крошечном жилище она, скорее всего, слышала его мучения, но Рубен начал подозревать, что повитуха просто не отходила от его постели. Открыв глаза, он всякий раз видел ее лицо с доброй улыбкой.

Проснувшись утром третьего дня, он почувствовал себя лучше. По-прежнему плохо, но где-то между невыносимо и ужасно, что было большим шагом вперед. Он смог попить, и его не вырвало, а Дороти смогла смазать ему кожу заживляющим кремом, и ей не пришлось слушать его крики.

К полудню он ощутил запах супа или похлебки и понял, что голоден. Однако прежде чем ему удалось поесть, Рубен услышал грохот колес экипажа и крики. Голоса на улице были резкими и грубыми.

– Дорогу королю!

Тут Дороти уронила кастрюлю. Рубен надеялся, что суп не пострадал.

– Откройте именем его величества короля Амрата!

На этот раз дверь не заскрипела, а почти взвизгнула.

– Король приехал за Рубеном Хилфредом, – объявил громкий, повелительный голос.

– Он не сделал ничего дурного! – вскрикнула Дороти.

– С дороги, женщина!

Рубен приготовился, как мог. Происходящее казалось ему немного забавным, и это само по себе вызывало улыбку. Сколько людей посмеется над собственной казнью за преступление, которого они не совершали? Лучше бы он погиб в замке. Тогда он уже смирился со смертью, однако получил еще несколько дней, наполненных мучительной болью. Умереть теперь – каким бы абсурдным это ни казалось – будет несложно. Учитывая его страдания, смерть была не врагом, а скорее приветливой знакомой. Рубен лишь жалел, что не сможет попробовать суп, который так чудесно пах.

Он снова может чувствовать запахи! Не успел Рубен удивиться этому открытию, как в комнату вошли солдаты. Что они с ним сделают? Скорее всего, повесят или отрубят голову. Будет забавно, если его сожгут на костре, но Рубен полагал, что сожжений всем уже хватило. Мгновением позже он изменил свое мнение: возможно, король захочет именно такой мести. Сотворить с ним то, что его отец сотворил с королевой.

Солдаты склонили головы и расступились, пропуская короля. Его сопровождали принц и Ариста. Все они были в черном, принцесса надела то же платье, что носила после смерти леди Клэр. Королевская семья выглядела плохо, их лица были изнуренными и бледными, и лишь кожа вокруг глаз покраснела. Однако Ариста выглядела мрачней других и не отрывала глаз от пола.

Рубен никогда не видел его величество так близко. Король был огромен, настоящий великан с густой колючей бородой. Амрат выглядел таким же усталым, как и другие, но в его глазах бушевал шторм.

– Ваше величество, – сказал один из людей, теснившихся по углам, – это Рубен Хилфред, сын Ричарда.

Рубен увидел, как поморщился король при звуке этого имени. Быть может, костра все-таки не будет. Может, король убьет его прямо в постели. По крайней мере, он смог увидеть принцессу. Она в безопасности.

«Спасибо, Марибор, за этот прощальный дар».

– Тебе известна кара за ложь твоему королю?

– Смерть? – предположил Рубен.

– Смерть, – подтвердил король. – Ты покинул свой пост без разрешения в ночь торжества?

– Да.

– Это в лучшем случае небрежение к обязанностям – и дезертирство в худшем. Тебе известна кара за дезертирство?

– Смерть. – Это Рубен знал.

– Смерть. – Король мрачно кивнул. – Кто-нибудь приказал тебе покинуть пост? Велел войти в замок?

– Нет. – Рубен заметил, что взгляд короля немного изменился, но не понял, что это значило.

– Если ты знал, что обрекаешь себя на смерть, покидая пост, зачем ты это сделал?

– Замок горел. Принцесса и королева были внутри, но никто не пытался их спасти.

– К чему ты это говоришь?

– Они просто стояли вокруг. Канцлер отдал приказ…

– В ту ночь царил настоящий хаос. – Рубен услышал голос лорда Браги, который протолкался в комнату из кухни. – Темнота, огонь, люди, пытающиеся выбраться наружу…

– Говори, что собирался, мальчик, – приказал король.

– Канцлер отдал приказ никому не входить внутрь.

– Это правда? – спросил Амрат Брагу.

– Да, но исключительно ради того, чтобы предотвратить новые потери. Двери были заперты. Ничего нельзя было сделать.

– Это правда, что ты сражался с собственным отцом? – спросил король.

Рубен уставился на свою руку.

– Да.

– Когда ты узнал, что твой отец планировал убить мою семью?

– Я не узнавал. Я предположил это, когда обнаружил цепь на двери в ваши покои. Отец велел мне уходить. Сказал, что поставил меня у ворот для моего же блага. Тогда я понял, что он устроил пожар… и повесил цепь на дверь.

– Брага утверждает, что вступил в схватку с твоим отцом и убил его. Это правда?

Рубен кивнул.

– Отвечай своему королю! – потребовал Брага.

Амрат поднял руку.

– Все в порядке. Скажи мне, мальчик, как ты снял цепь с двери? Замок нашли после пожара, и он оказался цел.

– У моего отца был ключ. Он носил его на поясе.

– Значит, ты отпер дверь и направился в комнату принцессы Аристы?

Рубен снова кивнул.

Король повернулся к дочери.

– Этот мальчик вынес тебя наружу?

Ариста не ответила и даже не подняла глаз.

– Я задал вопрос. Отвечай.

– Возможно.

– Ариста, посмотри на него.

– Я не хочу.

Король погладил дочь по голове.

– Почему?

– Я его ненавижу.

– Ненавидишь… но он спас тебе жизнь, разве не так? Вынес тебя из замка. Другие люди подтвердили, что видели, как он выбежал с тобой на руках. Ты хочешь сказать, что это неправда?

– Правда.

– Тогда почему…

– Он не спас маму. Он позволил ей умереть! Он выжил, а она умерла! Он трус, негодяй, мерзавец… – Ариста разрыдалась.

Король махнул рукой, и ее вывели.

Рубен, который думал, что хуже уже не станет, проклял свою наивность. Хуже могло стать, и еще как. Он почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, и попытался их сдержать. Он не хотел плакать перед этими людьми.

– Все вон, – приказал король.

– Но отец, – запротестовал Алрик. Только сейчас Рубен заметил, что у него два меча: один в руках, другой на поясе. В первом Рубен узнал собственный клинок, подарок принца, который потерял в огне. – Не слушай ее. Он невиновен. Он спас Аристе жизнь. Он пытался…

– Я сказал, вон! – рявкнул король, и все подчинились.

Амрат подождал, пока закроется дверь. Они остались вдвоем, Рубен и король. Ушла даже Дороти.

Как и епископ, король опустился на скамеечку возле постели. Сначала он молчал. Рубен не осмеливался на него посмотреть и изучал высушенные травы под потолком.

– Замок был в огне, – заговорил король Амрат тихим, мягким голосом. – Покинув свой пост, ты заслужил суровое наказание. Возможно, не казнь, не для мальчика в первый день службы, но как минимум порку. Ты это знал. – Король умолк, поглаживая бороду. – Канцлер и твой отец приказали тебе не входить в замок. – Он снова замолчал, облизнул губы и шумно выдохнул. – Даже если оставить это в стороне, ты помчался прямиком в ад, когда все прочие пытались оттуда выбраться. Рубен, я не вижу в этом смысла. Так объясни, почему ты это сделал?

– Чтобы спасти Аристу.

Слова сорвались с его губ, но родились намного глубже. По щеке Рубена скатилась слеза. На этот раз он не заметил боли – боль от ожогов была слабой по сравнению с новой пыткой. Он посмотрел на рукоять королевского меча и пожелал, чтобы король вытащил клинок и убил его. Его жизнь ничего не стоила. Он родился нежеланным, погубил мать и заставил отца пойти на убийство и предательство. Единственная девушка, которую он любил и будет любить всегда, его ненавидела. Он хотел умереть. Огонь обманул Рубена. Лучше бы он погиб с глупой верой, что наконец-то поступил правильно.

– Ясно. – Король кивнул. Буря в его глазах улеглась, осталась только печаль.

– Я пытался спасти королеву, – тихо сказал Рубен. – Я вернулся, но ничего не видел. И не мог дышать. Я думал, что погибну. Знаю, я вас подвел. Знаю, я бесполезен. Знаю, вы все меня ненавидите. Поэтому, пожалуйста, просто сделайте это.

Теперь Рубен плакал открыто. Ему было все равно.

– Сделать что?

– Убейте меня.

– Так вот как ты думаешь? Думаешь, я пришел тебя казнить?

– А разве нет?

– Зачем мне наказывать единственного человека в моем королевстве, который выполнил свой долг? Единственного человека, который рискнул жизнью ради моей семьи? Сознательно пожертвовал собой ради тех, кого я люблю больше всего на свете? Рубен, я не казню героев.

– Но ваша дочь…

– Она только что лишилась матери. Сейчас она ненавидит всех, включая меня. Не могу ее в этом винить. Я сам чуть не убил епископа за то, что он сказал правду. Может, твой отец и был предателем, но ты – не он. Я перед тобой в большом долгу. Я не собираюсь тебя казнить, Рубен. Я тебя награжу. Я мог бы посвятить тебя в рыцари за отвагу, однако мне не нужен новый рыцарь. Став рыцарем, ты покинешь замок, а я не могу этого допустить. Боюсь, грядут темные времена, и я опасаюсь за безопасность моей семьи. Мне нужны люди, чтобы их защитить. Все золото казны не купит мне лучшего защитника для моей дочери. – Король поднялся. – Поправляйся быстрее, Рубен. Я договорюсь о соответствующей боевой подготовке, поскольку мой сын утверждает, что ты совершенно не владеешь мечом, а мне нужно, чтобы ты сравнялся с Пикерингами.

– Я не понимаю.

– С этого момента ты, Рубен Хилфред, – королевский сержант и личный телохранитель принцессы. Ты будешь следовать за ней повсюду, ни на секунду не выпуская ее из вида. В вопросах ее безопасности ты получаешь королевские полномочия. То есть мое дозволение убить любого, кто станет ей угрожать, вне зависимости от ранга и положения. Ты понял?

Рубен потрясенно кивнул.

– С этого момента ты подчиняешься только моей дочери и мне. Больше никогда никому не позволяй приказывать тебе оставить ее без защиты.

– Но принцесса меня ненавидит.

– Это пройдет. – Король повернулся, собираясь уходить, затем помедлил. – Само собой, думаю, мы подождем, пока ты поправишься и научишься обращаться с мечом, и лишь потом сообщим ей новости. Она девочка с характером. – Он направился к двери, но прежде чем открыть ее, снова помедлил. – Спасибо, Рубен.

– Ваше величество?

– Да?

– Я был не один.

– Ты о чем?

– Во время пожара. Когда я вернулся за королевой, я был не один. Со мной был кто-то еще. Я не видел кто. Я ничего не видел. Только слышал голос. Она сказала мне, куда идти, а когда я добрался до лестницы, велела прыгать. Но ведь там никого не могло быть, правда?

– Там никого не было. Ты один не испугался огня.

– Я думаю, это могла быть моя мать. Думаю, она хотела мне помочь, хотела, чтобы я выжил, – и у нее получилось.

Король долго смотрел на него, потом кивнул.

– Полагаю, все мы недооценили любовь твоей матери к тебе. Включая меня.