Уже более года ему все сложнее было разбираться в собственных чувствах. Для его народа такая рефлексия была несвойственна; похоже, Ньютон как-то развил ее в себе сам. За те пятнадцать лет, когда он учился говорить по-английски, застегивать пуговицы, повязывать галстук, зубрил названия спортивных команд, марки автомобилей и прочие сведения, которые по большей части затем не пригодились, он ни разу не усомнился в себе и в плане как таковом. Теперь, прожив пять лет среди настоящих, а не выдуманных землян, он не мог сказать, что чувствует по поводу такого простого события, как освобождение из тюрьмы. Насчет самого плана Ньютон не знал, что и думать, – и, как следствие, не думал о нем вообще. Он очень очеловечился.

Утром ему вернули маскировку. Казалось странным вновь надевать все это, прежде чем вернуться в мир, и в равной степени глупо, ибо от кого ему теперь скрываться? И все же Ньютон радовался, получив назад контактные линзы, те самые, что придавали его глазам более человеческий вид. Их фильтры защищали от яркого света даже лучше темных очков, которые он носил постоянно. Надев их и посмотрев в зеркало, Ньютон с облегчением увидел, что вновь уподобился людям.

Человек, которого он прежде не видел, выпустил его из комнаты и повел к лифту по коридору, освещенному люминесцентными панелями, изготовленными по патентам «У. Э. Корп.», и охраняемому вооруженными солдатами.

Свет в лифте был слепяще-ярок. Ньютон надел темные очки.

– Что вы сказали газетчикам? – спросил он, хотя это не сильно его заботило.

Сопровождающий, хоть и молчал до сих пор, ответил вполне дружелюбно. Он был невысок, коренаст, с плохой кожей.

– Этим мой отдел не занимается, но, по-моему, прессе сообщили, что вас держали под особой охраной из соображений безопасности. Ваша работа жизненно важна для национальной обороны. Что-то в таком роде.

– Будут ли ждать репортеры? У выхода?

– Вряд ли.

Лифт остановился. Дверь открылась в еще один охраняемый коридор.

– Мы выведем вас черным ходом, так сказать, – пояснил сопровождающий.

– Прямо сейчас?

– Часа через два. Надо будет провести рутинные процедуры. Оформить ваше освобождение. Я здесь именно за этим.

Они продолжали идти по очень длинному коридору, который, как и прочие части здания, был освещен чересчур ярко.

– А за что вас вообще здесь держали? – спросил сопровождающий.

– Вы не в курсе?

– Тут о таком не распространяются.

– Разве мистер Ван Брюг вам не сообщил?

Человек усмехнулся:

– Ван Брюг вообще ничего никому не сообщает, кроме президента. Да и тому говорит лишь то, что сочтет нужным.

Дверь в самом конце коридора – или тоннеля, Ньютон не вполне понимал, где находится, – привела их в некое подобие чрезмерно просторного стоматологического кабинета. Стены и пол выложены бледно-желтой плиткой, во всем поразительная чистота. Посередине кресло, вроде зубоврачебного, в окружении неприятно новой на вид аппаратуры. Две женщины и мужчина в бледно-желтых, под цвет плитки, халатах вежливо улыбнулись Ньютону. Он почему-то ожидал увидеть Ван Брюга, но того в комнате не было. Сопровождающий подвел его к креслу и улыбнулся.

– Знаю, это выглядит ужасно, но ничего неприятного с вами не сделают. Просто стандартные тесты, для идентификации в основном.

– Господи, – сказал Ньютон. – Разве вы меня мало тестировали?

– Это были не мы, мистер Ньютон. Извините, если мы в чем-нибудь продублируем ребят из ЦРУ. Но мы относимся к ФБР, и эти данные нужны для вашего досье. Ну, знаете: группа крови, отпечатки пальцев, энцефалограмма, все такое.

– Ладно. – Он покорно уселся в кресло. Ван Брюг сказал, что пути правительства неисповедимы и чудесам его несть числа. В любом случае это не займет слишком много времени.

Какое-то время его тыкали иголками и фотографировали в разных ракурсах. Облепили присосками голову, чтобы записать мозговые импульсы, надели на запястье манжету, чтобы измерить пульс. Некоторые результаты должны были их изумить, но никто не выказал удивления. Как сказал фэбээровец, процедура была рутинной.

А потом, примерно через час, к Ньютону подкатили некий агрегат и попросили ненадолго снять темные очки. У аппарата были две линзы, расставленные на ширину глаз, и они как будто взирали на него вопросительно. Каждая была снабжена черной резиновой чашечкой для более плотного прилегания.

Ньютону стало страшно. Если они не знают про особенности его зрения…

– Что это? Для чего?

Лаборант в желтом халате вытащил из кармана маленькую линейку и приложил к переносице Ньютона.

– Мы просто сделаем несколько фотографий. Это не больно.

Одна из женщин, профессионально улыбаясь, потянулась к его темным очкам.

– Снимите их пока, сэр, и дайте мне.

Ньютон отдернул голову и поднял руку, защищая лицо.

– Минутку. Какого рода фотографии?

Человек у аппарата неуверенно глянул на агента ФБР, устроившегося на стуле у стены. Лаборант в желтом халате сказал:

– По большому счету две разные фотографии, сэр, обе одновременно. Одна – обычное идентификационное фото сетчатки, фиксирует узор кровяных сосудов. Самый точный способ установления личности. Второе фото – в рентгеновских лучах. Нам нужны ваши затылочные борозды.

Ньютон попытался выбраться из кресла.

– Нет! – проговорил он. – Вы сами не понимаете, что делаете.

С неожиданным проворством дружелюбный агент ФБР оказался сзади и придавил его к креслу. Ньютон не мог пошевелиться. Вероятно, агент ФБР этого не знал, но удержать антейца могла бы и женщина.

– Извините, сэр, – произнес агент за его спиной, – но нам нужны эти снимки.

Ньютон постарался успокоиться.

– Разве вам ничего не сказали обо мне? Не рассказали про мои глаза? Им наверняка все известно.

– Что у вас с глазами? – нетерпеливо спросил лаборант в желтом халате.

– Они чувствительны к рентгену. Это устройство…

– Никто не видит рентгеновские лучи. – Лаборант раздраженно поджал губы и кивнул женщине. Та, неловко улыбаясь, сняла с Ньютона очки, и он заморгал от яркого света.

– Я вижу. Мое зрение устроено совершенно иначе, чем у вас, – щурясь, проговорил он. – Позвольте мне показать, какие у меня глаза. Если вы отпустите меня, я сниму свои… контактные линзы.

Агент ФБР не ослабил хватки.

– Контактные линзы? – Лаборант склонился к его лицу и довольно долго изучал глаза. Затем выпрямился. – У вас нет контактных линз.

Ньютон испытывал то, чего не чувствовал уже давно, – панику. Свет резал глаза и как будто пульсировал в такт сердцебиению. Речь стала невразумительной, как у пьяного.

– Это… новый тип линз. Мембрана, не пластик. Если вы отпустите меня ненадолго, я покажу.

– Таких не бывает, – все с тем же раздражением произнес лаборант. – Я имею дело с контактными линзами вот уже более двадцати лет, и…

Позади него человек из ФБР сказал нечто прекрасное:

– Пускай попробует, Артур. – С плеч Ньютона вдруг исчезло давление. – В конце концов, он платит налоги.

Ньютон шумно выдохнул. Затем сказал:

– Мне потребуется зеркало. – Он стал рыться в карманах и внезапно снова запаниковал. У него не было при себе особого маленького пинцета для удаления мембран… – Простите, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Мне очень жаль, но мне потребуется инструмент. Может быть, у меня в комнате…

Фэбээровец терпеливо улыбнулся.

– Мы не можем торчать тут весь день. И меня не пустят в то помещение, даже если я захочу.

– Хорошо, – сказал Ньютон. – Тогда не найдется ли у вас маленького пинцета? Может быть, я справлюсь.

Лаборант скривился:

– Подождите минутку.

Что-то бормоча, он отошел к шкафу и через минуту выложил на стол рядом с зубоврачебным креслом внушительный набор сверкающих инструментов: щипчиков, пинцетов, кусачек неизвестного назначения.

Одна из женщин дала Ньютону круглое зеркальце. Он взял со стола маленький пинцет с плоскими кончиками. Не похоже на привычный прибор, но может и подойти. Ньютон пощелкал им несколько раз для пробы. Кажется, чуточку великоват, но должно получиться.

Тут он понял, что зеркало в руке дрожит, и попросил женщину помочь. Та подошла ближе, взяла зеркало и поднесла к его лицу. Ньютон попросил немного отодвинуть, затем поправил угол наклона – так, чтобы все было видно. Он все еще щурился. Человек в желтом халате начал постукивать носком ботинка по полу, и казалось, что ритм этого стука совпадает с пульсацией света в комнате.

Когда Ньютон поднес пинцет к глазам, рука задрожала и ее пришлось отдернуть. Попробовал снова, но теперь не смог подвести пинцет к глазу. Рука тряслась все сильнее.

– Извините, – сказал он. – Еще минутку…

Рука сама отдернулась от глаза – так велик был страх перед инструментом в проклятых трясущихся, непослушных пальцах. Пинцет выпал на колени. Ньютон нащупал его, вздохнул и посмотрел на агента ФБР, чье лицо оставалось абсолютно бесстрастным. Ну почему тут такой яркий свет?

– Нельзя ли мне выпить? Джина, если можно?

Внезапно фэбээровец рассмеялся, но не дружелюбно, а резко, холодно, жестоко. И этот смех гулко отразился от кафельных стен.

– Прекратите, – сказал агент, снисходительно улыбаясь. – Прекратите немедленно.

Ньютон в отчаянии вновь схватился за пинцет. Если удастся хоть немного приподнять край мембраны, даже если он повредит при этом глаз, они сразу увидят… Почему Ван Брюг не пришел и не сказал им? Лучше повредить один глаз самому, чем отдать оба на съедение этой машине, которой не терпелось уставиться в его череп и сосчитать, по какой-то идиотской причине, его затылочные борозды, сосчитать их сквозь глаза, его чувствительные глаза!

Внезапно фэбээровец вновь схватил его руки, такие слабые в сравнении с руками землян, и завел их за спину. Тут же кто-то надел на голову Ньютону обруч, затянул на висках.

– Нет! – тихо проговорил Ньютон, дрожа всем телом. – Нет!

Он не мог пошевелить головой.

– Извините, – сказал техник. – Мне очень жаль, но для снимков важно, чтобы ваша голова оставалась неподвижной.

Жалости в его голосе не было и в помине. Он придвинул аппарат вплотную к лицу Ньютона и повернул рукоять, прижимая к глазницам резиновые чашки линз, похожие на окуляры бинокля.

И Ньютон, второй раз за два дня, сделал нечто неожиданное для себя самого, нечто очень человеческое. Он закричал. Сначала он просто вопил нечленораздельно, потом услышал собственные слова:

– Разве вы знаете, что я не человек! Я не человек! – Черные присоски блокировали поле зрения. Он ничего, никого не видел. – Я вовсе не человек!

– Прекратите, – произнес за спиной агент ФБР.

И тогда полыхнул серебристый свет, который для Ньютона был ярче, чем полуденное летнее солнца для человека, который вышел бы из темного помещения и заставил себя смотреть на пылающее светило, пока не потемнеет в глазах. Потом он почувствовал, что давление на лицо прекратилось, и понял, что аппарат отодвинули.

Он дважды упал, прежде чем они проверили ему зрение и обнаружили, что он ослеп.