Летели над горами, но самолетик был устойчивый, пилот – опытный, так что Брайс не ощущал тряски; вообще движение почти не чувствовалось. Миновали Харлан, штат Кентукки (россыпь серых домиков у подножия холмов), и понеслись над голой землей к долине. Брайс со стаканом виски в руке увидел на миг далекое озеро, блеснувшее свежеотчеканенной ценной монетой, но тут самолет пошел вниз и сел на широкую, новую бетонную полосу, которая тянулась в долине, среди сухой травы и вывороченной красной глины, словно дикий эвклидов чертеж, оставленный каким-нибудь небожителем-геометром.

Брайс вышел из самолета в оглушительный грохот землеройной техники и суету краснолицых от жары людей в рубашках цвета хаки. Здесь вовсю кипело строительство чего-то, еще не успевшего принять более или менее ясные очертания. Навесы для техники вокруг здоровенной цементной платформы, ряд времянок… После тишины и прохлады самолета (личного самолета Томаса Джерома Ньютона, присланного за ним в Луисвилль) Брайс на миг растерялся от жары и шума, от всей этой бурной и малопонятной деятельности.

К нему подошел молодой человек, брутальный, будто с рекламы сигарет. На голове – пробковый шлем, закатанные рукава выставляют напоказ избыток загорелых молодых мускулов. Ни дать ни взять герой полузабытого приключенческого романа из тех, что в далеком детстве внушили Брайсу мечту стать химиком-инженером, человеком науки и дела. Он не улыбнулся молодому человеку, только кивнул, думая о своем брюшке, седеющих волосах и привкусе виски во рту.

Тот протянул руку:

– Профессор Брайс?

Вопреки ожиданиям, рукопожатие оказалось мягким, не демонстративно крепким.

– Уже не профессор, – ответил он, – но все еще Брайс.

– Хорошо. Отлично. Я Хопкинс, бригадир. – Дружелюбие молодого человека казалось отчасти собачьим, словно тот выпрашивал похвалу. – Как вам это все, доктор Брайс?

Он указал на ряд незавершенных построек. За ними высилась стальная конструкция, что-то вроде трансляционной антенны.

– Не знаю, – ответил Брайс.

Он собрался было спросить, что тут строят, но побоялся смутить собеседника своей неосведомленностью. Почему этот толстый шут, Фарнсуорт, не объяснил, зачем его нанимает?

– Мистер Ньютон меня ждет? – спросил он, не глядя на бригадира.

– Конечно, конечно. – Молодой человек деловито повел Брайса за самолет, где на путях, серебристой карандашной линией уходящих в холмы, стоял вагончик монорельса. Хопкинс дернул дверцу, и та отъехала в сторону, открывая приятно затененную, обитую кожей кабину. – Через пять минут будете на месте.

– Это далеко отсюда?

– Мили четыре. Я позвоню, и Бринна́р вас встретит. Это секретарь Ньютона, он, наверное, и будет с вами говорить.

Брайс помедлил, прежде чем забраться в кабинку.

– А самого мистера Ньютона я не увижу?

Вот тебе и раз. Брайс не мог сдержать досаду: после двух лет надежд так и не встретиться с человеком, который изобрел «Уорлдколор», построил крупнейший нефтеперерабатывающий завод в Техасе, создал трехмерное телевидение, многоразовые фотонегативы, новую технологию цветной печати и так далее, – с тем, кто был либо самым гениальным ученым на планете, либо пришельцем.

Молодой человек нахмурился:

– Сомневаюсь. За те полгода, что я здесь работаю, ни разу его не видел, разве что через окно кабины, в которую вы садитесь. Примерно раз в неделю он приезжает сюда посмотреть на строительство, но никогда не выходит, а внутри такая темень, что лица не разглядишь, только силуэт.

Брайс устроился на сиденье.

– Вообще не выходит из дома? – Он кивнул в сторону самолета, у которого уже суетились возникшие словно ниоткуда механики. – Не летает… куда-нибудь?

Хопкинс улыбнулся широко (и, как показалось Брайсу, глуповато):

– Только по ночам, так что все равно не разглядишь. Он высокий и худой. Это мне пилот рассказал, а больше и ничего. Пилот не слишком разговорчив.

– Ясно. – Брайс нажал кнопку на дверце, и та беззвучно скользнула на место. Пока она закрывалась, Хопкинс сказал: «Счастливого пути!» – и Брайс быстро ответил: «Спасибо», но так и не понял, успел ли тот услышать.

Кабина, как и самолет, была звуконепроницаемой и прохладной. И тоже, как самолет, она начала движение без всякого рывка, набирая скорость так плавно, что движение не ощущалось вовсе. Брайс увеличил прозрачность окон, повернув серебристую рукоятку, явно для этого предназначенную, и стал смотреть на хлипкие с виду алюминиевые каркасы и группы работающих людей – редкое и отрадное, на его взгляд, зрелище в эпоху заводов-автоматов и шестичасового рабочего дня. Люди вроде бы трудились в охотку, обливаясь потом под раскаленным небом Кентукки. Брайсу подумалось, что им, наверное, очень хорошо платят, раз они согласились оказаться здесь, вдали от гольф-клубов, муниципальных казино и прочих утех рабочего класса. Многие были молоды, и Брайс разглядел парня, который, сидя в кабине гигантского экскаватора, улыбался от удовольствия толкать перед собой огромную массу земли. Брайс на мгновение позавидовал его работе, молодости и уверенности.

Через минуту кабина выехала со строительной площадки и понеслась по лесистым холмам так быстро, что деревья слились в размытую полосу света и тени, солнца и зеленой листвы. Брайс откинулся на удивительно удобные подушки, стараясь получать удовольствие от поездки. Однако расслабиться не получилось, слишком он был взбудоражен стремительностью событий и деловитой суетой этого места, так блаженно далекого от Айовы, от студентов, бородатых интеллектуалов и администраторов вроде Канутти. За окном все быстрее мелькали свет, тень, зелень – а затем, когда вагончик вылетел на гребень холма, впереди блеснуло озеро, лежащее в низине подобно листу чудесного серо-голубого металла: гигантский безмятежный диск. За озером, у подножия горы, стоял большой старый дом с белыми колоннами у входа и широкими, закрытыми ставнями окнами. В следующий миг дом и озеро исчезли за холмом. Кабина двигалась под уклон, замедляя ход. Минутой позже они появились снова, и вагончик, чуть наклонясь, двинулся по широкой дуге вдоль берега. Рядом с домом ждал человек. Кабинка плавно остановилась, Брайс набрал в грудь воздуха и нажал кнопку; обшитая деревом дверца тихонько скользнула вбок, и он шагнул в прохладу, запах сосновой хвои и едва различимый плеск воды на берегу озера. Встречавший был невысок и смугл, с маленькими яркими глазками и при усах. Он подошел и вежливо улыбнулся.

– Доктор Брайс? – В речи слышался французский акцент.

На Брайса вдруг накатило радостное волнение.

– Месье Бриннар? – Он протянул руку. – Enchantе́.

Француз пожал протянутую ладонь, слегка приподняв брови.

– Soyex le bienvenu, Monsieur le Docteur. Monsieur Newton vous attend. Alors...

Брайс задержал дыхание:

– Ньютон меня примет?

– Да. Следуйте за мной, пожалуйста.

Три кошки, игравшие в вестибюле, настороженно уставились на Брайса. По виду – обычные уличные, но упитанные и недовольные появлением незнакомца. Кошек Брайс не любил. Француз молча провел его по вестибюлю и вверх по застланной толстым ковром лестнице. По стенам висели дорогие с виду картины неизвестных Брайсу художников. У основания очень широкой, изгибающейся полукругом лестницы он приметил электрический подъемник с сиденьем (в данный момент сложенным). Неужели Ньютон инвалид? Дом выглядел пустым, если не считать их двоих и кошек. Брайс оглянулся; животные все еще смотрели ему вслед наглыми любопытными глазами.

Лестница привела к новому залу, в конце которого была дверь, очевидно в комнату Ньютона. Оттуда вышла полная женщина в фартуке. Она глянула на них грустными глазами и заморгала:

– Вы, наверно, профессор Брайс.

Голос у нее был хрипловатый, с сильным простонародным выговором.

Он кивнул, и женщина повела его к двери. Брайс вошел один, с ужасом заметив, что дыхание участилось, а ноги стали как ватные.

В огромной комнате было холодно. Из больших, лишь отчасти прозрачных окон в эркере с видом на озеро исходил приглушенный свет. Повсюду стояла мебель невероятных цветов: по мере того как глаза Брайса привыкали к тусклому желтоватому освещению, массивные диваны и столы обретали голубые, серые и рыжеватые тона. На дальней стене висели гравюра, изображавшая огромную птицу (цаплю или американского журавля), и нервная абстракция в духе Клее. Возможно, сам Клее. В любом случае два изображения сочетались плохо. В углу в огромной клетке спал красно-лиловый попугай. А навстречу Брайсу, опираясь на трость, шел высокий худой человек с неразличимыми чертами лица.

– Профессор Брайс? – В чистом приятном голосе звучал неуловимый акцент.

– Да. Вы… мистер Ньютон?

– Да. Может быть, сядем и побеседуем?

Он сел, и они немного поговорили. Ньютон был вежлив, спокоен, немного слишком корректен в манерах, но не высокомерен. В нем чувствовалось врожденное достоинство, и он обсуждал замеченную Брайсом картину (все-таки Клее) умно и заинтересованно. В середине разговора Ньютон встал, чтобы показать гостю какую-то деталь, и Брайс впервые смог как следует рассмотреть его лицо – чуточку странное, красивое, почти женственное. Внезапно нелепая мысль, которую он полушутя обдумывал уже больше года, вернулась с новой силой. Сейчас, когда в полутемной комнате высокий худой человек указывал тонким пальцем в угол жутковато-нервной картины, мысль эта уже не казалась нелепой. Чепуха. Когда Ньютон вновь повернулся к нему и с улыбкой произнес: «Я думаю, нам стоит выпить, профессор Брайс», иллюзия исчезла окончательно и разум восторжествовал. В этом мире есть люди с более диковинной внешностью, а гениальные изобретатели рождались и прежде.

– С удовольствием, – ответил Брайс. – Я, наверное, отрываю вас от дел.

– Ничуть. – Ньютон непринужденно улыбнулся и пошел к двери. – Во всяком случае, сегодня. Что будете пить?

– Скотч. – Брайс собирался добавить «если у вас есть», но оборвал себя. Уж конечно, у Ньютона найдется и скотч. – С водой, пожалуйста.

Вместо того чтобы нажать кнопку или позвонить в гонг (в таком доме гонг казался уместным), Ньютон просто открыл дверь и позвал: «Бетти Джо!», а когда она откликнулась, сказал: «Принесите профессору Брайсу скотч с водой и льдом. Мне, как обычно, джин с биттером». Закрыв дверь, он вернулся в кресло и заметил:

– Мне только недавно стал нравиться джин.

При мысли о джине с биттером Брайс внутренне содрогнулся.

– Скажите, профессор Брайс, как вам наша стройка? Полагаю, вы заметили всю эту… деятельность, когда сошли с самолета?

Брайс откинулся в кресле. Напряжение немного отпустило. Ньютон излучал любезность; казалось, он искренне интересуется мнением гостя.

– Да, выглядит любопытно. Но, признаться, я не знаю, что вы строите.

Мгновение Ньютон молча смотрел на него, потом рассмеялся.

– Разве Оливер не сказал вам, еще в Нью-Йорке?

Брайс мотнул головой.

– Оливер бывает очень скрытен, но я не ждал, что он зайдет в этом так далеко. – Ньютон улыбнулся, и впервые с момента их встречи Брайс ощутил смутное беспокойство, хотя и не понял, что именно в этой улыбке его смущает. – Потому-то вы и потребовали личной встречи?

Очевидно, это было произнесено с долей юмора.

– Возможно. Но у меня были и другие причины.

– Конечно.

Ньютон хотел что-то добавить, но умолк, когда дверь открылась и вошла Бетти Джо с бутылками и графинами на подносе. Брайс внимательно посмотрел на нее. Миловидная немолодая женщина, какую можно встретить на дневном спектакле или в клубе игроков в бридж. Однако в лице не было ни пустоты, ни глупости, в глазах и полных губах читались доброта и, может быть, ирония. Впрочем, что-то в ней не вязалось с ролью единственной прислуги миллионера. Она молча поставила напитки на стол и, проходя мимо, обдала Брайса ароматами спиртного и духов.

Он взял с подноса свежеоткрытую бутылку виски и смешал себе напиток, не переставая удивляться. Стало быть, так гениальные ученые обустраивают свой быт? Спрашиваешь глоток скотча – и хмельная служанка приносит тебе литровую бутыль? А может, так и лучше. Они молча выпили, потом Ньютон неожиданно сказал:

– Это космический корабль.

Брайс не понял, о чем он.

– Что, простите?

– Мы здесь строим космический корабль.

– Да? – (Неожиданность, но не такая уж поразительная. Автоматические космические аппараты давно не были диковинкой. Даже Кубинский блок и тот несколько месяцев назад запустил что-то этакое.) – Значит, мне предстоит заняться металлами для корпуса?

– Нет. – Ньютон медленно делал глоток за глотком, глядя в окно и словно бы раздумывая о чем-то постороннем. – Корпус уже разработан. Я хочу поручить вам системы подачи топлива: найти материалы, химически устойчивые для самого топлива, продуктов сгорания и так далее.

Он снова улыбнулся, и Брайс понял, что встревожило его в этой улыбке: в ней читался намек на непонятную усталость.

– Я очень мало знаю про материалы – их устойчивость к температурам, кислотам, нагрузке. Оливер говорит, вы один из лучших специалистов в данной области.

– Фарнсуорт, возможно, меня переоценивает, но я действительно разбираюсь в этих вопросах.

Дело, кажется, было улажено, и еще какое-то время оба молчали. Когда Ньютон упомянул космический корабль, старое подозрение, разумеется, вернулось, однако вместе с ним пришло очевидное опровержение: будь Ньютон, вопреки всякому вероятию, пришельцем с другой планеты, он бы точно не строил космический корабль, поскольку что-что, а корабль у него бы уже имелся. Брайс про себя улыбнулся тому, что мыслит в таких убогих научно-фантастических категориях. Марсианин или венерианец, уж конечно, привез бы тепловые лучи, чтобы испепелить Нью-Йорк, или планировал бы уничтожить Чикаго, или похищал бы девиц для чудовищных жертвоприношений в мрачной пещере. Бетти Джо? От виски и усталости воображение разыгралось, и Брайс едва не расхохотался вслух: Бетти Джо на афише фильма, Ньютон в пластмассовом шлеме угрожает ей лучеметом – толстым серебристым агрегатом, из которого вылетают яркие зигзаги-молнии. Ньютон по-прежнему рассеянно смотрел в окно; он прикончил первый стакан джина и налил себе второй. Марсианин-алкоголик? Пришельцы предпочитают джин с биттером?..

Ньютон и прежде говорил резко – хотя и не грубо. Сейчас он отвернулся от окна и снова заговорил резко:

– Зачем вы хотели видеть меня, мистер Брайс? – В голосе не было требовательности, только любопытство.

Вопрос застал Брайса врасплох, и он, чтобы заполнить возникшую паузу, налил себе еще виски. Потом сказал:

– Меня впечатлили ваши идеи. Фотопленка – цветная, рентгеновская, новшества в электронике. Мне подумалось, что они… самые оригинальные из всего, что появилось за последние годы.

– Спасибо. – Ньютон теперь слушал более заинтересованно. – Я думал, очень немногие знают, что именно я… несу ответственность за эти разработки.

Что-то в усталом, бесстрастном тоне собеседника заставило Брайса ощутить легкий стыд за себя, за то неумеренное любопытство, с которым он вычислил связь «У. Э. Корп.» и Фарнсуорта, а потом добился от Фарнсуорта этой встречи. Он чувствовал себя ребенком, который пытался привлечь внимание уставшего на работе отца, а вместо этого вызвал лишь раздражение. К щекам прилила кровь. Неужели он краснеет? Если да, то счастье, что в комнате темно и Ньютон этого не видит.

– Я… я всегда восхищался талантливыми людьми.

Брайс не знал, куда деваться от смущения. Он ругал себя, понимая, что говорит как мальчишка. Ньютон ответил что-то нейтрально-вежливое, и Брайс забыл про неловкость, настолько его потрясло внезапное открытие, что собеседник пьян. Брайс слышал отстраненную, апатичную, чуть невнятную речь, видел рассеянный взгляд и понимал, что Ньютон либо мертвецки пьян, либо очень болен. И внезапно ощутил волну теплого чувства (разве сам он не навеселе?) к этому тощему одинокому человеку. Может быть, Ньютон тоже тихо напивается по утрам, мечтая о… о чем-то, что дало бы мыслящему человеку в безумном мире причину не напиваться с утра? Или это всего лишь пресловутая странность гения, одинокая отрешенность, озон электрического интеллекта?

– Оливер договорился с вами о зарплате? Удовлетворены ли вы суммой?

– Да, все хорошо. – Брайс поднялся, поняв, что вопрос означает конец разговора. – Зарплата меня вполне устраивает. – И прежде чем откланяться, спросил: – Можно перед уходом задать вам вопрос, мистер Ньютон?

Собеседник едва ли слышал; он все еще смотрел в окно, нежно держа в болезненно-тонких пальцах пустой стакан. Его гладкое, без единой морщины, лицо казалось очень старым.

– Разумеется, доктор Брайс, – произнес он тихо, почти шепотом.

Брайса вновь охватила неловкость. Человек в кресле был невероятно мягок и кроток. Брайс прочистил горло и заметил, что попугай в клетке проснулся и смотрит на него с тем же любопытством, что и кошки у входа. Голова закружилась, и теперь Брайс уже твердо знал, что краснеет. Он пробормотал, заикаясь:

– Наверно, это не важно. Я… я спрошу как-нибудь в другой раз.

Ньютон глядел на него, словно не расслышал слов и все еще ждал реплики. Потом сказал:

– Конечно. Как-нибудь в другой раз.

Брайс извинился и вышел, щурясь от яркого света. Спустившись по лестнице, он обнаружил, что кошки ушли.