Глава двадцать пятая
Снова в школе
Неделю спустя начались занятия в школе. Джей предупреждал меня о массе сплетен и домыслов касательно нас со Скоттом на вечеринке, так что я приготовилась к худшему — но, как оказалось, не вполне.
Я ждала шепота за спиной. Как бы не так! Мне буквально шагу не давали ступить. Не помогло даже то, что я пожертвовала четырнадцать дюймов волос в «Локоны любви», сделала платиновые пряди и подвела брови.
Перед уроками ко мне возле шкафчиков подошел Бобби Доналдсон, питчер университетской бейсбольной команды и выдающийся игрок, который со мной за всю жизнь слова не сказал, с ужасно красной аурой.
— Привет! Как жизнь?
— Спасибо, хорошо?
— Я Бобби. Ты откуда?
Я рассерженно захлопнула шкафчик, повесила на плечо фиолетово-черную сумку и попыталась заложить за уши длинные пряди.
— Я не новенькая. Ты меня знаешь. Анна Уитт.
Он пристально всмотрелся в мое лицо.
— Жаркий день сегодня… Что, правда ты?
Усилием воли не закатив демонстративно глаза, я прошла мимо него. Он бросился догонять.
— Так ты сошлась со Скоттом? — прокричал он сквозь радостный, как бывает в первый день, гул голосов.
— Нет, этого не было.
Я пошла быстрее, лавируя между другими учениками, но Бобби не отставал.
— А было бы круто. Слушай, давай куда-нибудь с тобой сходим?
Я остановилась так внезапно, что он врезался в проходившую мимо нас девочку.
— Бобби, это просто я. Та самая странная и робкая девочка, с которой ты последние три года ходил в молодежную группу и на естествознание, но ни разу не заговорил. Все, что я сделала, — это однажды побывала на вечеринке и постриглась.
— Я слышал, ты теперь уже не такая робкая.
И прежде чем я успела выдать неуклюжее возражение насчет того, как сильно он ошибается, он слегка ткнул меня в щеку согнутым пальцем и убежал в свой класс. Я проглотила желчь, которая стояла в горле, и сморгнула влагу, выступившую на глазах. Плакать из-за Бобби я не собиралась, какая разница, что он обо мне думает? И я отправилась на первый урок.
К ланчу стало ясно, что я недостаточно серьезно отнеслась к предупреждению Джея. Слухи вышли из-под контроля. Игнорировать взгляды и шепот еще можно, а прямо заданный вопрос — нет. Что у тебя произошло со Скоттом? Он говорит, ты все выдумываешь насчет наркотиков. Это правда, что у тебя роман с парнем из рок-группы? У меня в эти выходные вечеринка — придешь?
Я всем отвечала, что не хочу это обсуждать.
В этот день у меня был общий урок со Скоттом — опять испанский. Он сидел в другом конце класса и не глядел в мою сторону. И Вероника меня избегала — возможно, стеснялась истории с нашей «дружбой навек». Только эти двое во всей школе и не рвались со мной поговорить.
Я и раньше была не слишком общительной, но в первые недели этого года превратилась в абсолютную отшельницу. Сразу после школы я, опустив глаза, отправлялась домой. Никакого футбола. Никаких посиделок дома у Джея. И разумеется, никаких вечеринок и клубов.
И все же, как я ни старалась сделаться невидимой, все глаза были на мне. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не Лина, — только ей удалось меня встряхнуть и побудить к действию.
Лина, застенчивая и очень прилежная, нравилась мне тем, что никогда не старалась произвести впечатление на окружающих. Ее лицо обычно было скрыто копной сверкающих черных кудрей, и держалась она довольно замкнуто.
Однажды утром на перемене Лина зашла вслед за мной в туалет — позже я поняла, что намеренно. Она встала рядом со мной у зеркала и, проверяя, все ли в порядке с ее кремовой кожей, поймала мой взгляд. Потом, когда мы обе поправляли прическу, она быстро нагнулась, убедилась, что в кабинках не видно ног, и заговорила:
— Я… — она прикусила нижнюю губу, как будто собираясь с духом, — слышала о том, что с тобой сделал Скотт Макаллистер.
— О? — Я тут же стала думать, как бы половчее сменить тему, попутно спрашивая себя, зачем Лина опускается до таких сплетен, и надеясь, что она сама сейчас перейдет на что-нибудь другое. И чуть не пропустила следующие слова.
— Со мной он тоже это сделал.
Я вздрогнула и посмотрела на нее.
— Ту же вещь?
— Да, в этом роде. — Она переменила позу и стала рассматривать плитку на стене. — В прошлом году, на вечеринке во время рождественских каникул.
Выходит, Каидан был прав. Мой случай — не единичный. Пока я мешкала с ответом, легкая нервозность Лины переросла в тревогу, ее светло-серая аура потемнела.
— Я верю тебе, Лина.
Подтверждение ее успокоило, аура из серой стала небесно-голубой.
— А он тебя… — Лина не договорила, но я поняла, о чем она хочет спросить, и ответила:
— Нет. Нас прервали.
Она принялась поправлять ремень сумки на плече, по-прежнему избегая моего взгляда.
— Это хорошо. А нас, к несчастью, нет. И он не подмешивал мне наркотик потихоньку, а уговорил попробовать. Ну, а потом сказал, что это я сама к нему приставала, а вообще-то я совсем не в его вкусе. Что он только старался мне угодить.
— О Господи, Лина. Это… — Я не знала, что сказать. Теперь она смотрела прямо на меня.
— Ты единственный человек в мире, которому я рассказала. Просто хочу, чтобы ты знала, что ты не одна.
— Спасибо тебе.
Она кивнула и пулей вылетела за дверь. А я простояла в задумчивости еще две минуты и впервые в жизни получила замечание за опоздание.
На ланче рядом со мной сел Джей, его трясло. Ребята из театральной и музыкальной студий сидели на другом конце стола.
— А где твоя еда? — спросила я.
— Я не ем. — Колени у него нервно подрагивали, а глаза свирепо обшаривали кафетерий.
— Что случилось? — Я отодвинула свой поднос.
— Ничего.
Я придвинулась ближе, внутри меня все переворачивалось.
— Нет, скажи мне.
— Такое чувство, что меня скоро отстранят от занятий.
— За что? Что ты сделал?
— Пока ничего.
— Это Скотт?
Джей кивнул, а его губы сжались, когда я произнесла имя.
— Слышала бы ты, что он говорит.
— Не хочу. Джей, он не стоит того, чтобы ввязываться из-за него в неприятности.
— Не уверен. Возможно, все-таки стоит ввязаться — и заткнуть эту грязную пасть.
Я проследила ненавидящий взгляд Джея и увидела Скотта рядом со столом, вокруг которого сидела борцовская команда. Он показывал, как кто-то спотыкается и падает, а остальные парни от души смеялись. Интересно, сколькими девочками он воспользовался?
Нет, я не имела права так это оставить, хотя мне была противна сама мысль о столкновении.
— Ты бы рассказала про Скотта своему бандюгану-папаше, — пробормотал Джей.
— Он его убьет, — сказала я.
— Точняк.
Я положила руку ему на плечо.
— Послушай меня, ладно? Я собираюсь сказать кое-что Скотту, но для этого ты должен мне пообещать, что не будешь вмешиваться. Просто оставайся здесь или выйди куда-нибудь.
Джей не отвечал, а только потирал руки.
— Джей!
— Хорошо. Я останусь здесь, но буду наблюдать.
Я встала, убрала посуду с подноса и положила его на тележку. Скотт перешел к соседнему столу и сел напротив Вероники и Кристин Миллер. Я сделала глубокий вдох и на негнущихся ногах подошла к нему.
— Можно с тобой поговорить? — тихо спросила я, стараясь не привлекать всеобщее внимание. Кровь стучала у меня в висках и в горле. Он через плечо смерил меня взглядом с ног до головы, так, как будто я была вся в грязи.
— Поговорить со мной о чем? — Он встал и повернулся ко мне лицом, — пришлось сделать шаг назад. — О том, как тебе жаль, что ты всем обо мне наврала, хотя я просто-напросто старался тебе угодить?
Я еще раз глубоко вздохнула.
— Пожалуйста, Скотт, давай выйдем в холл и поговорим с глазу на глаз.
— Мне нечего скрывать! — Он раскинул руки в стороны.
Я хотела объясниться с ним без свидетелей, но если он предпочитает устроить публичное представление, то так тому и быть. Я сжала кулаки.
— Я не жалею, потому что не лгала, и ты об этом знаешь. Вовсе не я распускаю слухи.
— Как будто мне надо было подмешивать тебе наркотик. — Уже весь стол смотрел на нас и слушал наш разговор. — Ты же вроде сама мне на шею вешалась.
Я постаралась не впускать в себя эту гадость. Мне надо было сохранить остроту мысли. Я развернулась вполоборота к зрителям, но когда заговорила, вокруг нас все притихли.
— Да, я думала, что ты очень любезно поступил, когда пригласил меня на вечеринку, и в самом деле удивлялась, с чего бы это такому парню, как ты, обращать внимание на такую девочку, как я. Но теперь понимаю. Ты рассчитал, что если правда о том, что ты собирался со мной сделать, выйдет наружу, то поверят твоим, а не моим словам. Мы оба знаем, что ты сделал. Вероника и Кристин тоже знают.
Кристин коротко хохотнула, как будто я сошла с ума. Аура у нее была грязновато-оранжевая, цвета злорадства. Глаза Вероники расширились, и она отвернулась, укрытая со всех сторон темным одеялом стыда. Что касается Скотта, то вокруг него крутился фиолетово-серый вихрь — опасная смесь самоуверенности и страха. Мелькнула мысль использовать силу влияния и заставить всех троих сказать правду. Нет — так я получила бы удовлетворение, но вопреки их свободной воле, это мне не годилось.
Я понизила голос до шепота.
— И еще я знаю, что я не первая, с кем ты так обошелся.
Его взгляд стал жестким.
— Ты что, правда думаешь, что кто-нибудь этому поверит? Да ты ненормальная.
— Ты всегда спрашиваешь ненормальных, можно ли тебе их поцеловать?
За столом тихо заржали.
— Да, верно, — ответил Скотт. — А вы всегда хотите.
— Она не лжет. — Все головы повернулись к Веронике. Она произнесла эти слова смело и уверенно, но лишь мне было видно, что теперь ее окружает темная аура страха.
— Заткнись, тупая пьянь, — сказал ей Скотт. — Могла бы и не совать свой длинный нос в этот разговор.
— Ты лжец! — Она вскочила и выбежала из кафетерия.
Скотт с издевательской ухмылкой повернулся ко мне:
— А ты-то теперь спишь с целым оркестром, все это знают.
У меня зачесалась ладонь — страшно захотелось его ударить.
— Тебе должно быть стыдно, Скотт.
— Уууу! — Он потряс руками в воздухе. — С возвращением.
— Ты фальшивый насквозь, — прошептала я, — и это очень печально. Ты живешь, чтобы произвести впечатление на кучку людей, которые считают тебя не таким, какой ты есть на самом деле. Может быть, потому, что даже ты не знаешь, какой ты на самом деле.
Из тела Скотта вырвался отвратительный пузырь черноты и завертелся, беснуясь, вокруг него. Его ноздри раздулись, и я рискнула подойти на шаг ближе и говорить так, чтобы слышал он один.
— Тебе надо разобраться с этой ненавистью к себе самому и прекратить вымещать ее на ни в чем не повинных людях. Тебе еще не поздно стать тем, кем ты действительно хочешь быть. — В темной грязи ауры стали проступать цвета удивления, вины и какой-то порыжелой надежды. — Удачи тебе, Скотт.
Я прошла мимо него, слегка задев, и заторопилась к выходу в холл, но не успела выбраться вовремя. Веронику я нашла в туалете, она стояла перед зеркалом и так яростно расчесывалась, словно наказывала себя. При виде меня она прекратила свое занятие и сказала:
— Я должна была вмешаться раньше.
— Все в порядке.
— На самом деле нет. Я все лето слушала, как он лжет о тебе, и весь первый месяц в школе. Надеялась, что это постепенно забудется. — Она засунула свою щетку в косметичку и шмыгнула носом.
— Спасибо, что вступилась за меня. — Я понимала, что нелегко идти против толпы.
— Конечно, вечеринка у Джина пошла наперекосяк, но мне тем вечером было хорошо с тобой, — сказала Вероника.
— А мне с тобой.
От ее отрицательных эмоций теперь оставалась только легкая дымка.
— Я слышала о тебе и ударнике из той группы. Он типа высокий шатен?
Я кивнула, и она схватила меня за плечо — что-то вдруг снова ее взволновало.
— Господи, я абсолютно уверена, что это он искал тебя тогда на вечеринке!
— Да, а я и забыла, что ты его заметила.
— Может, зайдешь ко мне как-нибудь? — спросила Вероника. Я раскрылась навстречу пастельным тонам ее надежды и радости, дав им смешаться с моими собственными чувствами.
— Обязательно. А поможешь мне с этими бестолковыми волосами?
Я оттянула длинные пряди, и она стала слой за слоем прямо пальцами поднимать вверх мои волосы, придавая прическе объем. До чего же, подумалось мне, удивительна человеческая природа: из мерзейшей ситуации способна вырасти такая прекрасная вещь, как дружба.
Подруга — это замечательно. Пальцы на ногах у меня выглядели лучше, чем когда-либо раньше. Вероника считала, что мне обязательно надо красить ногти, если я собираюсь носить шлепанцы, и один из наших лучших разговоров произошел тогда, когда я сидела на полу ее спальни, а она колдовала над моими ногами, вооружившись бутылочкой лака.
— Скотт с того дня ни разу со мной не заговорил, — сказала Вероника, покрывая очередной ноготь синим лаком с блестками. — Ну и ладно.
Был конец октября, со сцены в школьном кафетерии прошло больше месяца. Я боялась, что ситуация будет ухудшаться и дальше, но последовала только одна вспышка сплетен, Скотт не проявил к ней интереса, и разговоры затихли. Прошел слух, что Скотт стал встречаться с девочкой из другой школы.
Я, наконец, снова стала встречаться с друзьями — к Джею теперь добавилась Вероника — вне школы, но предпочитала ходить к ним в гости или принимать их у себя, а не отправляться куда-то еще. В местах вроде торгового центра я постоянно высматривала шептунов, опасаясь, что они нападут на моих друзей или заподозрят меня в слишком хороших отношениях с людьми.
Вероника приступила ко второму слою лака.
— Расскажи мне, как у тебя было с Каиданом, — попросила она.
Я сначала обрадовалась вопросу, а потом мне стало грустно. Когда-то меня так тянуло к Каидану, что я думала о нем часами подряд. Я рассказала Веронике о его поцелуях и о том, как он меня поддразнивал, но было слишком много вещей, которые я не могла ей объяснить.
— Ты ведь все еще любишь его, правда? — Вероника не стала ждать ответа. — А сколько времени ты его уже не видела?
— Около двух месяцев.
— Надо кого-нибудь тебе найти.
— Нет, мне нормально. Мне никто не нужен.
— Тебе по-прежнему нужен он. В этом вся проблема.
Так оно, конечно, и было.
— А что у тебя? — Я использовала тот же отвлекающий маневр, что и с Джеем, хотя мне вовсе не хотелось обсуждать того скользкого типа, с которым встречалась Вероника.
— Похоже, у него терпение заканчивается. — Она посмотрела вниз и начала наносить новый слой лака на свои безукоризненно покрашенные ногти.
— Вы же всего несколько недель вместе, — удивилась я.
— Да, но кажется, что дольше, потому что мы видимся каждый день и созваниваемся каждый вечер. А вчера вечером он мне и говорит: не понимаю, почему ты так серьезно к этому относишься, ведь ты вроде уже не девушка. — Она передразнила кислый голос парня.
Я подумала о романе Вероники и Майка Рамси, который тянулся весь наш девятый класс, и мне захотелось ее защитить.
— Он не имеет права так говорить. Это все равно серьезно, неважно, девственница ты или нет. Не позволяй ему играть на твоем чувстве вины.
— Я и не позволяю. То есть, он не пытается на этом играть. Он говорит… что любит меня.
У меня с самого начала были нехорошие подозрения насчет этого мальчика — когда я впервые увидела его вдвоем с Вероникой, я сразу же попробовала ее предупредить, но она, казалось, ничего не желала замечать. И вот он признается Веронике в любви, хотя я ни разу не видела в его ауре даже намека на розовый цвет. Стараясь не выдать голосом своего огорчения, я осторожно сказала:
— Это только слова, Рони. Если он тебя правда любит, то докажет свою любовь тем, что будет ждать.
— Ну, разумеется. А вот скажи — сколько ты заставляла ждать Каидана?
Я потерла пятнышко лака, случайно капнувшего на кожу между пальцами.
— У нас вообще не было. Мы только целовались и прочее.
— Серьезно? — Она растерянно заморгала, а я забрала у нее лак и, чтобы он не пролился на ковер цвета слоновой кости, завинтила крышечку. — То есть выходит, ты все еще девственница?
— Да. Хотя все думают, что нет.
Она подняла глаза и взглянула на полку, где стояла ее детская коллекция статуэток единорогов.
— Иногда мне хочется, чтобы и я все еще была девственницей. Но этого назад не вернешь.
Вероника заправила за ухо свои густые волосы. На вечеринке они были короткие, а сейчас отросли уже до плеч. Моя подруга красилась в черный цвет, оставляя впереди фиолетовую прядь. Вероника прокашлялась, вытянула ноги и спросила:
— Ты ведь типа верующая?
— Да.
И тут из нее полезли во все стороны темно-серые языки разнообразных отрицательных эмоций. Я сделала вид, что по-прежнему рассматриваю свои ногти на ногах, чтобы дать ей возможность собраться с мыслями.
— Значит, ты плохо обо мне думаешь? Ну, о том, что было в прошлом году?
Я недоуменно посмотрела на нее.
— А что там было?
— Ты знаешь. — Она потянула за ворсинку ковра. — Аборт.
У меня заколотилось сердце. Я вспомнила, что в начале десятого класса до меня доходили неясные слухи о том, что кто-то сделал аборт, но без подробностей.
— Я не думаю о тебе плохо, Рони.
И мгновенно наступило облегчение.
— Меня отец заставил, — проговорила Вероника и сглотнула слезы. Она не была плаксой, как я, но тут едва сдерживалась.
— Ей было бы сейчас пять месяцев.
— Ей? — прошептала я.
Она пожала плечами.
— В моих снах это всегда была девочка. Не то чтобы я хотела ребенка, но… Не знаю. Папаша вошел в штопор. Он отправился к родителям Майка, и они все объединились, чтобы не позволить нам больше встречаться. Майк, конечно, в два счета, — Вероника щелкнула пальцами, — обзавелся новой девочкой. Но неважно. Хуже всего был тот день, когда мы отправились в клинику. Там снаружи стояли эти…
Ее аура снова потемнела.
— Протестующие? — спросила я.
— Да. У них были плакаты с картинками. Я пыталась не обращать внимания, но одна тетка — когда я проходила мимо, она в меня плюнула. И сказала — я слово в слово запомнила: «Ты убийца — ты будешь за это гореть в аду».
Я стала отталкивать от себя черно-серые вихри вины, злости и страха, которые крутились вокруг Вероники, потому что утихомиривала собственные эмоции и не выдержала бы двойной нагрузки. В груди что-то сжалось, и мой собственный голос звучал приглушенно.
— Она не должна была такого тебе говорить. Это неправильно. Люди должны любить и поддерживать друг друга, а не осуждать. Она не знает твоего сердца.
Вероника позволила мне взять ее за руку, и мы долго сидели друг напротив друга, сцепив пальцы. Она по-прежнему не сводила взгляда со своих ног, но тьма вокруг нее понемногу рассеивалась.
