Шоссе петляло по сухим холмам и долинам Южной Калифорнии, мимо домиков, крытых округлой красной черепицей, и аккуратно подстриженных газонов. С наступлением темноты мы достигли окрестностей Лос-Анджелеса. Я постоянно проверяла телефон Каидана на предмет звонков из монастыря, но там ничего не было.

— Время еще раннее, — сказал Каидан. — Давай прокатимся по городу или съездим в Голливуд. Мы довольно близко от него.

— В Голливуд! — Я не была в курсе последних сплетен из жизни знаменитостей, но само слово звучало захватывающе, а в гостиницу пока не хотелось.

Мы так старательно глядели на дорожные знаки, что я едва не пропустила знаменитую надпись на невысоком холме.

— Боже мой! Кай, гляди! Знак Голливуда!

Я подпрыгнула на сиденье и показала на огромные белые заглавные буквы на склоне. Но Каидан повернул голову и посмотрел на меня.

— Ты назвала меня Каем.

— Извини.

— Нет, это нормально. Меня так называют друзья.

— У тебя есть друзья?

— Да. Насколько для меня вообще возможны дружеские отношения. Четверо испов. Двоих я знаю с детства, но не так чтобы кто-то один был мне ближе остальных. Скорее можно сказать, что мы все — одна компания.

— А я смогу с ними познакомиться?

— Не знаю. Я не собираюсь им о тебе рассказывать, потому что мое мнение — тебе сейчас надо залечь на дно. Но не исключено, что слухи до них все равно дойдут. Повелители и демоны — настоящая свора старых сплетниц, если не хуже.

Я представила себе свору, получилась довольно смешная картинка.

— А какие они — твои друзья?

— Есть Блейк, сын повелителя зависти. Живет здесь неподалеку, в доме на берегу океана. Родился на Филиппинах. Его работа лучше всех — знай себе приобретай последние модели авто да встречайся с первыми красавицами. Я даже спрашивал себя, есть ли у Блейка вообще тяга к греху, — такой он добродушный. Хотя однажды видел, как он ревнует, — очень некрасиво это выглядело.

— А в чем было дело?

— Девушка, которая ему нравилась, болтала с другим парнем. Но так или иначе, он ищет острых ощущений. Обожает всяческий экстремальный спорт. Особенно серфинг — разъезжает по всему миру, чтобы покататься по волнам. Чувство равновесия у него фантастическое. Потом, есть двойняшки, Марна и Джинджер. — Голос Каидана зазвучал немного кисло. — Дочери Астарота, повелителя прелюбодеяния. Они танцовщицы. В детстве я много с ними общался, у нас были общие преподаватели и масса всего другого. Они до сих пор живут в Лондоне. С Марной может быть хорошо, а Джинджер с некоторого момента сделалась не очень приятной особой.

— Предполагается, что они должны разрушать браки? — спросила я.

— Им только что исполнилось восемнадцать, так что теперь от них начнут это требовать, но раньше они разбивали только подростковые пары. Пока мы несовершеннолетние, нам нельзя грешить со взрослыми и вообще привлекать внимание, потому что это может испортить репутацию наших отцов среди людей.

Он замолчал, потому что нужно было перестроиться в другой ряд, потом откинул волосы со лба — лицо было грустное — и мрачно продолжал:

— Когда отец близнецов, Астарот, находился в предыдущем теле, его дочь, которой было тогда пятнадцать, застали с известным политиком. А Астарот тогда вращался в политических кругах, и поднялся большой скандал. Поскольку действия дочери подрывали его авторитет, он инсценировал ее самоубийство, а сам покинул тело и вселился в то, в котором находится сейчас. Все подумали, что у него сердце не выдержало от горя.

— Он убил свою дочь? — Впрочем, мне не стоило удивляться.

С сухим презрительным смешком Каидан ответил:

— Скорее всего, заказал убийство. Чтобы самому не напрягаться.

Я затрясла головой, представляя себе, в каком ужасе, должно быть, росли двойняшки.

— И у Марны, и у Джинджер есть, как у тебя, особый женский талант.

— Правда? А какой?

— Они могут чувствовать, есть ли между людьми взаимная привязанность — симпатия, романтическая любовь, верность. Их отец тоже это видит. Так они узнают, кого завлекать.

— О! Девичья сила, только разрушительная. Так, ты назвал троих друзей. А кто четвертый?

— Копано. — Каидан произнес это имя с легким недовольством и, пожалуй, раздраженно. — Его отец — Алоцер, повелитель гнева.

От слова «гнев» меня бросило в дрожь. Я собралась с силами и спросила:

— Он злой?

С таким же сухим смешком и странной интонацией Каидан ответил:

— Нет. Он целомудренный, практически монах.

— А где он живет? Копано. — Я повторила непривычное имя.

— Он родом из Африки, но сейчас учится в колледже здесь, в Штатах. Это секрет. Ни один из демонов не знает, что он жив, — только его отец. Несколько лет назад Коп — так мы его зовем — уверовал и объявил отцу, что скорее умрет, чем станет на него работать. Но Алоцер не стал его убивать.

— А почему?

— Любит. Или, по меньшей мере, уважает. Неслыханное у нас дело.

Я посмотрела на печальное лицо Каидана. В его голосе звучала тоска. Ревнует?

— Копано — тайна, — заключил он. — А вот и въезд.

Мы оказались на Голливудском бульваре. Поначалу меня привели в безумный восторг видневшиеся повсюду пальмы — одни толстые и приземистые, другие высокие, с тонкими стволами, тянущимися вверх, — но радостное волнение быстро улетучилось, потому что мне стал передаваться общий эмоциональный климат этого места. Какую-то часть толпы составляли беззаботные туристы, которые, как и мы, просто смотрели по сторонам, и все же концентрация греха была просто чудовищной. Я с такой силой ощущала скрытую склонность к алкоголю или наркотикам огромного количества людей, что судорожно сжала ручку дверцы и сглотнула, чтобы унять дрожь.

Мимо нас, опустив голову, прошла привлекательная женщина, и под определенным углом я заметила, что лицо у нее какое-то ненастоящее, неестественное. Кожа без единой морщинки, чересчур полные губы, выпирающие острые скулы. И темная аура отвращения к себе самой. Сколько же пластических операций ей сделали? А изначально, до всех изменений она явно была красавицей.

Чуть не у каждого уха — сотовый телефон. Масса бездомных и проституток. Я едва замечала достопримечательности — Китайский театр, звезды на тротуарах, — всё заслонили души и эмоции.

— Это слишком много для тебя? — спросил Каидан.

— Да, тяжело. Но не потому, что здесь Голливуд, со мной даже в Атланте иногда так бывает.

— Тогда поехали отсюда.

Мы остановились на светофоре. К моему окну подошел человек и протянул листовку тура по домам знаменитостей — я, слегка улыбнувшись, покачала головой. Когда он исчез, я встретилась глазами с бездомной женщиной. Она сидела на каких-то грязно-серых газетах, и точно такого же цвета была ее аура отчаяния. Я открыла свой кошелек и вытащила две купюры.

— Ты тратишь деньги впустую, — предупредил Каидан.

— Может быть. А может быть, и нет.

Женщина, волоча одну ногу, подошла к окну машины. Я свернула деньги и протянула ей.

— Благослови вас Бог, — сказала она, и в ее глазах отразилась возникшая вокруг нее бледно-зеленая аура благодарности. Она не была ни пьяной, ни предрасположенной к алкоголизму или наркомании. Что за ужасные обстоятельства заставили ее жить на улице?

— Постойте!

Я снова раскрыла кошелек, извлекла оттуда все содержимое и вложила в ее ладонь. Женщина прижала деньги к груди, ее губы дрогнули. Мы глядели друг другу в глаза, пока светофор не переключился на зеленый и машина не тронулась.

С опозданием я поняла, что на остаток поездки попадаю в финансовую зависимость от Каидана. Хотя он и до сих пор ни разу не позволил мне заплатить самой.

— Прости, — сказала я. — С моей стороны это была непростительная самонадеянность. Но она…

— За что ты извиняешься? — Он смотрел на меня мягко, без всякого осуждения. Я не была к этому готова и спрятала глаза, чувствуя себя очень неловко.

Мы то и дело останавливались на светофорах. Каидан следил за дорогой и не разговаривал, думая о чем-то своем. Вдруг он произнес:

— Легионер, нашептывает мужчине в синем костюме. — Я посмотрела туда, куда он показал. — Если двинется в нашу сторону, я попрошу тебя спрятаться. Приготовься.

Я кивнула и вжалась поглубже в кресло. Демон был для меня невидим, но я могла наблюдать за его жертвой. Мужчина шел по улице, на ходу разговаривая по сотовому телефону, а его ангел-хранитель встревоженно метался вокруг. Потом мужчина захлопнул телефон и остановился. Казалось, он колебался. Огляделся по сторонам, проверяя, не смотрит ли кто, а потом повернулся и решительно направился к стоявшей у фонарного столба женщине в черном кожаном платье и накидке из поддельного меха. Проститутка. Она бросила на тротуар недокуренную сигарету и раздавила ногой. Когда мужчина приблизился к ней, ее аура стала светло-серой, нервозной, а когда вложил ей в руку деньги, которые сжимал в кулаке, аура окрасилась в нежно-голубой цвет облегчения. Дальше они пошли вместе, и вокруг мужчины витало облачко, где грязноватые цвета вины и опасений смешивались с желто-оранжевым возбуждением.

— Отец, — презрительно заметил Каидан, — был бы доволен успехом одного из своих шептунов. Мне не следовало привозить тебя сюда.

Я отвела глаза от людей и принялась разглядывать руку Каидана, лежащую на руле, и его длинные ноги, на педалях. Так продолжалось, пока мы не выехали из города и не вернулись на магистраль — с нее можно было любоваться на городские огни. Каидан отдал мне свой телефон, потому что скоро должна была позвонить Патти.

Я поговорила с ней, пока Каидан регистрировал нас в гостинице.

— У тебя грустный голос, милая, — сказала Патти.

— Мы только что проехали по Голливудскому бульвару. Там много страданий. Но я не хочу об этом думать. День был хорошим.

Я рассказала Патти об индейской резервации и мексиканском ресторане. Ей понравилось всё до мельчайших деталей, а я была рада, что из ее голоса ушло напряжение.

— Завтра будь сильной, Анна. Всё будет хорошо. Я знаю.

— Мне тебя не хватает, — сказала я. — Как бы мне хотелось, чтобы ты могла прямо сейчас меня обнять.

— И мне тебя тоже очень не хватает. Обнимаю тебя по телефону. — Она издала звук «ммммм», как будто крепко что-то стискивает, и я засмеялась. — Поговорим завтра в это же время?

— Да. Люблю тебя.

— А я тебя, сладкая моя девочка.

Мы лежали каждый в своей кровати и думали, чем заняться. Мы не чувствовали себя усталыми, хотя оба переоделись в пижамы. Я удивилась, когда Каидан переоделся, но ничего не сказала.

— Может быть, сходим поплавать? — предложил Каидан.

— Не могу, — ответила я. — Не взяла купальника. — Нарочно.

Я села на кровати, подложив под спину подушки. Хотелось поговорить с ним — и задерживать его разговором как можно дольше, на случай, если он все же собирается в какой-то момент уйти.

— Каидан, а что случилось со всеми исполинами? Почему нас сейчас так мало?

Он пересек комнату, сел в ногах моей кровати, на почтительном расстоянии от меня, потер лицо, как будто от усталости, и заговорил:

— Ну, хорошо. — Он вздохнул. — Слушай. Сто с лишним лет назад на земле жили тысячи испов и их потомков. Потомки по нисходящей линии полностью наследовали все способности, в этом отношении они были в точности как мы с тобой. И повелителям становилось все сложнее следить за ними и держать их в узде. Участились случаи, когда испы благодаря своим способностям занимали видное положение в человеческом обществе, приходили к власти, затевали войны, истребляли целые народы — в общем, привлекали к себе слишком много внимания. А повелителям нужно, чтобы испы действовали так же, как они сами, — исподволь влияли на людей, сеяли раздоры, хаос, но держались в тени. Поэтому они постановили устроить Большую чистку. Всех испов — включая и тех, которые верно служили повелителям, — выследили и истребили. За несколько лет никого не осталось.

Каидан был бледен как мел, а мне понадобилось собрать все силы, чтобы убрать из ауры депрессию.

— Похоже, — сказала я, — испы в глазах повелителей значат даже меньше, чем люди.

— После чистки они приняли меры, чтобы подобное больше не повторилось. Повелитель гордыни, Рахав, требовал запретить повелителям производить потомство, но эту идею зарубили. Вместо этого сделали так, чтобы детей не было у испов.

— Ты имеешь в виду, — я прикрыла рот рукой, чувствуя, как тошнота подступает к горлу, — что их стерилизовали?

Он, кивнув, развел и соединил пальцы, как будто что-то отрезает ножницами. Я вопросительным жестом показала на него.

— Да, меня тоже, — тихо проговорил он. — Нас всех подвергли этой процедуре.

— Кроме меня, — сказала я и тут же почувствовала, как бледнею, вообразив себе, что отец захочет сделать то же самое и со мной.

— Самое неприятное, что болеутоляющие почти не действуют. Но так лучше. Ведь для меня сделать женщину беременной значит ее убить.

— Это-то я понимаю. Но меня бесит, что за нас приняли решение, отобрали у нас выбор!

— Как есть, так и есть.

Я не сомневалась, что испы уже не одно тысячелетие повторяют эти слова. Каидан сидел, опершись подбородком на руки, и мрачно смотрел вниз.

Он был прав, считая, что я стану плакать. Такая жестокость! Ни любви, ни уважения к человеческой жизни. Я встала, подошла к окну и стала смотреть на улицу, чтобы Каидан не увидел моих слез.

— Я знал, что тебя это только расстроит, — сказал он.

— Конечно, я расстроилась. А ты разве нет?

Теперь я повернулась к нему, и он поднял на меня серьезные глаза. Да, в синей глубине его взгляда ясно читалась горечь.

— Нет смысла тратить время на размышления о том, что ты не в силах изменить.

Но точно ли совсем ничего нельзя сделать? Возможно, мы могли бы каким-то образом сопротивляться? Впрочем, как ни хотелось мне верить, что способ есть, идея уничтожить повелителей казалась совершенно безнадежной.

Я вернулась к своей кровати, села на нее, прислонившись спиной к изголовью и подтянув коленки к груди. Озябшие ноги я засунула под покрывало.

Каидан поднялся, перебрался на край кровати и придвинулся ближе ко мне. Намного ближе. Я не смотрела на него — мне и без того едва удавалось скрыть волнение.

— Что, нервничаешь?

— Гм…

— Насчет завтрашнего, — уточнил Каидан.

— Ох, — ну, раз уж он об этом заговорил… — Еще бы!

— Все будет нормально. Я тебя подвезу, а потом заеду за тобой сразу же, как ты позвонишь.

Он осторожно взял мою руку. Сердце билось учащенно. Я знала, что если подниму глаза, то он меня поцелует, и хотела этого. Стоило лишь повернуться к нему лицом. Но мне казалось неправильным продолжать целоваться с кем-то, кто не был моим парнем. А как Каидан может быть чьим-то парнем? Это просто смешно! Может быть, в его представлении парень и муж — неприличные слова.

Довольно долго мы сидели так, потом он поднес мою руку к губам и осторожно поцеловал большой палец. Я прижалась щекой к колену и закрыла глаза. Этой нежности было невозможно противостоять. Я уже собиралась прекратить борьбу и взглянуть на Каидана, но тут он встал.

— Постарайся отдохнуть, — сказал он, отпуская мою руку.

Я зарылась в покрывала и попробовала успокоить дыхание. Каидан — я слышала — улегся в свою кровать и затих.

— Каидан?

— Да?

— Я не собираюсь тебе выговаривать, мне просто любопытно. Ты… — Я скрутила в руках одеяло. — Ты сегодня куда-нибудь идешь?

После долгой весомой паузы он ответил:

— Нет, вряд ли.

Да! Сдерживая радостные мысли и чувства по поводу того, что это могло бы значить, я ничего не могла поделать с птичкой-колибри, с невероятной скоростью кружившей внутри меня.

Каидан прошептал:

— Энн?

— Да?

— Ты нисколько мне не помешаешь, если станешь молиться так, как тебе надо, — неважно, как ты это делаешь.

— О! Хорошо, спасибо.

Он застал меня врасплох, но я была готова разделить с ним этот момент, когда человек остается наедине с собой и Богом.

Поначалу, пока я соединяла перед собой руки в замок и закрывала глаза, некоторое стеснение еще ощущалось, но как только я начала, на меня снизошел мир. Я подумала обо всем, что видела сегодня, и о том, что предстоит мне завтра. Попросила о душевных силах для встречи лицом к лицу с моим земным родителем. И о том, чтобы у исполинов были причины надеяться. И, наконец, о том, чтобы Каидан испытал в своей жизни любовь, которая есть и даяние, и принятие дара.

Закончив, я потянулась к выключателю, чтобы погасить лампу, и увидела, что Каидан наблюдает за мной со своей подушки. Тепло разлилось по всему моему телу.

— Спокойной ночи, — прошептала я и выключила свет.