Глава десятая
Осязание
Вот так и вышло, что на следующее утро в шесть часов я, сидя на пассажирском месте огромного внедорожника Каидана Роува, мчалась по магистрали I-20 на запад — в сторону Калифорнии. Двигаясь три дня без остановок, мы получали шанс оказаться на месте в субботу и успеть к часу свиданий в тюрьме.
Я не выспалась. Патти всю ночь не ложилась, и меня не покидало отчетливое ощущение, что ей хочется всё отменить. Но потом появился Каидан, Патти вновь убедилась, что у него нет рогов и хвоста, и немного успокоилась.
Я отодвинулась от бокового зеркала, чтобы не видеть мешков у себя под глазами. Прикинула, не попробовать ли поспать, но засомневалась, что смогу расслабиться, и принялась размышлять о Джее и нашем вечернем разговоре.
Узнав, что мы с Каиданом отправляемся в путешествие через всю страну, Джей и обрадовался, и встревожился. Он разрывался между восхищением Каиданом и дружеской преданностью мне. В какой-то момент Джей даже запел «Анна с Каиданом на дереве сидели, чмоки-чмоки», и мне пришлось его утихомиривать.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Каидан.
— Просто вспомнила, как вчера вечером разговаривала с Джеем.
— Это твой парень?
Я покачала головой, не позволяя ему гладить меня против шерсти.
— Он загадал мне загадку-шутку, как раз для тебя. Как определить, что за дверью ударник? — Я не стала дожидаться ответа. — Он барабанит все быстрее и быстрее, а когда войти, не знает.
— Пффф. Забавно.
Раздался телефонный звонок.
— Это, наверное, твоя мама, — то есть Патти. — Каидан передал трубку мне.
— Алло? — сказала я. Мы едем меньше часа, а она уже звонит. Плохо.
— Анна! Слава Богу, что это ты. — Мое сердце гулко ударилось о ребра.
— Что случилось? Какое-то несчастье?
— Я думаю, тебе надо вернуться домой.
— Но почему? — Я задержала дыхание и прижала руку к груди.
— Просто это была плохая идея. Пожалуйста, поезжайте назад… — Она явно теряла логику мыслей, как всегда при сильном волнении. Я выдохнула.
— Патти, ты меня до смерти перепугала. Я уж думала, что-то случилось. Послушай, всё…
— Нет! Не говори мне, что всё хорошо!
Я оглянулась на Каидана — он закусил губу, — и приложила ладонь ко лбу. А Патти продолжала:
— Не могу поверить, что отпустила тебя. Я худшая мать всех времен. Вернись, умоляю! Я свяжусь с твоим отцом и попрошу денег…
В трубке послышались всхлипывания. Как ее успокоить? Я наклонилась к окну, подалась вперед и заговорила негромко и мягко:
— Прошу тебя, Патти, не проси меня вернуться. Ты поступила правильно. Мне нужно встретиться с сестрой Рут и с отцом. Пора. Если тебе так будет легче, готова отзваниваться каждый час.
Патти уже не рыдала, а выла в голос. Мое сердце сжималось от ее боли, а глаза жгло так, как будто это я сама плачу.
— Ты лучшая мать на свете, — уверяла я ее. — Кому как не мне это знать? Мы вместе приняли решение, и оно было верным.
Патти глубоко вздохнула.
— Если что-нибудь — что-нибудь, — с нажимом повторила она, — случится, сразу же звони мне. Я добуду денег — неважно, как, — и одна из нас тут же примчится к другой. Слышишь?
— Да, мэм.
Когда эта кошмарная беседа, наконец, завершилась, я не смогла поднять глаза на Каидана и вернула ему телефон, не глядя в его сторону. Потом скрестила руки на груди и стала смотреть на пейзаж, пробегающий за тонированным стеклом, с печальными мыслями о Патти, которая сидит там дома и терзается, зарабатывая себе язву.
Впереди показалась надпись «Добро пожаловать в Алабаму».
— Ух ты! — невольно вырвалось у меня.
— Что такое? — Каидан посмотрел на меня с таким удивлением, что моя радость мигом улетучилась.
— Граница штата. Я ни разу не была за пределами Джорджии.
— Как это — ни разу? Ты что, всю жизнь провела в одном и том же штате?
Я кивнула:
— Да — ну, кроме самых первых недель.
— Невероятно!
Алабама из окна машины мало чем отличалась от Джорджии, и я почувствовала разочарование.
Начиная с десяти утра телефон Каидана каждые пятнадцать минут, а то и чаще, звонил или сигналил о приходе текстовых сообщений. Сообщения Каидан сразу же прочитывал, положив руку с телефоном поверх руля, чему-то улыбался, смеялся, хмурился, но сам ни разу ничего не набрал. А при звонке проверял, кто звонит, но не отвечал. Когда это повторилось раз десять, мне страшно захотелось выбросить аппарат в окошко.
— Хочешь, я поведу, а ты спокойно пообщаешься? — Предложение прозвучало у меня довольно-таки бесцеремонно, чего я вовсе не хотела, но Каидан, поглощенный очередным сообщением, не обратил на это внимания.
— Нет-нет, всё нормально.
— Как бы нам из-за этого твоего секстинг за рулем в аварию не попасть, — заметила я.
Каидан расхохотался.
— Я постоянно слушаю дорогу. Дистанция до машины, которая идет перед нами, — две и три четверти длины корпуса, до машины позади нас — четверть мили. Ее сейчас обгоняет компактный автомобиль, судя по звуку мотора, иностранный — «Хонда», скорее всего. Через двенадцать секунд он поравняется с нами. У него гоночные шины и утолщенные покрышки. Секстинг за рулем…
Он снова засмеялся. Через двенадцать секунд мимо нас пронеслась на широких шинах приземистая «Хонда Цивик». Сплошной выпендреж.
Каидан показал мне знак границы штата на въезде в Миссисипи, а потом в Теннесси, где мы, к моему ужасу, перечитали все до единой надписи, касавшиеся Элвиса Пресли. Когда я пыталась смеяться над Каиданом, он широко улыбался. При этом его глаза сощуривались самым что ни на есть обворожительным образом, и у меня сжималось сердце.
В Арканзасе мы перестали болтать и какое-то время ехали молча. Бак джипа — пожирателя топлива — опустел, и Каидан свернул, как он выражался, за горючкой. На заправке он отдал мне телефон, я выпрыгнула на асфальт размять ноги и, прогуливаясь взад-вперед, позвонила Патти, чтобы кратко ей доложиться. К моему облегчению, на этот раз она не заплакала, и я завершила разговор одновременно с тем, как Каидан закончил заправляться.
— Четыре штата за один день, — сказал он, когда мы вернулись в машину. — Неплохо идем.
— Очень! — согласилась я. — Дай знать, если понадобится сменить тебя за рулем.
— Пока не надо. Но если достанешь еду, будет хорошо.
Патти дала мне с собой сумку-холодильник, битком набитую всевозможными припасами. Чего там только не было — и напитки, и сэндвичи четырех видов, и домашние оладьи и пирожные, и свежие фрукты в пластиковых контейнерах! Она трудилась всю ночь.
Мы ели, продолжая движение. Каидан безуспешно поискал в приемнике любимую радиостанцию и на полную мощность врубил плеер. Сиденье подо мной завибрировало от басов, но я ничего не имела против громкой музыки. Наоборот, она мне нравилась — ведь дома я всегда была вынуждена приглушать звук. Кроме того, под музыку не требовалось поддерживать разговор. Так проходили час за часом, и с ними улетучивались последние остатки неловкости.
Позже, все еще в Арканзасе, мы въехали в грозу — самую страшную, какую я когда-либо видела. Небо было черным от туч, а капли дождя так колотили по крыше машины, что казалось, с неба сыплются камешки. Время от времени сначала вспышки молний, словно чужое солнце из кошмарного сна, озаряли землю, затем без промедления ее сотрясал гром, и мы опять возвращались в темноту.
Будь на месте Каидана кто-нибудь другой, я, возможно, и перепугалась бы, но с ним, к своему удивлению, чувствовала себя спокойно. Ощущение безопасности было ложным — ведь уберечь нас от урагана Каидан не мог. Но он продолжал вести машину, используя усиленные зрение и слух, в то время как остальные водители съехали на обочину и остановились. Буря, казалось, бушевала несколько часов.
После Литл-Рока гроза перешла в обычный дождь, потом в легкую морось. Тишина, наступившая после бури, казалась мне какой-то подозрительной, я почти ждала, что сейчас на нашу машину налетит непонятно откуда взявшийся смерч и сметет ее с дороги. Но вместо этого моим глазам открылось зрелище, от которого у меня перехватило дыхание.
— Смотри! — Я показала вперед, на огромную сияющую радугу, перекинувшуюся через все небо. Дома мне не раз случалось видеть радугу, но не такую большую, и она всегда была частично скрыта деревьями, а здесь — полная дуга от горизонта до горизонта!
— Угу, — только и ответил Каидан, мельком взглянув на чудо.
Всё в этой поездке производило на меня гораздо более сильное впечатление, чем на него.
— Твой отец знает, что ты поехал со мной?
— Нет. Сегодня утром он уехал раньше меня, и перед этим мы пообщались всего минуту. Я только предупредил его, что собираюсь прокатиться вместе с одной очень упрямой девственницей, и все. Он похвалил меня за усердие, хотя, по его мнению, не стоило бы тратить столько времени на одну девушку. Отец надеется, что она будет вести себя хорошо и потеряет девственность к концу поездки.
Я пробормотала:
— Надеюсь, он будет вести себя хорошо, когда тебе придется его разочаровать, — и скрестила руки на груди.
Каидан в ответ самодовольно ухмыльнулся, и мне страшно захотелось сказать ему что-нибудь, что прогонит с его лица эту ухмылку.
— Как там племянница Мариссы вчера вечером? Тебе понравилось с ней?
Сработало — Каидан мгновенно помрачнел и отрывисто буркнул:
— Нет.
Я не стала расспрашивать его дальше, но про себя отметила, что надо будет узнать, что там за история.
К тому моменту, как дождь окончательно прекратился, снаружи уже совсем стемнело. Мы еще раз поели — сумка-холодильник почти опустела. Пожалуй, Патти повезло, что я девочка, — на прокорм мальчика ей бы в жизни не заработать.
— Наверное, нам пора уже останавливаться на ночь, — сказал Каидан. Я молча кивнула.
— Поселимся в разных номерах?
У меня засосало под ложечкой. Я не собиралась позволять себе никаких вольностей с Каиданом — зачем же заставлять его еще и платить за удовлетворение моей чрезмерной скромности и строгих требований Патти? Это было бы и несправедливо, и расточительно.
— Можно и в одном, если там будут две отдельные кровати, — предложила я. — А Патти ничего не скажем, если она прямо не спросит.
— Вполне честно.
Он свернул на въезде в Уэбберс-Фолс и нашел единственный в городе мотель. Он назывался «Сияющий доспех», но впечатление производил, мягко говоря, не блестящее. Меня это не волновало, а вот Каидан, судя по всему, забеспокоился.
— Как-то тут подозрительно.
— Не беда, — уверенно заявила я, хотя очень живо представляла себе ночь в обществе нескольких клопиных семеек.
Каидан пошел регистрироваться, а я осталась в машине и позвонила Патти рассказать, где мы и как у нас дела. Она жаждала знать все подробности, касающиеся Каидана, и рассказала, какой он хороший, а еще про радугу и про его аппетит — тут Патти развеселилась. Когда мы уже прощались, Каидан вернулся в машину с пластиковой карточкой-ключом.
— Хорошо, Патти, счастливо! Позвоню тебе завтра.
— Счастливо, милая! Спокойной ночи. Я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю. Пока.
К этому моменту я уже немного освоила этот аппарат, так что отключилась самостоятельно, после чего вернула телефон Каидану. Он помедлил и спросил:
— Вы всегда это говорите?
— Что говорим? — не поняла я.
— Что вы… любите друг друга?
— А, да. Всегда.
Каидан задумчиво кивнул и забрал наши сумки с заднего сиденья. Мы вдвоем вошли в гостиницу и двинулись по коридору, сосредоточенно разбирая цифры на дверях. «Наверное, — думала я с грустью, — он никогда никому не говорил этих слов и ни от кого их не слышал — ну, кроме девочек».
В крохотном номере мы, не разбирая сумки, скинули обувь и повалились каждый на свою кровать. Каидан выбрал место у окна, а я у перегородки, за которой находилась ванная. Беглый осмотр углов насекомых не выявил.
Вскоре мы оба развернулись на кроватях лицом друг к другу. Каидан начал играть одним из своих ножей, и я приподнялась на локте, чтобы лучше видеть. Меня передернуло от страха, когда он раскрутил нож на ладони, быстро провел его между пальцами и еще раз завертел на костяшке среднего пальца.
— Мне страшно, когда ты так делаешь, — сказала я.
— Вижу. Но ты не беспокойся — я с семи лет так играю и ни разу не порезался.
— С семи лет?
— Я тогда впервые подрался в школе — с братом девочки, которую поцеловал на детской площадке. И отец дал мне нож с пружинным лезвием, предупредив, чтобы я учился защищаться, потому что мне еще не раз придется драться.
— Он что, хотел, чтобы ты пользовался оружием в школьных драках? С другими детьми?
— Нет-нет. Только чтобы я мог себя защитить, когда стану старше, — как сейчас.
— Это он тебя научил?
— Нет, я выучился сам. Просто много практиковался. Отец не пользуется оружием — по крайней мере, физическим. Если он попадает в опасное положение, то выпутывается с помощью влияния. И его охраняют духи-демоны.
— А тебе приходилось пользоваться ножом?
— Несколько раз, не часто. — Его тон был легкомысленным, как будто речь шла о совершеннейших пустяках. — Только ранения в мягкие ткани. Мне не нужно никого убивать. Не мой грех.
Он подмигнул мне и закрыл нож. Пора сменить тему. Я спросила:
— Тебе было страшно, когда обострялись чувства и организм сходил с ума?
Каидан перевернулся на спину, сунул руки под голову и скрестил ноги.
— Именно страшно? Нет, не было. Но я знал, что происходит. А ты, как я понимаю, нет?
Я покачала головой — нет, не знала, — и он продолжил:
— Первые пять лет моей жизни отца в ней считай что не было, но перед тем, как мне исполнилось шесть, он приехал домой на неделю и стал объяснять: с тобой произойдут сверхъестественные изменения, ты будешь отличаться от обычных людей, — Каидан передразнил серьезную отцовскую интонацию. — Рассказал, как научиться контролировать новые чувства, какие преимущества они дают. И я быстро учился, потому что… потому что хотел его порадовать.
— А что отец — радовался твоим успехам?
Каидан скривился, глядя в потолок.
— Если и да, то я об этом ничего не знал. Но когда мне исполнилось тринадцать, он стал чаще бывать дома и постепенно вовлекать меня в свои дела. Я считал, что отец мной доволен. Чувствовал себя полезным.
— Ну, а кто тебя воспитывал в промежутках — у тебя была няня?
Я представила себе добрую Мэри Поппинс, которая поет маленькому Каидану «Чтобы выпить лекарство, ложку сахара добавь».
— Много нянь. Но у всех мысли полностью занимал отец — он умел этого добиваться. В среднем они держались у нас по полгода. Больше года не проработала ни одна. Как только очередная няня начинала слишком активно распоряжаться, отец находил ей замену. Ему легко надоесть.
Вот тебе и ложка сахара! Во мне поднялось знакомое возмущение в отношении отца Каидана — такое же чувство я испытывала, когда думала и о собственном отце. Каидан посмотрел в мою сторону.
— А тебе и правда стоило бы научиться управлять эмоциями.
Я еще не успела привыкнуть, что кто-то видит мои эмоции как цвет.
Телефон Каидана снова загудел. Я с отвращением вытаращилась на аппарат. Должно быть, выражение моего лица выглядело комично, потому что Каидан улыбнулся и спросил:
— Хочешь, чтобы я его выключил?
— Да, прошу тебя. А то ведь он всю ночь покоя не даст.
— Совершенно верно. — Каидан отключил телефон, который при этом издал сигнал, и положил на тумбочку. — Какое чувство твое любимое, малышка Энн?
Энн. Он назвал меня уменьшительным именем. Обычно я сердилась на такое обращение, но тут оно меня согрело.
Я задумалась над вопросом. Вообще я не считала свои особые чувства чем-то, от чего можно получать удовольствие, тем более мне никогда не приходило в голову их сравнивать и пытаться понять, что мне нравится больше. Слишком трудно было отделаться от воспоминаний о тех страданиях, которые они мне причинили своим появлением.
— Запахи, — стала я размышлять вслух, — бывают совершенно чудесные. Если, конечно, не попадется скунс или что-нибудь в этом роде. Или зрение — это полезно, можно издалека читать дорожные знаки и все такое прочее…
Каидан смерил меня скептическим взглядом.
— Ты ими вовсе не пользуешься, так ведь?
— Пользуюсь, но редко. Предпочитаю прикидываться нормальной.
— А почему?
Я пожала плечами. Как это он так уверенно обо мне рассуждает? Даже страшно. А Каидан продолжал:
— Ты даже не упомянула осязание.
— Да. А хочешь, угадаю? Это твое любимое чувство!
Он поднялся со своей кровати — я залюбовалась его движениями — подошел к моей и сел рядом. Я тоже начала приподниматься, но Каидан удержал меня рукой за плечо:
— Нет, лежи как лежала. Я собираюсь тебе кое-что показать.
Я с подозрением взглянула на него, а он только рассмеялся.
— Спокойно, милая.
— Но что ты задумал?
— Ничего такого, что могло бы подвергнуть опасности твою добродетель и заставить Патти меня преследовать. Теперь закрой глаза.
Я немного сердилась, но любопытство взяло верх. Может быть, он покажет мне что-то полезное. Отбросив сомнения, я перевернулась на спину и закрыла глаза, но при необходимости была готова незамедлительно вскочить.
— Теперь расслабься и сосредоточься на осязании. Я буду хорошо себя вести. Обещаю.
Упражнение для выстраивания доверия? Что за бред!
Я сделала глубокий вдох, успокоилась и выпустила чувство из глубины тела на поверхность. Кожа под волосами. Шея. Плечи. Живот. Спина. Бока. Бедра. Икры. Лодыжки. Пальцы ног. Всё наготове.
Я ощущала крохотные прорехи между нитями ткани своей хлопковой блузки и джинсовых шортов. Гостиничный плед шерстил тысячами синтетических колючек. Волосы, выбившиеся из-под резинки, кололи виски и шею. И тут — ой! Я судорожно втянула в себя воздух, но сумела не распахнуть глаза. Теплый палец прижался к моей ладони. Я сосредоточилась на нем и прошептала:
— Чувствую узор, как на отпечатке!
Он, ничего не ответив, убрал палец, а секундой позже в его руках оказалась моя трепещущая от чувствительности ступня. Сначала его пальцы прошлись по каждому пальчику ноги, — легко, но не настолько, чтобы мне стало щекотно, — потом перебрались на подушечку стопы, свод, пятку, и все крохотные мышцы при этих божественных прикосновениях пели от восторга. Он поднялся выше, и лодыжки возликовали под его дивными руками.
Внезапно меня охватила паника — я поняла, что Каидан вот-вот дойдет до икр. А они не побриты!
— Подожди, — я наполовину приподнялась. — Не надо выше. Мои ноги — они… — Смущение не давало мне договорить.
— Они чудесные. — Лицо Каидана было серьезным, но глаза улыбались.
— Пожалуйста! — Я подтянула колени к груди и пробормотала:
— Сегодня утром я не успела побрить ноги.
Тут он рассмеялся. Дивный, глубокий звук.
— Ладно, отлично. Без ног, их пропустим. Но это еще не все. Теперь ляг на живот и снова расслабься.
Я подчинилась, опустила руки вдоль тела и закрыла глаза. На животе казалось как-то безопаснее.
— Ммм, — произнес Каидан, еще не прикоснувшись ко мне.
— Что такое? — Мой голос приглушила мягкая подушка.
— Нет, ничего. Я просто восхитился, какая у тебя замечательная маленькая…
Я мигом перевернулась на бок и вонзила в Каидана свирепый взгляд. Он поднял руки вверх.
— Прости! Не смог удержать язык за зубами. Честно — с этого момента веду себя идеально.
Я снова легла на живот, отметив про себя, что на нем ничуть не безопаснее, и расслабилась, на что в этот раз потребовалось больше времени. Он заговорил мягким рокочущим голосом:
— Сейчас мне нужно, чтобы ты доверяла мне и оставалась спокойной. Я собираюсь приподнять твою блузку и прикоснуться к спине.
Я вздрогнула, когда он потянул блузку вверх и прохладный воздух коснулся моей голой кожи. Но это было ничто по сравнению с дрожью, которая охватила меня, когда каждый из его десяти пальцев отыскал себе точку на моей спине и стал медленно выписывать на ней кружочек. Потом Каидан приподнял пальцы, так что они едва касались меня. Каждый волосок на моем теле выпрямился, а все мысли о протесте улетучились. И ровно в тот момент, когда мне показалось, что я не выдержу больше и секунды этого дразнящего легкого прикосновения, обеими ладонями он опустился на мышцы спины, большими пальцами крепко и властно описав дугу от позвоночника до талии. Я подавила стон удовольствия.
Ну, ладно, может быть, он задался целью показать мне, что чувство осязания может быть любимым.
Следующим едва заметным движением его опытные руки проскользнули над врезавшейся в кожу неудобной застежкой бюстгальтера, и пальцы очертили контуры моих лопаток. От этого прикосновения мышцы напряглись, но как-то совсем нерешительно и ненадолго, после чего окончательно расслабились. Его руки оказались на плечах под блузкой, одна высвободилась через ворот, отбросила волосы, собранные в конский хвост, в сторону… И его губы прильнули к моему затылку. Это было лучшее из всех ощущений, какие я испытывала в жизни.
Он целует меня. В затылок. Мелькнула мысль, что надо его остановить, но губы были такие нежные, что… Кожей я ощущала красоту каждого их изгиба. В комнате было совсем тихо — ни единого звука, кроме биения наших сердец и дыхания. И почему от него так дивно пахнет? Неужели мне нельзя его поцеловать? Хоть разочек? Мысли путались.
Горячие губы приоткрылись, и язык проскользнул в ложбинку под ухом. Я чуть повернула голову, чтобы Каидану было удобнее, и постаралась восстановить контроль над дыханием. Ничего не вышло. Каждый бугорок его языка по-своему массировал чувствительную кожу. Губы переместились на скулу, я ощущала знакомый запах теплой земли, сладкий вкус его кожи. Тут — конечно, это был самообман, — я сумела убедить себя, что контролирую ситуацию и от одного короткого поцелуя ничего страшного не случится. Перевернувшись к нему лицом, я положила руки на плечи Каидана, потом сомкнула их у него на затылке, зарывшись пальцами в длинные волосы, и притянула его губы к своим.
Поцелуй оказался восхитительнее и чувственнее всего того, что я решалась себе воображать в самых смелых мечтах. Кожа на его щеках и подбородке была жесткой, но наши слившиеся губы — мягкими и нежными. Поцелуй был медленным и осторожным, затем его губы задвигались сильнее, жадно, и я почувствовала, что мне этого хочется. Его рука легла на мою талию, погладила бедро. Я могла бы целовать его так всю ночь. Это было самое восхитительное ощущение на свете. Я дразнилась, игриво трогая нежные бугорки его языка кончиком своего. Поцелуй наполнял меня, мне ничего больше не было нужно. Зато нужно было Каидану.
Его рука проворно пробежала вверх под блузкой по животу, по ребрам, легла на бюстгальтер, чуть сжала маленькую выпуклость — и чары рассыпались. Я с усилием оторвала от него губы и с трудом, как тяжелую сеть, полную рыбы, втянула обратно обостренное осязание.
Разняв руки, я уперлась ими в его грудь и села. В глазах Каидана бушевала страсть, словно шторм на океанском островке. Он потянулся, чтобы снова меня поцеловать, но мои руки его остановили. Прямо между ними пульсировал и вращался красный значок — теперь я знала, что это так называется, — таким огромным я его еще не видела.
— Ты, — проговорила я, задыхаясь, — обещал вести себя идеально.
— Анна, — прорычал он в ответ рокочущим басом, — это ты меня целовала.
— Да, но ты начал первым — поцеловал меня в затылок.
— Верно. Я не собирался этого делать.
Полный страсти голос, пылающие глаза — нужно было отодвинуться от него подальше. Я стремительно перебралась в дальний конец кровати, спрыгнула на пол и принялась расхаживать взад-вперед по комнате, изо всех сил стараясь не думать о вкусе его губ. На ходу я сняла ослабевшую резинку и заново собрала волосы в тугой конский хвост. Мой первый поцелуй случился, я никогда уже не буду прежней.
— Почему ты прервала поцелуй? — спросил Каидан.
— Потому что ты позволил себе большее.
Он почесал подбородок и щеку:
— Да, поторопился. Ошибка новичка.
Он задумался и стал похож на тренера, размышляющего о неожиданном и незаслуженном поражении, а я скрестила руки на груди и молча за ним наблюдала. Потом он снова поднял глаза на меня:
— Но ты меня все еще хочешь, я же вижу.
В ответ я смерила его самым возмущенным взглядом, на какой только была способна. Это далось мне с большим трудом. Какой же он все-таки классный! Непобедимый игрок. Сорвать поцелуй для него — пустяк.
— Ой, — насмешливо произнес он с притворной грустью, — вон оно что. Ты вроде как сердишься? Но даже изобразить настоящую злость, по-моему, не умеешь…
— Перестань!
— Извини, я что, сказал это вслух?
— Знаешь, я тоже могу читать эмоции — правда, не у тебя. Но я хотя бы соблюдаю приличия и держу это при себе. Чтобы дать окружающим некую неприкосновенность эмоциональной жизни!
— Очень благородно с твоей стороны. — Он так и лежал, развалившись, на моей кровати.
Я нагнулась, схватила с кровати подушку и швырнула в него. Он поднял бровь:
— Что, бой подушками?
— Слезай с моей кровати. Я спать хочу.
Он встал и широким жестом в сторону кровати пригласил меня лечь. Я забралась под немилосердно шерстивший плед и отвернулась лицом к стене. До меня дошло, что я так и не переоделась с дороги, но как тут было подняться, чувствуя на себе его взгляд?
— А я-то думал, мы будем голые, прямо как Адам и Ева, такие естественные…
Я судорожно глотнула воздух. Эта часть разговора со Скоттом совершенно улетучилась у меня из памяти. Полнейшее унижение. Я свернулась калачиком и вся сжалась.
— Давай-давай. Ты меня еще даже не поблагодарила.
— За что? — спросила я, не меняя позы.
— За то, что я помешал этой грязной скотине воспользоваться твоей беспомощностью. Тебе ведь на самом деле вовсе не хотелось с ним целоваться, верно?
У меня запылали щеки. Я порадовалась, что Каидан этого не видит, и ничего не ответила.
— Так вот, значит, как это бывает?
Я опять промолчала.
— Мне всегда было интересно, на что это похоже.
Тут мне стало любопытно. Я перевернулась на другой бок и спросила:
— Что на что похоже?
— Когда тебе отказывают, — произнес он так, как будто прямо сейчас постигал великую истину.
— Как? Ты хочешь сказать, что до сих пор ни одна девушка ни разу не сказала тебе «нет»?
— Ни одна.
Этим можно было многое объяснить.
— А ты сам? Ни разу не остановился, ни разу не сказал девушке «нет»?
Он рассмеялся, как будто я пошутила:
— С чего бы?
— Тут, — сказала я, — могла бы быть масса причин. Но ты об этом не думай, просто ложись спать. Завтра нам предстоит долгий день.
Я снова повернулась к стене, взбила тугую подушку и опустила на нее голову.
— Думаю, одной я все-таки отказал, но тот случай не в счет.
— Почему не в счет?
— Потому что там была испа.
Мне сделалось страшно неловко.
— Не пора ли мне принять холодный душ? — спросил Каидан.
— Отличная мысль.
Когда он закрылся в ванной и пустил воду, я вскочила с кровати, переоделась в пижаму и стремительно забралась обратно, напевая про себя: думать брось о поцелуе, думать брось о поцелуе. Куда там!
Шум льющейся воды прекратился. Я лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Вошел Каидан, обдав меня запахом чистоты. Он несколько минут ходил по комнате, а потом я услышала звук открывающейся двери нашего номера. Я села на кровати и увидела, что Каидан собрался выходить.
— Куда ты?
Он приостановился:
— Работать надо.
Меня словно ударили. И еще я почувствовала непонятную обиду.
— Надо, — усомнилась я, — или хочется?
— А разве это важно, Анна? — сухо ответил Каидан. — Я пошел.
Он сделал движение, чтобы закрыть дверь.
— А куда?
— Схожу в гости к девчонке со стойки регистрации — она меня приглашала. Если ты, конечно, не передумала…
Он посмотрел на меня взглядом соблазнителя, я покачала головой: нет, не передумала. В этом номере ничего больше между нами не произойдет. Но мне хотелось, чтобы он остался. Я опустила глаза на шерстящий гостиничный плед.
— Как и следовало ожидать, — пробормотал Каидан, выключил свет и с силой захлопнул дверь.
Я осталась лежать. Как мне отделаться от мыслей об этой девушке-администраторе, о том, как губы Каидана сейчас сольются с ее губами? Я зарычала, злясь на собственную глупость, и перевернулась на другой бок.
Мне хотелось заснуть и оставить этот эпизод в прошлом, но не удавалось, несмотря на все старания, удобно устроиться на кровати. Мелькнула мысль включить телевизор, но я не стала этого делать — нельзя показывать Каидану, что мое неверное сердце его поджидает.
Прошло два мучительных часа, и Каидан вернулся. Я лежала, не двигаясь, и притворялась спящей. Он прошел прямо в ванную, а через несколько минут, ополоснувшись, улегся на свою постель и затих.
— Анна? — раздался тихий голос. Разумеется, Каидан знал, что я не сплю. — Скажи хотя бы — тебе понравился твой первый поцелуй?
В ответ я чуть не попросила его заткнуться, но вспышка гнева быстро прошла.
— Давай лучше спать.
Я прикусила губу — и почему только у меня не получается долго сердиться на него? Мысль о том, чем он только что занимался, наполняла меня самыми разными эмоциями, одна чудовищнее другой, но злости среди них не было. Я не имела права злиться. Ведь глупо было бы ожидать, что Каидан не станет работать во время нашей совместной поездки.
Я чувствовала облегчение от того, что он опять в номере. Он вздохнул, и через некоторое время стало ясно, что больше разговоров не предвидится. Напряжение рассеялось.
Весь остаток ночи я металась, ворочалась и не меньше тысячи раз воспроизвела в памяти свой божественный первый поцелуй.
