Глава девятнадцатая
Несовершеннолетняя без сопровождения взрослых
Видимо, под утро я всё-таки задремала, потому что очнулась от противного дребезжания на высокой ноте. Села в кровати. Каидан хлопнул ладонью по будильнику, который показывал полпятого утра, и сказал:
— Нам надо выехать рано.
Голос у него был ни капли не сонный и совершенно такой же убитый, как вчера вечером.
— О! Хорошо, встаю.
Было еще темно, когда мы выехали на магистраль. Меня, хоть я и успела принять горячий душ, все еще клонило в сон. В городе этим ранним воскресным утром стояла тишина, мы почти не встречали другие машины. Я заметила указатель на аэропорт и забеспокоилась — по дороге туда мы мимо аэропорта не проезжали. Я спросила Каидана:
— Куда мы едем?
Он прочистил горло и без тени сочувствия в голосе сказал:
— Ты сегодня возвращаешься домой.
У меня отвисла челюсть.
— Я всё организовал. Патти тебя встретит, когда твой самолет приземлится в Атланте.
Вот он — новый удар под дых.
— Почему? — выдавила я из себя.
Он ответил тихо, но твердо:
— Всё слишком усложнилось.
— Что ты имеешь в виду? Из-за меча или из-за меня?
— Из-за тебя.
А что я такого сделала, кроме того, что проявила к нему интерес? Это нечестно!
— Неужели, — спросила я, — для тебя невыносимо находиться рядом с кем-то, кого ты интересуешь?
— Я бы сказал, что твое чувство ко мне — не «интерес», а нечто большее. — В его голосе появились резкие нотки, руки вцепились в руль. — Сегодня ночью я видел вокруг тебя розовое облачко, как пузырь от жвачки.
— Ну и что?! — Я уже полностью проснулась и говорила в полный голос. — Я же не пыталась это тебе сказать. Да, показала, но не нарочно, просто потеряла на секунду контроль, — извини, пожалуйста!
Он свернул к аэропорту и со спокойствием, граничащим с холодностью и способным свести с ума, произнес:
— Не надо драм.
— А по-твоему, это не драма? Когда ты до рассвета бросаешь меня в аэропорту?
— Я передам тебя с рук на руки надежному сопровождающему и только потом уеду.
Его спокойствие выводило меня из себя.
— Можешь не беспокоиться!
Эти слова я прямо-таки выплюнула ему в лицо. Теперь мне было понятно, как получается, что люди в ярости ранят любимых жестокими речами. В голове у меня проносились всевозможные резкости, которые можно было бы ему сказать.
Он свернул к терминалу вылетов и завел машину на парковку.
Стремительно налетевший на меня гнев столь же стремительно сменился печалью.
— Я еще ни разу не летала на самолете, — сказала я, цепляясь за соломинку.
— Всё будет отлично.
— Я хочу остаться с тобой. — Это было отчаяние.
— Тебе нельзя, — ответил он, словно зомби. — Твой отец был прав. Ты должна как можно скорее оказаться дома. Я себе больше не доверяю.
— Себе? Не мне?
Каидан молча смотрел в ветровое стекло прямо перед собой. Я схватила его за плечо и дернула край футболки:
— Отвечай!
Он повернулся ко мне, и когда наши глаза встретились, маска спокойствия слетела с его лица, обнажив ярость и страх.
— Никому из нас не доверяю! Нам никогда и ни в каком качестве нельзя быть вместе. Это почти чудо, что ты до сих пор девственница. И если этот меч предназначен тебе, то ты должна держаться от меня подальше, потому что, клянусь, я не смогу сопротивляться, если ты сейчас попросишь поставить машину в гараж. — Он наклонился ближе. — Ты смогла бы не проглотить наркотик, если бы я раз, другой и третий клал его тебе на кончик языка? Смогла бы, Энн? Мы играем с огнем!
Он посмотрел мимо меня на аэропорт и тяжело вздохнул.
— Что ты теперь собираешься делать? — спросила я. — Вернешься и будешь работать на отца, как если бы никогда меня не знал?
Он снова вздохнул:
— А чего бы ты хотела?
И правда, чего бы я хотела? Чтобы он бессмысленно соблазнял одну девушку за другой или отказался служить отцу и был убит? Обе мысли вошли в меня, как ледяные стрелы, и насквозь пронзили сердце.
— Тебе придется работать, — задыхаясь, я выдавила из себя эту ненавистную мне истину.
Он ответил мне взглядом, полным горечи.
— Знаешь, что сказал мне отец после того, как я вернулся домой в тот день, когда он тебя увидел? Он сказал, Бог — дурак, раз сделал так, чтобы ты оказалась на моем пути. И был прав.
— Нет, — я скрипнула зубами. — Твой отец был неправ! И откуда ты знаешь, что Бог именно меня привел на твой путь, а не тебя — на мой? У тебя тоже есть предназначение.
Каидан покачал головой и крепко сжал челюсти. Потом, не сводя с меня глаз, он сказал:
— Хочешь знать, почему мой отец выбрал в качестве места жительства Атланту, хотя работа у него в Нью-Йорке? Потому что увлекся этой женщиной, Мариссой. Она владелица сети подпольных борделей в Атланте и связана с международной работорговлей. Ей продают девочек из голодающих семей. И догадайся с одного раза, кому достается вводить этих девочек в курс их новых обязанностей?
Я окаменела и перестала дышать. Внутри меня все сжалось. Для такой боли не существовало слов утешения.
— Марисса называет этих девочек своими племянницами. Та, которую мне привели перед нашей с тобой поездкой, была самой юной из всех, наверняка моложе двенадцати.
Господи.
— Впервые в жизни я отказался. Сказал отцу, что не могу. А знаешь, почему?
Я покачала головой, завороженная его взглядом, а он говорил, быстро и с напором.
— Потому что я не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме тебя, и какая ты хорошая, и что ты подумаешь. Это ты повлияла на появление в моей голове мыслей, которых не должно быть у испа! — Он помолчал, поглядел в окно. — Отец не наказал меня, но был в ярости. Теперь он станет за мной следить и меня проверять. Я не могу позволить себе общение с тобой.
Мы долго молчали. Я не хотела его отпускать. Не с этими словами. Но я не понимала, что сказать.
— Кай… Я знаю, что тебе страшно, и что нервы на пределе. У меня тоже так. Но может быть, этот меч — знак, что что-то должно произойти. Что-то хорошее для испов.
Он слушал меня с низко опущенной головой, синие глаза безучастно смотрели на разделяющий нас подлокотник.
— Ты ведь ощутила энергию, когда потрогала рукоятку? — спросил он, взглянув на меня исподлобья сквозь пряди волос. Я кивнула. — Ну, а я — нет. Я недостоин. Какими бы ни были их планы насчет тебя, для меня там нет места. Так что возвращайся к своей сладкой невинной жизни и держись от меня подальше.
— Пожалуйста, — взмолилась я, — не надо меня отталкивать. Мы можем остаться друзьями, и…
Каидан твердой рукой приподнял мой подбородок и посмотрел мне в глаза.
— Мы никогда не сможем быть только друзьями, Анна. Прими это поскорее в свою головку. Не может быть ничего.
Сказав это, он отпустил меня и вылез из машины, а я осталась сидеть, проклиная жжение в глазах и в горле. В боковое зеркало я могла видеть Каидана у наружной стойки регистрации, а ненадолго усилив слух, расслышала, как он говорит сотруднику авиакомпании, что купил билет по телефону вчера вечером и что я лечу впервые в жизни как несовершеннолетняя без сопровождения взрослых. Тот заверил его, что за мной присмотрят.
Каидан поблагодарил сотрудника, вернулся к машине и открыл мою дверь. Я вышла далеко не сразу. Подумала, не устроить ли сцену, но поняла, что не сумею. Он показал мне тоненькую пачку денег и, прежде чем я успела раскрыть рот и возразить, засунул ее в карман моих шорт.
— Ты же раздала всё, что у тебя было, — объяснил он, после чего пошел обратно к стойке регистрации.
Как в туманном сне, помню, что предъявила свои водительские права и получила посадочный талон. После этого мы оба вернулись к машине, чтобы не мешать другим пассажирам, которые уже начали появляться. Мы стояли друг к другу лицом. Неужели так надо? Я рискнула прижаться лбом к его груди. Каидан не оттолкнул меня, как я опасалась, но продолжал держать руки опущенными.
— Тебе пора, — сказал он.
— Погоди! — Я взглянула на него. — Скажи мне вот что. — Я старалась оттянуть время, а мне всю дорогу, и особенно после последнего вечера, не давала покоя одна мысль. — Помнишь, в начале поездки ты мне говорил, что стоит тебе познакомиться с девушкой, и ты почти сразу знаешь, как заманить ее в постель? И… и меня тоже?
Каидан засунул руки поглубже в карманы — я видела, как они согнулись в локте, — и кивнул. Его глаза приобрели при этом опасный дымчато-голубой оттенок.
— Ну, и как? Меня?
— Давай не будем об этом. — Его голос звучал совсем тихо.
— Скажи мне. Пожалуйста.
Он стал вглядываться в мое лицо, особенно пристально рассматривая родинку. Облизал губы, стиснул челюсти. И, наконец, заговорил:
— Хорошо. Мне достаточно было сделать так, чтобы ты поверила, что я тебя люблю.
Я закрыла глаза. Мне было больно — ведь в глубине души я понимала, что уже успела поверить в его любовь. Синдром хорошей девочки в крайне злокачественной форме.
Получается, все, что происходило между нами в этой поездке, для него было просто игрой? А я — всего-навсего очередная дуреха, имевшая неосторожность в него втюриться? Я помотала головой — не могу поверить! Он взглянул на меня еще раз, я поняла это как приглашение задать следующий вопрос, и, решившись, прошептала:
— Как бы мне хотелось хоть раз увидеть твою цветную ауру!
— Ну, а я рад, что ты этого не можешь. И хотел бы никогда не видеть твоей.
Не зря он говорил, что правда может ранить намного хуже, чем любая ложь.
Глубоко вздохнув, я повернулась, подхватила сумку и, не оглядываясь, зашагала к аэропорту.
