Глава тринадцатая
Как прятать эмоции
Молча бежать вдвоем было хорошо и спокойно. Мы быстро подстроились друг под друга, миновали торговый центр и направились к холмам. Вокруг не было ни души — разве что изредка проезжала машина.
Увидев скалистый склон, мы, не сговариваясь, полезли по камням, стараясь вскарабкаться как можно выше. На самом верху Каидан улегся на спину, а я села рядом, скрестив ноги, глядела в бескрайнее небо и рассеянно перебирала шнурки туфель.
Каидан лежал совершенно неподвижно. Я подумала, что он уснул, взглянула на него и обнаружила, что он смотрит на звезды. Одна его рука лежала на поясе, другая, ближняя ко мне, — вдоль тела. Мужские крепкие суставы, длинные пальцы, коротко остриженные ногти. Повинуясь какому-то первичному инстинкту, я вложила свою руку ему в ладонь и с ужасом ждала, что он отстранится. Но этого не произошло. Каидан продолжал смотреть в небо, только дыхание, казалось, стало медленнее. Я переплела наши пальцы. Сладкое ощущение близости было совсем не похоже на то, которое я испытывала, держась за руки с Патти или со Скоттом, когда он вел меня через толпу на вечеринке.
Вот тебе и здоровый страх.
Ниже по склону по земле быстро пробежало какое-то существо — может быть, ящерица. Ящериц я любила. А может быть, скорпион или змея? Я вздрогнула.
— Замерзла? — спросил Каидан.
— Нет, просто подумала о ядовитых пресмыкающихся.
Он хмыкнул. Наверное, нож у него на всякий случай при себе. Интересно, как наши организмы реагируют на яд? Пожалуй, пора.
— Ну что, будешь учить меня прятать эмоции?
Он поднял голову, и посмотрел на меня.
— Хорошо.
С большой неохотой я расплела наши пальцы и высвободила его руку, чтобы он мог сесть, а затем обратилась в слух.
— Ты говорила, — начал Каидан, — что тебе передаются чужие эмоции, но ты умеешь их блокировать. Как ты это делаешь?
— Я их как бы игнорирую, пропускаю мимо себя и приказываю себе о них не думать.
— Тут тебе придется делать что-то похожее. Представь себе, что каждая эмоция — это вещь, которая лежит у тебя в сознании, так что ты сама можешь выбрать, как с ней себя вести. А теперь вообрази, что эту вещь ты отпихиваешь от себя. Или накрываешь одеялом — как тебе удобнее. Или даже прямо как ты сказала — игнорируешь ее, делаешь вид, что ее у тебя нет. Стань хозяйкой собственного сознания. Давай начнем с какой-нибудь положительной эмоции. Подумай о Патти… Отлично, я вижу твою любовь к ней. Сосредоточься на этом чувстве.
Я представила себе любовь к Патти в виде мягкой пушистой подушки, потом сжала ее в легкий розовый мяч, каким малыши играют в вышибалы, и изо всех сил ударила по этому мячу воображаемой ногой. Каидан, который внимательно за мной наблюдал, одобрительно улыбнулся.
— Что, исчезло? — спросила я.
Он кивнул. Я была потрясена — значит, могу! Это было труднее, чем блокировать чужие эмоции, — требовалось более полное сосредоточение. Одно дело — отбросить что-то внешнее, и совсем другое — ухватить и взять под контроль то, что находится у тебя внутри.
— Ты быстро справилась. Отлично. Теперь менее приятное упражнение. Возьми что-нибудь, что тебя огорчает или злит.
Я подумала об отце и о словах, которые он произнес, когда я родилась. Теперь я осознала, что их можно понять только как чистой воды сарказм. Не мог же отец действительно желать, чтобы я держалась подальше от наркотиков, если собирался сделать их моей работой! С другой стороны, почему тогда за все эти годы он ни разу не попытался заставить меня работать?
— Не знаю, о чем ты думаешь, но ты не злишься. Попробуй вот что — подумай о том подлеце, который опоил тебя наркотиком и пытался тобой воспользоваться. И о тех девушках, с которыми ему это, возможно, удалось.
— Ты думаешь, он уже проделывал это до меня с другими девушками?
— Люди, которые получают удовольствие от таких вещей, как правило, одной жертвой не ограничиваются.
У меня внутри все сжалось. А что если бы тогда рядом не оказалось Каидана? Как далеко мог бы пойти Скотт? До самого конца? Я подумала о жертвах насилия, о том, как часто они испытывают чувство вины. Сама я, случись такое, тоже винила бы себя.
— Получается, — прошептал Каидан. — Давай!
Я превратила поднявшийся во мне гнев в бешено крутящийся бейсбольный мяч, размахнулась посильнее и отбила его далеко-далеко. Тут мне уже самой было ясно, что я справилась. И это было прекрасное чувство.
Гнев на Скотта все еще жил где-то внутри меня. Отброшенные эмоции не исчезали — я лишь прятала их от того отдела собственного мозга, который отвечал за их отображение.
Около часа я практиковалась под руководством Каидана, подсказывавшего мне одну за другой разные эмоции — счастье, грусть, страх, беспокойство.
— Такое впечатление, — сказал Каидан, придвинувшись чуть ближе, — что для тебя все это не составляет почти никакого труда. — Он провел тыльной стороной ладони по моей щеке; сердце в груди отозвалось на это серией частых ударов.
Проигнорировать. Отклонить. Черт, не так-то это легко, как с другими эмоциями.
— Знаешь, Анна, имей в виду: я не стану ценить тебя ниже, если ты переменишь свое мнение насчет того, что ждет от нас мой отец.
Я вся обмерла, а его рука тем временем прошлась вокруг моей лодыжки, поползла вверх по икре, теперь чисто выбритой, и я ощутила дразнящее прикосновение его пальцев у себя под коленкой. Глаза Каидана, пока он говорил, внимательно смотрели на меня, и мое дыхание под этим взглядом сделалось частым и неглубоким.
— Анна, здесь сейчас только ты и я. Когда мы вчера целовались, я чувствовал, как ты оживаешь, и знаю — ты этого боишься. Боишься выпустить на свободу ту, другую себя. Но ты напрасно беспокоишься — я умею с ней обращаться.
Меня пронзила дрожь. Мысли у меня в голове на миг пришли в такое страшное смятение, что я не смогла ухватить эмоцию.
Горячая рука Каидана поползла вверх по ноге, и тут мои пальцы сомкнулись на его запястье. Усилием воли я выровняла дыхание и мысленно обхватила руками свою страсть. Каидан наклонился ближе ко мне. Я чувствовала его обжигающее дыхание и знала, что точно так же и он чувствует мое.
Каидан смотрел на меня скорее выжидающе, чем призывно, и украдкой бросал взгляды на мою грудь, а руку по-прежнему держал на бедре, большим пальцем осторожно поглаживая чувствительную кожу.
Я покачала головой, ухватила нарастающие страсть и влечение, сжала в красно-черный футбольный мяч и послала его в сетку. Гол!
— Нет, — сказала я Каидану.
Он убрал руку и отодвинулся.
— Извини, пришлось сыграть нечестно. У некоторых получается лучше, если на них надавить. А теперь, если не возражаешь, я бы прошелся и стряхнул все это с себя.
Он спрыгнул с валуна, приземлился на обе ноги и стал ходить по земле между огромными камнями, проделывая некую последовательность растяжек для рук и шеи. Спустя пять минут он вернулся, протянул мне руку и тихо сказал:
— Пошли.
Спускаясь с его помощью, я отлично понимала, что да, он просто разыгрывал сцену, проверяя мой новый навык, но все же, если бы я ответила согласием, непременно поймал бы меня на слове. Всю дорогу до отеля я молчала.
После пробежки и урока я уселась, скрестив ноги, на кровать, и стала щелкать пультом телевизора, переключая местные телеканалы, а Каидан отправился в душ. Вышел он оттуда с темными от влаги волосами и обнаженным торсом. Мешковатые шорты сидели низко, так что была видна резинка трусов-боксеров. Неплохая возможность попрактиковаться в умении скрывать эмоции. Я отпихнула их и усилием воли перевела взгляд, тянувшийся к Каидану, на экран телевизора.
Он нагнулся и вынул из сумки рубашку-поло. Надел ее, провел рукой по волосам, прокашлялся.
— Так вот. Значит, я сейчас… гм, отлучусь.
Опять уходит? Цвета я спрятала, но судя по тому, как он отвернулся и тряхнул головой, выражение боли на моем лице было написано очень явно. Я выключила телевизор и посмотрела на Каидана.
— Не уходи, — проговорила я, и мне тут же захотелось поймать эти слова в воздухе и затолкать их обратно в рот.
— Я должен работать, Анна. Либо там, либо здесь.
Он с вызовом посмотрел на меня, и я опять попалась в ловушку его взгляда.
— Пропустишь одну ночь — не умрешь.
— Ой ли? — Теперь он повысил голос, а его руки сжались в кулаки. — Что там говорит куколка, которой и одного дня за всю жизнь не пришлось работать?
Надо было просто промолчать, но я, конечно, не удержалась:
— Не похоже, чтобы демоны постоянно следили за твоим поведением.
Он закрыл глаза и поднял указательный палец:
— Не толкай меня, Анна. Ты не знаешь, о чем говоришь.
В его голосе слышалась с трудом сдерживаемая ярость. Но я продолжала, хотя и чувствовала, что это чистое безрассудство.
— Ты ведь можешь одну ночь обойтись без секса! Неужели это…
Раздался звон разбитого стекла, я вскрикнула и рывком отпрянула в глубину кровати. Это Каидан схватил с тумбочки лампу и, размахнувшись, с силой швырнул ее в стену. Потом, с неистово горящими глазами, наставил на меня указательный палец.
— Ты. Не. Понимаешь.
Я затаила дыхание и не двигалась. Мне еще не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь так злился, особенно на меня.
— Не дожидайся меня, — хрипло проговорил он и вышел мимо моей кровати из номера, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Несколько минут я сидела в прежней позе, потрясенная тем, как задели его мои слова. Лампа, полностью погубленная, валялась на полу. Я слезла с кровати, собрала дрожащими руками осколки и выбросила их в мусорную корзину. Из-за своего буйного темперамента Каидан непоправимо испортил вещь. Я ждала, что сейчас в дверь постучит кто-нибудь из персонала гостиницы узнать, отчего шум, но этого не произошло. Прибравшись, я еще некоторое время не ложилась, а сидела на кровати и думала обо всем, что случилось за день.
Я вытянула усталое тело на мягких простынях и внезапно почувствовала, что вымотана до предела. Сделала глубокий вдох, потом выдохнула. Я не хотела думать о Каидане и о том, как он работает. Помолилась про себя, глядя в потолок.
С утра Каидану пришлось меня будить. Мы молча собрались, сложили сумки и спустились вниз на завтрак.
Мне было странно. Как это возможно — Каидан Роув закладывает в тостер две половинки бублика? Самые обычные действия в связи с ним казались значительными. Каидан, конечно, заметил, что я за ним наблюдаю.
Я отнесла свою тарелку на стол, размышляя, как было бы хорошо, если бы он не реагировал постоянно на все подряд. Возле стола с хлебом перешептывались, пихая друг друга, две девушки нашего возраста в маечках и сверхкоротких шортиках, надетых поверх купальников. Я взяла с тарелки ватрушку с творогом и чуть-чуть усилила слух, краем глаза фиксируя, как одна из девушек бросает взгляд на меня и резко толкает бедром другую, отчего та налетает на Каидана.
— Ох, извините, — говорит она, а ее подружка хихикает.
— Никаких проблем, — отвечает Каидан своим всегдашним обольстительным голосом, однако постельных глазок при этом не строит, а сосредоточенно смотрит на сливочный сыр.
— Это ваша девушка вон там?
«О-хо-хо», — думаю я и, чувствуя на себе взгляды, внимательнейшим образом начинаю изучать кусочек медовой дыни, наколотый на вилку.
— На самом деле просто подруга.
Ну, вот…
— Вы еще побудете здесь сегодня?
Что за нахалка!
— Нет, мы уезжаем прямо сейчас.
— А это моя двоюродная сестра, она считает, что вы классный…
— Слушай, заткнись! Так вы…
Тут я возвращаю остроту слуха к норме. Спасибо, наслушалась.
Через несколько минут Каидан уселся напротив меня, взглянул на мою грудь и неодобрительно поднял брови. Черт! Я же не скрыла цвета! Держать эмоции спрятанными было трудно, это требовало непрерывной работы.
— Ни секунды не скучаешь, — сказала я, восстановив контроль. При этом у меня засосало под ложечкой, и слова прозвучали как-то сварливо. Каидан чуть улыбнулся, отломал большой кусок от своего сильно подгоревшего бублика и произнес:
— Ты очаровательна, когда ревнуешь.
После чего положил кусок бублика в рот.
Мои глаза распахнулись, а потом сузились.
— Кроме того, — добавил он, — это просто две дурочки.
Я взглянула на девушек, которые теперь сидели за столом в окружении многочисленных родственников от мала до велика и сияли от удовольствия. Они только что бесстыдно приставали к совершенно незнакомому молодому человеку — впечатлений им хватит до конца дня.
— Анна, — поколебавшись, начал Каидан, и я подняла на него глаза. — Э-э, я не очень-то хорошо умею извиняться.
Он переложил кусочки горелого бублика на другую сторону тарелки.
— Не стоит, — сказала я. — Все в порядке. Так, досадная случайность.
— Нет, — он покачал головой. — Невозможно случайно выйти из себя и начать ломать вещи. Это было сознательное решение.
— Ну, хорошо. Для меня эта история в прошлом. Давай ее просто забудем.
Он бросил на меня быстрый взгляд. Казалось, его удивило то, с какой легкостью он получил прощение. А я слегка улыбнулась и приступила к соку. Каидан наблюдал за мной, откинувшись на спинку стула.
— Как тебе апельсиновый сок, Энн? У него есть легкий привкус лайма?
Я задержала стакан у губ, переваривая намек, и потратила еще секунду, чтобы удостовериться, что мое смущение остается надежно скрытым. Потом сделала медленный глоток, позволив соку протечь по всему языку, и ответила:
— На самом деле чуть кисловат.
Каидан засмеялся:
— Позор!
Взял со своей тарелки зеленую грушу и начал есть, слизывая стекающий на большой палец сок. Когда я поставила стакан, щеки у меня горели, и я сказала:
— Сейчас ты ведешь себя прямо-таки по-хамски.
Он улыбнулся ленивой довольной улыбкой.
— Совершенно не понимаю, о чем ты. Я просто наслаждаюсь завтраком.
Откусил еще кусочек, и я лишь покачала головой. Этот парень сильно на меня действовал, но шок уже начал постепенно сходить на нет, и я обнаружила, что его вульгарные манеры уже не задевают меня так, как раньше.
Мы покончили с едой, и Каидан открыл на телефоне карту.
— Сегодня мы будем в дороге десять часов. Федеральное исправительное учреждение находится совсем рядом с Лос-Анджелесом, Патти говорила, что время свиданий завтра, с десяти до часу.
Подступившая волна тошноты заставила меня наклониться вперед и коснуться лбом столика.
— Не беспокойся, милая.
От его слов мне стало лучше. Я подняла голову и спросила:
— Как ты считаешь, можно мне будет какое-то время повести машину сегодня? Это отвлекло бы меня от тяжелых мыслей.
Он достал из кармана ключи и протянул мне:
— Хорошо. Давай ты первая.
В Нью-Мексико наш путь пролегал через массу индейских резерваций. Над многими из них сияли неоновые огни казино. Въехав в одну неглубокую долину, мы увидели перед собой поселение круглой формы из тесно прижавшихся друг к другу домиков. Среди них приметно выделялся местный туристский объект — крохотный магазинчик с ярко раскрашенным типи перед входом.
— Не возражаешь, если мы остановимся? — спросила я.
Каидан поднял глаза от игры в своем телефоне:
— Совершенно не возражаю.
Я въехала на пыльную парковку и вышла из машины, держа руку козырьком, чтобы прикрыть глаза от палящего солнца. Жаркий воздух высушил мою кожу, она жаждала влаги, как растрескавшаяся земля у нас под ногами. Снаружи магазинчик представлял собой типичную постройку из местной розовато-коричневой глины, с плавными контурами и скругленными углами. У входа за ручным ткацким станком сидела женщина, окруженная нежно-желтой аурой.
Войдя внутрь, мы очутились в большой комнате, пропитанной сладкими запахами почвы и кедра. По стенам висели одеяла, покрывала и коврики ручной работы, покрытые диковинным рисунком, а на столах, стоявших по всей комнате, были разложены разноцветные украшения. В углу помещался допотопный кулер — такие делали лет пятьдесят назад.
За маленьким столиком сбоку сидели мужчина и женщина — видимо, супруги — с темной кожей цвета здешней земли и длинными когда-то черными, а теперь большей частью седыми собранными волосами. Они поприветствовали нас дружескими кивками и улыбками.
Я подошла к их столику и некоторое время наблюдала, как они работают. Женщина плела браслет с затейливым национальным узором, нанизывая крохотные бусинки, мужчина вырезал деревянную скульптуру — уже можно было различить задние ноги лошади. Поразительно, до чего простым выглядело искусство в их умелых руках.
Потом я направилась в магазин. Сотни деревянных животных всех размеров глядели на нас со стен. Преобладали, похоже, волки и койоты. Каидан заинтересовался орлом с распростертыми крыльями, некоторое время внимательно его рассматривал и, наконец, сказал:
— Невероятная точность!
Это очень меня обрадовало, потому что до сих пор он не выказывал при мне большого восхищения талантами людей.
Я прошлась вдоль стен, на ходу проведя пальцами по грубой материи одного из покрывал, и заметила стол с украшениями из бирюзы и янтаря. Подошла к нему вплотную, потрогала гладкие камни и обнаружила одну из красивейших вещей, какие мне доводилось видеть в своей жизни.
Это была изящная серебряная цепочка с бирюзовой подвеской — природным камешком в форме неправильного сердечка. Но взглянув на ценник, я с грустью ее отложила — за нее пришлось бы отдать все деньги, которые были у меня с собой, и я не сомневалась, что это справедливая цена.
— Увидела что-то, что тебе нравится? — спросил Каидан. Я не слышала, как он подошел.
— Да. Здесь всё очень красивое, правда?
— А могу я… что-нибудь тебе купить?
От изумления у меня запылали щеки. Не отрывая глаз от столика, я произнесла:
— Нет-нет, ничего не надо. Но спасибо, что предложил.
Он стоял так близко, что касался грудью моего плеча, и вполне мог слышать, как учащенно бьется сердце.
— Ну что, — сказала я, — поехали дальше?
— Да.
Я повернулась к супругам и поблагодарила их. Те молча кивнули. Каидан показал на кулер и предложил:
— Давай я возьму нам попить, чтобы потом не останавливаться лишний раз.
Он отдал мне ключи, и я вышла наружу. Солнце так слепило, что ничего не было видно, я щурилась и обеими руками прикрывала глаза. Мы не так уж долго пробыли в магазине, но машина успела раскалиться. Я запустила двигатель, врубила кондиционер и, сидя в машине, наблюдала за ткачихой. Интересно, сколько демонов-шептунов послал сатана, чтобы растоптать традиционные культуры коренных жителей Америки?
На уровне автомобильного стекла показались загорелые ноги и мешковатые шорты Каидана, и я очнулась от грез. Он залез внутрь и закрепил холодные напитки в держателях.
— Нью-Мексико — мой любимый штат, — объявила я, выруливая назад на I-40.
— А я подожду, пока мы проедем его весь, и тогда решу. Кстати, ты довольно лихо водишь, я зря боялся.
— А чего ты боялся?
— Увидеть за рулем робкого осторожного ангелочка. А ты как танк.
Вот уж похвалил так похвалил.
— Твоя машина идет так плавно, что я не чувствую скорости. Сейчас включу круиз-контроль.
— Не беспокойся. Я все время слушаю, засеку полицию — предупрежу.
— А Большой каньон у нас по дороге? Всегда мечтала его увидеть.
Каидан открыл на телефоне карту и посмотрел.
— Он останется в стороне, крюк больше часа. Но вот что: мы сможем заехать туда на обратном пути, когда уже не будем так спешить.
То ли от сухого воздуха пустыни, то ли от чего-то другого, неловкость ушла, я чувствовала себя свободно и непринужденно. У меня оставалась тысяча вопросов к Каидану, но я еще не была готова к новой серьезной беседе. Мне нравилось болтать с ним. Конечно, не так запросто, как с Джеем, — мы оба сохраняли дистанцию, — и все же я начала воображать себе, что после поездки Каидан останется в моей жизни как один из друзей. Время поможет нам забыть о поцелуе, мое обожание ослабнет и улетучится. Хорошо бы мне прекратить анализировать каждое прикосновение и каждый взгляд, — это, наверное, поможет. Тут я мысленно поклялась себе: больше никакой ревности. Никакого заигрывания. Никакого нечистого влечения к ускользающему Каидану Роуву.
