Глава двадцать седьмая
Безрадостные праздники
Я видела людей в депрессии. Они сражали меня безнадежностью, которая повисала в воздухе вокруг них серыми тучами, тяжелыми, как мешки с песком.
После Хэллоуина я обзавелась собственной тучей. Всё было намного хуже, чем когда я вернулась из Калифорнии. Каждый день я пыталась справиться с депрессией, напоминая себе, что надежда есть всегда. Надежда для земли, надежда для человечества. Только никакой надежды для Каидана и для меня.
Я усмиряла боль, замыкаясь в себе. Чем больше спать, тем лучше. Несколько раз я пропустила школу и просто лежала в постели. Провалила серьезнейший тест, потеряла в весе. Но всё же знала, что время исцелит рану, что всё будет хорошо. Я смогу двигаться вперед. Вернусь к жизни. Когда-нибудь. Но еще не сейчас.
На День благодарения Патти приготовила мои любимые блюда — сладкий картофель с маршмеллоу, кукурузный пудинг, лаймовый пирог. Я понимала, что весь этот роскошный стол затеян исключительно ради того, чтобы выманить меня из норы. Нас было только двое. В прошлые годы мы проводили утро Дня благодарения, работая в «Пищевом банке», а потом шли на общий праздничный обед с подругами Патти из церковной общины, но теперь это стало невозможно — слишком велик был риск, что демоны увидят и донесут.
Патти, болтая о пустяках, поставила передо мной полную тарелку. Она пыталась изобразить радость, но я знала, что и ей в эти дни грустно, и наблюдала, как она медленно отрезает себе ломтик индейки, а затем откусывает.
— Анна, поешь, пожалуйста.
— Я не очень голодна.
— Это потому, что у тебя желудок ужался до нуля.
Я отхлебнула воды.
— Всё, хватит. — Патти отшвырнула салфетку. — Я звоню Каидану. Уверена, это как-то связано с ним.
Ее слова вернули меня к жизни.
— Нет!
— Тогда мне нужно, чтобы ты сама себя как-то вытащила из этого состояния. Оно тянется уже достаточно долго. Ради всего святого, Анна! Если бы я думала, что тебе поможет лечение, то давно сводила бы тебя к врачу. Тебе нельзя сдаваться. Нельзя ничего забрасывать, особенно школу.
— Школа — она… — оказалось, мне трудно даже построить связное предложение.
— Школа важна по-прежнему, — настаивала Патти. — И ты сама важна. Ты не имеешь права плыть по течению и должна все время быть наготове. У тебя есть предназначение в этой жизни. И призовут ли тебя исполнить его сейчас или когда тебе будет сто лет, все время между теперь и тогда тебе надо быть продуктивным членом общества. Думаешь, я позволю тебе валяться в кровати следующие не знаю сколько лет?
Я покачала головой. Патти права. Месяц траура был мне необходим, но пришла пора возвращаться к жизни.
Я внимательно оглядела полную тарелку и взяла чуть-чуть — на пробу — десерта из сладкого картофеля. Его вкус и аромат пробудил во мне яркие воспоминания, и меня переполнила тоска по любви и уюту, которыми я была окружена в детстве. Когда я подняла глаза на Патти, слезы уже вовсю катились по щекам, оставляя на них теплые дорожки.
— Патти, прости меня.
— Милая моя девочка, — ее голос дрогнул. Она подошла ко мне, мы обнялись и заплакали вместе. Я позволила себе рыдать о том, о чем избегала думать, — о невозможности узнать чувства Каидана, о жестокой несправедливости судьбы по отношению к испам.
Пока я росла, мы с Патти каждый День благодарения по очереди говорили друг другу слова благодарности. Каждый раз у нас получалось длинное соревнование, потому что ни одна не хотела стать последней и проиграть. Доходило до глупейших вещей, так что под конец мы обе хохотали до упаду. Сейчас, обливаясь слезами, я тоже не могла не благодарить Патти.
Был последний день занятий перед рождественскими каникулами. Мы с Вероникой и Джеем втроем вышли на парковку. Дул холодный ветер, и я застегнула молнию на куртке до самого верха. Мы подвозили друг друга в школу по очереди и сегодня нас привез Джей на своей машине.
Он отпер снаружи пассажирскую дверцу и со скрежетом распахнул. Я некоторое время возилась с сиденьем, пытаясь перевести спинку в вертикальное положение. В итоге рычаг выскочил, и сиденье влетело в приборную доску. Я села сзади. Не помню, в какой момент произошло переключение, но теперь Вероника ездила с Джеем на переднем сиденье, а я на заднем.
Медленно продвигаясь в очереди машин к выезду с парковки, мы проехали мимо Кейлы с компанией друзей. Она заигрывающе помахала пальчиками, а Джей приветственно поднял руку, ненадолго оторвав ее от руля.
— Она тебе по-прежнему нравится? — спросила Вероника. В ее ауре вдруг мелькнул зеленый цвет.
— Не-а, — ответил Джей.
Я смотрела то на него, то на нее. Когда же это началось? С друзьями я какая-то совсем бестолковая. Мне стало жалко себя.
Я наклонилась вперед, насколько позволял ремень, и сказала:
— Как думаете, мы сможем встречаться во время каникул?
В аурах обоих засветилось радостное облегчение, а меня пронзило чувство вины.
— Да уж пора бы, — Джей перехватил мой взгляд в зеркальце заднего вида.
— Конечно, — сказала Вероника. — Ногти на ногах у тебя, должно быть, совсем облезли.
— Извини, что я так — ну, ты знаешь — из всего этого выпала.
Вероника и Джей оба притихли и посмотрели друг на друга так, как будто мысленно тянут соломинку — кому заговорить? Выбор пал на Веронику, и она спросила:
— Что случилось на Хэллоуин?
— Мы с Каиданом договорились, что больше не будем видеться.
— Он совсем заморочил тебе голову. Мне это не нравится.
— Смотри: мы официально порвали друг с другом, и я готова существовать дальше без него. Так что ясность между нами есть.
— Некоторых вещей, — вздохнула Вероника, — вообще не должно было бы быть на свете.
Я подняла ноги с пола, который, как обычно, был завален чем попало, и подобрала их под себя, сжавшись на сиденье.
— Все будет норм, — сказал Джей.
Я с трудом сглотнула и кивнула ему в зеркальце.
Рождество пришло и ушло, а мой эмоциональный радар почти ничего не показал. Была слабая надежда, что позвонит отец, но этого не случилось. И я недоумевала, что бы это могло значить, точно так же, как недоумевала по поводу Каидана.
За несколько дней до Нового года мы вдвоем с Вероникой отправились в торговый центр. Прошлогодние зимние вещи плохо на мне сидели, и надо было купить платье к новогодней вечеринке. Вероника любила ходить со мной по магазинам, потому что я позволяла ей выбирать одежду для меня по собственному вкусу, — правда, иногда что-то отклоняла, но не слишком часто. Она понимала, что мне пойдет, а что нет. Впервые в жизни на мне были стильные шмотки, и мне нравилось, как Вероника радуется, что красиво меня нарядила.
Мы пошли прямиком в ее любимый магазин, где из динамиков над головами покупателей в полумраке ревела поп-музыка. Вероника принялась опытной рукой перебирать плечики с блузками и футболками.
— Как по-твоему, — спросила она меня, щелкая очередной вешалкой, — Джей симпатичный? — Сама она, как ни в чем не бывало, рассматривала одежду, а вот аура пришла в полное смятение.
— Ну… — тут надо было аккуратно подбирать слова. — Да, я всегда считала, что он симпатичный, но чувства к нему или чего-то такого у меня никогда не было. А по-твоему он как, симпатичный?
— Нет. — Она перестала двигать плечики и посмотрела на меня. — По-моему, он классный.
Секунду мы молча смотрели друг на друга, а потом разом засмеялись. Таким облегчением было сказать это прямо.
В ресторанном дворике нас встретили Джей и Грегори. Я грызла соленый крендель, остальные взяли пиццу. Джей и Вероника так отчаянно флиртовали, что Грегори картинно воздевал глаза к небу, ища у меня сочувствия. Мы уже сбрасывали мусор с подносов, когда Джей вдруг приподнял козырек своей бейсболки и стал вглядываться в другой конец зала.
— Где-то я его уже видел, — сказал он. — Но как? Когда?
— Кто? Где? — спросила Вероника. Джей показал.
Сквозь мельтешащую толпу одинокий мужчина, стоя у лотка с мороженым, наблюдал за мной. Гладкая темно-коричневая кожа. Волосы отросли и топорщились в прическе афро средней длины.
— Это Копано, — прошептала я. Сердце у меня готово было выскочить из груди.
— Ты его знаешь? — удивилась Вероника. — Это же, типа, мужчина.
И верно — Копа никак нельзя было принять за мальчика. В свои девятнадцать или двадцать лет, лишь немногим старше нас, он был таким серьезным! Совсем взрослым. Мужественным.
Что его сюда привело?
— Пойду поговорю с ним, — сказала я остальным. — Встречаемся здесь же через полчаса.
Я остановилась в нескольких футах от Копано, заложив руки за спину. Всё время, что я чувствовала на себе его взгляд, мой пульс упорно частил. Я прямо спросила:
— Все в порядке?
— Да, все хорошо. Надеюсь, я тебя не испугал. — Его голос звучал негромко и ровно.
«Интересно, — подумала я, — он вообще когда-нибудь повышает голос? Насколько глубоко запрятан его гнев, и что должно случиться, чтобы этот гнев вышел наружу?» От таких мыслей у меня мурашки побежали по затылку.
Я повернула голову в сторону торговой галереи.
— Проводишь?
Мы, держась рядом, влились в поток покупателей, которых я, сосредоточившись на Копано, стала воспринимать как фоновый шум. Я запаслась терпением, надеясь, что он сам объяснит мне, почему приехал.
— Как у тебя дела? — спросил он.
— Честно говоря, пришлось тяжеловато, но сейчас получше.
Он кивнул и пристально вгляделся в полированный пол перед нами.
— А у тебя? — спросила я.
По-прежнему рассматривая пол, он ответил:
— С лета я часто думал о тебе.
От такой откровенности меня бросило в жар. Руки дрожали, и я не имела ни малейшего представления, что ответить.
Мы дошли до зала, где несколько дней назад была ярмарка рождественских подарков. Сейчас ее разобрали, и посреди пустого голого пространства оставался только фонтан с широкими мраморными бортами. Мы присели на его край. Копано смотрел вниз, на блестевшие в воде медные и серебряные монетки — полный фонтан пожеланий на год.
— Завтра прилетают двойняшки, — объяснил он. — В Атланту, и Марна попросила меня приехать.
— О! — Поняв, что Копано здесь не только ради меня, а значит, мне не придется разбираться со сложной ситуацией, сначала я ощутила облегчение. Но сразу же по пятам за ним пришло разочарование. Неправильное, конечно, чувство — ведь моим сердцем все еще владел Каидан, — но я все равно его испытала. Возможно, из-за того, что знала — с Каем мне не быть никогда.
— Я, — продолжал Копано, — приехал заранее, рассчитывая увидеться с тобой. Пошел к тебе домой, но твоя мать сказала, что ты здесь.
— Ой! Что же она мне не позвонила? — Я достала телефон и от смущения опустила глаза. — Наверное, стоит его включить.
Он ответил улыбкой — той самой, с ямочкой, — и бабочки внутри меня опять вспорхнули. Я посмотрела на экран и спросила:
— У тебя есть сотовый?
Он вынул свой телефон, и мы обменялись номерами.
Раздались громкие голоса — через зал шла буйная компания парней, которые грубо хохотали друг над другом и ругались. Я заметила среди них Скотта и быстро повернула голову так, чтобы скрыть лицо за волосами.
— Ты их знаешь, — сказал Копано.
— Там есть парни из нашей школы. — Больше я ничего не говорила, но в пространстве между нами повисло напряжение.
— Один из них причинил тебе зло.
Неужели это было настолько очевидно даже при спрятанной ауре? Парни уже прошли, виднелись только их спины, так что я подняла голову и сказала:
— У нас случился неприятный инцидент этим летом.
Копано выжидающе смотрел на меня, и я, не поднимая головы, вкратце рассказала ему, что тогда произошло. Когда я закончила и взглянула на него, у меня упало сердце. Коп смотрел туда, куда ушел Скотт со своей компанией, и на лице его была написана едва сдерживаемая ярость. Ноздри раздулись, губы сжались.
— Коп? — прошептала я.
Ответа не последовало. Меня внезапно охватил страх, что он сейчас сорвется и погонится за Скоттом. И я заговорила таким же спокойным тоном, каким он всегда разговаривал со мной.
— Коп, посмотри на меня. — Его грудь часто-часто вздымалась и опускалась. Я положила руку ему на предплечье, отчасти опасаясь, как бы он не набросился на меня, но он от прикосновения вздрогнул и встретился со мной взглядом. На мгновение я увидела кипящий в глазах Копано гнев, а потом он опустил веки. Не знаю, что именно он делал — считал до десяти или молился, — но это сработало. Когда он снова распахнул глаза, от ярости не осталось и следа.
— Анна, прости меня. Я не хотел тебя испугать. И никогда бы тебя не обидел.
— Знаю, — прошептала я, хотя еще не отошла от потрясения. — Все в порядке, Коп. А вся та история со Скоттом осталась в прошлом. Я разобралась с ним и отпустила накопившуюся злость. Всё закончилось.
Он скованно кивнул и остановил взгляд на паре, выходившей из ювелирного магазина. Двое нежно держались за руки.
— Как ты представляешь себе свое будущее, Анна?
Неожиданный вопрос ударил меня по нервам. Ведь именно об этом я спрашивала себя все последние месяцы.
— Не знаю. Раньше знала, чего хочу, а теперь нет.
Копано принял это к сведению и с любопытством на меня взглянул.
— А чего ты хотела?
Я протянула руку вниз и коснулась воды.
— В основном семью.
— А больше не хочешь?
Я вытерла руки о джинсы, стараясь не слишком выдавать свои эмоции. Когда-то мне больше всего на свете хотелось любящего мужа и дом, полный детей. Но я оставила эти мечты. Не удастся даже усыновить ребенка. Что скажут повелители, если поймают меня за игрой в дочки-матери?
— Не могу получить, — ответила я, избегая его взгляда. — И устала желать того, что не могу получить.
Отвечая, Копано понизил голос:
— Дети, видимо, исключаются, но муж у тебя все-таки мог бы быть — тайный.
Я неожиданно для себя самой резко перевела взгляд на него. От его слов, когда до меня дошел их смысл, меня бросило в жар. Я раскрыла рот, но не смогла издать ни звука. А Копано играл со мной в гляделки и не отводил своих светло-карих глаз, пока я, наконец, не ответила:
— Это слишком опасно.
— Ты молода. — Это вовсе не было сказано снисходительным тоном, но тем не менее я внутренне возмутилась. — И когда-нибудь, возможно, решишь, что есть вещи, ради которых стоит пренебречь опасностью.
Я сглотнула. Как унять это сумасшедшее сердце, чтобы оно прекратило свои попытки выпрыгнуть из грудной клетки?
Невдалеке послышались шаги. По полированному полу к нам приближались Вероника, Джей и Грегори.
— Привет! — сказала я, когда они подошли. Все трое посмотрели на наши с Копано серьезные лица. Увы, у меня не оказалось в запасе улыбки, чтобы их поприветствовать: сердце никак не могло успокоиться после слов Копано и голоса, которым эти слова были произнесены. Первым заговорил Джей.
— Копано, я не ошибся?
— Да. — Копано поднялся, и они пожали друг другу руки.
— Как у тебя дела? — спросил Джей.
— Очень хорошо. А у тебя?
— Спасибо, тоже прекрасно.
Это был неловкий, но вполне дружеский обмен любезностями.
Вероника всю дорогу таращила глаза и бросала мне многозначительные взгляды, не оставлявшие сомнений в том, что в дальнейшем меня ждет допрос с пристрастием. Я представила Копано ей и Грегори. Вероника без тени смущения взяла руку Копано, в ее ауре светился острый интерес.
— Мне пора, — сказал Копано.
— Передашь от меня привет двойняшкам?
Он кивнул. На мгновение воцарилась неловкая тишина — никто из нас пятерых не понимал, что делать дальше. Потом Вероника прочистила горло, взяла Джея под руку и предложила:
— Пойдем?
Джей помахал на прощание Копу, и они с Вероникой и Грегори, который шел чуть позади, удалились.
— Позвони, если захочешь увидеться, и вообще, — сказала я Копу. Потом, чуть поколебавшись, сделала шаг к нему и быстро обняла его за талию. Копано прижал меня к себе как человек, истосковавшийся по привязанности. Я заморгала, чтобы не расплакаться, и провела ладонями по его спине. Он был большой, сильный, и ему не хотелось меня отпускать. Поэтому я позволила ему подержать меня подольше, прижалась лицом к его груди и вдохнула мягкий запах тропиков. Затем в моем воображении возник карамельный аромат феромонов, которые был способен выделять Копано, — тут мне пришлось оторваться от него, и я побоялась встретиться с ним взглядом. Он проговорил:
— Береги себя, Анна.
— Ты тоже, — шепнула я.
Весь следующий день меня не оставляли мысли о Копано и его замечании насчет тайного мужа. А еще я терялась в догадках, с чего бы это двойняшкам лететь именно в Атланту, а не куда-нибудь поближе к Копу. Разве что они собираются встретиться с Каиданом, рассчитывая, что Фарзуф в Нью-Йорке. От этого предположения во мне закипела ревность: почему это двойняшкам разрешается видеть Кая, а мне нет?
Ну, и Копано. Его слова меня ошеломили. Конечно, он мог рассуждать и чисто теоретически, но мне так не казалось. Я думала, что он говорит о нас двоих. У него были все те качества, какие я бы хотела видеть в мужчине, — великодушие, скромность, прямота. Трудно сказать, что могло произойти, если бы первым я повстречала именно его, а не Каидана. Но случилось так, как случилось, и я не была готова отказаться от Каидана, хотя и знала, что должна.
На закате дня я сидела на краешке кровати Патти. Она складывала чемодан.
— Как бы мне хотелось, — сказала Патти, — чтобы ты передумала и поехала вместе со мной.
— Но я уже договорилась на новогодние праздники с Джеем и Вероникой.
Одно из изданий командировало Патти снимать церемонию спуска новогоднего шара на Таймс-сквер. Следовательно, она заработала себе высокую репутацию — получить такое задание было непросто. Но я видела, что она страдает из-за невозможности взять меня с собой.
— Все хорошо, Патти. Я прекрасно справлюсь.
— Знаю. Но мы всегда празднуем Новый год вместе. Мне будет тебя недоставать.
— А мне тебя.
Тут у меня в кармане просигналил мобильник. Я вытащила его, и мой пульс забился учащенно при виде отцовского номера. До сих пор отец ни разу не отправлял мне сообщений.
Встреча сегодня вечером. Твоя машина выехала. Приготовься.
Я вскочила и услышала позади себя голос Патти:
— Все в порядке, милая?
Патти смотрела на телефон, который так и прыгал у меня в руке. Я прочла ей текст. В ее ауру резко ворвался темный страх, она встала передо мной и стала гладить по плечам. Ангел-хранитель Патти что-то ей прошептал, и ее страх ослабел, превратившись в легкую дымку беспокойства.
— Ничего, все будет нормально. Там твой отец. — Она прижала свой лоб к моему, и мы обе закрыли глаза. Запах ее овсяного шампуня действовал на меня успокаивающе.
На голове у меня было воронье гнездо, одежда тоже оставляла желать лучшего. Я стремительно приняла душ, надела темные джинсы, черную блузку, выбранную Вероникой, и черные ботинки. Щеткой нанесла на волосы немного геля, почистила зубы. Ни для фена, ни для утюга времени не было. Дрожащей рукой наложила кое-какой макияж, и тут в дверь позвонили. Волосы на тот момент еще были влажными.
— Сейчас! — крикнула я, засовывая тушь обратно в косметичку и хватая свою лиловую толстовку на молнии.
Слыша голос Патти, которая открывала дверь, я стрелой вылетела в гостиную — и обомлела: она с кем-то обнималась! В недоумении я замерла посреди комнаты: он изменился почти до неузнаваемости.
Когда он выпрямился, его голубые глаза сверлили меня со всегдашней силой. Но теперь у него была очень короткая стрижка, а мышцы рук и плеч увеличились в объеме — он явно стал чаще посещать тренажерный зал. Мне захотелось сесть и отдышаться. Он был в черной толстовке с нарисованными на боку черепами, мешковатых армейских брюках, а в руке держал серую шерстяную шапочку.
— Прости, Анна, но сейчас ты должна ехать со мной.
— Что случилось? — хором спросили мы с Патти.
— Мой отец собирает у себя дома всех американских повелителей, и тебе предложено явиться. Конкретнее, это предлагает твой отец.
— Ожидаются какие-то неприятности? — спросила Патти.
— Я думаю, это просто формальность. Уверен, что у отца Анны есть план.
Мы постояли втроем, тревожно глядя друг на друга, потом я вышла из оцепенения, натянула толстовку и обняла Патти.
— Позвоню тебе, как только смогу, — сказала я ей. Она кивнула, на ее лице читалась тревога. Ужасно было оставлять ее одну.
Каидан натянул на голову свою шапочку. Закрывая дверь, я слышала сзади шепот Патти:
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
