На следующее утро в девять, когда я пила какао на нашем балконе, было уже влажно и жарко. Стояло полное безветрие, с ближнего пастбища несло коровьим навозом. Патти вышла на балкон со своим кофе, принюхалась и сморщила нос. Она развернула газету, я раскрыла книжку. Мне никак не удавалось сосредоточиться — слишком уж много всего произошло вчера на вечеринке.

Я не любила думать о дне, в который родилась. Причина состояла отчасти в том, что иметь такие ранние воспоминания неестественно, отчасти — в том, что смысл происходивших тогда событий не был мне понятен. Я не знала, какие чувства они должны у меня вызывать, и не хотела испытывать неправильные чувства, если такое вообще возможно. Но теперь, когда Каидан сковырнул болячку, из нее снова пошла кровь, и ее нужно лечить.

Время до рождения я про себя называла «темными днями». Не потому, что там было что-то плохое, а потому, что в материнской утробе темно. Как будто лежишь ночью в теплом гамаке. Сильнее всего запомнился голос матери. Ее пение было первым, что я услышала. А когда я пробовала двигаться и наталкивалась на мягко-упругое сопротивление, она со смехом толкала меня в ответ, и я подпрыгивала. Голос Джонатана Лагре в темные дни тоже звучал, он был грубым и сиплым.

Рождение меня дезориентировало — слишком светло, слишком холодно, — но хуже всего было чувство, что я потеряла какое-то важное знание, что-то, что в темные дни было для меня совершенно очевидным.

Мои затуманенные младенческие глаза видели еще довольно плохо, но память в тот день запечатлела устремленный на меня взгляд мужчины, а в нем — какое-то знание, которого мне сейчас не хватало.

Я не знала, серьезно ли говорил этот мрачный человек или иронизировал. И с тех пор я его больше не видела.

Я могла вспомнить монахиню, морщинистую старуху, пахнущую лавандой, чистотой и спокойствием. И Патти, как она стояла надо мной в день, когда пришла меня забирать, и ее волосы, окаймляющие лицо. Она чуть не разорвалась от любви, принимая меня в протянутые руки, словно какую-то хрупкую драгоценность.

Вот этой частью ранних воспоминаний — мгновением встречи с Патти — я дорожила, потому что здесь мне все было понятно.

Сейчас я наблюдала, как Патти перелистывает газету и хмыкает про себя. Среди редких сосен на холме показался поезд. Я сказала:

— Я встретила мальчика, такого же, как я.

Поезд дал свисток. Газета вывалилась из рук Патти и с шелестом упала на пол, а я застыла, ошеломленная. Вокруг Патти вздымалась черная туча эмоции.

— Патти? — прошептала я.

— Кто это был? — В ее голосе слышалась паника, и это меня испугало. Она ухватилась за край пластикового столика, так, как если бы ей требовалось восстановить равновесие.

— Н-н-н-а самом деле я его толком не знаю, — я начала заикаться, — м-м-мы поговорили немного вчера вечером.

— Держись от него подальше!

Чтобы подчеркнуть важность своих слов, Патти показала на меня пальцем и посмотрела огромными глазами.

Пока мы так глядели друг на друга, внутри квартиры зазвонил телефон. Звонок повторился.

— Возьми трубку, — сказала Патти. — Мне нужно подумать.

Я вскочила, побежала внутрь и ответила после третьего звонка.

— Слушаю!

— Привет! — Голос в трубке звучал слабо и сипло.

— Джей? У тебя ужасный голос!

Я присела к кухонному столу и поглядела на Патти на балконе. Она сидела в застывшей позе, закрыв глаза и все еще сжимая край столика.

— Я и чувствую себя ужасно, — ответил Джей. — Скажи, ты меня сильно ненавидишь?

— Что за глупости, Джей. Я просто беспокоюсь о тебе. Тебе очень плохо?

— Так, как будто по мне проехался тяжелый грузовик. Я не все помню, но того, что я помню, хватает. Я осёл.

— Нам повезло, что Яна помогла.

— Я за это заплатил. Она подняла меня в семь и заставила приготовить ей завтрак перед уходом на работу. И обрати внимание, не какие-нибудь хлопья, а яичницу с беконом и все такое прочее! А я стоять толком не мог.

Я подавила смешок, представив себе эту картину, и спросила:

— Что ты помнишь?

— Я разозлился на тебя, потому что решил, что ты под наркотиком, и приложился к бутылке джина. Ох. Я даже думать об этом не могу — сразу нехорошо делается. Потом все стали подходить ко мне и спрашивать, слышал ли я, что это Скотт подсунул тебе наркотик, а дальше я помню урывками. В основном как метался по дому, чтобы его найти. Совершенно точно сбил с ног несколько человек. Ох! Даже не верится — неужели я правда до такой степени одурел?

— Это все, что ты помнишь?

— Да. А что? Я что-то еще натворил?

Я осмотрелась, увидела, что Патти встала и смотрит на деревья, скрестив руки на груди, и понизила голос:

— Там случился небольшой инцидент с тобой, Скоттом и одним из окон.

— Ох, нет. Ты серьезно? Все целы? А окно — разбилось?

— Да, разбилось, а люди все целы. Скотт получил несколько порезов, возможно, у него также сломан нос, но больнее всего ты задел его самолюбие. Разве у тебя не болят костяшки пальцев?

— У меня все болит. Ой-ой-ой. Прощайте, сбережения на лето. Надо позвонить Джину и договориться, чтобы окно починили, пока его семейство не вернулось. Но скажи, это правда — насчет наркотиков? Ты ведь явно была не в себе, когда я тебя увидел.

Я ответила не сразу. Мне снова хотелось соврать.

— В моем напитке был экстази, и когда ты меня увидел, он уже действовал. Но полный эффект почему-то не наступил.

Джей издал долгий свирепый рык, похожий на раскат грома.

— Послушай. Я прошу тебя это пока отложить. Пожалуйста. Спасибо тебе, что вступился за меня, но не преследуй его. Я сама разберусь с этим делом, когда придет время. Ладно?

— Ладно, — пробурчал Джей. Звучало это очень неубедительно — он просто хотел меня успокоить. Но я все равно сказала:

— Спасибо.

— Погоди еще минутку. А что у тебя было с Каиданом? Когда я услышал про наркотик, то первым делом бросился искать тебя, но мне сказали, что ты ушла с ним.

У меня затряслись поджилки, и я снова поглядела в сторону Патти. Она глубоко погрузилась в размышления. Я перешла на шепот:

— Ничего не было. Мы сидели на пристани и разговаривали. Оказалось, он меня запомнил.

— А о чем разговаривали? Тебя совсем не слышно. Что тут, Патти рядом или что-то еще?

— Да, извини. Даже и не знаю — о наркотиках, о родителях. Вообще поддерживать беседу с Каиданом — очень непростое дело.

— Вы двое диаметрально противоположны друг другу, но это, может быть, и хорошо. Тебе с ним наверняка интересно.

— Ну, пожалуйста, — на секунду я забыла, что надо говорить тихо. — Все совсем не так, я не могу объяснить.

— Он тебе понравился?

— Он… он меня заинтриговал, — созналась я.

— Замечательно, — Джей явно обрадовался. — Отличное начало.

Начало чего? Я не знала, но хотела выяснить.