Старая гниющая развалина в конце Кривой улицы исчезла. На ее месте красовалось новое здание с окнами, эркерами и свежим слоем краски – в основном белой с отделкой в зеленовато-голубых тонах. Белая краска стоила дешево; голубая была дорогой, но Гвен никак не могла забыть дом на Дворянской площади и хотела хотя бы немного воспроизвести этот дух, который символизировал разницу между обычным зданием и чем-то особенным.

Крыльцо пока было только намечено. Посетителям все еще приходилось залезать на ящики и подходить ко входу по мосткам, а над внутренней отделкой предстояло еще работать и работать. Пока все свои усилия Гвен сосредоточила на внешнем облике дома. Она была уверена, что красивое здание привлечет больше клиентов. Потом, решила она, девушки позаботятся о том, чтобы им захотелось сюда вернуться. Посмотреть на странные дела, творящиеся в конце Кривой улицы, народ приходил аж из самого Купеческого квартала. У Гвен не было денег на вывеску, и все называли это место просто Домом.

Гвен искренне гордилась тем, чего они достигли, и с улыбкой водила по дому инспектора Реджинальда из гильдии купцов Нижнего квартала. Она пыталась ограничиться законченными комнатами, но он настоял на том, чтобы сойти с тропы и осмотреть места, заполненные досками, опилками и инструментами. Обычно дом оглашал стук молотков, но на время инспекции Гвен прогнала плотников. Однако она ничего не могла поделать с кровельщиком Кларенсом и Мэй, которые занимались делом в «главной комнате». Мэй знала, что нужно соблюдать тишину, но никак не могла утихомирить клиента, а Кларенс создавал много шума.

– Две недели… – повторил инспектор, когда они шли через гостиную.

Эти слова он повторял постоянно, и, к разочарованию Гвен, пока что они были единственными, какие он вообще произнес. Этого человека сложно было разгадать. На его лице застыло каменное выражение, а тон оставался столь унылым, что ему позавидовала бы сама тишина.

– Как вы все это оплатили? – наконец спросил он.

Словно по заказу, сверху донеслись громкие вопли Кларенса, напоминающие визг свиньи. Гвен лишь улыбнулась и покачала головой.

– Да, да, я понимаю характер вашего ремесла, – кивнул Реджинальд. – Но такой дом требует больших расходов, – он посмотрел на дверной косяк, – и, как я погляжу, работа очень качественная. А прошло всего две недели.

– Мы привлекаем клиентов из Ремесленного и Купеческого кварталов, так что можем брать дороже, – пояснила Гвен.

– Это не единственный бордель в городе.

– Но у нас более качественное обслуживание.

– Я видел ваш ассортимент, и хотя вас лично я не учитываю, про остальных должен заметить, что выглядят они не лучше, а то и похуже, чем в других заведениях.

Ассортимент. Это слово не должно было удивить ее, но все же удивило. С его точки зрения, их дело мало чем отличалось от разведения свиней, и Кларенс никак не способствовал тому, чтобы опровергнуть эту идею. Наверху кровать сдвинулась, и изголовье начало стучать о стену. Гвен про себя отметила, что нужно прикрутить каркасы к полу и смазать швы.

– Внешность играет роль до определенного момента, – пояснила она. – Красивая девушка может привлечь внимание посетителей. Полагаю, в другие заведения многие заходят впервые, но мы получаем выгоду от повторных посещений и положительных отзывов.

– В чем же ваш секрет?

– Мы не рабыни и оставляем себе все, что заработали. Многие из нас впервые получили возможность распоряжаться своей жизнью и своими доходами. Вас удивит, насколько это вдохновляет. Думаю, можно сказать, что девушки по-иному относятся к клиентам, стараясь доставить им удовольствие. Посетителям это, должно быть, нравится, раз они возвращаются.

Гвен отвела инспектора обратно в гостиную.

– Как только я смогу установить печь, мы станем предлагать еду и, возможно, напитки. Надеюсь, это лишь начало. Мы все работаем здесь ради того, чтобы улучшить свою жизнь. Возможно, когда-нибудь это место перестанет быть борделем и превратится в роскошный постоялый двор, как было когда-то. – Она вздохнула, понимая, что это звучит наивно и не очень убедительно.

Вместе с инспектором они вышли на улицу. Реджинальд обернулся и осмотрел дом.

– Вы проделали удивительную работу, – сказал он, заткнув большие пальцы за пояс и кивая.

– Значит, вы одобрите грамоту?

– Конечно, нет.

– Что?! – Гвен показалось, что она ослышалась. – Почему?

– Потому что вы чрезвычайно умны, и я верю в ваш успех в этом деле. Однако ваш пример может навести других на крамольные мысли. Не ровен час, женщины начнут требовать разрешения обучаться в гильдиях! Вы чужестранка, но должны знать, что здесь подобные вещи не проходят. Моя работа – защищать город от опасных идей вроде вашей.

Он повернулся, намереваясь уйти.

– Нет, постойте! – Гвен не могла его отпустить, только не теперь, после всего, чего они достигли! Она схватила инспектора за руку. – Прошу вас, нет! Вы должны изменить свое решение! Вы не можете просто закрыть нас.

– Это не мое решение. Я лишь даю оценщику рекомендацию, как ему поступить. Конечно, за двадцать лет он ни разу не принял решение, которое шло бы вразрез с моими рекомендациями, но, возможно, ваш случай станет первым.

Гвен развернула его ладонь так, чтобы на нее падал свет. Инспектор выдернул руку, но она успела разглядеть то, что ей было нужно. Реджинальд гневно посмотрел на нее и брезгливо вытер кисть, словно Гвен была заразна, затем взобрался в седло.

– У меня еще три осмотра, один из которых в Холодной лощине. Полагаю, у вас есть время до завтра, прежде чем оценщик вас выселит.

– Это Гру вас подговорил! – воскликнула Гвен.

На его лице она увидела изумление и нечто похожее на испуг.

– Как я уже говорил, вы слишком умны, – оправившись, сказал инспектор и, развернув лошадь, двинулся вверх по Кривой улице, оставив Гвен стоять между «Гадкой головой» и Домом.

Гвен смотрела, как мимо приемной городского оценщика проехал экипаж. На белой с золотой отделкой карете не было ни пятнышка, словно слуги хозяина ежедневно мыли и полировали ее. По улицам Дворянского квартала одетые в плащи и камзолы мужчины сопровождали дам в роскошных нарядах, подолы которых, несмотря на то что подметали землю, оставались девственно чистыми. Повсюду царили яркие цвета: красный, золотой, желтый, зеленый, которыми отличалась не только одежда богатых горожан. Знамена, флаги, гирлянды, даже матерчатые навесы уличных торговцев развевались на ветру, придавая всей улице яркость и красочность. И, разумеется, здания. Вновь ожидая своей очереди у приемной оценщика, Гвен и Роза смотрели на прекрасное строение напротив. Зеленовато-голубое. То, что в прошлый раз было для Гвен всего лишь красивым зданием, теперь казалось ей чудом. Новый опыт помог ей оценить стоимость каждой балюстрады, каждого оконного стекла. Медфордский дом был лишь жалкой тенью этого великолепия, но он принадлежал им – их дом, их мечта. Она не могла позволить Гру отобрать его.

– Что ты будешь делать? – спросила Роза. Она задавала этот вопрос с тех пор, как они вышли из дома.

Гвен молчала. Ничего определенного она сказать не могла, но отвечать, что и сама не знает, было бессмысленно. Стараясь уйти от прямого ответа, она всячески юлила, но и лгать отказывалась. Этим девушкам и так часто лгали. Если ее постигнет неудача, у них не останется иного выхода, кроме как вернуться к Гру. Он накажет каждую за предательство, и первой будет она сама. Ожидая своей очереди, Гвен никак не могла унять дрожь в руках.

У нее была одна надежда – что городской оценщик окажется столь же алчным, как и любой другой человек. На это она сделала ставку.

– Увидишь, – сказала она Розе.

– Следующий! – выкрикнул лакей в длинном плаще и с посохом в руках.

Гвен снова схватила Розу за руку и затащила внутрь.

За тем же столом, что и в прошлый раз, сидел тот же старик, только в другом камзоле. Подняв взгляд, он прищурился.

– Ваше лицо мне знакомо, – сказал он.

– Меня зовут Гвен ДеЛэнси. Я открыла бордель в Нижнем квартале.

– Ах да! Припоминаю… – Оценщик откинулся на спинку стула и выкрикнул: – Лот четыре-шестьдесят восемь. Как у вас дела? – снова обратился он к Гвен.

– И хорошо, и плохо. Видите ли…

Клерк поднес оценщику пергаменты, и тот бросил на них беглый взгляд.

– Инспектор Нижнего квартала пока не представил отчет о вашем заведении.

– Я знаю. Я также знаю, что, когда он его представит, в отчете будет рекомендовано не выдавать нам грамоту.

Старик печально посмотрел на нее.

– Что ж, мне очень жаль. Я должен полагаться на отчеты администраторов кварталов и членов квартальных гильдий. Если вам отказали, я больше ничего не могу для вас сделать.

– Возможно, я смогу кое-что сделать для вас.

Старик с любопытством посмотрел на нее и прищурился.

– Думаю, вы должны понимать, что одна из причин, по которой я занимаю эту ответственную должность, заключается в том, что я не так легко поддаюсь чарам красивого личика и обещаниям ночных приключений.

– Я вам это и не предлагаю.

– Нет?

– Всего за две недели я превратила жуткое бельмо на Кривой улице в самое красивое здание на ней. Еще через две оно станет самым красивым местом во всем Нижнем квартале. Ко мне уже приходят клиенты из Ремесленного и Купеческого кварталов – люди с тугими кошельками. Каждый из этих мужчин ищет то, чего не может найти нигде в городе, – чистое, уютное место, где на несколько часов он может почувствовать себя королем. Я сделала все это, имея при себе лишь несколько монет и шесть девушек. Вместе мы создали нечто, что может стать самым успешным предприятием в Нижнем квартале. Это наш шанс убежать от мужчин, подобных Рэйнору Гру, но мы можем добиться этого, только если вы нам поможете. Понимаете, инспектор Реджинальд Лэмпвик отказал мне не потому, что я не принесу прибыли, а потому, что он заключил сделку с Рэйнором Гру, который не желает видеть, как женщины, которых он еще недавно держал за своих рабынь, процветают. Как только вы мне откажете, Рэйнор подаст собственное прошение. Лэмпвик его одобрит, и Гру унаследует всю проделанную мной работу.

– И зачем Лэмпвику это делать? – удивился оценщик.

– Гру согласился сделать его партнером и отдавать ему четверть прибыли.

Гвен многое увидела у Лэмпвика на ладони. На обед он съел кусок баранины и тыквы; ключ от сейфа он носил на шее на цепочке, подаренной ему матерью, которая повесилась у него в покоях; однажды его насмерть собьет телега в Купеческом квартале. Но понятия не имела, какую долю выделил инспектору Гру. Девушка знала лишь, что они заключили – или заключат – подобное соглашение. Долю она сказала наугад.

Оценщик нахмурился.

– Некоторые инспекторы от гильдий принимают дары от владельцев заведений. Это не противоречит закону. Возможно, если бы вы заключили подобное соглашение с господином Лэмпвиком, вы бы тоже получили от этого преимущество.

– Именно это я и хочу сделать. Только я предлагаю сделку не ему, а вам. Лэмпвик сказал, что окончательное решение не за ним, а за вами, и я готова отдать четверть всей прибыли борделя в обмен на грамоту. – Она подняла кошелек и поставила его на стол. – Мы только начали. Мы еще даже официально не открылись, и большая часть прибыли пока что уходит на строительство с небольшим вычетом на еду, но такую сумму вы можете ожидать сразу, и я обещаю, будет больше… гораздо больше.

Оценщик заглянул в кошелек и вскинул брови.

– Вы не обязаны верить мне на слово. Реджинальд Лэмпвик уже оценил имущество. Но он не понимает, что Гру никогда не сумеет управлять этим заведением так же успешно, как я. Если бы мог, давно бы уже это сделал. Только я могу воплотить это в жизнь, и я единственная, кто может сделать так, чтобы это заведение росло и процветало. Почему от вашего решения должен процветать Лэмпвик? Выдайте мне грамоту, и я позабочусь о том, чтобы вы и ваша семья многие годы получали хороший доход.

Старик сердито посмотрел на нее.

Вот и все. Гвен выложила на стол все карты, больше у нее ничего не осталось. Ей не понравился его взгляд. Во время первого ее визита оценщик казался таким добрым, таким понимающим и отзывчивым. Он был одним из немногих в городе, кто не обращался с ней как с прокаженной. Она испытывала к нему такую симпатию, что ей совсем не претила мысль о разделении с ним успеха, но теперь она поняла, что недооценила этого человека. Глядя на старика, Гвен осознала свою ошибку. Он был одет не так, как Диксон или Гру. У него водились деньги, возможно, больше, чем он мог потратить. Был ли смысл предлагать ему еще несколько монет каждый месяц?

Гвен почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног. Она потерпела крах, и теперь всем им придется…

– Как часто я бы получал подобный дар, будучи, разумеется, уверен, – оценщик осторожно поднял палец, – что это всего лишь дар, а не партнерство?

– Конечно… э… лучше всего ежемесячно, но по необходимости можно и еженедельно.

– Ежемесячно, – подтвердил он.

Гвен кивнула.

Старик взял перо и принялся писать.

– Проследите, чтобы эти дары доставлялись каждое новолуние.

Гвен не сумела сдержать счастливой улыбки.

– Я сделаю все возможное, чтобы у вас не было сил поднять их.

Оценщик улыбнулся в ответ.

– Боюсь, мое решение весьма разочарует господина Лэмпвика. – Он посмотрел на одного из клерков. – Принесите мне королевскую печать.

Теплым вечером Гвен вышла на деревянный настил, на месте которого скоро должно было появиться крыльцо Медфордского дома. У нее за спиной, в гостиной, весело болтали и смеялись девушки. Роза в четвертый раз рассказывала историю их визита к оценщику, теперь специально для Диксона и Мэй, которые пропустили первые три. С каждым новым изложением возрастало количество использованных Розой слов вроде «великолепно» и «чудесно». Гвен отошла на край будущего крыльца – каркасной платформы, поднятой на три фута над землей – и дотронулась до неровной балки, которая когда-нибудь будет поддерживать крышу крыльца. В «Гадкой голове» напротив было тихо. Сквозь грязные окна пробивался тусклый свет, но дверь была закрыта и не ощущалось никакого движения. Интересно, Гру уже знает новости? Впрочем, трудно себе представить, что в Нижнем квартале остался хоть один человек, который бы еще не знал. Роза так рассказывала эту историю, будто Гвен победила огнедышащего дракона, просто плюнув ему в глаз. Гвен совершила невозможное. Она спасла их всех. Гвен стала героиней.

Она прислонилась к балке, испытывая странное чувство грусти.

«Это сражение я выиграла, – подумала она, – но не проиграла ли войну?»

Две собаки бежали зигзагами по Кривой улице, вынюхивая объедки. Кроме них и трепетавшей на ветру парусины, не было никакого движения. Гвен думала о том, что потратила золотые монеты. Их больше нет. На что она их обменяла? Да, конечно, она спасла себя и, возможно, еще несколько человек, но правильно ли она угадала момент? Что, если этого не должно было произойти? Скорее всего, своей слабостью она все разрушила. Ведь не просто так ей вверили эти монеты. Со дня смерти матери она каждое утро просыпалась с чувством, что у нее на земле есть особое предназначение. Сейчас, стоя на крыльце, Гвен вдруг подумала, что лишилась единственного осязаемого подтверждения того, что человек с золотыми монетами когда-либо существовал. Веру в чудо она обменяла на надежность и безопасность, но ее не покидало чувство, будто она утратила лучшую часть себя самой.

«Может, я опередила события? – размышляла Гвен. – Или, напротив, опоздала…»

Вряд ли это имеет значение теперь, когда монет уже не было. Она вполне могла восполнить их утрату. Она не лгала оценщику, рассказывая, какую прибыль приносит Дом, но ей казалось, что любые заработанные ею деньги не смогут заменить тех четырех золотых монет, призванных сыграть в ее жизни особую роль. Главная трудность заключалась в том, что она понятия не имела, когда и как должны исполниться слова странного незнакомца и от чего это зависит. Ей были известны лишь разрозненные знания, напоминавшие клочки ткани, из которых была сшита ее юбка. И то, и другое складывалось в некий неопределенный узор. Она поняла, что именно так чувствуют себя люди, которым предсказывают будущее. Ее мать бросила все и умерла, пытаясь доставить Гвен в Медфорд, но она никогда не говорила, почему это так важно. Может, и она не знала. Всю правду знал лишь человек с золотыми монетами. Впервые в жизни Гвен удалось добиться по-настоящему большого успеха, но никогда прежде она не чувствовала себя такой неудачницей.

Девушка уставилась на улицу. Человек, которому она должна помочь, придет оттуда. «Облаченный в собственную кровь…» Она знала это – нутром чувствовала, как чувствуют приближение бури. Кто он такой, если привлек внимание человека, давшего ей золотые монеты? Наверняка кто-то великий, возможно, король или священник. Может, даже…

– Ты что здесь делаешь? – послышался голос Диксона. Роза закончила свое повествование, и здоровяк замаячил в дверях, загораживая свет. – Не холодно?

– Не очень.

– Эта твоя Роза здорово рассказывает.

– И каждый раз история становится все длиннее.

Диксон вышел, держась за потолочные балки, чтобы не упасть, и встал рядом с ней.

– Ветер крепчает. Будет буря, – сказал он.

– Хорошо, что мы закончили крышу, – кивнув, ответила Гвен.

– Приятно будет просто полюбоваться дождем. – Он мягко положил огромную руку ей на плечо. – Ты молодец.

Гвен улыбнулась и кивнула, удивляясь сочувствию, прозвучавшему в его голосе. «Неужели я выгляжу настолько несчастной?» – подумала она.

– Я так тебя и не поблагодарил за то, что приютила меня, – проговорил Диксон.

– Ничего подобного я не делала! Мне очень нужна была твоя помощь. И сейчас нужна. – Она накрыла его руку своей.

Он шагнул вплотную и обнял девушку за талию. Гвен чувствовала, как тело Диксона приближается к ней, словно лодка, идущая к пристани, ощущала его тепло. Это было приятное чувство, чувство безопасности. Диксон никогда не пользовался очевидными преимуществами, которые давало ему положение защитника борделя. Сейчас он впервые прикоснулся к ней. Его мощные руки и пальцы казались такими легкими. Гвен чувствовала его неуверенность, смущение, страх и любила его за это.

Она обняла Диксона за талию, насколько это было возможно, и слегка сжала ее руками.

– Ты хороший человек, – шепнула Гвен.

– А ты хорошая женщина. Знаешь, я думаю, это заведение ждет настоящий успех. Скорее всего, тебе не придется выполнять каждодневную работу, как остальным девушкам. Лучше тебе заняться другими делами.

– Я и так слишком ими занята.

– Вот об этом я и говорю. А раз такое дело… ну, кто-то может задуматься о том, чтобы сделать из тебя честную женщину.

– Кто-то вроде тебя?

– Ну… разве что мусорщик Рой выражал подобные намерения. Но если так, будет драка, – Диксон широко улыбнулся. Затем улыбка сошла с его лица, и он спросил серьезным голосом: – Что ты об этом думаешь?

– Не знаю, – ответила Гвен. Услышав ее слова, Диксон как-то сразу поник, и она почувствовала себя ужасно. Он весь словно съежился, рука упала с ее плеча, а взгляд переметнулся на улицу. – Ты мне очень нравишься. Просто я не уверена…

– Как ты это сделала? – спросил он.

Гвен не поняла, о чем он говорит.

– Как ты узнала, что задумал инспектор? – Диксон убрал руку и отошел чуть дальше, не сводя глаз с улицы.

– Ах это…

– Ага, как ты узнала… про Гру и Лэмпвика?

– Я… э… – Она колебалась. – Это… мой маленький секрет.

Диксон удивленно посмотрел на нее.

– Секрет? Ты не можешь мне сказать?

Обида явственнее проступила на его лице.

– Просто дело в том, что… Я боюсь, что ты… Большинство людей это бы напугало… Я не хочу тебе разонравиться.

Обида сменилась беспокойством.

– Это невозможно, ты всегда будешь мне нравиться. – Он слегка улыбнулся. – Так как ты это сделала?

– Я прочла по его ладони.

Диксон в изумлении уставился на нее.

– Что ты сделала? – с недоверием спросил он.

– В Калисе гадание по ладони не является чем-то необычным или предосудительным. Многие умеют гадать, и при этом никто не считает их ведьмами. Они в то же время занимаются каким-нибудь другим ремеслом, к примеру держат лавки, как сапожники, и являются уважаемыми членами общества.

Диксон вскинул руки.

– Я и не собирался называть тебя ведьмой.

– Нет?

– Нет.

– Тогда что ты собирался сказать?

– Я хотел узнать, как ты этому научилась.

– А-а… – Гвен смутилась. – Меня научила этому искусству мама, еще много лет назад. Говорю же, в Калисе многие умеют гадать. Кто-то лучше, кто-то хуже, а некоторых мать называла мошенниками. Но сама она очень хорошо знала свое дело.

– Как это происходит?

– Я вижу рисунок в линиях и читаю его, как ученые люди читают книги. В голове складываются впечатления, образы прошлого или будущего. Некоторые из них совсем размытые. Большая часть вообще не имеет смысла и становится яснее только потом. Потом оказывается, что все всегда имеет смысл. Но бывают и очень яркие образы, четкие, как в случае с Лэмпвиком. Мне повезло. В общем-то, я и сама толком не знаю, как это происходит. Как работают глаза человека? Ты ведь не знаешь – просто смотришь и видишь, верно? Это похоже на зрение. Просто способность видеть. Иногда мне еще снятся сны, в которых я вижу будущее, а иной раз достаточно просто посмотреть человеку в глаза, но это редко.

«И страшно», – подумала Гвен, но вслух этого не сказала. Она не хотела, чтобы Диксон задавал слишком много вопросов, на которые ей не хотелось отвечать.

– Значит, ты правда видишь будущее? Не шутишь?

– Не шучу.

Диксон протянул ей ладони.

Она посмотрела на них и мягко улыбнулась:

– То, что я вижу, не всегда приятно. Чаще всего я вижу дурное, поэтому так редко гадаю.

– Мне бы хотелось знать, что меня ждет, – настаивал Диксон. – Но ты должна пообещать, что скажешь правду.

Гвен знала, чего он хочет узнать. Улыбнувшись, девушка взяла его за руки, подвела к фонарю и посмотрела на его ладони. Главную линию всегда было проще прочесть, и пока она решала, которая из них главная, в глаза ей бросилось кое-что странное.

Девушка озадаченно подняла голову.

– Что ты видишь? – с интересом спросил возчик.

– Такого раньше не бывало…

– Чего?

– История твоей правой руки короче, чем история левой. Как странно…

– Ты меня разыгрываешь?

– Что? Нет, конечно, нет!

– А в чем разница?

– Пока не знаю. Надо прочесть.

Руки у Диксона были такие большие, а линии такие четкие, что даже при тусклом свете читать по ним не составляло труда.

Маленький мальчик в маленьком фермерском домике между двумя красивыми кленами. Его отец силен и управляется с плугом так, словно это часть его тела. Матери нигде не видно, и Гвен догадалась, что та скончалась в родах. Большая часть искусства основывалась на угадывании, на том, чтобы собрать общую картину из имеющихся деталей.

Ферма горит; там, где должны зеленеть всходы, голая потрескавшаяся земля; наводнения и бури. Гвен не знала, в каком порядке что произошло; картины прошлого появлялись беспорядочно. Вот Диксон, молодой человек, стоит под дождем возле красивого ухоженного домика. Это не его дом; здесь живет рыжеволосая девушка. Он влюблен в нее, но отец девушки выдает ее за другого, богатого человека постарше. Диксон стоит под проливным дождем и наблюдает за свадьбой с дальнего конца каменной стены. Никто не видит, что он плачет. Проливной дождь всегда напоминает ему о том дне. Вот Гвен сидит рядом с Диксоном возле телеги под проливным дождем на Кривой улице – это день, когда она предложила ему работу. Он думает о рыжеволосой девушке.

Охромела лошадь Диксона, и ему пришлось ее убить. В тот день он тоже плачет. Потом он сам впрягается в телегу и тащит ее. Он шагает по деревенским дорогам. Телега катится прочь от него по склону холма, врезается в камень, ломается ось колеса. У него нет денег, чтобы починить ее. Снова идет дождь, и он стоит на середине Входного моста над Галевиром и смотрит на поток. Он близок к тому, чтобы прыгнуть в реку. Гвен не знала, что тому причиной: телега, рыжеволосая девушка или что-то еще. Она даже не была уверена, что это не часть его будущего.

На этом месте руки начинали рассказывать разные истории.

– На правой руке линия заканчивается сражением, здесь, в Медфорде. А левая говорит, что ты погибнешь в другом сражении, в какой-то крепости, много лет спустя.

– Но я в любом случае умру в сражении? – уточнил Диксон.

– Похоже на то, но это случится через много лет.

– Это хорошо… наверное. А про тебя там ничего нет? – спросил он с надеждой.

– Мы с тобой на всю жизнь останемся добрыми друзьями, – кивнув, сказала Гвен.

– Только друзьями?

– Да, друзьями.

Он вздохнул.

– Ты не это хотел услышать? – неловко проговорила Гвен.

– Все равно это хорошая судьба. Я бы даже сказал, чертовски хорошая. Лучше, чем…

Девушка все еще смотрела на его ладонь. Увидев кое-что новое, она перестала его слушать.

Диксон и его телега, но теперь ее тянет лошадь, не та, что была раньше, другая. Они не в городе – где-то в другом месте, может, в деревне, на ферме. Блеют овцы, снова идет дождь, буря, страшный ураган. На земле лицом вниз в огромных лужах лежат какие-то люди. «За ними придут другие солдаты, – слышит Гвен. – Оставьте нас, или они узнают, что вы нам помогали».

Этот голос! Он донесся из будущего Диксона. Он говорил с ней.

– В чем дело, Гвен? Что ты видишь? – тревожно спросил Диксон.

Гвен дрожала, как в лихорадке.

– Ты купил новую лошадь?

– Нет, я… э…

– Что?

– Я думал об этом. Деньги, которые ты мне заплатила, я пустил на починку оси на телеге, ну… а теперь коплю на… Один парень из Ремесленного квартала дешево продает лошадку. Она, конечно, уже старовата, но…

– Вороная, а одно ухо белое? – спросила Гвен, и Диксон ошарашенно уставился на нее. – Что ты будешь делать, если купишь лошадь?

– Ну, я собирался обсудить это с тобой попозже, но раз работы тут почти закончены, я думал снова заняться перевозками. Все равно я буду здесь большую часть времени – на случай, если вдруг тебе понадоблюсь. Но мне уже поступило одно выгодное предложение. Один из плотников хочет доставить на север древесину и говорит, что фермер, который ее заказал, пришлет шерсть ткачу сюда, в Медфорд. За одну поездку я заработаю больше, чем получал с тех пор, как испустила дух моя прежняя кобылка.

– Когда ты уезжаешь? – Она схватила его за плечи, повысив голос.

– Да я еще не знаю, поеду ли, – смущенно ответил Диксон. – Вообще-то у меня пока нет денег на лошадь. Я думал взять взаймы из тех, что получу за доставку дерева, но как-то боязно, и я не уверен…

– Так и сделай! – Гвен едва не закричала, но заставила себя успокоиться.

– Думаешь, дело стоящее? А вдруг что-то пойдет не так? Я ведь…

– Я покрою твой долг. Если нужно, я сама куплю лошадь.

– Правда?

– Ты даже не представляешь, как важно доставить эту древесину. Очень важно!

– Да? Почему?

– Просто поверь мне. Купи лошадь, возьми древесину и выезжай как можно скорее. Обещаешь?

– Обещаю.

– Спасибо, – Гвен коснулась руками его лица и, встав на цыпочки, поцеловала его. – И еще, Диксон, когда доберешься до места, если будет идти дождь и ты увидишь двух раненых мужчин, привези их сюда, хорошо?

– Конечно.

– Большое тебе спасибо…

Гвен снова посмотрела на улицу, где поднявшийся ветер, предвещавший ураган, трепал парусину.

«Он идет!»